н сделать. Работая на Комиссию, думал лишь о том, как вернусь к ним, найду причину конца света и устраню ее.

      — Тяжело стать этой причиной, верно?

      — Есть такое, хотя тяжелее сдерживать свой характер в узде хоть какое-то время.

      — Пятый, — сжав чужую руку в ответ, Пятый улыбнулась. — Они твоя семья, готовая встать горой не только за самих себя по одиночке, но и за каждого вместе. Имея такой подарок, ты вечно бежишь от него, пытаясь самостоятельно найти решение. Подумай о том, как тяжело им от этой новости, им сейчас страшно. Или стремление вернуться настолько эгоистичное, что ты готов наплевать на все?

      — Я делаю все ради своей семьи, — Пятый прикусил губу, — пытаюсь делать. Любая капли крови на руках — ради них. А сейчас я впервые ощущаю себя беспомощным мальчишкой.

      — Пятый, — юноша перевел взгляд на девушку, севшую к нему плотнее. — Просто позволь им помочь. Я обещаю, что мы спасем твою семью.

      — К своей больше не горишь желанием вернуться?

      — Нет, — улыбнувшись, Пятый уткнулась подбородком в чужую руку. — Их попросту не существует, теперь, когда путь к своим близким закрыт, я помогу спасти чужих.

      — Не знаю, Диего вон, за пару дней уже прикипел к тебе, — улыбнувшись в ответ, Пятый осторожно задел пальцами шрам на виске девушки.

      — Двух Пятых на эту семью? Боюсь, даже такой кремень, как Эллисон не потянет наши перепалки.

      — Звучит, как типичная ванильная опера, где один из главных героев жертвует собой во благо.

      — Тогда подвинься, хочу быть героем.

      Прикрыв глаза и прижавшись к теплу руки, Пятый умиротворённо выдохнула, вспоминая единственный день, когда она, так же раненная ощущала его тепло рядом с собой. Дыхание Пятого опаляло кожу на ухе, рука изучающе блуждала по шрамам на правой руке, вычерчивая подушечками клеймо Амбреллы.

      Пятый вздрогнула, когда теплые пальцы свободной руки Пятого коснулись выглядывающих шрамов.

      — Такое чувство, что такое уже было. Правда кое-что изменилось.

      — Разве что шрамов стало больше, да и ты в теле своей младшей проекции.

      — Все с заданий?

      — Что? А, нет, очень много оставил отец или Куратор, я не очень сговорчивая была во время приобщения к ее секте «Господство над Комиссией».

      — Если я скажу, что ты сейчас сидишь передо мной без одежды, твое лицо быстро станет красным или это дело привычки?

      Откашлявшись, Пятый легла на кровать, тихо смеясь. Держа руку Пятого, девушка потянула его на себя, вынуждая опереться на руки по бокам. Вопросительно вскинутая бровь, голова слегка склонилась вбок, прямо как тогда в больнице. Перед прощанием.

      — Не хватает пистолета для угрозы или бабочки, чтоб антураж прощального дня воцарился в этой комнате.

      — Адреналина не хватает? Могу устроить взбучку, пока твоя рука еле двигается, считай, легкая победа в моем широком кармане.

      — Если бы ты понимал, о чем я.

      — Так важно знать прошлое, Пять? Или я не помню, как были близки после драк? Тогда я готов отказаться от своих слов, — Пятый тихо смеялся, рассматривая девушку.

      — Думаешь, что мы спали? Ты вообще, как себе это представляешь, тупица?

      — С приставленными ножами к глотке, громким крикам, когда холодный ствол упирался бы в больные ребра и эйфории после.

      — Вау, — присвистнув, Пятый склонила голову вбок. — Это еще что за мысли? Хотя, можешь не отвечать, уж мне ли не знать, сколько женщин после твоего побега побывало у тебя за все времена.

      — У меня? Совсем уже с головой не дружишь?

      — Ага, обезумила на почве ревности, знаешь ли. Я жила в Комиссии, Пять, все отчеты из рук Куратора попадали в мои поздними ночами, пока тело набиралось сил.

      — Может я нагло врал?

      — Ты нагло блефовал, максимум, видно было, что последние года на заданиях ты занимался больше расчетами, потерянными из-за меня.

      — Ах, да, ты же не расплатилась за мою долгосрочную службу в Комиссии.

      Открыв рот для слов, Пятый замерла, ощущая чужие губы на своих. Когда-то давно они прикасались друг у другу, поя алкоголем, дабы залатать раны на бессознательных телах, но чтобы вот так, без какой-либо причины, с такой неожиданной нежностью?

      Пятый склонился ниже, сжимая темные волосы, вынуждая Пять шипеть сквозь поцелуй. Кусая губы в кровь, Пятый не отводил взгляда от бывшей напарницы, ловя на себе вопросительные взгляды зеленых глаз. Отстранившись и уткнувшись лбом в чужой, Пятый выдохнул, ровняя сбившееся дыхание.

      — Я помню в больнице, — тихо начал Пятый, поглаживая пальцами прохладные щеки. — Смотрел на обожженное тело надоедливой девушки, прощаясь с ней, мечтая это сделать еще на первом году образовавшегося дуэта. Но в тот момент, глядя на все, стало как-то не по себе. Возможно, мы и правда за столько лет притерлись. Привкус жженой плоти еще долго оставался на губах после того, как твой любимый ножик встретился с лобиком, отправляя в страну сновидений.

      — У меня после того удара голова месяц не проходила, знаешь ли. Это надо было додуматься усыплять поврежденную плоть таким ударом.

      — Возможно, — широко улыбнувшись, Пятый пожал плечами. — Кто ж знал, что поручение Куратора пройдет годом для моей языкастой напарницы.

      — Оно хоть того стоило, задание твое?

      — Я не знаю. Просто помню палату, тебя, всю такую не такую, в ожогах, удар и прощание.

      — Ты даже попрощался? Как любезно с твоей стороны сделать это пока я в отключке.

      — Согласен, это выше всяких похвал.

      — Только в следующий раз кофе не пей, когда захочешь, ну мало ли, поцеловать.

      — Учту на будущее, — уткнувшись губами в лоб Пятого, юноша вздохнул. — Если еще пять минут мы будет заставлять мое семейство ждать, Диего или Клаус поднимут свои задницы и придут сюда.

      — Не будем смущать твоих братьев столь странной ситуацией.

      Поднявшись, девушка, не стесняясь своей наготы подошла к шкафу, доставая форму Академии. Одеваясь, Пятый косо смотрела на юношу, сидящего на кровати и изучающе смотря на все шрамы. Впервые смущенно отведя взгляд, Пятый прокашлялась.

      — Смущение от вида или количества?

      — От их безобразия и количества.

      — Расскажешь старому доброму, — от слова «добрый» Пятый засмеялась, пока они спускались на первый этаж, — хорошо, старому злому напарнику.

      — Возможно, когда конец света будет дышать в затылок и мы с тобой станем чуточку добрее, я расскажу, опять.

      — Опять?

      — Но ведь я не сказала, что мы не спали.

      Харгривзы молчали, когда Пятые вошли в гостиную, садясь друг напротив друга. Одетые в одинаковую форму, причесанные в одной манере, слегка взвинченные. Подсев рядом с сестрой, Клаус взял Пять за руку, измученно улыбаясь ей. Разговор предстоит нелегким.

      Братья и сестры спорили, выдвигая свои варианты развития: Лютер настаивал на изоляции одного из Пятых, Диего молча сверлил Первого, намереваясь кинуть в него ножи. Клаус то и дело шикал в пустоту, продолжая держать руки новоявленной сестры. Эллисон и Ваня пытались рассуждать логически, взвешивая все плюсы и минусы любого выдвигаемого плана.

      — Пятый, ты чего язык проглотил? — Отвлекаясь от мыслей братоубийства, Диего словил тяжелый взгляд, направленный в сторону девушка.

      — Я должен вспомнить.

      — Ты должен катиться в лес, а не вспомнить.

      — Может где-то была допущена ошибка, поэтому мы оба находимся в одной реальности, угрожая своим существованием моей семье.

      — Пятый, какая разница кто и что помнит? Сейчас важнее найти способ не дать вам.

      — Что, Эллисон? Подраться? Убить друг друга? — Вскинув бровь, Пятый поднялся, становясь возле картины со своим портретом. — Любое глобальное явление имеет свою базу — начало, взятое из одной временной точки.

      — А эта ваша Куратор? Она может знать?

      — Не знаю, Ваня, впервые я не знаю, что может твориться в голове этой женщины. Поэтому я должен вспомнить.

      — Ты должен послушать свою семью и умолкнуть. Лютер прав, нужно изолировать одного языкастого Пятого, дождаться судного дня, пережить его и все.

      — Ну сядешь ты в эту клетку, а дальше что?

      Пожав плечами, Пятый одобрительно улыбнулась Клаусу, чьи пальцы бережно поглаживали шрамированные участки руки. Кинув нож в стол, Диего поднялся.

      — Почему она должна лезть?

      — Диего, с каких это пор ты на стороне этой выскочки?

      — С тех пор, как она стала ближе родного брата.

      — Прекрасно, все семейство встало на сторону той, кто в первый же день почти предала их. Прекрасно.

      — Пятый, послушай.

      Оказываясь возле девушки, Пятый, схватив ее за горло, приподнял, смотря в зеленые глаза.

      — Нет, это ты меня послушай. Я предупреждал, что убью любого, вставшего у моей семьи на пути.

      — Поэтому ты и должен быть с ними, Пятый. Я уже потеряла семью, знаю каково это осознавать, что к ним ты не вернешься.

      — Хорошая девочка, удивляешь.

      — Отпустишь шею или при них будем выяснять отношения?

      — Ставлю сотку на Пятого, ах, да, — смеясь, Клаус поднялся, разнимая двух Пятых. — Ваша семья не кучка беспомощных деток.

      — Впервые согласен с Клаусом, — поднявшись, Лютер подошел к брату, кладя на плечо Пятого руку. — Это мера безопасности для каждого из вас.

      — Тем более мне не привыкать сидеть в душном помещении несколько дней подряд.

      — О чем ты?

      — Ну, Эллисон, скажем так, мой отец отличался особой жестокостью в плане наказаний. Даже портрет мой снял, когда я попала в барокамеру в третий раз. Какие сладкие речи он пел в честь Лютера и Диего, впервые Второй и Первый превзошли бунтующего Пятого.

      — Тебя держали в барокамере?

      — Да, Пятый, меня держали в прекрасной барокамере.

1 октября 1989 года.

      Свесив ноги с крыши Ратуши ЛА, Пятый потягивал дорогой виски, смотря на город с огромной высоты. Поздравляя себя и свою родню с днем их чертового рождения, Пятый молча кидал нож, появившийся у него откуда-то десять лет назад. Удобный нож-бабочка идеально лежал в руке, заточенное лезвие с легкостью разрезало шелковую ткань, бывший владелец ухаживал за оружием.

      Сделав глоток и ощутив спиной чужое присутствие, Пятый вздохнул, коротко смотря в сторону фигуры, усевшейся рядом. Женские руки отняли бутылку, приподнимая ее в воздух, а затем отпивая янтарную жидкость, приятно обжигающую горло.

      — Еще живая?

      — А должна была помереть?

      — Разве что от моей руки, — ухмыльнувшись, Пятый крепко сжал рукоять ножа, спрятанного под рукав пиджака. Он встречался с этой девушкой второй раз. В первый они чудом не убили друг друга.

      — Чудная погодка.

      — Теперь мы говорим больше пяти слов прежде, чем перегрызем глотки? Интересно.

      — Сегодня такой прекрасный день, да, Пятый?

      — Знаешь, говорят, самая большая удача — умереть вовремя.

      — Это предложение?

      — Так, скорее легкая ложка меда в познания врагу.

      — Так мы уже враги? — Протянув бутылку, Пятый оперлась подбородком о руку, с интересом разглядывая постаревшего Пятого. Миловидные черты лица поддались годам, проявляясь морщинками и кладками между бровями, он явно много хмурился.

      — Сегодняшний день пройдет без мордобоя?

      — Определенно, ведь день рождения нужно праздновать так, будто этот день последний в твоей жизни.

      Ухмыльнувшись, мужчина отпил виски, протягивая девушке и, прикрыв глаза, замолчал, наслаждаясь теплыми лучами солнца.

      — Кто ты вообще такая?

      — Твой личный кошмар, хотела бы я сказать, но, — громко засмеявшись, Пятый чудом удержался на краю. — Что и требовалось ожидать.

      — Детка, подрасти сначала, потом и поговорим.

      — Мы одногодки, дурень.

      — Для пятидесяти возьми ты выглядишь молодо.

      — Стечение обстоятельств и дурная привычка совать свой нос куда не нужно. Значит, уже пятьдесят восемь.

      Рассматривая бывшего напарника, которого помогла вспомнить прекрасная токовая терапия от Куратора, девушка слегка улыбнулась, замечая знакомые ямочки на щеках Пятого. Этот человек наслаждался и, в то же время страдал. Глаза выдавали Пятого постоянно, когда тот резко выпадал из реальности, фокусируясь на одной точке. Как и сейчас.

      Серые глаза смотрели вверх на голубое небо, слегка морщинистая рука сжимала украденный еще в палате нож, а вторая, держась за край крыши, была накрыта чужой. Вскинув бровь, Пятый повернул голову вбок, смотря на свою руку.

      — Что?

      — Странный порыв нежности, не находишь?

      — Могу себе позволить в собственный день рождения творить все, что удумаю, знаешь ли.

      — Конечно, еще и дни рождения в один день. Сейчас вселенная должна схлопнуться перед двумя псами Комиссии, чье появление на свет не принесло ничего хорошего.

      — Протестую, твой потерянный и пустой взгляд говорит об обратном.

      — Тебе не понять.

      — Возможно, а вдруг?

      — Что может понять та, чей лживый рот выдает столько дерьма, что все убитые клиенты где-то в аду до сих пор отмываются от них.

      — А еще спрашиваешь кто я такая, зная даже такое.

      — О противнике знай больше, чем о родной семье.

      — И держи его ближе, как лучшего друга.

      Замолчав, Пятый отвернулась, рассматривая далекие здания по всему ЛА. Город оказался красивее, чем представлялся себе. Родной, неизведанный. Где-то там сейчас ее или мать Пятого, ничего не подозревая, занимается своими делами, а уже через считанные минуты окажется в положении, рожая такого упертого ребенка.

      Оба Пятых косились на карманные часы, сверяясь со временем, когда синяя вспышка, появившаяся на окраине города, достала до них, отбрасывая на бетонную крышу. Держась руками за голову, девушка неистово кричала, прося голоса в голове замолчать. Кровь медленно стекала с носа Пятого, лежащего в идентичной позе девушки.

      Не в силах подняться, Пятые не знали, что вспышки оказалось две. Они не видели, как мерцание вокруг двух домов разрушало все, что находилось вблизи них, унося в тот день жизни многих. Впервые Пятый ощутил беспомощность, протягивая руку в сторону другой версии себя, когда память, вернувшаяся на короткий миг, вновь исчезла, унося следом за собой эту парочку. Две реальности соединились в одну, объединяя два конца света в одну глобальную проблему, сокрытую еще давно, в далеком 1966. В году, когда Пятые, во время еще совместной работы поняли нечто такое, чего сторонились долгое время.

      Пятый выпал перед своей семьей в юношеском возрасте, помня о себе лишь про службу в Комиссии. Вторая Пятый оказалась недалеко, к сожалению, помня все за двоих, встречаемая в этом времени Куратором, чья широкая улыбка не сулила ничего хорошего.