Теперь, когда появился Вэй Дунхэн и самолично поручился за Се Сюэ, подозрения колебавшейся Люй Чжишу все-таки рассеялись.

Какое-то время она смотрела на Вэй Дунхэна и Се Сюэ со сложным выражением лица, то бледнея, то зеленея. Она хотела что-нибудь сказать, но понимая, что сдала по всем позициям, она надменно произнесла: «Прошу прощения», быстро схватила свою сумочку из крокодиловой кожи и удалилась прочь.

Се Сюэ продолжала злиться на Люй Чжишу, но в то же время чувствовала, что появление Вэй Дунхэна было довольно странным, поэтому спросила:

– Откуда ты узнал, что я здесь?

Вэй Дунхэн:

– Я увидел тебя в ее машине, когда вы проезжали мимо. Мне показалось это странным, поэтому я последовал за вами сюда.

– Она в самом деле что-то с чем-то. Я думала, она хотела меня о чем-то попросить, но я никак не ожидала, что это окажется такая дичь.

Вэй Дунхэн заказал чашку кофе и попросил Се Сюэ сесть и успокоиться.

– Я же говорил тебе, семья Хэ – это кучка сумасбродов. Особенно Люй Чжишу, с ней просто невыносимо иметь дела, – с этими словами он приподнял бровь, не забывая похвалить себя: – Не то что моя семья. В моей семье все по-простому. Я слышал, что раньше у меня была двоюродная сестра, которая вела себя чудаковато… но она давно умерла. Сейчас в моей семье только такие же милашки, как я сам. Когда я был ребенком, то мог хоть на могильном кургане танцевать, и меня бы простили. Никто в моей семье никогда не стал бы так по-скотски разговаривать с тобой.

Спустя некоторое время злость Се Сюэ, наконец, отступила и она успокоилась.

– Судя по тому, что она только что мне наговорила, она, похоже, уверена, что Хэ Юй с кем-то встречается. Даже не знаю, какой девушке настолько не повезло…

После этих слов, она вдруг вспомнила ту сцену с такси у выхода из отеля, и волна тревоги снова всколыхнула ее сердце.

Вэй Дунхэн понял, о чем она думает, и почесал рукой ежик коротких волос на голове… По приказу отца его хулиганскую серебристую шевелюру обрили под армейский стандарт. Волосы пока еще не отросли, и у него не было времени их покрасить.

– Если ты так переживаешь, почему бы тебе просто не позвонить своему брату и не спросить у него, был ли он сегодня в том отеле?

Немного поразмыслив, Се Сюэ в самом деле решила позвонить ему.

Через пару гудков послышался спокойный и уверенный голос Се Цинчэна:

– Алло.

– Гэ, ты… Чем занимаешься?

– Готовлюсь к занятиям. А что?

– Фух… – Се Сюэ с облегчением выдохнула. Она прикрыла динамик рукой и с чрезмерной артикуляцией прошептала Вэй Дунхэну: – … Он… готовится… к занятиям.

Вэй Дунхэн щелкнул пальцами и гордо принял беззаботную позу, закинув ногу на ногу, будто он и так знал, как на самом деле обстоят дела.

– Да ничего такого. Просто позвонила, спросить, как у тебя дела.

Се Цинчэн подумал, что это немного странно, однако его сестра с детства творила немало странных вещей. Так что, в том, что она ни с того ни с сего вдруг позвонила брату, чтобы просто сказать ему «привет», не было ничего особенного. Се Цинчэн не стал ее больше ни о чем расспрашивать, только поговорил с ней на отвлеченные темы еще пару минут, а затем повесил трубку.

– Фью… – с облегчением выдохнула Се Сюэ.

Вэй Дунхэн игриво посмотрел на нее и поддразнил:

– А тебя не волнует. что он мог только что вернуться и начать готовиться к занятиям?

– Нет. Брат всегда довольно долго готовится к лекции, так что вряд ли у него сегодня было время на то, чтобы оказаться в центре города. – Се Сюэ почувствовала, как у нее отлегло от сердца, а потом закатила глаза и снова начала ругать Люй Чжишу. – Мать Хэ Юя совсем ненормальная... Уж не знаю, с какой из студенток Хэ Юй тайком встречается, но, если его мать ее вычислит, боюсь, она застыдит ее до смерти. Надеюсь, это не одна из моих студенток... Ух...

Се Цинчэна не встревожил неожиданный звонок Се Сюэ. Он тщательно подготовился к лекциям и успел сделать для них презентации. После двух лекций он зашел в университетский магазин, чтобы купить одэн*, а затем отправился в общежитие, чтобы отдохнуть.

Когда Се Цинчэн добрался до общежития для персонала, у него вдруг закружилась голова. Ему пришлось какое-то время стоять, прижавшись к холодной металлической двери, прежде чем он медленно пришел в себя.

Из-за этого внезапного недомогания Се Цинчэн первым делом, войдя в квартиру, вскипятил воду, чтобы принять лекарство.

Однако, когда он открыл ящик, то обнаружил, что там было пусто.

На несколько секунд Се Цинчэн опешил. Он осознал, что был настолько халатен, что не только не принял вовремя лекарство вчера и сегодня, но и напрочь забыл, что дома лекарство  уже закончилось.

Се Цинчэн поднял руку ко лбу и прислонился к винному шкафу, потирая виски. Он подумал, что, возможно, не только Хэ Юй в эти последние несколько дней терял голову.

Но и он сам.

Се Цинчэн всегда был педантичен, но вот оказалось, что из-за чрезмерного общения с одним молодым и безрассудным дьяволенком, он забыл о своей болезни.

От мыслей об этом на Се Цинчэна накатило чувство тревоги и раздражение.

Он закрыл глаза.

Головокружение все никак не проходило. В конце концов, Се Цинчэну все же пришлось подняться, накинуть пальто и поехать на такси до частной больницы «Мэйюй».

– Вот развернутый результат твоих последних анализов и лекарство, – директор больницы, старый друг Цинь Цыяня, протянул Се Цинчэну лист бумаги и две коробочки с лекарствами. – Не буду ничего комментировать, ты и сам все прекрасно видишь.

Се Цинчэн смотрел на распечатку со своими анализами так же спокойно, как он смотрел бы на результаты любого другого пациента.

Просмотрев документ до конца, он сказал:

– Ситуация несколько хуже, чем я предполагал.

– Если бы ты прекратил принимать «RN-13» раньше, такого бы не произошло, – сказал директор.

Ничего на это не ответив, Се Цинчэн поджег сигарету и сделал затяжку.

Спустя некоторое время он спросил:

– Как долго по-твоему я смогу продержаться?

– Если бы ты был готов отправиться на лечение в США, то при современном развитии технологий, была бы надежда, но ты...

– Но ты знаешь, что я не поеду.

Директор тяжело вздохнул:

– Если не обратишься в больницу за надлежащим лечением, то лет пять-шесть. Твои внутренние органы уже начинают быстро изнашиваться. Если продолжишь в том же духе, я дам тебе максимум шесть лет. Думаю, ты и сам все прекрасно осознаешь.

Се Цинчэн:

– … Что, если я увеличу частоту инъекций?

Директор пристально посмотрел на него:

– Сяо Се, это будет очень больно. Ты знаешь, какая дозировка для тебя эффективна, даже с ней твоя боль в тысячу раз сильнее, чем при химиотерапии. Пусть у тебя и гораздо более высокий болевой порог, чем у обычных людей, но каждый раз, когда ты делаешь укол, ты будто умираешь. Зачем так поступать?

– Потому что есть вещи, которые могу сделать только я.

– … Думаю, если бы старина Цинь был еще жив, ему было бы тяжело видеть тебя в таком состоянии.

– У меня нет другого выхода.

Старый директор еще раз тяжело вздохнул. Он не знал всей правды о Цинь Цыяне и Се Цинчэне, но и не был в полном неведении.

Раньше он высоко ценил решения, принятые Се Цинчэном, и хранил его секреты. А сейчас, глядя на человека, который шаг за шагом истощает себя, приближая к смерти, старик чувствовал собственную беспомощность и мог только вздыхать.

– Если хочешь увеличить частоту инъекций, тебе следует подготовиться. Если делать уколы слишком часто, ответная реакция организма на такой стресс будет довольно серьезной, и другие заметят...

Се Цинчэн:

– Я знаю.

– … Тогда иди в инъекционный кабинет.

Се Цинчэн поднялся.

Старый директор, казалось, изнуренный общением с Се Цинчэном, окликнул его, когда тот почти уже вышел из его кабинета:

– Се Цинчэн.

Кончики пальцев Се Цинчэна замерли на дверной ручке, он чуть обернулся назад.

– Я очень хорошо понимаю твой выбор, – сказал пожилой директор, –  однако никто из окружающих не знает, как ты страдаешь. Никто не может поддержать тебя. И я не думаю, что с твоей стороны это великодушие по отношению к другим. Ты должен знать, что  хотя твои родственники и друзья и нуждаются в твоей защите, они также хотят, чтобы ты позволил им позаботиться о тебе... В противном случае, в тот день, когда они узнают правду, они не смогут этого вынести.

Немного помолчав, Се Цинчэн ответил:

– Тогда никогда не позволь им узнать.

Он толкнул дверь и исчез в конце белого коридора.

В больнице «Мэйюй» был специальный инъекционный кабинет, предназначенный только для Се Цинчэна.

В этом кабинете больше никого не было, никакого сопровождающего медицинского персонала. Все, что здесь происходило, делалось в тайне, о которой знал только директор. Се Цинчэн привычно прошел биометрический контроль, и дверь открылась.

Именно здесь Се Цинчэн последние несколько лет скрывал правду почти от всех, кто был ему близок.

В помещении стояла специальная камера высотой в три человеческих роста. Внутри нее была маска для дыхания, фиксирующие ремни, игла, соединенная с трубкой, и кнопка на случай, если экстренно потребуется вызвать директора.

Помимо этой камеры в инъекционном кабинете была только холодная металлическая койка, аптечка, пульт управления… И больше ничего.

Это был личный процедурный кабинет Се Цинчэна.

С тех пор, как он снова начал тайно принимать «RN-13», ему пришлось приезжать сюда для лечения. Поначалу это было два-три раза в год, но по мере того, как здоровье Се Цинчэна все ухудшалось, дошло до того, что он был вынужден посещать это место чуть ли не каждый месяц. Поэтому привязавшийся к Се Цинчэну Хэ Юй заметил, что тот все чаще и чаще стал куда-то пропадать.

Все это время Се Цинчэн был здесь.

Он должен был восстанавливать свое тело, несмотря на то, что этот процесс был гораздо более болезненным, чем химиотерапия.

В инъекционной комнате все было полностью автоматизировано, но не было никакой терморегуляции. Единственное, что могло утешить человека внутри, это гравировка на стеклянной крышке камеры в виде плывущих, как облака, медуз… Эти медузы были единственными спутниками Се Цинчэна, пока он испытывал мучительную боль от введения специальной иглы.

Се Цинчэн настолько хорошо был знаком с этим помещением, что казалось, будто он возвращался к себе домой. Он сам все простерилизовал и ввел лекарство в резервуар.

Закончив приготовления, Се Цинчэн глубоко вздохнул и, как обычно, собрался войти в камеру… Но вдруг у него зазвонил телефон.

Звонил Хэ Юй.

– Алло.

– Алло, Се-гэ. У меня закончились занятия. Где ты?

Голос юноши по телефону звучал так четко, живо и с таким явным ожиданием. Так же отчетливо Се Цинчэн слышал и окружавший его шум одногруппников, покидавших аудиторию.

Юные студенты беззаботно болтали друг с другом:

– Где сегодня поужинаем?

– На Восточной улице открылся новый домашний гриль-бар. Говорят, там вкусно…

– Се-гэ? – снова позвал его Хэ Юй, возвращая в сознание.

Се Цинчэн был один в этой холодной, обставленной металлом процедурной комнате. На мгновение ему показалось, будто он прислушивается к звукам человеческого мира из ада.

Немного помолчав, он сказал:

– Я еще занят, у меня назначена встреча.

– Опять встреча?

– Мм, незапланированная.

– Надолго?

Се Цинчэн:

– А что такое?

– Я хотел поужинать с тобой сегодня.

– …

– Может, мне подождать, пока ты вернешься?

– Не надо, – Се Цинчэн, наконец, собрался с мыслями. – Моя встреча закончится довольно поздно, поужинай сам. Но если уж очень не хочется ужинать одному, просто найди кого-нибудь, кто меня заменит.

Хэ Юй:

– Но никто не может заменить тебя.

– … Я правда не могу.

– Эх... Раз занят, значит, занят… Ладно, проехали. – Хэ Юй, похоже, почувствовал, что у Се Цинчэна поджимает время, поэтому сказал, – … Давай, иди на встречу, не буду тебя беспокоить. Все, вешаю трубку.

Закончив разговор, Се Цинчэн бросил телефон на койку. Он увидел свое отражение на ее металлической поверхности. Размытые очертания его лица, казалось, ничего не выражали.

… Да.

Он не должен ничего показывать.

Се Цинчэн выпрямился, просунул тонкий палец в узел и ослабил галстук. Немного подумав, он выключил телефон, вошел в камеру, нажал кнопку запуска и медленно закрыл глаза.

Маска для дыхания опустилась и зафиксировалась вокруг его носа и рта, закрывая большую часть лица. Игла пронзила киноварную родинку на шее Се Цинчэна, и одновременно с этим все пространство камеры медленно затянула дымка из лекарственного препарата.

Галлюциногенный газ.

Длительная инъекция.

Тело реагировало сильнее, чем на боль от рака.

Старый директор все верно описал. Каждый раз, когда Се Цинчэн входил в эту камеру, ему казалось, что он вот-вот умрет. Когда лекарство попадало в тело Се Цинчэна, давление в камере начинало резко возрастать, подвергая его барабанные перепонки, носовые пазухи и сердце экстремальным перегрузкам. В то же время начинали действовать галлюциногенные компоненты лекарства, создавая у Се Цинчэна иллюзию, будто из его тела вытягивали каждую косточку, а затем беспорядочно втыкали их обратно, словно пронзая все внутренние органы шипами, и снова выдергивали назад, вырывая из него плоть вместе с душой.

Это был длительный процесс, поэтому в камере были установлены фиксирующие ремни и наручники, сковывавшие все его тело. Каждый раз, когда Се Цинчэн дергался, сопротивляясь, ремни затягивались туже. В итоге, все его тело было словно опутано сетью, так, что он не мог сдвинуться ни на сантиметр.

Но настоящая боль еще только начиналась.

На человека внутри камеры начинали действовать побочные эффекты от чрезмерного приема лекарства. У него возникали все более реалистичные галлюцинации. Миндалевидное тело головного мозга начинало давать сбои из-за постоянной стимуляции препаратом и сильного стресса. Перед внутренним взором Се Цинчэна постоянно воспроизводились самые ужасающие и болезненные события его жизни.

Смерть родителей.

Автомобильная авария.

Смерть Цинь Цыяня.

Выписка из больницы…

Ужас продолжал расползаться по его нервной системе.

Он видел склад студии и все прибывающий уровень воды, слышал отдаленное пение Цзян Ланьпэй.

Он видел лежавшую без сознания Се Сюэ в психиатрической больнице «Чэнкан». В тот момент он думал, что она мертва, и ее тело расчленили.

А потом он словно снова превратился в истрепанного плюшевого медведя, тащившего свое собранное по кускам тело домой.

Маленькая Се Сюэ снова кричал ему: «Ты не он! Ты не мой гэгэ!»

Он словно был уже мёртв, но теперь умирало его сердце...

Никто не знал, насколько ему было больно. Никто не знал, сколько мужества ему требовалось, чтобы выжить.

Бледное лицо Се Цинчэна было скрыто в камере за пеленой лекарственной дымки. Его запястья были скованы наручниками, шея охвачена кольцом, белоснежная рубашка в перевязи черных ремней, а крики боли заглушила дыхательная маска.

Боль была невыносимой.

Ему словно отрывали все конечности, вытягивали кости, и вырезали сердце.

К тому моменту, когда процедура завершилась, прошло больше трех часов.

Се Цинчэн потихоньку приходил в себя, после того, как потерял сознание от боли. Волосы свисали на его мокрый от пота лоб.

Он медленно открыл глаза, как и множество раз до этого, и чувствовал себя настолько измученным, что какое-то время не осознавал, в каком времени находится.

Автоматическая дверь камеры, наконец, медленно открылась. Остатки лекарственной дымки внутри рассеивались, являя тело Се Цинчэна.

Настолько слабым и изможденным его мало кто когда-либо видел.

Се Цинчэн был крепко связан внутри холодной камеры. Войдя в кабинет, он снял пальто, оставшись лишь в простой белой рубашке и черных брюках. Сейчас его одежда была полностью мокрой от лекарственной дымки и пота, и липла к телу. Под намокшей белой рубашкой смутно проступали очертания мышц и покрасневшая кожа. Его грудь, плечи, талия и бедра были туго стянуты ремнями… Словно он не страдал от болезни, а совершил какое-то преступление.

Лицо Се Цинчэна было совершенно обескровленным, глаза пустыми.

Автоматизированное устройство камеры поэтапно переместило мужчину на металлическую койку, стоявшую в комнате.

Се Цинчэн продолжал медленно приходить в себя, лежа на этой узкой кровати.

Он безвольно лежал, словно только что спасенный утопающий… Лежал в совершенном одиночестве и холоде.

Скорбь от видений все еще пролегала складкой между его бровей. Се Цинчэн казался совершенно разбитым.

Словно испорченный фарфор.

Казалось, жизнь уже давно покинула его тело.

Он словно лежал посреди руин или, возможно, сам стал ими.

Единственным признаком жизни в его теле было едва заметное движение груди…

Оставалось еще пять или шесть лет.

А потом его жизнь подойдет к концу.

Се Цинчэн еще долго лежал на той койке, прежде чем набрался достаточно сил для того, чтобы сесть.

Когда он застегивал пальто, его пальцы слегка дрожали.

Он вытер слезы в уголках глаз и постепенно скрыл все следы пережитой боли.  Особенно на запястьях... следы, оставленные наручниками.

Он открыл дверь и покинул это место.

Это был тот самый его секрет… То, что Се Цинчэн сказал Хэ Юю на затапливаемом складе, было полуправдой. О части правды он умолчал...

… О той, которая касалась его текущего состояния.

Когда-то Се Цинчэну сказали, что он не доживет до сорока. Однако позднее, когда в США был разработан эффективный восстанавливающий препарат, Се Цинчэн решил отказаться от своих способностей и пройти курс лечения, чтобы получить тело обычного человека, и прожить обычную жизнь.

Он умолчал о том, что после смерти Цинь Цыяня произошло много событий: Ли Жоцю развелась с ним, Се Сюэ поступила в университет, который хотела, а Чэнь Мань, приложив все усилия, поступил на службу в полицию.

Окружавшие его люди либо переходили в мир иной, либо уходили под опеку других, либо становились независимыми.

Он был подобен дереву, у которого с наступлением осени с ветвей начали опадать листья.

Се Цинчэн осознал, что больше ни для кого не является незаменимой опорой.

И в это же время произошло два инцидента…

Первым было уничтожение материалов, оставленных Цинь Цыянем.

На тот момент его записи хранились в семи или восьми картонных коробках, за исключением тех, которые Се Цинчэн оставил для работы дома.

Эти объемные материалы для него были настоящим сокровищем. Он должен был разобраться с трудами, оставленными Цинь Цыянем. Для других эти записи не имели особой ценности, поэтому Се Цинчэн никак не ожидал, что записи станут целью кражи…

Однажды, вернувшись домой, он обнаружил, что там побывали воры. Повсюду были разбросаны тетради с записями Цинь Цыяня. Было похоже, будто воры пытались найти что-то конкретное в его материалах, но так и не смогли найти, то, что нужно.

От злости и разочарования злоумышленники специально сожгли несколько тетрадей, а еще около двадцати бросили в ванну и намочили душем.

К тому времени, когда Се Цинчэн нашел их, уже было не разобрать ни единого слова…

В этот момент Се Цинчэну показалось, будто небо рухнуло на землю. Он сообщил о произошедшем в полицию, надеясь, что-то спасти… Но, в конце концов, это не принесло никакого результата.

Для возбуждения уголовного дела требовались основания, однако семья Се не потеряла ничего ценного. Да, были повреждены какие-то медицинские заметки, однако полиция не сочла их ценность достаточной. И даже если бы они возбудили дело, кто всерьез стал бы его расследовать?

Кроме того, даже если бы преступников нашли, двадцать или тридцать тетрадей, бывших частью жизни Цинь Цыяня, уже невозможно было вернуть.

Се Цинчэн плохо помнил, как пережил тот период. Каждую ночь ему снился Цинь Цыянь. Старик сидел за своим рабочим столом и писал. Ему снилось, как госпожа Цинь торжественно вручает ему записи, а затем провожает его из дома, сложенного из красного кирпича, и с легким поклоном и слезами на глазах прощается.

Каждую ночь он просыпался от душераздирающего чувства вины, и его пальцы сильно дрожали, пока он пытался прикурить сигарету.

Он не знал, как восполнить эту потерю и как все объяснить госпоже Цинь.

Он мог лишь додумывать то, что было записано в утраченных тетрадях, ориентируясь на сохранившиеся записи Цинь Цыяня того же периода… Однако многие экспериментальные данные были утрачены и уже никогда не могли быть восстановлены.

Кто были те воры, вломившиеся к нему в дом?

Что именно они пытались найти в записях Цинь Цыяня?

Се Цинчэн страдал от боли и не мог получить ответ.

Пока не произошел второй инцидент.

…

Дочь Цинь Цыяня, Цинь Жунбэй, проживавшую с мужем в США, похитила таинственная организация. До того, как ее спасла полиция, она подвергалась пыткам, доводившим ее до безумия. Ее отправили ​​в местную психиатрическую больницу для принудительного лечения в изоляции.

В больнице Цинь Жунбэй часто повторяла одну фразу:

– Не спрашивайте. Я не знаю, кто такой Первый Император.