Всё, что окружало их, выглядело истерзанным, капли проели дыры подобно крысам, вгрызающимся в мясо ещё трепещущей добычи. Казалось, сама земля на этой дикой горе плакала под гнётом совершенного надругательства. Скалы оплавились, и меж ними образовались борозды, стекающие вниз по склону подобно царапинам, ещё не зажившим после атаки зверя. Везде стоял гнетущий запах гнили, кое-где остались опасные лужицы кислоты, а земля в некоторых местах всё ещё продолжала дымиться, не успев остынуть после катаклизма. Солнечный диск медленно клонился к земле, а небо вновь обманчиво очистилось, будто дождя и не было вовсе.
Им и в правду стоит убраться отсюда как можно скорее.
К горлу принца подступила тошнота. С этим существом рано или поздно придётся разобраться. И если оно хоть немного более безумна, чем Кама, им и вправду стоит стать сильнее.
Точнее, задвигая самообман в самый пыльный уголок сознания, Се Лянь понимал: из них стать сильнее необходимо Умину. Убей Его Высочество хоть сотни демонов, его сила не увеличится ни на цунь, проклятая канга никогда бы этого не позволила.
Из мыслей принца вырвал шум падающего камня. Обернувшись, он увидел, как демон убирает саблю в ножны. Юноша обрушил скалы, что служили укрытием ложного ущелья, похоронив под их зубами уцелевшие части дома, ставшего их недолгим пристанищем.
В каждом движении его демона чувствовались злоба и раздражение, смена настроения была яркой, обжигающей и неожиданной. Было видно как Умин старается сохранить спокойствие, но хватка пальцев на эфесе сабли выдавала его с головой. Она была напряжённая, пальцы нервно подрагивали и сжимали несчастное оружие сильнее, казалось, ещё чуть-чуть, и раскрошили бы на мелкие кусочки.
Се Лянь не мог объяснить, но чувствовал: демон злился на него. И, видимо, на себя, за то, что не мог с этим справиться. Но он имел на это право. Будь они в другой ситуации, Се Лянь не посмел бы лезть в душу к едва-знакомому человеку. Но это был Его Демон, и беспокойство за юношу побеждало всю робость и учтивость принца.
Се Лянь подошёл к демону, чтобы положить ладонь на сжавшиеся на эфесе пальцы. Даже Жое, отпустившая их ненадолго, выползла из-под рукава принца и ласково погладила полюбившегося ей спутника по руке.
— Ты можешь злиться на меня, если я обидел тебя, Умин. Мне не стоило спрашивать про твое прошлое? - последний вопрос был задан лишь для того, чтобы вызвать юношу на разговор. Сам принц видел и понимал по интонации Умина, что тот вовсе не против говорить о себе. Здесь было нечто другое.
— Что? - демон подавился воздухом, - Гэгэ, я не могу на это злиться, спрашивай всё, что пожелаешь, я на всё отвечу, если смогу! Как я мог разозлиться на Вас, Ваше Высочество? - в хриплый голос ворвалось волнение, из-за этого его обладатель вновь вернулся к титулу.
Се Лянь взглянул прямо в глаза Умину, и тот понял: пути к отступлению отрезаны.
— Просто… - юноша мялся, но пальцы на эфесе сабли расслабились под жаром ладони его Бога.
— Просто? - подбодрил Се Лянь, поглаживая большим пальцем кисть своего спутника, совершенно не осознавая, что прошиб того электрическим разрядом по всему нутру одним этим нехитрым действием.
— Ваше Высочество! Пожалуйста, не прикасайтесь к неизвестным и возможно опасным предметам на этой проклятой горе!
Голос демона был глух: он явно боролся с противоречивыми чувствами. А как могло быть иначе — беспокойство за свое Божество в верном последователе боролось с гневом на Него из-за Его беспечного отношения к Себе, ненавистью к себе за то, что смеет на Него злиться и чувством абсолютной тягучей беспомощности от этого голоса и рук, что сейчас находятся на его коже. Ваше Высочество, Умин всего лишь жалкий демон! Прошу, помилуйте!
Принц не выдержал и прыснул со смеху, убирая руку с кисти Умина, в глазах которого мелькнуло недовольство. Эту же руку Се Лянь сжал в кулак, чтобы сдержать смех. Он принял недовольство юноши за обиду на смех, но никак не за то, что демон лишился желанного прикосновения.
— Прости-прости, но, Умин, об этом правда не стоит беспокоиться, мне ничего не грозит. Я уже столько раз успел принять всевозможных ядов, а мои конечности были столько раз переломаны, что тебе правда не… - Се Лянь осёкся, не договорив.
Всему виной был взгляд напротив, полный нескончаемой боли. В глазах его демона прятались ярость и скорбь, и виной им был лишь жалкий бог. Как он посмел заговорить о подобном перед тем, кому явно не безразлично, что с ним станется? Перед тем, кто был его последним верующим, тем, кто когда-то принял вместо него поветрие ликов…
— Хорошо, я не буду, прости…
Он чёртов глупец и ничтожный бог, как когда-то его называли люди и Безликий. Он — да! Но не его верующие! Не его последний последователь! Перед ним Се Лянь не имеет права быть таким!
— Но, Умин, ты тоже, пожалуйста, постарайся не трогать ничего подозрительного здесь, - голос принца от болезненной глухости перешел к нежной ранимости.
В глазах демона всё ещё тлели смешанные чувства, но он кивнул, произнося:
— Да, гэгэ.
—В путь?
Принц получил ещё один кивок, и их разговор затих. Мысли их разошлись, словно створки ворот, и только Жое оставалась рамой этим створкам, непрерывным связывающим звеном между ними. Лента без приказа связала их руки, и бог и его демон незаметно друг для друга поглаживали узлы на своих ладонях, то ли приветствуя и лаская ленту, то ли утешаясь пониманием, что ни один из них не исчезнет в этих проклятых землях без следа.
Их вновь вёл Умин, и впервые за долгое время они держали дистанцию друг между другом. Четыре шага вместо двух. Демон не знал, радоваться ему, что его просьба была услышана, или же злиться на себя за то, как именно она была приведена в действие.
У принца же в голове тихим пульсом билась одна мысль, так капли дождя подмывали камни перед их обрушением.
Имя его демона. Имя. Имя. Имя. Имя. Это слово повторялось бессчётное количество раз, пока бог не решился вновь задать непростой вопрос:
— Если у Умина нет имени, может, есть то, как он бы хотел, чтобы я его называл? - голос принца всё ещё полон был исполнен робости, в его груди осела вина за то, какую боль он мог причинить своему последнему последователю.
Услышав голос бога, остроконечное ушко дёрнулось, как у кошки, что настроилась выбирать свои дальнейшие действия после малейших изменений в воздухе. И только затем Умин остановился и, сжав ленту, повернулся.
Се Лянь не успел остановить себя, теперь они вновь стояли слишком близко друг к другу. Всего два шага. Им надо было уходить отсюда как можно быстрее, вероятно, даже бежать. Но этот вопрос был слишком важен.
— Мне нравится имя, которое дал мне гэгэ. - Голос юноши был мягким, но всё же в нем скрывалась боль.
— Это имя — жестокая насмешка, - Се Лянь ощущал горечь на языке, в тот ужасный день, когда он назвал так юношу, ему было плевать на чужие чувства, ему не было дела до всех вокруг. Низверженное божество представало перед несчастными смертными и демонами сгустком скорби и мести. Только вот, даже эта месть была совершена юношей, что стоял так близко к нему. Это имя — его насмешка над глупым солдатом, решившим когда-то следовать за ним. Теперь же это ещё одна сладкая удавка принадлежности к принцу, хотя, куда уж больше? Прах на груди будто слегка нагрелся от этих мыслей.
— Мне подходит, - Демон пожал плечами, а улыбающаяся маска горько подтвердила, что весь он — сплошная насмешка.
— Умин! - Се Лянь чувствовал себя беспомощным, но всё же не мог оставить такую важную тему без должного внимания.
— Оно дорого мне, Ваше Высочество, и я бы не хотел, чтобы Вы переставали меня так называть, - и демон выдохнул одну из немногих своих просьб. Хун-эр слишком жаден до всего, что давал ему его Бог.
— Тебе нравится именно оно или то, что тебе его дал именно я? - Се Лянь ударил в ту точку, на которой не хотел бы заострять внимание. Вопрос привязанности к нему, принц не хотел называть это одержимостью, Умина был несколько деликатной темой.
— И то и другое, Ваше Высочество. - Это было произнесено тихо и как-то сдавлено. Признаваться в этом Богу для Умина было сродни признанию в чувствах. Хорошо, что Он ни о чём не догадается. Ведь это просто «прихоть» Его верующего.
— А если я дам тебе другое имя? - Се Лянь очень хотел услышать согласие, произнося это мягкое предложение. На задворках его разума промелькнуло самоуничижительное замечание в злости к самому себе: «О да, Ваше Высочество! Поменяй шелковую удавку на бархатный ошейник».
Глаза за прорезями маски довольно сощурились.
— То я буду относиться к нему так же бережно, Ваше Высочество.
С какой нежностью был произнесён этот титул! Се Лянь кивнул, закусив нижнюю губу и хмурясь, и уже было хотел что-то сказать, как услышал тихое:
— Но я буду счастлив, если до тех пор, пока не будет придумано новое имя, гэгэ будет звать меня “Сань Лан”, - в глазах демона плескались грусть и нежность, - Это прозвище, что дала мне Матушка. Так называли меня моя семья и Она. У Её народа было поверье, что истинное имя и молочное имя ты мог давать лишь близким. Но если бы мне дали выбрать, какое имя я бы оставил для близких, я выбрал бы его, гэгэ.
И Се Лянь слышно произнёс:
— Почту за честь. - Сердце Се Ляня согрелось от одного звучания этого прозвища.
— Глупости, гэгэ это всего лишь прихоть. - Но тихая грусть, окрашивает каждое слово демона в оттенок боли.
Но принц отрицательно покачал головой.
— Это первое, что ты попросил у меня, и чего хотел именно ты.
— Второе, гэгэ… - его демон хмыкнул и наконец-то расслабился.
— Желание оставить имя “Умин” не считается! - на губах Се Ляня вновь появилась лукавая улыбка. Но вот в его голове тихим шумом продолжал идти тихий речитатив из одного слова. Имя. Его разум будто сам зацепился за что-то важное, и именно это он не мог уловить.
Демон уверенно уводил их в сторону, шагая быстро и четко. Он то петлял, то спускался ближе к выжженным кислотой скрючившимся стволам деревьев, то наоборот поднимаясь, словно стремясь достигнуть самого солнца.
Они прятались в ущельях и прижимались к камням, всё это время обходя демонов. На вопрос принца “Почему?” Умин ответил лишь “Ещё успеется”. И правда, намного важнее сейчас было обойти то существо, с которым они столкнулись ещё до жуткой мастерской. И постоянно озираться пришлось до тех пор, пока демон не нашёл подходящую пещеру для ночлега.
Се Лянь же попытался этому воспрепятствовать, ведь совсем рядом с ними могло находится то существо.
— Если я не посплю одну ночь, ничего не случится! Правда!
Но на это его заботливый спутник лишь покачал головой и заявил, что гэгэ нужны силы. Солнце ещё не успело сесть за горизонт, и всё небо медленно оживало, наполняясь красками. Впрочем, даже закат здесь был хищным и окрашивал горы в алые цвета.
Вереск и мох, поглотивший изумрудным покрывалом всё внутри выбранной ими на сегодня пещеры, создавал уютное убежище, что явно сможет укрыть в эту холодную ночь.
Где-то неподалёку были слышны звуки битвы. Но ни демону, ни богу не было до этого дела. Умин был прав: ещё успеется.
Усадив Се Ляня на ложе из вереска, юноша мягко опустился на одно колено, вызывая у Него звуки негодования. Но сцена вчерашнего вечернего кормления повторилась вновь. И мысли в голове бога развалились подобно дворцу из сусального золота от прикосновения обжигающих пальцев к пульсу на запястье. Ужин подан, силы тоже. Так тепло и спокойно его снова унесли в место где безопасно.
И в алом мареве мягкой энергии его демона Се Лянь понял, что хочет кое-что спросить. Такой простой, но такой откровенный вопрос. И этот вопрос, кажется, перевернёт что-то в его жизни. Но это ведь только кажется, не так ли?
— Сань Лан, - Он впервые произнёс это имя, мягко покатав его на языке. Теперь он хотел называть его только так, ведь попробовавший мед не будет пить воду. Было в этом имени что-то ласковое и нежное, будто бы имело другое более сокровенное значение, но оно ускользало из сознания принца раньше, чем тот мог за него зацепиться и осознать.
И демон замер, подобно статуе застывая в самом экспрессивном моменте. И в тот миг Се Лянь подумал: «О, как много этот мир потерял, лишившись такого Бога как Он! Сколь бы красивы и изящны были бы его божественные статуи, теперь ни одна не увидит свет, ведь этот юноша теперь его демон, личное божество.» Какая глупая, крамольная и нелепая мысль.
руки принца обожгло желание в ту же секунду сорвать эту проклятую маску, чтобы картина стала полной. Он хотел увидеть всё величие и красоту собственного последователя, которые потерял мир, и которые принадлежали теперь только ему. Но длилось это не больше секунды, ведь тогда же бог задавил этот недостойный порыв в самом себе.
— Прости, я знаю, это личное, но могу ли я узнать твое детское имя? - Се Лянь был сконфужен от собственной просьбы, она казалась ему слишком интимной. Но разве их души уже не обнажены друг перед другом? Куда интимнее могут быть связывающие их воедино странные отношения бога, принадлежащему демону, и наоборот?
Слова эти будто окатили его демона ледяной водой, ушки дёрнулись, затем прижались к голове и вновь подскочили обратно.
Умин сглотнул и неуверенно произнёс:
— Гэгэ знает моё детское имя.
Глаза Се Ляня расширились:
— Что?
Нет, он бы не забыл его, если бы Умин назвался им хоть раз, он бы точно не забыл это имя.
И Сань Лан, Се Лянь теперь даже мысленно он называл демона этим мягким прозвищем, отпустил руку принца и, потупив взгляд, склонил голову.
— Его Высочество, возможно, помнит одно из шествий Шэнь У… Тогда Вам в руки упал оборванец… - голос демона с каждым словом становился всё тише и тише, а его ушки плотно прижались к голове, как у маленького котенка пантеры, на которого рычит кто постарше.
— Умин, маска, пожалуйста…- Голос принца был тише шелеста травы, а старое имя само сорвалось с губ, не было понятно, то ли он был лишён всех эмоций, то ли в нём их было слишком много.
Тот подчинился. Ему не нужно было больше слов, чтобы понять, что от него хотят. Маска тут же исчезла, дрожащие руки его Бога подняли худенькое лицо. И губы едва шевелясь произнесли:
— Хун-эр! - Се Лянь не верил. Он не мог поверить в то, что произошло.
Его голова гудела, казалось, что на миг всё перед его глазами расплылось, а затем всё стало слишком чётким и резким. Весь мир в эти секунды сузился до лица перед ним. И перед его глазами пронеслось то проклятое шествие.
Когда сверху на него кометой рухнуло худенькое тельце, и в следующую секунду он уже держал маленького ребенка. Перепачканный котёнок, не иначе. Такой же хрупкий и беззащитный. Большой палец левой руки принца нежно гладил щеку демона прямо под рубиновым глазом. Тогда, разглядывая подарок судьбы, Се Лянь впервые увидел мелькание этого рубина из-за плотных бинтов, скрывающих пол лица мальчика. Глаза мальчика были сначала испуганные, но затем, стоило только принцу произнести заветное “Не бойся!”, они загорелись, словно увидели самое прекрасное создание в своей жизни. Может, так оно и было, принц не знал, лишь попросил мальчика не беспокоиться и держаться. И он держался и не хотел отпускать. Если так подумать, его Хун-эр никогда «не отпускал» его с тех самых пор.
— Е… Его Высочество помнит этого недостойного? - Голос Умина словно соответствовал образу того неуклюжего малыша.
— Конечно! Как я мог забыть! - как принц мог забыть о ребенке, которому не смог помочь после того шествия? Но ведь тогда забыл! А мог настоять на своём! Оставить мальчика при себе! Но чем бы это помогло, ведь скоро бы началось поветрие ликов?!
— Прости, я должен был… - глаза Се Ляня заслезились, а голова пошла кругом.
Должен был что? Забрать его себе? Сделать ещё одним слугой!? Ещё одним помощником на Небесах, чтобы тот разочаровался в нём и ушёл так же, как Фэн Синь и Му Цин? О да, да! Он должен был так сделать. Тогда юноши бы тут не было, он бы был Богом! Был бы сейчас с его друзьями в Столице! А не тут с ним, жалким подобием божества! В безопасности! Живым, в конце-концов!
— Я должен был забрать тебя к себе и помочь… - голос Се Ляня потерял последнюю живость.
— Его Высочеству не за что приносить извинения, если кому и стоит это делать, так это мне! - Хун-эр неуверенно коснулся рук, держащих его лицо, а сердце демона болезненно сжалось (И как только смогло? Мертво же!) при виде скатившихся драгоценных слез Принца. Воистину, слёзы мужчины — запретное зрелище.
— Что за глупости?
Но принц не успел вклинить свое возмущение, ведь демон ему ответил:
— Я испортил Ваше шествие, Ваше Высочество! Я всё испортил…
Но принц помотал головой в отрицании и произнёс твёрдое:
— Чепуха!
— А что касается Ваших извинений, Вам действительно не следует беспокоиться о моей жизни! Ведь Вы помогли мне тогда, и позже не раз! Единственная причина, по которой я прожил так долго — это Вы.
Голос Сань Лана из тихого стал нежным шепотом, а большие пальцы его рук нежно погладили кисти принца, что продолжали держать в пленительном захвате буйную голову. А затем Хун-эр позволил себе ещё одну дерзость из многих последующих. Он повернул лицо и потёрся им о ладони Бога, не отпуская его рук. Демону казалось, что он находится в объятьях солнца. Впрочем, для него всё так и было.
И в то же мгновение второе божество в этой крохотной пещере застыло скрытым от мирских глаз изваянием. Глаза Се Ляня испуганно расширились, и его заполнило осознание. Забрать мальчика? Оставить его себе? Разве он этого уже не сделал? Вот, что всё время мелькало на задворках его сознания, и вот, чего он искал, когда спрашивал имя этого юноши. То, что он боялся найти! Вот, почему его голова, что все это время пыталась понять, почему же этот демон так им одержим, так настойчиво просила узнать его имя. Ведь это всё объясняло. Се Лянь когда-то давно надел на этого юношу ошейник. Нет, не так. Он дал возможность надеть этот ошейник самостоятельно и привязаться за поводок к Богу. Нет, снова неверно, не к Богу. К этому миру!
Ведь когда-то давно, в маленьком храме, в обмен на нежный цветок Бог подарил зонт и цель. И в голове Се Ляня прорезались чёткие воспоминания слов далеко минувших дней. Запах благовоний и то, как друзья затыкали ему рот и утаскивали за собой.
— Мне ужасно плохо! Я каждый день жалею о том, что не могу умереть, каждый день хочу убить всех, кто есть на этом свете, а потом и себя! Моя жизнь невыносима! Зачем я вообще пришёл в этот мир? Какой смысл в человеческой жизни? - о, какой гнев и взрывную силу скрывал в себе тогда его маленький демон.
Тогда принц долго молчал, раздумывая над ответом, и совсем ничего не придумал. Но, увидев отчаянье Хун-эра, он не смог промолчать — его сердце разрывалось при виде отчаянья этого мальчика, что когда-то упал к нему в руки. И тогда, будучи легкомысленным мальчишкой, который думал, что после становления богом ему будет подвластно всё, и он сможет всё преодолеть, Наследный Принц произнёс “Если не знаешь, ради чего жить, живи хотя бы ради меня”.
«Безмозглый идиот, а не принц!», думал Се Лянь сейчас.
— Я и сам не знаю, как следует ответить на вопрос, что ты задал. Однако, если не можешь найти смысла в жизни, пока сделай им меня.
Нет, забери Се Лянь его раньше, до этих проклятых слов, всё всё равно стало бы ещё хуже. Юноша бы так же не выжил. Так же следовал бы за ним и остался с ним. Но самое страшное, что тогда бы он познал всю ту боль, что и принц, и его последователи, и друзья, и семья. Да только Хун-эр бы не оставил его, как не оставил бы и сейчас, и тогда сердце принца не выдержало бы, и они оба были бы мертвы. Исчезли бы с земли от боли за друг друга, раз и навсегда.
Может, и хорошо, что всё сложилось так. Да, какая-то часть принца оплакивала те годы счастья, что он мог подарить тому хрупкому мальчику. Будь он чуть более умным! Менее избалованным! Настойчивым! Он ненавидел себя за это.
Но другая его часть, которую принц желал в себе убить, ликовала. И слёзы текли из его глаз, сердце пребывало в смятении. Он смог продлить жизнь Хун-эру, и он же забрал ее без остатка. Но видя, как юноша ластится к его рукам, Се Лянь понял, что весь хрупкий выстроенный им мир рухнул.
О да, Его Высочество сделал это — присвоил его себе.
Да только тогда в кумирне, по видимости, Бог не только подарил юноше смысл его жизни, Он, сам того не осознавая, подарил юному Хун-эру Себя.
Ладони погладили щёки демона, нежно и мягко. Он сделает его счастливым! Он постарается отдать ему хоть часть той силы и преданности, что ему подарили. И, возможно, когда-нибудь они найдут Хун-эру действительно достойный смысл жизни! А до тех пор им был и останется Его Высочество Наследный Принц Сяньлэ — Се Лянь. Бог мусора и поветрия. Никчёмный бог. Бог в Короне из Цветов— в одной руке изящный меч, в другой нежный распустившийся бутон. Как нелепо. Самому ничтожному богу достался самый чудесный верующий.
Хун-эр не помнил, как оказался на коленях Бога; он не помнил, как их тела переплелись. Он не помнил, когда успел поставить защищающий их массив. Зато он помнил, как из-за него по щекам Бога вновь и вновь текли слезы. Помнил, как Его руки гладили непослушные волосы, а затем он вжимался всем своим телом в широкую грудь, совсем как тогда пытаясь найти успокоение в таком родном человеке.
Се Лянь же сыпал вопросами, словно ягоды падали с куста. Каждый вопрос зрел в нём долго, ещё с самого момента их встречи, и теперь отдавал во рту горьким соком.
Почему ты упал? Как это произошло? Откуда ты?
И, наконец, те два самых страшных:
Где была твоя семья? И что стало с твоей матушкой, Хун-эр?
Хун-эр подробно и неспешно отвечал на каждый из них, и Се Лянь плакал ещё и ещё. Умин же не плакал, лишь испытывал жгучую боль. Они говорили до тех пор, пока его Бог не забылся сначала тревожным, а потом, под действием энергии демона, спокойным сном. И уже Хун эр прижал к себе бога и гладил его по волосам. Так, как когда-то мечтал сделать.
Он просто прикоснулся к этим шелковистым локонам, сохранившим свою свежесть даже после ожесточённых схваток и долгого пути, нежно и мягко перебирая их, и вознёс молитву. Но впервые за очень долгое время не своему Богу, своей Звезде, заслонившей солнце, а Ей, Той что когда-то любила его и принесла в этот мир.
Он молился на языке своей матери, шепча в волосы своего прекрасного спутника слова благодарности. Она ведь не обманула его когда-то. И пусть потухшая Звезда его Матери исчезла с лица земли, покуда его Бог здесь, он будет пребывать в этом мире. И всё же, сам засыпая под утро, Хун-эр утёр скатившуюся по щеке одинокую кровавую слезу, не давая ей опуститься в волосы Его Высочества. В голове мелькнула мысль:
— Я всё еще люблю тебя. Я всё ещё скучаю, Матушка.
И продолжилась:
— Он бы понравился тебе, Человек заслонивший для меня сами Солнце и Луну. Самая яркая звезда на небосводе, что пришла за тобой.
Бог и его демон дремали, сплетённые в объятьях, и лишь ветер, изредка пробивавшийся через заслон, нежно касался их волос.
Будто мягкие руки прекрасных и печальных женщин гладили их по волосам, благословляя в долгий путь.