Се Цинчэн не заметил, как уснул.

Раньше из-за царившего в сердце хаоса и пережитого кавардака он ни за что бы не смог уснуть.

Но его тело слабело день ото дня, и к тому же он только что прошел через процедуру инъекции «RN-13», которая была в тысячу раз болезненнее химиотерапии. Он был очень слаб. Немного полежав на диване, он ощутил, как его накрывает волна слабости.

Се Цинчэн не хотел спать. Он чувствовал, что ему нужно успокоить разум и подумать о том, что за все более явный трепет рождается в его сердце, когда он сталкивается с Хэ Юем лицом к лицу.

Се Цинчэн посмотрел на дверь, которую закрыл за собой юноша.

Он был внутри, Хэ Юй – снаружи. Дверь больше не открывали…

Чем дольше Се Цинчэн пытался размышлять на эту тему, тем меньше что-то понимал. Он думал о том, что только что произошло, особенно о приглушенных всхлипах Хэ Юя в конце, и на душе у него становилось все паршивее.

В конце концов, он выругался про себя, раздраженно перевернулся на диване, вперился взглядом в потолок, и постепенно провалился в забытье.

Уставший, изнуренный Се Цинчэн, наконец, заснул и видел сон.

Ему снилось, будто он оказался заключен внутри старого плюшевого медведя. Он стоял посреди парка развлечений неподалеку от колеса обозрения и кого-то ждал.

Он не знал, кого именно ждет. Просто стоял там неуклюжий и потрепанный, держа связку воздушных шаров в лапе.

Колесо обозрения медленно вращалось, мерцали неоновые огни, и посетители, закончившие круг, сходили с аттракциона, разговаривая и смеясь. Но никто из них не обращал внимания на то место, где стоял он.

Посетители сновали туда-сюда целыми компаниями и смеялись, счастливые и довольные. Потрепанный плюшевый медведь со своими воздушными шарами был им не нужен, от того они его и не замечали.

Через какое-то время Се Цинчэн понял, что, похоже, он ждет кого-то, кто будет в нем нуждаться, того, кто захочет взять воздушный шарик из его лапы.

Во сне Се Цинчэн был словно под воздействием какой-то магии – он не мог сказать или показать, кто он есть на самом деле. Он мог только стоять и ждать... И ждать...

Среди шума и музыки парка развлечений с колеса обозрения спустилась пара. Се Цинчэн вдруг осознал, что это были его собственные родители. Ему хотелось подойти к ним.

Но тут его отец махнул рукой, чтобы остановить парковую повозку, запряженную белыми лошадями. Чжоу Муин уселась в повозку рядом с ним, и вскоре их фигуры скрылись из виду, а растерянный Се Цинчэн остался стоять на месте.

Он понимал, что они ушли и вернуться уже не могли.

Следующим, кто спустился с колеса обозрения, был Цинь Цыянь.

Лао Цинь был один. Одетый в белых халат, как и большую часть своей жизни, он с улыбкой оглядывался по сторонам. Се Цинчэн хотел остановить Цинь Цыяня, но тут откуда-то к нему подбежал ребенок… Это был мальчик лет шести-семи, он держал в руке вафельный рожок с мороженым. Вскинув голову мальчик что-то крикнул Лао Циню. Се Цинчэн не расслышал что именно, но он уже понял, кем был этот мальчик.

Лао Цинь протянул руку и сжал в своей ладони ладонь мальчика. Мужчина и ребенок постепенно растворились в разноцветных огнях парка развлечений. Они выглядели такими счастливыми.

Счастливыми, как никогда при жизни.

А Се Цинчэну только и оставалось, что стоять на прежнем месте.

Начало темнеть.

Третьим, кто спустился, была Се Сюэ. По мере того, как она подпрыгивая и скача приближалась, из пяти-шестилетней девочки силуэт её преобразился в нынешний образ молодой женщины.

Проходя мимо Се Цинчэна, Се Сюэ вдруг остановилась и взглянула на плюшевого медведя, будто он показался ей знакомым. Спустя пару мгновений она подошла к нему ближе, улыбнулась и уже собралась что-то сказать... Как вдруг кто-то вдалеке окликнул ее по имени.

Се Цинчэн не мог ясно разглядеть лицо того человека, но он знал, что это был тот самый мужчина, с которым Се Сюэ в конечном счете проведет остаток своей жизни.

Услышав голос мужчины, Се Сюэ повернула голову и подумала, что она уже давно больше не ребенок, и эта игрушка и разноцветные шары больше ее не интересуют.

На прощание она улыбнулась медвежонку, помахала рукой своей любимой детской игрушке и легко и непринужденно зашагала в белых туфлях на высоких каблучках к своему светлому будущему.

Совсем стемнело.

С колеса обозрения один за другим спускалось множество людей…

Там были Чэнь Мань, тетушка Ли, Ли Жоцю... но у каждого из них был свой путь, которому они должны были следовать, и никто... никто больше не нуждался в объятиях старого плюшевого мишки, больше никому не были нужны разноцветные воздушные шары, которые он крепко держал в своей лапе.

Парк развлечений закрывался, люди расходились.

Подавленный Се Цинчэн остался стоять в одиночестве. Находясь внутри игрушки, он медленно смежил веки и постепенно разжал лапу, позволяя воздушным шарам, которые больше не могли уже никого порадовать, улететь в небо...

Но тут…

– Доктор Се… Доктор Се, - послышался чей-то голос.

Он приоткрыл глаза, но никого перед собой не увидел.

– Посмотри на меня, я здесь.

Се Цинчэн опустил взгляд и увидел опрятно одетого, красивого мальчика лет семи-восьми, глядящего на него снизу-вверх.

Таким Хэ Юй был, когда он впервые его увидел.

– Доктор Се, почему ты не идешь домой?

– ...

Се Цинчэн не мог ответить, ведь он был внутри игрушки под действием заклинания.

Но даже если бы он мог ответить, что он должен был сказать?

Что у него больше нет дома?

– Кстати, доктор Се… – Маленький Хэ Юй протянул руку с маленькой фигуркой в форме дракона. – Вот что я сделал сегодня на детской площадке… Это тебе…

Он положил дракончика в карман плюшевого медведя.

Мальчик улыбнулся:

– Ты можешь меня похвалить?.. Можешь обнять меня?

– ...

Можешь обнять меня?..

Кажется, именно эти слова Се Цинчэн слышал от Хэ Юя бесчисленное множество раз.

Печальный, возбужденный, игривый, настойчивый, умоляющий, отчаянный…

Голос Хэ Юя.

Просил его об этом снова и снова.

Одинокий ребенок упрямо добивался от него хоть какого-то ответа.

Можешь обнять меня? Се Цинчэн?

Также, как я обнимаю тебя.

Мальчик все ждал и ждал…

Но Се Цинчэн не мог пошевелиться. Он был заключен в медведе и не мог ни заговорить, ни наклониться, ни каким-то образом отреагировать.

Хэ Юй смотрел ему в глаза, ожидание в его взгляде сменилось растерянностью, растерянность сомнением, сомнение разочарованием...

Он просто молча разочарованно смотрел на Се Цинчэна.

А потом… его тело постепенно начало становиться прозрачным… Он тоже собирался исчезнуть…

Он тоже исчезнет...

На сердце у Се Цинчэна вдруг заскребли кошки. Он изо всех сил пытался освободиться от оков заклинания. Ему хотелось отдать Хэ Юю разноцветные шарики, хотелось спросить: «Ты видишь меня? Ты знаешь, что это я внутри?»

Ему хотелось протянуть руку...

И вдруг… Все вокруг словно поблекло. Яркие огни, колесо обозрения, повозка на вымощенной камнем улице – все это словно превратилось в сцену, нарисованную цветными карандашами.

Глаза Се Цинчэна широко распахнулись.

Кто-то обнял его сзади.

Се Цинчэн не мог обернуться. Утратив спокойствие, его сердце начало бешено колотиться, догоняя реакции тела, а в груди все нарастал неудержимый трепет. Он почувствовал тепло и знакомый запах...

Маленький Хэ Юй перед его глазами исчез, взрослый Хэ Юй обнимал его сзади.

Се Цинчэн чувствовал, как горячие слезы юноши, стекая по щекам, падают прямо на его плечо… Высокий красивый молодой человек крепко обнимал потрепанного плюшевого медведя. Обливаясь слезами, Хэ Юй тихо произнес:

– Я знаю, ты там. Не уходи… Мне все еще нужен плюшевый мишка... Я все еще хочу твои разноцветные воздушные шары… Се Цинчэн, отдай мне все свои воздушные шары и игрушки, хорошо?.. Ты... Ты повернешься? Обнимешь меня, ладно?..

И в этот момент...

В этот самый момент Се Цинчэн ощутил, будто его сердце забилось так сильно, что мощи этих ударов хватило, чтобы разрушить заклинание и сломать оковы, мешавшие ему двигаться.

Потрепанный плюшевый мишка неуклюже обернулся. Он долго молча смотрел на Хэ Юя глазами, похожими на шоколадные бобы…

Потом он медленно протянул вверх свои залатанные заплатками лапы, на которые уже никому не было нужды полагаться… и, наконец, обнял утирающего слезы юношу перед собой...

– Не плачь.

Преодолев заклятие, сиплый голос наконец-то с трудом смог вырваться из уст игрушки.

– Не плачь, Хэ Юй… Не плачь…

Пересохшие губы что-то бормотали, глаза под веками быстро задвигались… Се Цинчэн резко пробудился ото сна.

Зрение еще не сфокусировалось, и отголоски сна еще не рассеялись.

Се Цинчэн поднял дрожащую руку и осторожно коснулся век.

Он был…

Что это был за сон?

Его сердце бешено колотилось, и дрожь во всем теле никак не могла уняться.

Се Цинчэн неверяще вытер глаза… там было горячо и влажно.

Он в самом деле плакал.

– …

Он лежал на диване, и грудь его учащенно поднималась и опускалась. Перед его глазами все еще горели неоновые огни, а в ушах, казалось, звучала музыка из парка развлечений.

Он не хотел верить в то, что ему приснилось, и не хотел признавать свои реакции и проявленную слабость в этом сне.

Еще больше ему не хотелось верить в те чувства, которые он испытывал в тот момент…

Он в самом деле ответил Хэ Юю.

Обессиленный Се Цинчэн оцепенело лежал на диване с широко открытыми глазами, переваривая случившееся. Только его кадык периодически перекатывался вверх-вниз.

От мыслей о последнем объятии во сне его сердце продолжало трепетать.

Се Цинчэну потребовалось много времени, чтобы успокоиться. Он вытер влагу из уголков глаз, поднял руку и посмотрел на часы – было уже больше двух часов ночи. Интересно, ушёл ли Хэ Юй?

Он повернул голову, дверь в его кабинет по-прежнему была закрыта.

Взяв эмоции под контроль, Се Цинчэн поднялся и решительно подошел к двери, собираясь постучать, но тут он услышал, как открылась дверь кухни… Оказалось, Хэ Юй был на кухне.

– Ты проснулся? – Хэ Юй, казалось, все еще чувствовал себя смущенным из-за того, что произошло между ними ранее, поэтому не смотрел на Се Цинчэна прямо. Скрывая неловкость, он кашлянул и негромко произнес:

– Эм, я готовлю ужин. Ты ведь до сих пор так и не поел, да? Я хотел разбудить тебя попозже. Скоро будет готово… Подожди еще пять минут.

Хэ Юй не хотел, чтобы Се Цинчэн заходил на кухню, он планировал принести ему сразу готовое блюдо, но Се Цинчэн все равно пришел.

На плите на слабом огне что-то варилось, мерно побулькивая и источая аромат, хорошо знакомый жителям старого Шанхая.

Войдя на кухню, Се Цинчэн увидел на столешнице мобильный телефон Хэ Юя.

Молодой господин был не слишком хорош в готовке, поэтому воспользовался советами из онлайн-рецепта. На экране высвечивался заголовок статьи с рецептом. Довольно банальный и откровенный...

«Свари суп для своего милого». [«Баобэй» тут, да (:]

Се Цинчэн отвел взгляд от заголовка, словно стараясь избежать его.

Он взял прихватку и поднял крышку кастрюли. Вырвавшийся изнутри пар смягчил жесткие черты его лица.

В кастрюле и впрямь варился яньдусянь*.

Се Цинчэну очень нравилось это блюдо. Тетушка Ли готовила его, да и он сам мог его приготовить. Однако, получалось все равно не так вкусно, как когда этот суп готовила его мама.

Яньдусянь – типичное южное блюдо, для приготовления которого требуются молодые побеги бамбука, свиные ребрышки, узелки из тофу и понемногу других ингредиентов. А еще для его приготовления требовался один невидимый ингредиент – терпение.

Яньдусянь следует долго и терпеливо томить на слабом огне, чтобы нежность молодых бамбуковых побегов и вкус свиных ребрышек перешли в бульон и пропитали узелки из тофу.

Обычно Хэ Юй был довольно «толстокожим», но сейчас он чувствовал неловкость, поэтому постарался выпроводить Се Цинчэна с кухни:

– Не стой тут. Я не могу нормально готовить, пока ты здесь стоишь. Т-ты, давай, уходи.

– …

«Не стой на кухне, ты меня отвлекаешь, уходи», – когда-то Чжоу Муин говорила Се Цинчэну похожие слова.

В этом Хэ Юй был на нее похож.

Се Цинчэн хотел было что-то сказать, но в конце концов промолчал и вышел.

Сидя в гостиной в ожидании, он все продолжал размышлять о своем сне и о том, что произошло раньше.

Он осознавал, что Хэ Юй готов был вырвать собственное сердце из груди, чтобы подарить ему.

Се Цинчэн никогда раньше не сталкивался с настолько пылкой любовью, поэтому поначалу относился к этому, как подростковой одержимости, вызванной похотью. Но все оказалось не так.

Он словно был тем императором из легенды о Хэшиби**, а Хэ Юй – тем человеком, обладавшим сокровищем, с которым поступили несправедливо. Хэ Юй снова и снова доказывал, что его чувства искренни, он говорил Се Цинчэну: «Ты незаменим. Если считаешь, что моя любовь к тебе – это ошибка, то я проживу, ошибаясь всю жизнь, и в день своей смерти я докажу, что говорил правду».

Он говорил: «Каждый день этой жизни я буду с тобой – каждый час, каждую минуту, каждую секунду. Я буду любить тебя, буду защищать тебя и всегда буду рядом».

Сердце Се Цинчэна не было каменным. Было бы ложью сказать, что его это не тронуло. Но самое главное, что мешало ему освободиться, это то, что Хэ Юй действительно нуждался в нем.

В конце концов, Се Цинчэн был шовинистом. То, что он делал чаще всего, и что было ему привычным, так это забота о других. Как будто именно в этом и заключался смысл его существования.

Се Цинчэн предусмотрительно думал о том, как будут жить его близкие, если однажды его не станет?

Он знал, что тетушке Ли, Чэнь Маню, Се Сюэ... всем им, конечно же, будет очень печально. Но еще он верил, что вместе они смогут поддержать друг друга и постепенно их печаль уйдет.

У этих людей было множество «мостов» с обществом. Потеря близкого человека, безусловно, будет для них болезненной, но они смогут это пережить.

Потом он задумался о Хэ Юе.

Если бы его не стало, стоял бы Хэ Юй так же послушно у плиты на кухне? Стал бы он так же скрупулезно вчитываться в рецепт, следить за огнем и со всей ответственностью готовить еду?

Если бы его не стало, найдет ли Хэ Юй того, с кем сможет поговорить, будет ли усердно бороться со своим недугом, будет ли сдерживать себя настолько, насколько это возможно, чтобы не быть поглощенным своими демонами? Последует ли он за другим человеком, будет ли говорить с ним о мелочах, случившихся за день, а потом искать его объятий?

Се Цинчэн знал, что с этим возникнут трудности.

Хэ Юй был слишком упрям.

Он мог разбить себе голову в кровь, мог жечь благородный нефрит с простыми камнями [идиома со значением «истреблять и правых, и виноватых; не различать свет и тьму»], мог впасть в безумие и не знать, как повернуть назад.

Но, даже если бы и знал, что находится на темной тупиковой дорожке, раз он ступил на нее, то будет продолжать двигаться вперед.

Се Цинчэн закрыл глаза.

Он никогда бы не подумал, что в итоге, тем человеком, чье будущее он не сможет предсказать, тем, за кого он будет беспокоиться больше всего, окажется Хэ Юй.

– Готово, можешь пробовать!

Хэ Юй вышел из кухни, держа в руках большую дымящуюся миску, и поставил ее перед Се Цинчэном.

– Я довольно смышленый, поэтому должно было получиться неплохо.

Взглянув на миску, Се Цинчэн с удивлением обнаружил, что это был вовсе не яньдусянь.

В миске была лапша в молочно-белом бульоне. Глянцево-гладкую лапшу с нежно-зеленой шанхайской зеленью дополняла золотисто-желтая половинка яйца всмятку и ароматная поджарка мякоти грибов шиитаке. И наконец, в качестве деликатеса, здесь были узелки из тофу, посыпанные горстью белых семян кунжута.

Суть супа яньдусянь заключалась в бульоне и узелках из тофу, полностью впитавших аромат и вкус молодых побегов бамбука и мяса.

Се Цинчэн посмотрел на миску с лапшой, приготовленной на основе яньдусянь. Похоже, что для приготовления этого блюда, Хэ Юй задействовал все свое усердие, энтузиазм и прилежность, и теперь с нетерпением преподнес ему. Се Цинчэн понял, что что-то в его сердце окончательно сломалось.

– Хэ Юй.

Юноша поднял на него свои миндалевидные глаза.

– Хм?

– …

Се Цинчэн ощутил потребность извиниться за ту жесткость, с которой обращался с ним до этого.

Он так разозлился на Хэ Юя без особой причины, а через несколько часов тот в ответ сварил ему кастрюлю ароматного супа...

Се Цинчэну было не по себе. Ему в самом деле так сильно хотелось протянуть руку и обнять этого одинокого «злого дракона».

Как во сне, в котором Хэ Юй обнимал его, хотя он и был заключен внутри старого плюшевого медведя.

Но, в итоге, Се Цинчэн подавил легкую дрожь в кончиках пальцев и не стал этого делать.

Если мосту суждено быть снесенным, нельзя допустить, чтобы этот путь стал для юноши привычным.

В конце концов, Се Цинчэн проявил здравомыслие и сдержанно отвел взгляд в сторону.

– Тебе тоже стоит поесть.

– Я съем только мясо. Люблю мясо.

– …

Кто же не знает, что весь аромат мяса уже перешел в бульон из-за длительной варки, и теперь оно было совершенно безвкусным?

Однако Хэ Юй, привереда в еде, каких еще поискать, в самом деле выловил несколько ребрышек и, усевшись перед Се Цинчэном, принялся их грызть, точно собака.

После долгих размышлений Се Цинчэн, наконец, принял решение и сказал:

– … Хэ Юй, зайди ко мне в выходной. Я приготовлю для тебя все, что ты захочешь, а потом…

Се Цинчэн еще не успел договорить, как Хэ Юя одновременно затопили радость и разочарование:

– В выходной?.. В этот выходной я участвую в спортивных соревнованиях, меня в университете записали.

Се Цинчэн ненадолго задумался:

– Тогда желаю тебе удачи на соревнованиях. Поговорим как-нибудь в другой раз.

– А ты сможешь прийти посмотреть соревнования?

– …

– Сможешь?

– Утром в выходной у меня занятия, но я постараюсь, – ответил Се Цинчэн.

Ему показалось, что взгляд юноши был обжигающе горячим, поэтому опустил глаза в миску и принялся есть лапшу.

Настроение Хэ Юя явно улучшилось.

В этот момент Се Цинчэн ощутил острую ​​боль в сердце…

Он, наконец, осознал, что Хэ Юй ему не безразличен, но что он мог поделать?

Его жизнь была слишком коротка. Если он не сможет отпустить все то тепло, что дарит ему Хэ Юй, если они продолжат в том же духе, и он в конце концов умрет, насладившись всей полнотой любви юноши, то оставит тому лишь бесконечную печаль. Это было бы слишком эгоистично и безответственно.

Кратковременная боль лучше длительной. Он откладывал слишком долго, так долго, что юноша буквально врос в его сердце, и вырвать его оттуда было слишком сложно.

Но пришло время окончательно разбить ему сердце…

Пора было отпустить мальчика, который хотел объятий плюшевого мишки.

Автору есть, что сказать:

В ранних европейских сказках белый конь олицетворял божество смерти, поэтому родители Се-гэ во сне уезжают на повозке, запряженной белыми лошадьми.