Се Цинчэн возвращался домой в смешанных чувствах.

С одной стороны, ему все больше и больше не хотелось причинять Хэ Юю боль. А с другой, он все четче осознавал, что в самом деле не в состоянии «помочь Хэ Юю выбраться», как обещал ему, когда тот впервые признался в чувствах.

С течением времени он стал настолько обессиленным, что казалось, ему и самому не выбраться.

Самая раскаленная вещь в этом мире – это искренние чувства людей. Рано или поздно перед лицом искренних чувств растает любая сталь и даже самый толстый лед.

Из-за этого Се Цинчэн чувствовал дискомфорт и даже опасность.

Сталь была его броней и оружием, а толстый лед – его сердцем. Он отчаянно нуждался в них, а не в чьих-то чувствах. Но ничего уже нельзя было изменить.

– Гэ, ты вернулся.

Когда Се Цинчэн подошел к своей двери в общежитии, Хэ Юй уже был там. Он стоял в белой толстовке с капюшоном и рюкзаком за спиной, выглядел, как самый обычный студент и смотрел на него так послушно.

– …

Бросив на него взгляд, Се Цинчэн открыл дверь.

Хэ Юй еще не ужинал, поэтому войдя в апартаменты Се Цинчэна, первым делом привычным движением потянулся за кружкой, которую Се Цинчэн выделил для него, и с громким хлюпаньем выпил воду, будто до этого страдал от жажды. Напившись, Хэ Юй, как обычно, отложил рюкзак, сел на толстый ковер перед журнальным столиком и приступил к выполнению домашнего задания.

С тех пор, как дело о развлекательной компании Хуан Чжилуна было раскрыто, Хэ Юй всегда вел себя так.

Поначалу Се Цинчэн не стал придавать этому слишком большого значения и не препятствовал Хэ Юю, тем более что организация Дуань Вэня знала о «Кровяном токсине». Хотя Цзян Липин и сказала, что на данный момент Дуань Вэнь не может ничего сделать Хэ Юю, Се Цинчэна это не успокоило. Если Хэ Юй хотел прийти, он позволял ему прийти. Для него это так же была возможность забрать у Хэ Юя браслет мониторинга, который он дал ему раньше, и усовершенствовать его, оснастив встроенной системой экстренного оповещения.

Но затем присутствие Хэ Юя начало его немного напрягать. Се Цинчэн открыл холодильник, достал банку холодного пива, с хлопком открыл ее и сделал несколько глотков, чтобы утолить жажду... Тело Се Цинчэна плохо переносило алкоголь, поэтому пиво подходило ему лучше всего.

Стекая по горлу, холодный напиток немного унял беспокойство в сердце Се Цинчэна.

Он повернул голову и спросил Хэ Юя:

– Что хочешь съесть?

Не отрываясь от домашней работы, Хэ Юй ответил:

– Хочу белую спаржу с трюфелями.

– Откуда я возьму для тебя трюфели и белую спаржу?

– Тогда давай тушеного морского черта в горшочке.*

– Мне сейчас пойти порыбачить для тебя?

– Тогда… – Хэ Юй уже хотел было объявить название следующего блюда, но увидел, как от нетерпения банка пива в руке Се Цинчэна слегка деформировалась. Мгновенно передумав, он сказал, – … Тогда что угодно подойдет, я не требователен. Гэгэ, если можешь, свари для меня пельмени.

Се Цинчэн был очень занят, поэтому на самом деле припас пакет быстрозамороженных пельменей, чтобы накормить ребенка.

– …

Хэ Юй смотрел на тарелку с пельменями с сосредоточенным и несколько недовольным выражением лица. Он долго колебался, но не мог взять в руки палочки для еды. Хэ Юю хотелось заказать в ресторане еду на вынос, но он понимал, что Се Цинчэну это не понравится. В конце концов, ему все-таки пришлось с неохотой съесть несколько пельмешек. Он не понимал, как такое вообще можно есть.

– Се-гэ, а ты умеешь лепить пельмени?

Се Цинчэн бросил на него взгляд:

– У меня нет на это времени.

Юноша стал выглядеть еще более недовольным.

Вообще Се Цинчэну не хотелось видеть Хэ Юя недовольным. Были времена, когда он ненавидел Хэ Юя больше всех на свете, до такой степени, что ему хотелось вырыть для него могилу и заживо своими руками закопать это животное. Но сейчас, видя на лице Хэ Юя разочарованное выражение, Се Цинчэн чувствовал себя несколько неловко. Это было похоже на ситуацию, как теряется отец, видя расстроенное выражение на лице своего ребенка, из-за того, что не может купить ему любимую игрушку.

Отеческий инстинкт Се Цинчэна действовал быстрее, чем его мозг, поэтому он сказал:

– … Хорошо, тогда в следующий раз.

Произнеся эти слова, он сам себе удивился и уже жалел о сказанном.

Однако, поникшая голова Хэ Юя тут же поднялась.

Се Цинчэн пообещал ему в следующий раз!

А если доктор Се сказал «в следующий раз», значит так оно и будет!

Хэ Юй был так счастлив, и быстрозамороженные пельмени уже не казались ему непреодолимым препятствием. Он не только доел все пельмени, но еще и после этого достал из холодильника Се Цинчэна бутылочку с фруктовым йогуртом, к которому раньше никогда не прикасался, и принялся с удовольствием его пить.

Се Цинчэн без особой охоты съел немного пельменей, чтобы набить желудок, а затем позвонил в лабораторию. Термины, которые произносил Се Цинчэн Хэ Юю были непонятны, но он все равно слушал очень внимательно. Ведь у Се Цинчэна был такой приятный голос, низкий, неторопливый и притягательный – классический пример баса зрелого мужчины. Что-то вроде властного босса** из аудиодрам, весь такой из себя зрелый мужчина-властный повелитель. Если слушать достаточно долго, то все складочки на сердце под влиянием этого обворожительного голоса, постепенно разгладятся.

Телефонный разговор длился уже почти час, Се Цинчэн говорил очень много и, в конце концов, немного закашлялся.

Немного подумав, Хэ Юй подошел к холодильнику за еще одной бутылочкой йогурта, а потом поспешил к Се Цинчэну и протянул ее ему.

Се Цинчэн решил, что помешал Хэ Юю, поэтому отвернулся и, чуть нахмурившись, продолжил свой разговор с человеком на другом конце провода.

Хэ Юй открыл крышку бутылочки и услужливо поднес ее прямо ко рту Се Цинчэна. Однако, по итогу его движения оказались слишком быстрыми, он мазнул по губам и щеке Се Цинчэна… Пузатая бутылочка была наполнена йогуртом прямо до краев, поэтому, едва соприкоснувшись, белесая жидкость выплеснулось на красивое и серьезное лицо Се Цинчэна.

Се Цинчэн, наконец, не выдержал и отвлекся, прервал свой разговор, чтобы сказать Хэ Юю:

– Убери эту штуку, я не хочу пить!

Для университетских профессоров быть не в духе – обычное явление, но редко когда бывает, чтобы при этом их губы и лицо были усеяны такими оригинальными брызгами, будоражащими воображение. Сердце Хэ Юя гулко билось, а в его голове роилось туча мыслей, пока он пялился на Се Цинчэна. Он неосознанно облизнул губы. Ему захотелось подойти ближе, поцеловать Се Цинчэна, а потом слизать с него брызги йогурта.

Собеседник на другом конце провода слушал, как Се Цинчэн подробно рассказывал ему то о синтезе, то об очищении, когда вдруг услышал фразу «Я не хочу» и на мгновение опешил:

– Что не хочешь пить? Не хочешь пить что?

– Ничего. – Се Цинчэн посмотрел на Хэ Юя и взял два бумажных полотенца, чтобы вытереть лицо. – У меня дома друг, это я ему сказал.

Раньше Се Цинчэн никогда не считал его за «друга». Пожалуй, это повод отпраздновать.

Но это не то, чего хотел Хэ Юй.

Чего он хотел, так это всего Се Цинчэна целиком, и его сердце безраздельно.

На самом деле, с тех пор, как все уладилось, Хэ Юй постоянно вспоминал тот поцелуй, который Се Цинчэн по собственной инициативе подарил ему, в тот момент, когда они находились в подвале посреди пожара на грани жизни и смерти.

Бесчувственный и праведный, зная, что Хэ Юй любит его, без всяких угрызений он подарил ему тот исцеляющий поцелуй.

Хэ Юй до сих пор помнил, какой у Се Цинчэн был тогда взгляд.

Он был прекрасен. В его глазах, как в зеркале, отражались языки пламени, пока он смотрел на него этим взглядом.

Он будто говорил: «Прости, дьяволенок, я не могу дать тебе большего».

Он остановил кровотечение Хэ Юя, но он же и нанес ему добивающий удар.

Он разбил сердце Хэ Юя, однако и сам оказался соблазнен.

Хэ Юй тогда подумал, что, если они вот так и умрут, то первое, что он сделает, попав в загробный мир, это трахнет Се Цинчэна. Ведь он был настолько соблазнительным, и что даже став призраком, Хэ Юй был бы не в силах его отпустить.

Пока Хэ Юй был погружен в свои мысли, Се Цинчэн снова закашлялся.

Хэ Юю ничего не оставалось, кроме как поставить йогурт на стол и шепотом спросить:

– Сколько времени тебе еще нужно, чтобы закончить?

– Еще много, – Се Цинчэн посмотрел на часы. – Если тебе хочется спать, возвращайся к себе, я буду мешать.

– Час?

– Минимум два часа.

Оборотная сторона любви к «дядям» – они, как правило, сосредоточены на своей работе и пока работают, мало на что вокруг обращают внимание.

Молодой юноша ничего не мог с этим поделать. Разгоряченный Хэ Юй отправился в ванную, и пробыл там почти час. Выйдя после душа, он увидел, что Се Цинчэн до сих пор, покашливая, разговаривает по телефону. Немного подумав, Хэ Юй развернулся и пошел на кухню.

В холодильнике лежало несколько груш и немного сахарного песка. Хэ Юй нашел в Интернете рецепт и уже собирался включить плиту, как вдруг зазвонил его телефон.

– Алло, мам.

Звонила Люй Чжишу, которой Дуань Вэнь приказал хорошенько заботиться о Хэ Юе:

– Уже так поздно, ты еще не спишь?

Хэ Юй зажал плечом телефон и продолжил чистить грушу:

– Нет.

– Ты в общежитии?

– … Я дома у другого человека.

– У кого?

Хэ Юй не хотел слишком много рассказывать Люй Чжишу.

Его умонастроение было схоже с умонастроением школьника, который не хотел, чтобы родители узнали о его влюбленности.

Потому что он прекрасно знал, что ни Люй Чжишу, ни Хэ Цзивэй ни за что не смирятся с тем, что он влюбился в мужчину на тринадцать лет старше себя, и этот мужчина Се Цинчэн.

Хэ Юй не ответил на вопрос Люй Чжишу, вместо этого спросил сам:

– Мам, ты что-то хотела?

Люй Чжишу:

– Ах, да, это насчет твоей болезни… После случившегося из-за Хуан Чжилуна, мама все время думала о произошедшем, и ей было очень не по себе, сердце было не на месте. Так уж получилось, что мамин проект в Пекине скоро завершается, и следующее дело, которым я займусь, находится в Шанхае, поэтому я планирую вернуться в Шанхай на постоянное место жительства.

– … – Хэ Юй прервал процесс разделывания груши. – Ты собираешься жить Шанхае постоянно?

– Да, я вернусь в следующем месяце.

Хэ Юй тщательно обдумал эту новость, но никакой радости она ему не принесла.

Люй Чжишу уже долгое время была с ним мягка, и Хэ Юй со своей стороны тоже старался наладить отношения с родителями, однако внутреннее отчуждение возникло слишком давно – он не мог полагаться на нее так же, как это делал Хэ Ли.

Хэ Юй все же спросил:

– Ты хочешь, чтобы я сделал какие-то приготовления?

Люй Чжишу с улыбкой ответила:

– Нет, я все поручила экономке. Но есть одна вещь, которую я должна обсудить с тобой.

– Говори.

– Я планирую нанять доктора Энтони в качестве постоянного семейного врача. Проверь комнату, в которой раньше жил доктор Се, может быть из нее надо что-то убрать. Давай освободим в ней место для Энтони.

Длинные пальцы Хэ Юя вцепились в нож для нарезания фруктов. Кончик ножа погрузился в мякоть, словно вспарывая ее.

– …

После паузы он сказал:

– Сейчас сигнал был плохим, я не расслышал, не могла бы ты повторить?

Люй Чжишу не уловила странной перемены в его тоне. Она всегда считала, что Хэ Юю нравилась Се Сюэ, и что Се Цинчэн имел для Хэ Юя значение только из-за нее.

Поэтому она равнодушно повторила:

– Я сказала, что нам нужно освободить бывшую комнату Се Цинчэна для доктора Энтони. В любом случае, она пустует.

Хэ Юй медленно вскрывал грушу, ее липкий сок намочил его руку.

– Мам, а я когда-то говорил, что мне нужен постоянный семейный врач?

Люй Чжишу замолкла. Она, наконец, почувствовала холод в голосе Хэ Юя.

– Хэ Юй, разве мама не беспокоится о тебе? Не надеется, что ты скоро поправишься? Доктор Энтони является экспертом в этой области и отлично владеет успокаивающим гипнозом. Когда он...

– Не думаю, что мне стоит прибегать к иллюзиям, сбивающим с толку, – прервал Люй Чжишу Хэ Юй. – Мне нужна та комната, поэтому, пожалуйста, не заходи в нее. Кроме того, я не нуждаюсь в том, чтобы Энтони жил в моем доме. Если ты позволишь ему жить там, я перееду куда-нибудь в другое место и больше не вернусь.

– Ты… Какие злые слова ты говоришь...

– Это не злые слова, – сказал Хэ Юй, – Это просто факты.

– Хэ Юй…

– У меня остались дела, так что, если тебе больше нечего сказать, я вешаю трубку.

Он не мог сказать ничего хорошего или плохого об Энтони.

Но та комната всегда оставалась зарезервирована для Се Цинчэна. В дверь, на которой были выгравированы гортензии сорта «Бесконечное лето», не позволено было входить никому, кроме Се Цинчэна и него самого.

Груша с сахаром тушились на медленном огне до готовности около часа.

Хэ Юй осторожно все переложил в фарфоровую пиалу и поставил ее на стол, рядом с компьютером Се Цинчэна.

Се Цинчэн сидел в очках и все еще проверял документы. Он надел наушники, чтобы продолжить общение с человеком на другом конце провода.

– Великий профессор, – сказал Хэ Юй, – прошло уже два часа, сколько времени тебе еще понадобится?

Се Цинчэн был настолько поглощен своим делом, что не заметил, что Хэ Юй до сих пор еще был здесь. Он удивился:

– Ты разве не ушел?

Хэ Юй покачал головой.

Се Цинчэн думал, что тот уснул в его комнате, поэтому снова спросил:

– Я шумлю?

Хэ Юй снова покачал головой.

– Подожди, осталось еще полчаса.

Хэ Юй одарил его широкой улыбкой.

Этот человек в самом деле все время так напряжен.

– Ничего страшного, все в порядке, не торопись.

Но Се Цинчэн решил, что действительно слишком шумит для того, чтобы можно было заснуть, поэтому в обозначенный отрезок времени завершил свой разговор.

Он с облегчением вздохнул и обернулся. Едва он собрался что-то сказать Хэ Юю, как у него перед глазами потемнело. Оказалось, что Хэ Юй уже подошел и стоял рядом с его стулом.

Сразу после этого в руках Се Цинчэна оказалась горячая фарфоровая пиала с тушеной грушей. Настолько горячая, словно внутри были порезанные кусочки сердца, тушеные на пламенном огне страстного желания.

Се Цинчэн на мгновение опешил, а потом снял крышку и заглянул внутрь.

– Где ты купил тушеную в сахаре грушу?

Хэ Юй только молча смотрел на него с улыбкой.

Се Цинчэн присмотрелся внимательнее. У груши была удалена сердцевина с горькими косточками, и даже кожица, которую было трудно разжевать была аккуратно срезана. В самую серединку груши были спрятаны измельченные луковицы сычуаньского рябчика***. Груша была вымочена в сахарном сиропе, который, казалось, вытек прямо из сердца юноши. Эту сладость и страсть невозможно было скрыть.

Се Цинчэн пришел в себя:

– Ты…

– Я способный, – Хэ Юй приподнял бровь и вдруг поднял руки, обхватывая лицо Се Цинчэна. – Я быстро все схватываю, а это было слишком просто. Ешь скорее, пока еще теплое.

Се Цинчэн:

– ...

Он вдруг почувствовал, что фарфоровая пиала в его руках стала еще горячее.

Горячее настолько, что он едва мог ее удержаться.

Он уже… уже двадцать лет как не ел этой нежной груши тушеной в сахаре.

Готовить это блюдо хлопотно, а есть трудно. Сладость и горечь смешиваются во рту, оставляя на языке вяжущий привкус. И хотя это хорошее лекарство, но, в конце концов существует множество сиропов, которые легко могут его заменить. Так что, с тех пор, как его родители умерли, больше никто с такой тщательностью не готовил для него грушу тушеную в сахаре с луковицами сычуаньского рябчика – блюдо, требующее много времени и кропотливой работы.

Се Цинчэн вдруг вздохнул:

– Хэ Юй…

– Мм?

– Ты как-то сказал, что было бы здорово, если бы ты был женщиной. Но до этого... –  Се Цинчэн замолчал на полуслове, осознавая, что сболтнул лишнего и не может дальше продолжить эту подлую речь. Остановившись, он опустил взгляд вниз и сделал глоток грушевого сиропа.

Хэ Юй на мгновение растерялся. Он смутно чувствовал, что над только что сказанными Се Цинчэном словами стоит поразмыслить, а еще ему очень хотелось увидеть реакцию Се Цинчэна на приготовленное им блюдо. Он не мог думать сразу о двух вещах одновременно, и не мог быстро перестроиться.

Несколько секунд спустя…

– Кхе-кхе-кхе!

Громкий кашель застал Хэ Юя врасплох, у него окончательно вылетело из головы, что надо хорошенько подумать над тем, что сказал Се Цинчэн. Он подскочил и торопливо спросил:

– Гэ, что с тобой?

Бледный, как смерть, Се Цинчэн отодвинул фарфоровую пиалу в сторону и прикрыл рот рукой так, будто его сейчас стошнит.

Видя, что что-то явно не так, Хэ Юй взял пиалу и сам сделал глоток…

– Фу!!

Он выронил ложку.

– Небеса! Почему оно такое соленое?!

Оказалось, что десять пальцев молодого господина Хэ никогда не касались родниковой воды****. Он не знал, что и где находится на кухне у Се Цинчэна, и вместо сахара для своей тушеной груши использовал морскую соль.

Это блюдо оказалось абсолютно несъедобным.

Вслед за Се Цинчэном лицо Хэ Юя побледнело и приобрело виноватый вид, с примесью самобичевания и смущения.

– Ну… кто, кто же знал, что у тебя там была морская соль…

Се Цинчэн, ничего ему не ответил. Он развернулся и пошел мыть пиалу.

Хэ Юй отступил на шаг назад.

Се Цинчэн бросил на него короткий взгляд и вдруг спросил:

– Ты наелся за ужином?

– А?..

– Если не наелся, я сделаю тебе домашние пельмени. Мука и мясо есть. Я могу быстро сделать несколько штук, пока ты еще не уснул.

Хэ Юй ненадолго шокировано замер, и только потом отреагировал.

Он понял, что Се Цинчэн просто не хочет быть в долгу перед ним. Раз Хэ Юй приготовил для него тушеную грушу, ему захотелось побыстрее вернуть долг, приготовив для него пельмени. Хэ Юй испытывал смешанные чувства. Он терпел какое-то время, но все равно не смог сдержаться и, наконец, сделал два шага вперед, протянул руки и обнял Се Цинчэна за тонкую талию.

– Я больше не хочу пельмени.

– Тогда чего же ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты... Я хочу, чтобы ты снова меня обнял.

Прежде чем Се Цинчэн успел что-то предпринять, Хэ Юй остановил его.

– Не отталкивай меня.

– ...

Юноша снова вел себя слегка нахально и нагло. У него это вышло неосознанно и выглядел он при этом немного жалко.

– Се Цинчэн, – произнес он, – Дай мне пообнимать тебя одну минуту.

– ...

– Одну минуточку, хорошо?

Рука Се Цинчэна замерла на плече Хэ Юя, но больше не давила.

Он чувствовал, что его терпимость в отношении Хэ Юя достигла крайней точки, дальше это переходило всякие пределы уместности. В его системе воспитания детей такое поведение уже считалось испорченным.

И он не знал, сможет ли и дальше его контролировать.

В его жизни не должно было присутствовать ничего из того, что могло бы выйти из-под контроля. Он стоял на кухне, и в окне отражался силуэт обнимающего его Хэ Юя. Се Цинчэн чуть оперся о шкаф, чувствуя, что в его сердце творится настоящий хаос. Такого раньше с ним не случалось.

Должно быть, минута уже прошла, и он хотел отодвинуть Хэ Юя.

Но тот положил ему свою голову на шею и тихо сказал:

– Гэ… что мне делать? Я все больше и больше не могу без тебя.

– ...

– Если однажды тебя не будет рядом со мной, я не знаю, что со мной станет…. Пока я могу быть с тобой, мне без разницы, что приходится есть замороженные пельмени. Вообще не имеет значения, что я ем и как живу… Пока я могу быть с тобой, не имеет значения…

Услышав эти слова, увидев, как ласково он обнимает его, как искренне выражает свои чувства, сердце Се Цинчэна погрузилось в еще больший хаос. Казалось, что спутанный клубок эмоций поднялся к его горлу и лишил возможности сказать все то, что он хотел сказать.

После того дня Хэ Юй стал чаще приходить в общежитие Се Цинчэна.

Раньше он приходил в медуниверситет только после занятий, теперь же он прибегал даже во время обеденного перерыва.

Пока Се Цинчэн ел в столовой, Хэ Юй следовал его примеру и постепенно стал менее придирчивым к еде. Он, как и обычные студенты, открыл для себя радости употребления нездоровой пищи.

Например, ту лавочку с курицей-фри перед университетом, куда молодой господин раньше никогда не заходил. В лучшем случае, он ел бы в «KFC» или «McDonald's».

Теперь же молодой господин не только сам ел курицу-фри в придорожной лавочке, но иногда еще и тащил туда с собой Се Цинчэна.

Однако, Се Цинчэн в своем возрасте не питал особой любви к жареной пище.

После того, как Хэ Юй дважды заставил его отобедать соленой хрустящей курицей, Се Цинчэн просто начал в полдень возвращаться в общежитие и сам готовить еду на обед. Хэ Юй, естественно, был счастлив приходить обедать к нему. Когда Се Цинчэн понял, что что-то пошло не так, он осмотрелся вокруг и обнаружил, что в его шкафу уже стоит целый набор мультяшных мисок, а на столе стоят две кружки специально для Хэ Юя: одна просто для воды, вторая для кофе.

– ...

Се Цинчэн вздохнул, взял в руки кружку, сделанную в форме лисички, хмурился какое-то время, а потом поставил ее обратно.

Он чувствовал, что любовь Хэ Юя к нему становится все более пылкой. А сердце Хэ Юя становилось все более хрупким, потому что перед ним он снимал с себя всякую броню.

Раньше Се Цинчэн мог легко отругать Хэ Юя, а тот бы стоял с непроницаемым видом, будто вовсе ничего не слышал.

Но теперь, когда Хэ Юй обнажается свое сердце прямо у него на глазах и вверяет его ему, Се Цинчэн чувствовал собственную беспомощность.

Несколько раз он хотел серьезно поговорить с Хэ Юем и убедить его больше не приближаться к нему. Но когда слова уже хотели сорваться с его губ, он встречался глазами с искренним взглядом юноши и тут же терял дар речи.

Во всегда спокойном, практически ледяном сердце Се Цинчэна, в конце концов, стало рождаться все больше и больше «невыносимого» из-за Хэ Юя.

Се Цинчэн осознал, что этот вопрос окончательно вышел из-под контроля.

Раз он не мог заставить Хэ Юя перестать любить себя, и становился все более и более неспособным отвергать всевозможные мольбы и взгляды Хэ Юя, стало очевидно, что же ему следует сделать.

Наступили очередные выходные.

Хэ Юй ужинал у Се Цинчэна.

Пока Се Цинчэн мыл посуду, он навис над ним и спросил:

– Се Цинчэн, у тебя завтра найдется свободное время?

– А что?

– Так уж получилось, что у меня оказались два билета на оперу «Риголетто», а пойти со мной некому. Скажи, тебе было бы интересно?..

Се Цинчэн ответил не сразу.

За последние несколько дней он решил все-таки хорошенько поговорить с Хэ Юем. Некоторые вещи не должны были и дальше продолжаться. Даже если разговор выйдет жестоким, это к лучшему. Как и в случае с раком – чем раньше обнаружить и вырезать, тем больше шансов на выздоровление.

Закончив с посудой Се Цинчэн еще какое-то время просто смотрел на Хэ Юя.

В глазах молодого человека горела фанатичная страсть. Глядя в них, Се Цинчэн подумал, что это в самом деле драгоценная пара глаз.

Но, к сожалению, пора было очнуться.

Се Цинчэн, наконец, спросил:

– Во сколько завтра?

– Вечером в половине восьмого, – Хэ Юй явно обрадовался. – Если ты пойдешь, сначала мы можем поужинать, а потом…

– Завтра вечером я с другими профессорами читаю лекции в другом университете, – Увидев в ответ разочарование в глазах Хэ Юя, Се Цинчэн добавил, – Но к половине восьмого я должен успеть подойти. Это ведь будет в Шанхайском большом театре?

– Да, – Хэ Юй торопливо кивнул.

– … Хорошо. Я приду.

Он сходит с ним еще один раз.

И тогда же откровенно поговорит с ним и положит конец растущей зависимости Хэ Юя от него.

Се Цинчэн знал, что у них с Хэ Юем не было никаких шансов. Возраст, сексуальная ориентация, пол и физическое состояние… Между ними было слишком много барьеров. И если один продолжит следовать за другим, останутся только шрамы.

Быть слишком одержимым и продолжать любить любой ценой – это болезнь.

 И операция будет болезненной.

Но к врачу обратиться необходимо.

Се Цинчэн принял приглашение Хэ Юя и был готов собственными руками положить конец этим вышедшим из-под контроля отношениям.

Однако на следующий день произошло непредвиденное.

Автору есть, что сказать:

Хе-хе… Хе-хе-хе. Чистюле Се-гэ становится не по себе, когда его испачкали йогуртом.

 Се Цинчэн:

– Не по себе, с чего бы? Я гетеросексуальный мужчина.

Хэ Юй:

– Мужчина? Ты моя жена… Се-гэ, разве не чувствуешь себя виноватым, говоря, что ты натурал? Настоящие мужчины не лгут, если ты лжешь, значит, ты гей. Сам выбирай.

Се-гэ:

– …

-----

* Морской черт, он же удильщик.

Вариант рецепта приготовления https://m.xiachufang.com/recipe/106082441/

  ** 霸总 bàzǒng – интернет-сленг для обозначения властного красавца-босса, а также жанр сетевой литературы для женщин, где главными героями выступают обычная женщина и ее властный начальник.

Пример таких аудиодрам на Bilibili:

https://search.bilibili.com/all?vt=38923512&keyword=%E9%9C%B8%E6%80%BB%E5%B9%BF%E6%92%AD%E5%89%A7/

*** Рябчик сычуаньский, он же рябчик усатый. Луковицы этого цветка используют в китайской народной медицине, в качестве отхаркивающего, противокашлевого средства.

**** Метафора для обозначения человека с высоким социальным статусом, которому не нужно стирать белье собственными руками и вести домашнее хозяйство. Обычно относится к изнеженным людям, чаще всего к девушкам из богатых семей.