Получив задание, Цзян Липин несколько дней пребывала в замешательстве.

Она не могла во все это поверить. Однако, ей пришлось.

Она перечитывала несколько коротких предложений в файле задания снова и снова, и, казалось, что уже «просмотрела» в них дыру.

Цзян Ланьпэй… Цзян Ланьпэй…

Цзян Ланьпэй – это Цзинь Сюхэ?

Казалось, что в ее голове осталась только эта фраза.

Действуя практически на автомате, она провела подготовку к убийству жены и сына Лян Цзичэна и изъятию настоящих документов Цзян Ланьпэй, хранившихся в сейфе семьи Лян.

Первым, кто пришел в дом, чтобы забрать документы, была жена Лян Цзичэна.

Убив ее, Цзян Липин дрожащими руками достала папку с пожелтевшими бумагами из вскрытого сейфа.

И вот… она увидела полные настоящие документы Цзян Ланьпэй, и еще… ее фотографию до того, как ей сделали пластическую операцию.

Женщина в красном вцепилась в стопку бумаг и читала страницу за страницей. Хотя она уже знала правду, но из ее глаз все равно бесконтрольно текли слезы.

Это была она…

Это в самом деле была она!!!

Цзян Липин не знала, сколько самообладания ей пришлось проявить, чтобы взять под контроль свои выплеснувшиеся наружу эмоции, прежде, чем пришел сын Лян Цзичэна.

Дрожащей рукой она вернула в папку с бумагами старую фотографию Цзинь Сюхэ и прижала ее к груди.

Опустошенная она стояла в тени у подножия лестницы и просто ждала, пока сын Лян Цзичэна вернется домой, чтобы совершить второе убийство и завершить задание, порученное организацией.

Только на этот короткий отрезок времени она могла побыть «Сунь Пин», а не «Цзян Липин».

Только сейчас она, прижимая к себе папку с бумагами, могла позволить слезам бесшумно, но свободно течь по ее лицу.

Больно... Очень больно... Слишком больно...

Почему… почему она узнала, что Цзинь Сюхэ была жива, только почти двадцать лет спустя?

Почему такому хорошему человеку пришлось так страдать?

Цзян Липин тихо плакала, пока не услышала, как паникующий сын Лян Цзичэна открывает дверь. Сын этого чудовища вбежал внутрь и попал в поле ее зрения. Он стал суматошно искать папку с документами... А потом он заметил тело своей матери и закричал...

Цзян Липин возненавидела его уже только за то, что он недостаточно сильно кричал, и желала ему поскорее сдохнуть!!

Она вышла из тени и, протянула ему из-за спины папку с документами. Переполненная гневом, она с крайней холодностью в голосе запела песню, которая в ее памяти оставалась связаной с Цзинь Сюхэ, словно требуя жизни этих грешников от ее имени:

– Брось, брось, брось платок, положи за спину другу, никто ему не скажет... Ты не это ищешь?

Мужчина обернулся...

Бах!

Она нажала на курок.

Впервые с тех пор, как Цзян Липин ступила на темную дорожку, она стреляла с такой решимостью и удовольствием.

… Она убила сына Лян Цзичэна и, прежде чем покинуть особняк, в последний раз открыла папку и посмотрела на фотографию Цзинь Сюхэ среди пожелтевших страниц.

Цзян Липин знала, что, как только выйдет из двери и сядет в машину, она больше не сможет показать свои истинные чувства.

Она пристально всматривалась в фотографию.

А потом закрыла глаза…

Цзян Липин убрала фотографию обратно в папку и под шорох красного платья твердым шагом направилась прочь.

Позднее она узнала, Хуан Чжилун самолично отправил Цзинь Сюхэ в психиатрическую больницу «Чэн Кан».

Тогда он не убил свою жену. В тот момент, когда он собрался приставить нож к шее Цзинь Сюхэ, он увидел, как она медленно подняла залитое кровью лицо, и посмотрела на него взглядом полным ненависти и презрения.

Рука с занесенным ножом вдруг замерла, а потом Хуан Чжилуна охватила ярость!

Этот взгляд... Этот взгляд будто видел его насквозь, видел его истинную сущность! Этот взгляд пробудил в нем всю зависть и обиду на семью жены, что он копил все эти годы.

Он не хотел, чтобы она умерла... Позволить ей умереть вот так? Это было бы слишком легкой смертью! В его голове созрел более коварный вариант – он отдал ее братьям Лян. Хуан Чжилун попросил их изменить имя Цзинь Сюхэ и позаботиться о том, чтобы она оставалась запертой в психиатрической больнице «Чэн Кан» до конца своих дней. В каком она будет состоянии, его не интересовало, единственным требованием было, чтобы ее никто не нашел.

Он знал, что это место было «складом добычи» под прикрытием организации. Это было идеальное место для избавления от трупов или, чтобы припрятать пока еще живую жертву.

Однако Лян Цзичэн и Лян Чжункан уже очень давно имели виды на жену Хуан Чжилуна, и когда Цзинь Сюхэ попала к ним в руки, она стала для них объектом удовлетворения их похоти. Хуан Чжилуна это совершенно не волновало.

Когда Цзинь Сюхэ только попала в психиатрическую больницу «Чэн Кан», она была все еще нормальным человеком.

Но, как отличить нормального человека от психически больного в психиатрической больнице?

В 1887 году журналистка Нелли Блай* провела эксперимент. Она, человек с нормальным развитым мозгом и нормальным мышлением, притворилась сумасшедшей, чтобы ее поместили в местную психбольницу.

Нелли обнаружила, что методы лечения в больнице были довольно жестокими, а медсестры крайне халатно занимались уходом за пациентами. Когда ее признали психически больной, сколько бы она ни объяснялась с врачами, те рассматривали ее поведение, как симптомы психического припадка. Поэтому, когда она пришла ко врачу и честно сказала: «Я журналист и нахожусь здесь, чтобы глубже изучить ситуацию», тот посчитал, что течение ее болезни усугубилось, и применил к ней еще более жестокие методы лечения.

Тогда жуткое приключение Нелли закончилось благодаря поручительству газеты «New York World», однако Цзинь Сюхэ, спустя более 100 лет, так не повезло.

Ее одели в смирительную рубашку и заперли в изоляторе. Когда братья Лян представили ее персоналу, то сказали, что у нее очень серьезные проблемы с психикой и, она крайне агрессивна.

Точно, как и Нелли тогда, что бы Цзинь Сюхэ ни говорила и кого бы ни просила о помощи, ей не верили. Медсестры были все время настороже, когда приносили ей лекарства. Небрежно говорили необходимое и покидали палату как можно быстрее.

Все думали, что Цзинь Сюхэ пациентка, хотя на самом деле она таковой не являлась.

Чтобы иметь над ней контроль, братья Лян давали ей «воду послушания», которой их снабжала организация. Так уж получилось, что организации требовалось протестировать эффективность «воды послушания» при приеме в течение длительного периода времени. Она стала для них подопытным кроликом. И после того, как ей давали препарат снова и снова, Цзинь Сюхэ действительно «умерла». В психиатрической больнице стала жить сумасшедшая по имени Цзян Ланьпэй, которая не могла вспомнить, кто же она такая...

Чтобы гарантированно удержать ее в своих руках, братья Лян даже сделали ей несколько экспериментальных пластических операций.

В итоге у женщины были повреждены нервы, из-за чего лицо казалось одеревеневшим. Хуан Чжилун обо всем этом знал и чувствовал глубокое удовлетворение.

К сожалению, родители Цзинь Сюхэ на тот момент были очень слабы, они были дезориентированы и прикованы к постели болезнью. Вскоре они умерли. Кроме ее собственных родителей заботила ли кого-то еще судьба Цзинь Сюхэ?

Увидев нынешнее лицо Цзян Ланьпэй, даже те, кто был хорошо знаком с Цзинь Сюхэ, не смогли бы ее узнать.

Выслушав отчет братьев Лян, Хуан Чжилун, наконец, окончательно успокоился.

– Теперь она сумасшедшая. Она даже не помнит своего настоящего имени. Иногда она одергивает медсестру и просит ее усердно учиться. Когда к ней приходит врач, она спрашивает, как дела у детей. От нечего делать она напевает себе под нос детскую песенку «Брось платок». Она нарисовала мелом окно на стене, и, напевая, смотрит в это фальшивое окно, не понимая, на что именно смотрит. Когда ее спрашивают об этом, она что-то невнятно бормочет и уходит.

Хуан Чжилун:

– Настоящее безумие.

– Да, и еще… Кое-что…

– Что?

– Цзян Ланьпэй заметила несколько студентов, которые пришли в больницу волонтерить. До этого она напевала песню, но, увидев их, пришла в возбуждение. Мы обратили внимание на то, что ее бурную реакцию вызвала униформа студентов.

Лян Цзичэн осторожно уточнил:

– Она была немного похожа на форму Шанхайского университета.

Что-то писавший до этого Хуан Чжилун вдруг замер и направил свой взгляд на фотографию Цзинь Сюхэ, стоявшую на углу его стола. Девушка на фотографии как раз была запечатлена в студенческой форме. Когда-то он впервые заговорил с ней тоже из-за униформы. Цзинь Сюхэ превратилась в Цзян Ланьпэй и многое забыла, но в глубине души она, должно быть, все еще помнила о своей ненависти к нему. Когда Хуан Чжилун пришел в себя после размышлений, кончик его пера уже пронзил бумагу…

--

«Брось, брось, брось платок…»

В полицейской машине Цзян Липин слушала детскую песню, вспоминая события из своего прошлого и очень кратко рассказывая полицейским о некоторых из них.

Докурив еще одну сигарету, она выбросила окурок, а на ее лице застыло смешанное выражение утраты и умиротворения.

Полицейские дослушали ее рассказ, на сердце у них было тяжело.

Кто-то из них спросил:

– Когда Цзян Ланьпэй убила Лян Цзичэна, она надела на него одежду Се Сюэ. Наше расследование всегда шло в пути выяснения, почему она надела женскую одежду на мужчину, хотя на самом деле ключ был не в том, что это была женская одежда, а в том, что это была униформа преподавателя Шанхайского университета... Цзян Ланьпэй подсознательно испытывала чувство ненависти к Хуан Чжилуну, поэтому такие действия вызваны ее желанием мести, верно?

– Думаю, что так.

Кто-то еще спросил:

– Значит, в инциденте с телебашней во время обратного отсчета до убийств вы использовали образ мстительного призрака Цзян Ланьпэй, потому что на самом деле хотели убить тех людей ради нее, не так ли?

– Именно так.

Полицейский:

– Поступая так, вы не боялись, что Хуан Чжилун что-то заподозрит?

Цзян Липин усмехнулась:

– Когда долгое время ведешь себя, как подонок, уже не боишься ни богов, ни демонов. Хуан Чжилун никогда в подобное не верил и никогда не подозревал, что человек, который удовлетворяет его в постели, это бывший ученик Цзинь Сюхэ… К тому же, учитывая его характер, он не верил, что в мире все еще существует такое понятие, как преданность. Поэтому, вполне естественно, что он не стал подозревать меня в связи с Цзинь Сюхэ. Он даже посчитал, что я предложила отличную идею. Ведь тогда можно было до смерти напугать Ван Цзянькана и остальных, и, к тому же, окончательно замять дело о психиатрической больнице «Чэн Кан»... Разве он мог себе представить, что женщина захочет сблизиться с ним только из преданности и жажды справедливости? Хуан Чжилун всегда смотрел на женщин свысока и уж тем более не мог подумать о том, что женщина может быть информатором. Разве он в открытую не говорил об этом много раз своим коллегам из индустрии развлечений?

– Говорил что?

Цзян Липин безразличным тоном повторила то, что однажды сказал Хуан Чжилун:

– … Больше всего я презираю женщин-селебрити. Я вкладываю в их популярность свой капитал, но как только приходит время возвращать долг, эти сучки строят из себя невинность.

После того, как Цзян Липин произнесла эту фразу, ее улыбка стала еще более саркастичной.

– Это забавно, но даже, чтобы окончательно закрыть дело с телебашней, они использовали ту, которую называли «сучкой» – Лу Юйчжу. Эти люди презирают женщин, но не могут обойтись без них... Мне очень хотелось, чтобы Хуан Чжилун умер от моей руки. Мне хотелось спросить у него в тот момент, помнит ли он еще Цзинь Сюхэ, которую он убил тогда?! Помнит ли он неуклюжую, робкую девочку, о которой когда-то заботилась Цзинь Сюхэ, которая проигрывала каждый раз, как играли в «Брось платок»... Он... помнит, или нет?!

Для всех монстров с нечистой совестью детская песенка «Брось платок» стала нагоняющим ужас заклинанием.

Но для Цзян Липин она была самым приятным из воспоминаний о директоре Цзинь…

С этой песней она оплакивала ее, с этой песней она скучала по ней, с этой песней она мстила за нее. Она знала, что проживет всю свою жизнь, будучи связанной с этой песней.

Цзян Липин подняла голову, вспомнив о том, как накануне операции у телебашни, когда она собиралась убить Ван Цзянькана и остальных, она снова и снова повторяла про себя: «Учитель, я пришла, чтобы отомстить за тебя… Я пришла, чтобы отомстить за тебя…»

От ликования, боли и гнева ее прекрасные черты лица исказились под светом лампы.

Песенка «Брось платок» звучала снова и снова. Для Цзян Липин в этой песне, как ирония, снова и снова повторялось имя. Имя учительницы, которая еще была жива, но она об этом ничего не знала.

Цзян Ланьпэй…

Цзян Ланьпэй...

Цзян. Лань. Пэй!

Слезы намочили бумагу, когда Цзян Липин повалилась ничком на стол. Испытывая колоссальное давление на протяжении стольких лет, в тот момент она, наконец, не выдержала и громко разрыдалась…

Двадцать лет! Двадцать лет!!! Ее учителя... унижали братья Лян, ее жизнь была хуже смерти двадцать лет! Держа взаперти, эту героическую женщину, которая раньше улыбалась ей и подбадривала ее, превратили в настоящую сумасшедшую…

– Двадцать лет… Цзян Ланьпэй… Двадцать лет!!

Цзян Липин громко рыдала, пока у нее не охрипло горло, и она больше не могла издавать ни звука.

Она отомстила за нее.

Конечно, Цзян Липин могла бы убить тех людей более простым и безопасным для себя способом, но она предпочла выбрать песню «Брось платок», песню смерти.

Она предпочла надеть на мужчину красное платье и туфли, создавая иллюзию, будто это мстительный дух Цзян Ланьпэй забрал его жизнь…

С тех пор, отправляя сообщения Чжэн Цзинфэну, она даже отказалась от своей обычной подписи аббревиатурой «Ц.Л.П.». После долгой паузы Цзян Липин со слезами на глазах, знавшая все тайны психиатрической больницы «Чэн Кан», кончиком пера, буква за буквой, впервые написала полную подпись – Цзян Ланьпэй.

Учитель. Я сделаю это от вашего имени.

Ц.Л.П.

Цзян. Лань. Пей.

Учитель, я – это ты. Я хочу жить, как ты. Я отомщу за тебя.

Я не жалею.

--

В это же время в полицейском участке.

На большом экране отображалось каждое движение Цзян Липин, а на нескольких экранах поменьше в реальном времени отслеживалось передвижение полицейских машин. Перед экранами сидели полицейские и прочие лица, ответственные за эту временную чрезвычайную ситуацию.

Среди них был и Хэ Юй, вовремя связавшийся с Ху Тином.

Из той троицы из подвала только Хэ Юй в настоящий момент находился в полицейском участке и наблюдал за развитием ситуации. Се Цинчэн продолжал работать с образцами «RN-13» в частной больнице «Мэйюй». Чэнь Мань же, вернувшись домой, после того, как доложил о ситуации своему деду, попал в объятия своих плачущих родственников. Хотя он и знал о происходящем, но не наблюдал за всем лично из полицейского участка.

Только Хэ Юй сидел перед мониторами, наблюдая за передвижением полицейских машин и время от времени отправляя сообщения Се Цинчэну, чтобы держать того в курсе ситуации в режиме реального времени.

Хэ Юй чувствовал, что Се Цинчэн был потрясен, узнав о истинной личности Цзян Ланьпэй. Но, как и сам Хэ Юй, после потрясения он сразу понял, почему многое, из того, что происходило, происходило именно таким образом.

Се Цинчэн написал ответное сообщение: «Позаботься о безопасности Цзян Липин и о своей собственной».

Хэ Юй: «Ты беспокоишься обо мне?»

Нет ответа на сообщение.

Прошла одна минута, две...

«Нет. Я больше беспокоюсь за нее».

Взглянув на экран, Хэ Юй быстро набрал ответ: «Почему это? Я начинаю ревновать. Ты думаешь, что она вся такая красивая и потрясающая? И вообще она женщина, способная доставить тебе удовольствие?»

На этот раз, даже когда прошло пять минут, Се Цинчэн так и не ответил ему. Скорее всего, он просто решил его игнорировать.

Хэ Юй снова уставился на мониторы полицейского участка и некоторое время выжидал, но пока ничего не происходило. На экране Цзян Липин курила сигарету. Хэ Юй некоторое время смотрел на нее, а потом опустил голову и написал Се Цинчэну еще одно сообщение: «Кстати, гэ, я забыл сказать тебе раньше. Хотя мне и не понравилось, что ты курил ее сигарету, но мне понравилось, как ты курил женскую сигарету. Это было очень красиво».

Это действительно было очень красиво.

Запястье Се Цинчэна с текстом татуировки слегка обнажилось из-под манжеты рубашки.

Такой непреклонный и решительный, мужественный мужчина, сжимающий между своими длинными пальцами тонкую, как стебелек цветка, женскую сигарету.

Тогда, в штаб-квартире Хуан Чжилуна, Хэ Юй не мог отвести от него взгляд. Нет ничего более сокрушительного, чем вид мужественного мужчины, держащего в руках хрупкую вещь. Пожирая Се Цинчэна взглядом, Хэ Юю хотелось вырвать у него эту женскую сигарету, прижать его к стене, перехватить его запястья и поцеловать эти тонкие мягкие губы, пахнущие мятой и розами. В ореоле нежного аромата от женской сигареты хотелось целовать его, как женщину, ласкать его, разозлить его, задеть его, похулиганить с этим дядей. [здесь «дядя», как младший брат отца]

Однако в тот момент ситуация была критической, поэтому у Хэ Юя не было времени ни посмаковать свои мысли, ни возможности что-либо сказать. Теперь же, когда, наконец, все вроде более-менее устаканилось, он не мог добиться ни единого доброго слова из уст Се Цинчэна. Хэ Юй почувствовал такое раздражение, что, рассердившись, стал специально вот так задирать его.

Кто же знал, что на этот раз Се Цинчэн вдруг ответит ему, однако содержание сообщения было таким: «Сейчас не время для игр, не расслабляйся и все время помни о безопасности. Свяжись со мной, если что-то случится. Поговорим позже».

– …

Увы, но Хэ Юй осознал, что ничего не может поделать с тем, что его жена совсем не разбирается в романтике. Люди науки не понимают насколько важна романтика в моменты опасности.

Однако Хэ Юй все-таки убрал телефон и, последовав рекомендациям Се Цинчэна, снова сосредоточил свое внимание на мониторах.

Сейчас колонна автомобилей группами проезжала через транспортную развязку, направляясь в полицейский участок.

Поскольку все полицейские машины в открытую были оборудованы камерами наблюдения, все в участке могли отчетливо слышать, что говорил Цзян Липин в одной из машин. Сейчас они начали вести ее допрос, уточняя некоторые факты:

– Значит… на протяжении многих лет вы не разоблачали себя и терпели унижения со стороны Хуан Чжилуна только для того, чтобы собрать больше весомых улик, верно?

Аудио- и видеосигналы поступали одновременно, сопровождающий Цзян Липин полицейский решил начать с такого вопроса.

Цзян Липин стряхнула с сигареты пепел. Браслет, защищавший от утечек информации, все еще был на ее руке, однако она обнаружила, что его настройки изменились.

Этот браслет был дорогостоящим оборудованием с мощными аналитическими свойствами. Он не мог убить кого-то по ошибке, поскольку иногда некоторым высокопоставленным членам организации для достижения своих целей нужно было продать кое-какую маловажную информацию. Поэтому его настройки были гораздо более гибкими, чем в имитациях Хуан Чжилуна. Он даже мог анализировать сочетание слов и внутренних реакций человека, чтобы определить, повлияют ли слова пользователя на интересы организации.

Еще более удивительным было то, что для удобства носителя браслет выступал своеобразным посредником и мог быстро отсеивать тех, от кого отказалась верхушка организации.

Например, Хуан Чжилун.

Цзян Липин только что поняла, что защитный браслет больше не оберегает секреты Хуан Чжилуна, а значит, она могла рассказать большую часть информации, связанную с ним. Функция уничтожения активируется, только если содержание коснется непосредственно интересов организации.

Она немного помолчала, а потом осипшим голосом произнесла:

– Да, чтобы избавиться от сорняков, их надо вырывать с корнем. Какой смысл в том, чтобы убить только одного Хуан Чжилуна? Я не настолько мелочный человек. Конечно, я хотела отомстить за свою личную обиду, но с тех пор, как я увидела все «скелеты», скопившиеся в их логове, все, к чему я стремилась, это привлечь их всех к ответственности... Даже если мои руки будут по локоть в крови. Я ни о чем не жалею.

В машине повисла тишина.

– Сейчас, помимо Хуан Чжилуна, вы можете назвать всех, кто состоит в сговоре?

– Все в том черном кейсе.

Большего Цзян Липин не могла сказать, чтобы не активировать механизм в браслете. Она так же не могла в открытую рассказать полиции, как его вскрыть. Расценив, что ее убьют, если она разгласит такую информацию, она сказала только:

– Хуан Чжилун крайне недоверчивый человек, он всегда держит руку на пульсе и имеет козырь в рукаве. Он собирал досье на чиновников, бизнесменов и ученых, которые сотрудничали с ним на протяжении многих лет... Собирал все улики, доказывавшие их отношение к преступной деятельности… С самого начала Хуан Чжилун планировал использовать это в качестве рычагов давления, чтобы шантажировать их, заставить их дать ему то, что он хочет, заставить их сотрудничать, или произвести выгодный обмен... Хотя внешне это просто обычный кейс, его ценность неизмеримо высока, как для Хуан Чжилуна, так и для правосудия.

Услышав эти слова, кто-то из командования по рации поинтересовался:

– Где сейчас кейс?

– Капитан взял его в свою машину. Это специально разработанный запароленный кейс. Его нельзя открыть просто грубой силой, иначе все содержимое внутри будет уничтожено. Кейс необходимо доставить сотрудникам технического отдела для тщательного изучения.

Международный шанхайский аэропорт находился не слишком далеко от управления полиции. Если ехать по скоростной кольцевой трассе, то на месте можно быть примерно через час.

Цзян Липин вздохнула с облегчением, почувствовав, что, наконец-то, все начинает подходить к концу.

– … Какой срок мне дадут? – спросила она будничным тоном у сопровождавшего ее полицейского.

Молодой полицейский не смог ей ответить.

Тогда Цзян Липин сказала самой себе:

– Сколько бы ни было, я согласна. Лишь бы отправиться в тюрьму месте со всеми ними.

Слушая веселую детскую песенку на мобильном телефоне, она откинула голову на спинку сиденья. Сквозь листву и решетку на окне на ее лицо падал солнечный свет, делая ее глаза светло-карего оттенка.

Под эту плутовскую песню она чувствовала только бесконечное умиротворение. Как будто ее душа, наконец-то, могла успокоиться.

Несмотря на то, что различные звенья организации были четко обособлены и многие люди не знали друг друга, как только они доберутся до полицейского управления и им удастся открыть кейс, правда окажется на поверхности, и никто не сможет избежать расплаты. Хотя Цзян Липин и не смогла лично убить Хуан Чжилуна, но, по крайней мере, он умер у нее на глазах.

И все те закулисные черви вскоре тоже окажутся под ярким солнечным светом.

Теперь она могла быть спокойна.

«Брось, брось, брось платок, положи за спину другу, никто ему не скажет...…»

Песня все продолжала звучать.

На сей раз не было ни крови, ни смерти, только мелодичные звуки детской песенки на детской площадке небольшой горной деревушки. В тот день ярко светило солнце, и пышно цвела павловния. Краем глаза она заметила женщину в развевающемся красном платье, стоявшую под цветущим деревом. Женщина ободряюще улыбнулась ей и подняла большой палец вверх. Цзян Липин вдруг почувствовала внутри себя безграничный запас смелости. С того момента она могла оседлать волны и ветер, устремившись к своей цели – стать такой же женщиной, как она.

Ее медленно расслабляющееся лицо проецировалось на монитор в полицейском участке.

Кто-то в участке вздохнул, и Хэ Юй, оглянувшись, увидел, что это был Чжэн Цзинфэн.

Чжэн Цзинфэн в самом деле не мог себе представить, что информатором, который снабжал его данными, окажется столь демоническая женщина. И какой бы ни была ее мотивация, она убивала людей и много чего натворила, содействуя преступной организации. Они могли бы подать ходатайство о смягчении приговора, однако ситуация все равно была далека от оптимистичной.

Проработав всю жизнь офицером криминальной полиции, Чжэн Цзинфэн повидал множество как праведников, так и злодеев, но таких людей, как Цзян Липин, кто заставил бы его сочувственно вздыхать, было очень, очень мало.

Ему было ее очень жаль. Он не знал, в скольких подобных преступлениях была замешана Цзян Липин. Быть может, она и была убийцей, но в своем сердце постоянно терзалась этими убийствами и осуждала себя?

Эта женщина, не сумевшая в свое время добиться справедливости, в конце концов вынуждена была превратилась в кокетливую демоницу, чтобы внедриться в гнездо дьявола. Ей пришлось скрывать свое истинное «я». Ей оставалось только стараться избегать жертв среди невинных людей, и постоянно передавать информацию полиции.

Даже рискуя быть разоблаченной…

Чем больше Чжэн Цзинфэн думал об этом, тем неуютнее ему становилось. Он снова тяжело вздохнул и закрыл глаза.

Все было бы гораздо проще, если бы она никогда никого не убивала.

Пока Чжэн Цзинфэн размышлял об этом, Цзян Липин думала совсем о другом.

Ее вовсе не заботила оставшаяся часть собственной жизни. Она лишь сильно сожалела о том, что не убила еще одного человека… Хуан Чжилуна. Человека, которого она хотела расчленить.

Вот об этом она очень сожалела.

Бесконечное множество раз ей снилось, как она держит в руках нож и кусок за куском разрезает плоть Хуан Чжилуна. Она терпеть не могла этого мужчину с лицом человека и сердцем животного. Когда Цзян Липин присоединилась к его команде, то подумала о том, что, если однажды ей удастся положить конец жизни Хуан Чжилуна собственными руками, то она тотчас сама сможет умереть без всяких сожалений.

Однако Хуан Чжилун погиб от руки снайпера и даже не испытал особой боли...

Очень жаль.

Если бы бизнес Хуан Чжилуна внезапно не превратился в тонущий корабль, тогда...

Погодите минутку.

Погрузившись в свои мысли, Цзян Липин вдруг кое-что вспомнила, выражение ее взгляда переменилось.

После смерти Хуан Чжилуна на многие загадки были получены ответы. Она могла придумать как обойти контроль браслета на руке и осторожно рассказать полиции о причинах и следствиях всего происходящего.

Однако было одно звено, которое она в спешке упустила из виду, и теперь оно ее смутно беспокоило...

Ху И.

Молодой господин Ху из дела об убийстве на съемочной площадке, которого погрузили в резервуар с жидкостью и превратили в реквизит.

Как только этот человек умер, Хуан Чжилун тут же оказался под давлением со всех сторон, и Цзян Липин была уверена, что это не он убил Ху И.

Так кто же, в конце концов, его убил?

Зачем тому человеку понадобилось убивать такую влиятельную персону на проекте Хуан Чжилуна?

Чем больше Цзян Липин размышляла над этим, тем больше ей казалось, что здесь что-то не так. Могло ли быть так, что…

Ее лицо мгновение побледнело.