Низкие, налитые свинцом тучи медленно ползли по некогда чистому небу, рождаясь где-то за хребтом Балан-Аддир, в самой северной точке Волтерэя. Они грозились вот-вот разродиться снежным бураном, что, беснуясь, закружит по долине вместе со Смертью, но покуда этого не случилось, тишина объяла земли лорда Террео. И древние духи застыли в ожидании, прекратив своё блуждание среди высоких стволов старых сосен и елей. Их влекла печаль множества сердец, боль и скорбь, рождаемые за обледенелыми стенами замка Белого Лорда. Медленно плывя в гуще пышных еловых лап, скрываемые тенями духи скользили вдоль дороги, по которой тянулась вереница всадников, чьи головы покрывал траурный цвет. Души уже знали причину, они чувствовали каждую судьбу, но безмолвно скитались по снежным просторам, не имея ничего, кроме вечного существования застывшими тенями. Бесцветные глаза их следили за тонкой нитью живых столь же внимательно, как и стоявший на смотровой площадке человек.

      Эривард в очередной раз нервно стиснул рукоять меча, стоя у небольшого стрельчатого окошка башни — взор разведчика был устремлён на чернеющую полосу леса. Ещё ребёнком он верил, что души, не упокоенные огнём и землёй, стремились к таким же, как и они. И теперь среди них, духов одичавших и изголодавшихся, бродила душа лорда-наследника, как бы в это не желал поверить сам лорд-отец. А ещё недавно эти старые стены хранили тепло улыбок и смех молодой леди Амелии, а теперь, глядя на пустые тёмные глазницы башен замка, уже невозможно ощутить прежнюю жизнь, растоптанную и умерщвлённую за одну-единственную ночь. Мужчина отвернулся, скользнув ладонью, облачённой в толстую кожаную перчатку, по заледеневшим камням окна, он встречал всех гостей, прибывших на сегодняшнюю церемонию прощания с теми, кто погиб в ту ночь на перевале, с дочерью лорда и верным слугой-эльфом Эмираном. Лишь смерть старшего сына была запретной темой для Мерика, что проклятьем обрушивался на каждого, кто посмел заикнуться о подобном. Не верил и не смирился, отчаянно моля Священных богов о милости. Хлёсткий порыв ветра сорвал с головы разведчика капюшон и растрепал длинные волосы, отчего Эривард поспешил к винтовой лестнице, стремясь скорее убраться с башни в тепло очагов замка, кривя губы и цедя сквозь сжатые зубы проклятья. Не раз сегодняшний день заставлял его возвращаться к картине, что открылась ему и его людям на перевале: пустая пещера, раззявившая свою каменную чёрную пасть, наполненную телами тех, кого убили сразу; окоченевшие безжизненные тела и торчащие в них стрелы с грубым коротким оперением. А после бой шёл уже у самого входа, и пусть буря занесла следы, Эривард смог приблизиться к истине, выстраивая картину боя. Люди, которых он знал, разведчики, что были со Скирханом и входили в его отряд, с которыми было преодолено множество миль пустынных долин и скалистых утёсов, теперь же они смотрели в серое низкое небо остекленевшими глазами, лишь боги смогли уберечь их тела от волков и снежных котов. Изрубленные, обезображенные, в занесённых ветром сугробах да залитый кровью снег — всё, что там было, и о чём рассказывал Эривард своему лорду. А позже, вновь вернувшись, он спустился в ущелье и на собственных руках принёс тело маленькой девочки, застывшее и безжизненное, но сохранившее свою красоту — боги были милостивы к Амелии, подарив ей быструю смерть, чего не скажешь об эльфе. Его тело нашли дальше, словно он пытался выбраться из этой ловушки, бросив позади себя изувеченных мёртвых лошадей, разбитую карету и свою леди. Эмиран мучился несколько часов, а может, сутки: переломанные кости, торчавшие белыми осколками, неестественно изогнутая рука, рваная рана на боку, обнажившая мышцы и белёсые рёбра — с этим не смогла справиться хвалёная эльфийская порода, даже такие раны не смогут затянуться, лишь продлевая мучения. Эривард качнулся, чувствуя, как захватившие его воспоминания подкатили комом тошноты к горлу, остановился и ускорил шаг, стремясь поскорее выбраться из узких стен башни на морозный воздух, под серое небо, и пытаясь избавиться от душащей его горечи. Он никогда не мыслил, что увидит замок в трауре не по своему старому лорду, а по его детям, но Север был безжалостен. И разведчик, поправив капюшон, поспешил под защиту тепла, где уже скоро начнётся церемония.

      В пустующих коридорах было необычайно тихо, снующие слуги прислуживали в Большом зале и ни одной души нельзя было обнаружить в тёмных галереях, выхоложенных и не обласканных светом факелов. Чувство зловещего обволакивало разведчика, дурное предчувствие охватывало сердце и стискивало, словно костлявые пальцы, всё вокруг казалось словно ожившей древней сказкой, в которую попал Эривард. Факелы горели лишь там, где должны были быть гости, освещая им путь до комнат, а западная башня была наполнена чернильным мраком, наполненным протяжным воем ветра. Эривард слышал, что лорд и вовсе собирался закрыть проход в ту часть, где были комнаты его погибших детей — горе, обрушившееся на людей, порой толкает на странные поступки. Мужчина вздохнул, стягивая толстые перчатки, и заткнул их за пояс, бредя по молчаливому коридору, отягощённый своими мыслями. Он не сразу расслышал тихий голос, эхом струившийся средь каменных стен, что рождал в душе человека необъяснимый страх. Мягко ступая, Эривард шёл на него, прислушиваясь и чувствуя, как внутри него рождается желание уйти прочь, оставить это колдовство, затаившееся в женском голосе, но что-то его манило к комнате, дверь которой была приоткрыта, словно приглашая заглянуть. В отсвете камина в кресле сидела старуха, сложив костлявые, иссушенные годами пальцы на коленях, её редкие седые пряди струились по узким плечам, с её губ струилась старая песня на забытом северянами языке. Древняя и трагичная. Но стоило разведчику дотронуться до двери, распахнуть её шире, как пронизывающие голубые глаза впились в него, пронизывая саму душу мужчины. Так могла выглядеть Смерть, что гуляла по долинам и горам Волтерэя, танцуя в бушующем шквале ветра, воплощённая в старой няне. На дряхлом теле Ниры было белое платье, скрывающее лодыжки, но Эривард мог поклясться, что под тонкой тканью была молодая стройная фигура женщины, а не изуродованная временем старуха. Тени оживали в маленькой комнате, плясали по выбеленным стенам, рождая образы древних чудовищ, о которых рассказывала в своих сказках няня, и длинные скрюченные пальцы тянулись к одинокой старухе, замирая у кромки света. Разведчик напрягся, неосознанно отступая на шаг, но взгляд Ниры не отпускал его, пронзая подобно крепкому клинку.

      — Это были славные детки, — её голос в тишине звучал иначе, словно чище и моложе, как не может говорить старуха, и печаль сквозила в словах. — Боги не могли допустить такую утрату...

      — Но они сделали это, — резко ответил мужчина, нахмурившись и подобравшись, страх сменился на внезапно зародившийся гнев. — Теперь из троих остался один, что и вовсе не достоин правления.

Старуха лишь улыбнулась, и морщинистое лицо покрыли глубокие сетки, но только глаза смотрели столь же холодно, обжигая подобно снегу разгорячённую кожу.

      — Вспомни о своих словах, разведчик, когда тени оживут, и Смерть будет кружить в своём танце в этих коридорах. Вспомни о них и почувствуй страх, наполняющий сердце. Тогда за воем ты услышишь крик богов.

      — Это всё твои проклятые сказки! — зло сплюнув на пол, мужчина развернулся, больше не желая слушать Ниру, и отправился прочь, стремясь скорее уйти из этого места, вернуться в Большой зал, но слова старухи словно въелись в его память, не отпуская и лишь сильнее разжигая ярость в старом воине.

      А за его спиной вновь зазвучала печальная песня, что напевала старая няня, рождая вновь в сердце страх и взывая к терзаниям. И пусть Эривард не признавал этого, но старуха почуяла тревогу в сердце разведчика, где, казалось бы, не было места для страха и недоверия своему лорду и его детям. Но сейчас, ведомый жаждой поскорее убраться из этого пустующего коридора, он боялся Ниры больше, чем блуждающих духов в древнем лесу, невольно содрогнулся, передёргивая плечами, и сжал рукоять меча, ища в нём потерянную решимость. Он уже слышал голоса — множество гостей собралось на церемонии, — и отблески факелов подобно маяку манили к себе, к жару печей и запахам жареного мяса и вина. Среди однотонной толпы были все Белые Лорды, прибывшие скорбеть о потере, вместе с ними были их семьи, даже старший сын короля Хаммерская, Натаниэль, прибыл с официальным письмом Мерику — он так и не увидел свою прекрасную леди. В этой шумной толпе разведчик расслабился, рваным нетерпеливым жестом расстегнул ворот куртки, пытаясь глотнуть воздуха, что был подобен горю семьи Террео — пропитанный неистовым жаром и множеством запахов, — дышать было невыносимо тяжело. Неспешно прохаживаясь вдоль стен зала, Эривард почтительно кланялся тем, кто замечал его, он видел леди Эхилу и жену лорда Деннора, своего лорда в окружении других, а у камина стоял теперь уже единственный наследник — Айши. Худое острое лицо было подобно застывшей маске, светлое и бесстрастное, лишённое эмоций, лишь свет свечей и факелов отблёскивал в глазах молодого лорда, придавая ему загадочную хищность. Нет, это не мог быть его будущий лорд. Эривард хмуро отвернулся, стараясь более не встречаться взглядом с тем, кого он никак не мог принять, магическая сущность отталкивала, как и любого северянина, сталкивающегося с проявлением магии — невозможно доверять тому, что несёт в себе беды. Это проклятье даровано богами лишь "Детям Зимы" — они могли насылать бураны и снежные лавины, лишать людей солнца и припасов, повелевая природой, словно своей рабыней. И пусть магия не была запретной в Волтерэе, люди сторонились тех, кто стремился её изучать, как сторонились сейчас молодого лорда, и как не желал принимать его сам Эривард. Но, словно почуяв это, юноша скользнул взором по толпе и остановился на укутанной в толстую меховую куртку фигуре разведчика, и этот взгляд, мужчина мог поклясться, был подобен впившейся иголке. Нет, этот юнец не похож на своего отца, как не был похож на своего брата. Невольно коснувшись ладонью затылка, Эривард шумно вздохнул, отгоняя мрачные мысли, и отступил в сторону, пропуская леди Асарию — Белого Лорда северо-западных земель Волтерэя — и её старшую дочь. В этом зале было множество достойнейших воинов и правителей, обладающих мудростью предков, каждый был отмечен благословением богов, — не благодаря ли этому междоусобицы никогда не раздирали Север, как это часто происходило на юге? Крепкие союзы, построенные на дружбе с Хаммерскаем, на кровавом договоре с Лиахеймом, ледяное дыхание зимних ветров, отгоняющих изнеженных южан, и ловушки суровой, безжалостной земли.

      — Безумец! — утробный рёв, похожий на протяжный рык скалистого медведя, привлёк внимание разведчика, что хотел было покинуть набитый гостями зал. Мягко ступая, стремясь не привлекать к себе внимание, Эривард приблизился к стоящим у задней стены лордам, среди которых он узнал лорда Деннора и своего господина. — Лишь безумец пойдёт сражаться с ветром, а ты стремишься выйти против диких племён в одиночку!

      Заросшее кустистой бородой лицо лорда багровело от несдерживаемого гнева, он потрясал могучим кулаком перед своим старым другом, фыркая и отплёвываясь.

      — Мой сын у них, так что мне мешает забрать его?

      — О, Святые боги, даруйте благоразумие тому, кого оно покинуло. Что ты сделаешь против тысяч одержимых безумием и духами? Пойдут твои солдаты против тех, кого они так боятся?

      — Так помоги мне, — Мерик смотрел прямо в глаза невысокого лорда, чуть хмурясь, словно пытался увидеть в их глубине нечто такое, что сможет убедить пойти за ним. — Присоединись, и тогда мы раз и навсегда избавимся от этой гнили Севера. Что могут стрелы и копья против обученных воинов? Вспомни, сколько лет ты не можешь отбить от них северный тракт, короткую и безопасную дорогу? Или тебе и твоим людям предпочтительнее тратить куда больше времени в пути, нежели одним мощным натиском убрать этих варваров прочь? Решайся, мой старый друг.

      — За сына уже поздно мстить, но не поздно оплакивать его душу, — голос Деннора был тих, но и взгляд его смягчился. И если он ещё не изменился за долгие годы, то он согласится с предложением лорда Террео, и они оба выступят против диких племён.

      Эривард лишь скорбно опустил голову, чувствуя, как гнев борется с благоразумием, — он ничего не мог сделать против решения своего лорда, он не смог бы воспротивиться в открытую, но и не поддерживал эту затею — никто так и не смог искоренить варваров, те каждый раз, словно затаившись, возрождались и накатывали с новой силой, стремясь уничтожить всё. Быстрыми шагами разведчик направился к выходу, прочь из шумного зала в покой зимней тишины, где морозный воздух мог остудить бушующее недовольство и горе, охватившее его сердце.

      Его уход остался незамеченным, никто не обратил внимания на одного мужчину, что был лишь одним из людей Белого Лорда, но один человек последовал его примеру, как можно скорее оставив беседующих и пирующих гостей, приглашённых отнюдь не для решения своих проблем. Айши свободно вдохнул прохладу коридоров, по которым блуждал лёгкий сквозняк — здесь не отапливались печи и нагретую кожу обволакивал морозец, принося облегчение и покой. Юноша старался быстрее оказаться в своих покоях, скинуть это показное сочувствие подобно плащу с плеч и погрузиться в свою собственную скорбь, подлинную и тёмную, хранившуюся в глубине сердца. Он шёл по западному коридору, где не так давно проходил Эривард, и его слуха коснулась песня старой няньки, одиноко сидевшей у камина. Остановившись, Айши ещё был в раздумьях, стоит ли беспокоить старуху, но этот неожиданно пронзительный, льющийся ручьём, голос манил, уводя за собой к приоткрытой двери, что, скрипя, отворилась шире, приглашая гостя войти в мир северных сказок, которые может рассказать старая Нира. И молодой лорд вошёл. Женщина всё так же сидела на стуле, откинувшись на высокую резную спинку, а белоснежная ткань платья походила на погребальный саван, лишь морщинистые руки, сложенные перед ней, держали любимую куклу леди Амелии, созданную Айши в его годы обучения. Старуха не смотрела на того, кто побеспокоил её, без того зная своего слушателя, лишь улыбка тронула её губы. Как всегда, ожидает тех, кто окунётся в её сказки и легенды. За окном набирал силу ветер, стремясь вновь замести следы и покрыть голую мёрзлую землю снегом: он скрывал путь к сокровищам древних драконов, выл в пустых пещерах царства гномов, стелился позёмкой словно ласковый пёс. Снег кружил в своём безумстве, облепляя стены замка, окна и оседая на плечах и капюшонах стражи, ютившейся в небольших башенках и нахохлившихся в тёплых медвежьих шкурах. Начинался новый буран. А Айши удобно сел на мягкой шкуре, глядя в пылающий огонь, ласкавший сухие ветви, слизывая с них кору, и вновь мерный голос старой няньки уводил в далёкое прошлое, где бродили ледяные гиганты, а под великой горой Балан-Аддир зазвучали молоты гномов. Но сегодняшняя сказка была другой, незнакомой, она не воплощала в себе Север, его могущество, не рассказывала о союзе Смерти и Ветра...

      — Что тебя гложет, мой лорд? — старуха перевела взгляд на юношу, но вновь прикрыла свои глаза, улыбнувшись. — Боль и тоска. Все души, что обретают покой, отправляются к богам, но те, что не нашли его, плутают в древних лесах Севера как одичавшие призраки. Но в древние, забытые времена, люди верили, что каждая душа, благая или нет, попадала в Гаан-Джар. И есть одна легенда, как четверо смелых эльфов отправились в проклятое место за своими возлюбленными. Это была древняя история, которой нет места среди знаний народов, расселившихся на трёх континентах. Нет её и в хрониках летописей, что ведут писцы каждого государства, и ей суждено оказаться забытой, как и всё то, что люди забыли с уходом первых богов. Это история любви, истинной и неукротимой, история дружбы, не имеющей цены, оттого ставшей бесценной, и начало своё она обретает несколько тысячелетий назад, когда свет Кинара освещал лишь один материк, что звался в честь первого духа, вырвавшегося из Гаан-Джара — бездны, откуда нет выхода, но нет и входа, и был то Аурен. Тучи древней как мир войны вновь стягивались над королевствами, что соседствовали друг с другом не один век, что сражались бок о бок, когда великий Таэр Ур'Шейра в своём стремлении создать новый мир призвал демонов, неживых и созданных своей безумной магией химер. И война эта была богов, а не людей, не эльфов и не дрэгонардов. И должна была стать самой кровавой и жестокой за всю хронику молодого мира. О, мой маленький мальчик, я расскажу тебе лишь маленькую историю, что стала легендой — слушай её и запоминай.

      Когда Золотой Сокол узнал, что его сыновья пошли против него, его горю и ярости не было предела, он любил их так же сильно, как ненавидел стремление своих сыновей пойти под знаменем сестры его — Хозяйки Смерти. И тогда, в гневе, Хэран убил предателей, забывших истину. Да, маленький лорд, он убил своих детей. И души их попали в Гаан-Джар, обреченные навеки страдать во тьме и одиночестве, вновь и вновь переживая боль от нанесённых ран. Но не знал Золотой Сокол, что отвага и огонь сердца присущи не только богам, но и таким простым смертным, как двум юным эльфам, что считались повязанными дружбой с убитыми сыновьями бога. Их было четверо — четверо слабых существ, ведомых любовью и преданностью, спустились в мир, где даже боги становятся смертными. Преодолевая сомнения, страх и собственные чувства, они отыскали во мгле два ярких огня, что были душами их любимых. Соблазны окутывали всех четверых, но никто не поддался на иллюзии, окружавшие их, и когда, достигнув цели, они хотели забрать с собой своих друзей, те отреклись от них, забыв кто это. И повелитель этой бездны предстал перед незваными гостями, явив своё могущество. И уговор его был таков: он выпустит из своего царства две души, но взамен заберёт на их место кого-то из четверых. И, пожертвовав собой, Шэварт и Кирэль доказали свою преданность друзьям, дав воссоединиться возлюбленным.

      — Но как они попали туда? — Айши поджал губы, уже погружаясь в свои мысли, но старческий голос няньки вырвал из плена раздумий.

      — Все тайны, что есть в мире, все ответы, что рождаются у человека, эльфа или гнома, знает тот, кто владеет ими. То бог Прошлого, Видящий Будущее.

      — Но старые боги ушли, покинули нас многие тысячелетия назад. Это такая же сказка, как и драконы с ледяными гигантами! Если бы этот бог существовал, помог бы он мне?!

      Тени дёрнулись, наползая на старую женщину, окутывая её и поглощая — перед распахнутыми от страха и восторга глазами Айши старуха менялась, словно темнота, ожившая и пришедшая в движение, лепила из тщедушного тела нечто новое. Или скидывала оболочку, обнажая истинную сущность? Белая ткань окрасилась в чёрную, тьма застыла на плечах и горле, и перед безмолвно наблюдавшим молодым лордом предстал некто высокий и болезненно худой, чья белизна кожи могла казаться чистотой снега. Мрак служил ему одеждой, струящейся до пола, сливаясь с тенями, и свет огня словно съежился в его присутствии. Улыбка на узких губах сделалась шире, и голова незнакомца повернулась к замершему юноше, в чьём горле застряли слова: все заклинания разом исчезли, оставляя разум чистым листом, и верилось, что будь он, Айши, самым могущественным магом, он не смог бы даже коснуться незваного гостя. Благоговение и страх сковали тело перед явившимся образом.

      — А, смелый человек, желающий отправиться туда, где нет света Кинара. Безумец ты или отчаявшийся? — тонкие пальцы потянулись к юноше и легли на макушку, холод пронзил тело, такой, что обитал в старых склепах предков.

      Облизнув сухие губы, Айши осмелился сказать, глядя на того, кто предстал перед ним:

      — Ты тот, кто знает все тайны и ответы?

      Улыбка вновь скривила бледные губы и обретший былую уверенность молодой лорд вскочил на ноги, стряхнув чужую руку и с вызовом взглянул в лицо незнакомца.

      — Тогда скажи, правда ли это, что все души отправляются в ту бездну, откуда нет ни входа, ни выхода?

      — Да, маленький лорд, эта истина верна.

      — Тогда как мне отыскать в неё вход, как найти дорогих мне людей? Если это действительно так, и ты знаешь всё тайное.

      — Призови проводника из самого чрева Гаан-Джара, сможешь ли ты одолеть его? И когда тайна станет подвластна тебе, а в твоём теле будет таиться Сила, ты сможешь вступить в саму суть Тьмы, где даже боги становятся смертны. Но главный враг будет всегда рядом с тобой.

      — Кто он? Скажи мне, кто это будет?! — ладони сжались в кулаки, и впившиеся в мягкую плоть ногти оставили в ней бледные отпечатки-полумесяцы.

      — Твоё честолюбие, — и с последними словами тьма распалась, вновь став бесформенной тенью, растёкшейся по полу и стенам.

      Айши вскинул голову, удивлённо глядя на маленькую пыльную комнатку, где старый камин давно не чувствовал ласк огня, его топка была пуста, лишь жирный слой сажи покрывал холодный камень. А за окном ревел ветер, и бушевала вьюга, разбиваясь о крепкие стены замка, одиноко воя в зимней ночи, и этот протяжный гул пронзал всё тело, неся некую древнюю жуть. Тряхнув головой и запуская тонкие пальцы в волосы, молодой лорд сидел на пыльной медвежьей шкуре, пытаясь осознать всё то, что с ним произошло. Он смотрел перед собой, вспоминая раз за разом разговор с тем, кого считали ушедшим, сгинувшим навечно вместе с другими древними богами, и думал, могла ли быть иллюзия того, кто столь долго наблюдал за семьёй, безымянного "Дитя Зимы"? Но был ли это сон или незнакомый силуэт, обретший плоть, действительно предстал перед ним, теперь мало что значило для юноши, Бог Прошлого и Будущего, Тот-Кто-Знает-Тайны, исчезнувший многие тысячелетия назад, как гласила легенда старой Ниры, дал надежду, указав путь, который приведёт к потерянным любимым. Айши провёл ладонями по штанам, оттирая пыль, и поднялся на ноги, собираясь покинуть неуютную пустую комнату, когда очередной порыв ветра распахнул окно, выбив стёкла, и звон заполнил тишину, смешавшись с белоснежными хлопьями, что плясали в холодном воздухе, оседая на грубой мебели и камине, запорошили пол и шкуру и медленно таяли на тёплых ладонях молодого мага.

      — Призвать проводника? — пальцы сжались в охватившем юношу порыве ярости и трепета. — Я верну вас, всех вас. Обещаю.

***

      Сон, что длился столь долго, закончился, выпуская измученное сознание из своего плена и растворяясь в темноте. Обрывки воспоминаний, жгучая боль и бушующая злость сплетались тугим жгутом внутри, превращая образы в гротескные маски, жизнь — в абсурд, заставляя вновь и вновь окунаться в жуткую темноту, откуда тянулись тонкие искривлённые пальцы, впивавшиеся в руки, ноги, тело... Запахи сухих трав и отваров щекотали нос, к ним примешивались сдобная выпечка, от которой урчал живот, и морозный воздух, прохлада скользнула по измученному лицу, принося вожделенную усладу. Тихие шаги, шуршание мягкой ткань и даже ровное дыхание были слышны столь отчётливо, словно сейчас вместо привычных ушей были уши собаки или снежного кота. Каждый звук определялся с неожиданной точностью, каждый запах обретал очертания перед закрытыми глазами, но, даже осознавая это, нельзя было не заметить тишину, которая царила вокруг. Мягкая, уютная, смешанная с сухим жаром печи, дарующей чувство защищенности и мира. Но лишь одно омрачало — тьма вокруг. Она заволокла всё вокруг, а ведь разум бодрствовал — так отчего же невозможно увидеть, где он находится, что это за место, увидеть того, кто принёс его, если это не наваждение богов? Была ли виной ночь за окном, накрывшая Север и не дающая увидеть звезды и свет луны, или нечто иное? Пальцы, дрожа, поползли верх по одеялу, чувствуя его грубую шерсть, подобные были и у разведчиков, спасавшихся в ночные холода в маленьких избушках или пещерах. Тяжелое и теплое. Подбородок и щёки покрылись недельной щетиной, а на глазах лежала ткань, плотная и пахнущая неизвестным настоем. Она ли мешала разглядеть, где очутился он? Одним резким движением сорвав её и откинув прочь, так и остался в темноте, словно в одиночестве, не видя ничего кроме кромешной мглы. Беспокойство смешалось со страхом, окутав сердце, что стало биться быстрее, и, не разбирая ничего, слепо ведя руками, Скирхан рывком поднялся с кровати, стремясь найти хоть какой-нибудь источник света. Неуклюже шагнув в пустоту, молодой лорд наткнулся на преграду, больно ударившись, сдержано взвыл, цедя сквозь сжатые зубы проклятья, метнулся в другую сторону подобно загнанному зверю и потерял равновесие, вцепившись пальцами в занавеску, что затрещала под его весом. Но он не упал, выровнялся и отшвырнул прочь оторванную ткань, продолжая шарить руками впереди себя в поисках свечи. Он не видел ничего — лишь тьма, да острое ощущение запахов и шум, что не мог быть услышан зрячим, сбивали с толку, гудели и раздражали. Неизвестное чувство обрушилось на Скирхана подобно снегу, соскользнувшему с широкой лапы ели, оставляя после себя головную боль. Он никогда не ощущал подобного, и теперь не знал, что делать в этой тьме, стремясь понять, где находится и почему его глаза не видят. Но столь непривычная сила ощущений сбивала с толку, загоняла в клетку страха, заставляя шарахаться от всего, до чего неосторожно затрагивался или на что натыкался. Запнулся, рухнул навзничь, успев выставить руки перед собой, но звон разбитых чашек или горшков заставил отпрянуть и откатиться немного в сторону. В ладонь что-то впилось, и тягучая боль заскользила по руке, знакомый металлический запах стал более ярким, насыщенным, приобретая некую новую красоту, делающую его привлекательным. Пальцы другой руки нащупали маленький осколок, вымазавшись в струйке крови, стекающей по ладони, постарались вытащить его, но то ли страх, то ли волнение мешало. Рваные движения, сумасбродные, чересчур сильная чувствительность путала и злила, лишь тьма оставалась прежней, не давая увидеть всего. Как тогда в пещере, она окутывала Скирхана, давая услышать и почувствовать опьяняющий вкус первородного страха перед неизвестностью. Тело дрожало словно от холода, его колотило, измазанные пальцы только глубже вгоняли осколок, с растущей неуверенностью пытаясь его достать. Даже зубами не получалось, как ни старался юноша. Бессильно ругаясь в тишину, Скирхан перевёл дыхание, пытаясь собраться с мыслями, начать всё заново с прежней уверенностью, без этого гнетущего ощущения, трезво рассмотреть ситуацию, спокойно, как всегда делал это. Пульсирующая боль всё ещё оставалась в ладони, капли крови стекали по коже, с лёгким шлепком падая на пол. Слишком всё было непривычно: ослепшие глаза, столь чётко уловимые запахи, которые сбивали с толку, звуки, ставшие необычайно чёткими. Пальцы дрогнули, пытаясь коснуться закрытых век, но вместо этого нащупали край пустой глазницы. Страх новой волной накрыл юношу, разрывая в клочья только приобретенное спокойствие, ломая его и терзая. Потрясение было столь сильным, жестоким, что с приоткрытых губ сорвался сдавленный стон, захлёбывающийся в тревоге, прерывающийся, натянутый, а затем крик или вой, что мог принадлежать дикому зверю, попавшему в ловушку. Ещё держа раненую ладонь на весу, Скирхан замер, пряча искажённое гримасой боли и отвращения лицо в сгиб локтя. Как получилось, что он выжил? Но духов не удалось обмануть, свою часть они всё же забрали. Сдавленная надежда дарила мысль, что это лишь маленькая плата, но что теперь ему, лорду и будущему правителю отцовских земель, делать?

      Сильные пальцы стиснули плечо, от чего Скирхан вздрогнул и, не видя, повернулся лицом в сторону левого плеча, невольно стремясь вырваться из чужой крепкой хватки. Он не мог понять, была ли перед ним женщина или это был мужчина, запах целебных трав и свежего морозца окутывал фигуру, а рука, замершая в неуверенности, дотронуться так и не смогла, словно молодой лорд боялся. Слышал он и шуршание длинных складок одежды, и как тот незнакомый ему человек встал перед ним на колени, убрав осколки. Скирхан лишь ждал, чувствуя, как внутри всё натянулось подобно тетиве лука, слишком необычно, неизвестно и представляло скрытую угрозу. В нос ударил более сильный аромат, горьковатый и терпкий, а чужие пальцы бережно обрабатывали прохладной мазью раны, придерживая лицо молодого лорда под подбородок пусть бережно, но с силой, предупреждая того, чтобы не дёргался. Но слишком свежо было воспоминание об искалеченных пальцах, преследующих юношу во сне, и ужас заставил с силой оттолкнуть от себя чужака. Хотелось бежать прочь, скрыться от этого прикосновения, но мягкий, еле уловимый шёпот окутал лорда-наследника, усмирив гнев и страх, и приятная прохлада остудила зарождающуюся ярость от бессилия, но мысли об оставшемся недуге не излечила. Чужие пальцы исчезли, но новая боль пронзила уже ладонь, откуда извлекли паршивый осколок и тут же прикоснулись лечебной мазью. Чужие руки наложили новые повязки взамен старых, бережно касаясь ещё ноющих ран, но за всё время ни Скирхан, ни незнакомый ему человек не произнесли ни слова. В той тьме, которая так была непривычна и отвратна юноше, вновь зашуршала ткань, шаги удалились, но не успел молодой лорд осознать своё вновь обретённое одиночество и растерянность, как чужие руки подхватили уставшее искалеченное тело и помогли подняться. Ноги почти не держали, и лорд-наследник неуклюже рухнул на старенькую кровать, до которой ему помогли добраться.

      — Ты так больше не чуди, — сурово прошептал девичий голос. Всё же его выхаживала женщина, даже девушка, что не узнала наследника лорда Террео, значит, он был на чужой земле, если не изменился внешне. — Повезло, что больше бед не натворил, и так столько дней пролежал, еле выходили.

      Губы беззвучно что-то прошептали, но чужие ладони натянули одеяло до самого подбородка и прижали к кровати плечи.

      — Отдыхай, набирайся сил, — и вновь мягкие, по-кошачьи лёгкие шаги, а вместе с ним запах сушёных трав и свежего морозца.

      Скирхан послушно вздохнул и попытался погрузиться в сон, но как теперь ему это удастся, он не мог понять, ворочаясь в полудрёме. Его охватывали подчас дикие мысли о сыне-калеке, что не нужен был лорду-отцу, о судьбе своей маленькой сестры, он так и не знает, смогла ли она добраться до границы, жива ли она. Только во тьме вырисовывались картины, где его матушка оплакивала гибель своих детей, был мрачный отец, постаревший за несколько дней, и младший брат. Айши. Ничего, станет лучше, и он обязательно вернётся, недуг не должен помешать этому, только что скажет на это лорд? Стоит ли ему знать, во что превратился его старший сын, наследник? Юноша повозился под тёплым одеялом, чувствуя его тяжесть, и перевернулся на бок, стараясь больше не думать о подобном, не накручивать и без того расшатанные нервы и не окунаться вновь в бездну отчаяния. Он сожалел, что больше ему не удастся увидеть белоснежную долину, величественную красоту пронзающих голубое небо вершин гор, где можно разглядеть развалины легендарных замков и вздымающиеся, словно перья гигантской птицы, скалы. Он убегал от тьмы, в неё же и попал. Липкая дремота всё же сумела окутать юношу, увлекая в размытые сны, наполненные образами.

      Сколько он вновь проспал неизвестно, лишь знал, что кто-то сидел на краю кровати у его ног, и тот взгляд был схож по ощущениям с чувствами, испытанными в замке, словно вновь за ним наблюдали. Скорее всего, это та девушка, что выходила его, а он даже не отблагодарил её за это. И Скирхан сел, отбросив край одеяла, упираясь одной рукой в кровать, стараясь не рухнуть обратно от слабости, растекшейся по всему телу. Там, где он находился, было жарко: натопленная печь, потрескивание дров и сухой удушливый жар, который так раздражал любившего морозы и прохладу юношу. Темнота перед взором всё ещё смущала, непривычно не исчезая, когда разум бодрствовал с телом. Рассеянно пригладив растрёпанные жёсткие волосы, Скирхан хотел сказать слова благодарности, но сухость во рту не дала и прошептать, только сейчас он понял насколько сильно проголодался и как обезвожен его организм, и сейчас столь кстати пришлась протянутая чаша, наполненная чем-то кисловатым, но приятным на вкус. Пил жадно, большими глотками, не отрываясь и отфыркиваясь, чувствуя тонкую струйку, потёкшую по подбородку. Когда жажда была утолена, а чувство голода отступило, из дрожащих пальцев забрали чашку, но и тогда случайное прикосновение чужой ладони оказалось неожиданно холодным. В прошлый раз она была теплее. Всё ещё ничего не понимающий юноша подался вперёд, схватился за ткань, мягкую и плотную на ощупь, что получают из шерсти местных овец, и потянул к себе. Вновь быть одному в сплошной темноте ему не хотелось, чужое присутствие успокаивало, отгоняя мрачные мысли, пусть с ним не заговорили, но сели снова, позволительно ожидая, что будет делать лорд-наследник. Но тот так же молчал, лишь тяжело дыша, а пальцы, отпустив ткань, заскользили вверх, медленно, осторожно изучая лицо человека, что сидел перед ним, иногда прикасаясь подушечками пальцев. Его окутывал всё тот же уже знакомый и привычный запах, а под ладонь попалась длинная прядь волос, густых и мягких, такие причёски были позволительны лишь женщинам, мужчины предпочитали более короткие, хотя бы до плеч, здесь же длина была почти до локтя, если не ниже. Линия высоких скул, тонкие черты лица, острый подбородок, пальцы мазнули по тонким губам в неосторожном, случайном жесте. Звук открывшейся двери сбил Скирхана, послышалось копошение, кто-то раздевался, а после легко проскользнул в ту часть, где был лорд-наследник.

      — Учитель, я... — тот самый голос девушки, то ли испуганный, то ли смущённый, замолчал, но вновь продолжил. — Я принесла еды и молока.

      — Благодарю, — голос был тихим, вкрадчивым, но заставлял вслушиваться в эту мягкость.

      Одежды зашуршали, когда учитель поднялся с края кровати и направился на голос молодой ученицы, оставив хмурого Скирхана одного. Досадная ошибка, и всё из-за слепоты.

      — Уже проснулся? — незнакомка присела рядом, как почувствовал это лорд-наследник, как и любопытный взгляд, жаль он не мог видеть её лица. — Меня Сайша зовут, а это был мой учитель, господин Айзреас, он здесь местный лекарь, единственный, к тому же. Он-то тебя и нашёл, а уже вдвоём выходили.

      — Сколько... сколько я...

      — Больше недели, то просыпался, то снова в беспамятство проваливался. Я уже боялась, что помрёшь, от ран или от голода, но боги даровали тебе новый шанс.

      — Да, наверное, это так, — криво усмехнувшись, опустив голову, Скирхан постарался не дать завладеть собой мрачным мыслям, не было времени вновь придаваться унынию. — В какой я деревне или городе? Чьи это земли?

      — Рядом лишь Сайричи, а в дне пути город Тумшар, а всё это принадлежит Белому Лорду Грегу Рихтаргарду.

      Пальцы сжали одеяло, когда в уме появилась карта Севера, заученная молодым лордом ещё ребёнком, и тихий стон сорвался с губ — до границ отца было больше недели, если большой тракт не был занесён буранами. Варвары, что пленили раненых, снялись с места и ушли в основное поселение, дальше вглубь Севера, куда мало кто добирался из разведчиков соседних лордов, мало кто желал узнать тайны, что скрывал снег Волтерэя. Но дальнейшие мысли перебил аромат, тянувшийся со стороны кухни, как смог определить Скирхан, и думать более не хотелось, слишком сильно он успел проголодаться, даже тот напиток не смог смягчить острое чувство голода, и сейчас оставалось лишь желание набить живот. Словно угадав, Сайша бережно помогла встать на ноги, придерживая под руку, и повела куда-то, неспешно идя рядом, шёпотом предупреждая о препятствиях. Идти в полной мгле было невыносимо, бережно ступая со своей свойственной осторожностью, словно боясь рухнуть в пропасть, молодой лорд напрягся, ощущая под боком свою проводницу. Он мог различить её ровное дыхание, когда она молчала. Эта девушка не боялась его, пусть даже не узнав в нём наследника одной из могущественных семей Севера, не бросила, выхаживая долгие дни. Запах еды становился острее и чётче, без труда угадывался свежий хлеб, молоко и картошка с неизвестными ему, Скирхану, пряностями, и, конечно же, мясо, от запаха которого свело живот.

      — Садись, — и он послушно опустился на стул, цепляясь за край стола, слепо впиваясь пальцами в дерево, боясь отпустить. — Я сегодня слышала, как говорили, что наш лорд отправился к лорду Террео на церемонию Прощания. Его дочь и старший сын с ещё несколькими десятками солдат погибли по дороге на юг. Всё эти варвары, того и гляди, доберутся до южных границ. И что их так гонит с насиженных мест?

      Рука дрогнула, как и чашка с едой, чуть не выскользнувшая из пальцев, ослабевших разом. Скирхан резко обернулся в сторону Сайши, грубо хватая за тонкое запястье, и дёрнул на себя:

      — Погибли? Амелия погибла?! Расскажи, сейчас же!

      Он не видел, как испуганно на него смотрели светлые глаза девушки, как скривились от боли тонкие губы, но зато он почувствовал желание вырваться из чужой хватки. И сердце в груди Сайши трепыхалось подобно птичке, зажатой в ладонях.

      — Больно, отпусти, — не закричала и не ударила, но решительность в чистом тонком голосе была сродни стали меча. Северянки все такие, широта души и теплота сердца граничат с отвагой и стремлением защитить себя и семью, и, если будет нужно, каждая дочь Севера будет биться наравне со своими отцами, братьями и мужами. Пальцы ослабли, но не отпустили, но Сайша продолжила. — Люди говорили, а я лишь слушала, вот и рассказала о том, что успела узнать. Лорд Террео оплакивает своих детей, и теперь ясно, что его наследником будет единственный оставшийся.

      Юноша лишь поджал губы и выпустил девушку, мрачно опустив голову на грудь, чувствуя в этом свою вину. Значит, не смог он защитить свою сестрёнку, не смог и Эмиран увезти её, и теперь лишь духам и богам известно, храбро он пал, как подобает воину или, с него станется, сбежал. Рядом сидела обиженно молчавшая Сайша, во главе стола — учитель, слушавший рассказ, но так и не сказавший и слова, лишь звуки ложек, ударяющихся о дно деревянных тарелок и глотки как-то разбавляли гнетущее ощущение. Он ел так же тихо, и лишь из-за своего голода, но вкус жареного мяса, как и картошки, пропал, все мысли были об отце с матерью, и новость только усилила его страх вернуться. Если бы не его решение отправить Амелию подальше от варваров, напавших на перевал, может, она была бы жива? Но если даже казавшееся ему верным решение не смогло её спасти, спас бы он малышку, оставив рядом с собой? Кем в глазах своего отца он будет, признав вину в гибели сестры? Отставив пустую тарелку от себя, тихо, одним лишь шёпотом поблагодарив, он поднялся и неуверенно пошёл обратно, вытянув перед собой руку, стремясь найти возможную преграду. Он слышал, как заскрипел отодвигаемый по шероховатому деревянному полу стул, как его окликнули, и вот снова рядом с ним оказалась Сайша, словно не было той обиды на его дерзкую выходку. Она отвела его обратно и, сменив повязки, уложила.

      — Кто ты такой? Ты из людей лорда?

      — Я... — он запнулся, чувствуя горечь чуть не сорвавшихся слов и, отвернувшись, криво улыбнулся. — Хан, разведчик лорда Террео.

      — Ты не знал о её смерти, ведь так? Вы были хорошо знакомы?

      — Она замечательный человек... была.

      — Пусть боги примут её душу, и она обретёт свет, — тёплые ладони сжали руку Скирхана, словно передавая часть решимости и соболезнуя об утрате, а после послышались шаги.

      Сайша ещё ходила по комнатам, полушепотом разговаривая с учителем, стук деревянных чашек смешивался с шелестом сухих трав и потрескиванием огня в очаге. Даже тишину живая и общительная северянка делала приятной, так сильно напоминая Скирхану Амелию, но настало время, когда Сайша ушла, оставив после себя тягостное молчание и морозную прохладу, стоило ей открыть дверь и выйти прочь. Лёжа на кровати, не имея возможности увидеть, молодой лорд представлял, что за окошком ясная звёздная ночь, где густое чёрное небо усеяно мириадами холодных крошек, похожих на бриллианты, а узкий серп луны сиял вместе с тремя самыми крупными звёздами подле него. Он видел бескрайнюю белую пустыню, очертания далёких гор и выступавших из-под снежных шапок валунов, слабые следы белых лисиц и снежных волков. Такой ему запомнилась долина, в которую он возвращался каждый раз на протяжении множества лет. А теперь он запутался во всём: во времени, в привычных вещах, казавшихся необычными, в ощущениях, порой новых для него, даже внутри он чувствовал иную душу, но не свою. Хотелось вновь вырваться из оков жара и броситься в пустоту Севера, ощутить тот сковывающий холод, почувствовать, как ветер треплет волосы, пронизывая тело до костей, а снег оседает на коже. Долина тосковала по нему, звала сына в свои объятия, а он, слыша это, не мог ничего сделать, лишь сильнее сжимался в комок, вцепившись в повязку. Вновь проснулось отчаяние, заставляющее раздирать кожу до крови ногтями, мучить себя вопросами и ответами на них, представляя лица своих родителей, искривлённых отвращением и ненавистью. И пальцы. Костлявые, бледные, с почерневшей кожей, что сползала с них, обнажая гнилое мясо и кости. Они тянулись к нему, вновь и вновь, стремясь вонзиться в тело, оставить новые глубокие раны и не выпускать из этого кошмара, напоминая о своей беспомощности. Он метался по кровати, цепляя пальцами одеяло и простынь, терзая перевязи и своё тело, покуда беспокойный сон не растаял, словно чьё-то появление не спугнуло его.

      — Выпей, — шелест сорвался с губ, но был хорошо слышен Скирхану, что замер, прислушиваясь к стоявшему подле него учителю и то, что излучал этот человек, было сродни опасности хищника. — Это поможет.

      Ладони поднялись в ожидании кружки, но ему так ничего и не подали, заставляя беспомощно шарить рукой в воздухе.

      — Ты издеваться вздумал над калекой?! — зло рыкнув, юноша хотел наброситься на того, кто столь опрометчиво посмеялся над его недугом и гордостью, но лишь сжал одеяло, вымещая на нём свой вспыхнувший гнев.

      — Твои руки и ноги целы, нет лишь зрения, а это не то, ради чего стоит себя жалеть, — равнодушие хлестнуло по сердцу, глубоко вонзившись в него, но правда, что была сказана, заглушалась нарастающей злостью, отравляющей разум. — Может, сейчас ты беспомощный котёнок, но только от твоего решения зависит, вырастет этот котёнок в хищника или сгинет в отчаянии.

      Губы юноши скривились, ещё никогда он не был настолько зол, и, подавшись вперёд, сам не осознавая содеянного, он выхватил кружку, которую столь беспомощно искал. Он не видел, как скользнула улыбка на тонких губах учителя, и как он одобрительно кивнул, ему оставалось лишь понять правильность слов, принять её и не дать злобе и ярости найти врага в лице друга. Выпив всё залпом, Скирхан почувствовал, как сон сморил его, мягкий и приятный, он отличался от тех кошмаров, что одолевали его. Айзреас забрал пустую посуду, вернулся к своему маленькому столу, где на платке были разложены пучки целебных сушеных трав, перемежавшихся с порошками из костей животных, бережно убранных в кожаные мешочки. Затянув горловины и стянув края платка, учитель бережно завязал узел и убрал всё с глаз, более сегодня ему не потребуется из этого ничего — молодой лорд шёл на поправку и скоро потребуется больше еды, нежели целебных мазей. Лишь кошмары беспокоили Айзреаса, как и нечто иное, тянувшееся с тяжёлыми тучами со стороны земель Террео, подобно щупальцам. На плечи легла толстая выделанная шкура снежного кота, переливающаяся серебром в молочном свете луны, и без того худое тело пылало от жара печи, теперь вовсе сгорало. С нетерпением учитель вышел на маленький дворик, где в темноте ночи покосившийся забор выглядел рядом поломанных зубов, ощерившихся на снежную долину. Ветхие доски, как и сама избушка, находящаяся на холме чуть поодаль от Сайричей, видели ни одну зиму, растрескавшись и покосившись. А над головой бездонная чернота неба раскинулась красотой звёзд, и сильнее всех горела Путеводная — звезда Надежды в самой сильной Тьме, — принадлежавшая ушедшей богине, оставившей мир вместе с остальными. Вдохнув морозный воздух, Айзреас прикрыл глаза и протянул руку вперёд, чувствуя, как обвивает её ласково ветер, подобно преданному питомцу, как несёт волю своего хозяина духам, блуждающим в тысячелетнем лесу близ возвышающегося на скале замка. Но духи не ответили на зов, покорившись иной воле, более сильной, слушая чужой голос, и эта могучая сила зарождалась за высокими стенами, сиявшими в ночном свете коркой льда, покрывшей древние камни. Их манило зло, чье сердце билось в одной из башен, и старые духи тянулись к нему, спеша на зов, не слушая того, кому они подчинялись изначально. Чья-то воля мешала проникнуть в саму суть, как ни старался Айзреас, но с каждой частичкой покинутой Силы, он понимал, насколько слаб перед необъяснимым, но древним голосом. Нестерпимый холод пронзил тело, ставшее подобно хрупкому стеклу, и обжёг ладонь, съедая кожу и оголяя мышцы, и, не сдержав стона боли, учитель прижал руку к груди, мрачно глядя туда, где за сотни миль билось сердце поистине первобытного ужаса. Кровь стекала по содранной коже израненных пальцев и ладони, окрашивая свежий снег, и Айзреас спешно вернулся в дом. Завтра возле него будет хлопотать единственная ученица, причитая и ругая за неосмотрительность, а пока он, терпя боль, наносил мазь, приготовленную для спящего лорда, всё ещё чувствовал, как чужая, более сильная воля, наказала его любопытство.

      Лорд-наследник спал крепко, обретя долгожданный покой, что его не смог разбудить даже шум, но губы его нашёптывали одно и то же имя, словно он кого-то звал, вздрагивая под тяжестью одеяла. "Выживший вопреки своей Судьбе" — как назвали истерзанное, залитое кровью тело юноши, что лежало у ног Айзреаса, таких варвары боялись сильнее "Детей Зимы", за такими Смерть придёт ещё раз и уже заберёт с собой, но сперва она лишит всего самого дорогого, постепенно сводя с ума. Это было наказание за разорванный круг и пренебрежение её воли. Но лишь сам Айзреас знал истинную причину, почему был жив этот человек, истерзанный духами Рощи Шайкаса.