(Если ваше эмоциональное состояние сейчас не стабильно прошу пропустить эту главу или вернуться к ней позже, она действительно тяжелая, берегите себя)
Когда он родился, на небе горела ярчайшая звезда. Матушка говорила, что это значит, что он благословлён. А вот старейшины, напротив, шептались, что мальчик принесёт несчастья. Но, как это было у них заведено, несчастье или же счастье — они примут всё вместе в пути.
Его семья принадлежала к кочевому народу, их жилищами были шатры и повозки. Для многих этого было бы мало, но для семьи Хун-эра дом не заканчивался одним шатром. Далёкие земли, бурные реки, гладкие озёра, умиротворённые горы, небо — весь мир был для них домом. Потому что домом может называться только место, в котором есть домашние.
Поэтому нет разницы, где ты живёшь — во дворце или повозке, спишь ты в шатре или под открытым небом. Разве есть разница, где жить с любимым человеком?
Но Матушка всегда морщила нос и говорила:
— Если человек действительно любит тебя, Хун-эр, он самолично построит для тебя золотой дворец, и ты сделаешь тоже самое. И при этом, послушай, если ваши чувства подлинные, даже находясь в аду вы будете счастливы.
— Хотя, честно, от денег я тебе отказываться не советую, - и затем Она лукаво улыбалась, подмигивая и приговаривая, - А то вдруг в моего Хун-эра влюбится какая-нибудь принцесса. Не ютиться же вам в нашем шатре, в самом деле?
Бабушка и дедушка на это лишь беззлобно хмыкали. Его Матушка всегда была такой.
Дикой и необузданной. В их караване ходила история, будто на одном из выступлений Матушка в танце выхватила клинок и приставила к горлу оскорбившего её зрителя. Лёгкое, незаметное, словно касание крыльев бабочки, движение и тонкий разрез на шее наглеца, и Матушка, Матушка продолжала свой неистовый танец.
Она была доброй, любящей и верной. Он не знал, кто был его Отец, и не хотел знать. Матушка говорила, что Он любил его, а Она Его больше жизни. Но про себя Хун-эр всегда думал, что если бы любил, то не оставил бы их с Матушкой.
И, наконец, была яркой и демонически красивой. Никто не мог пройти мимо его Матери.
Это и погубило их.
Было очередное выступление. На сей раз они остановились недалеко от столицы Сяньлэ.
Выступление его Матери. О, эта грация движений! Плавный изгиб тела, переходящего из одной фигуры в другую. Её танцы — песнь о любви. Подобно бабочке Она кружила в центре цветов, Её сестер. Гибкое тело откинулось назад, прогибаясь в спине, на устах играла ласковая улыбка, а в глазах пряталась лисья хитринка. Руки жили своей жизнью, создавая изящные узоры под пальцами, которые, если были бы видны людям, напоминали бы нити кошачьей колыбели, которую Она научила любимого сына плести.
Нити вторили изгибам желанного тела. Никто не мог устоять. Хун-эр и сам хотел научиться танцевать так же, и поэтому он не пропустил ни одного выступления матушки, выглядывая на Неё из-за занавесей своим алым глазом, в благоговении наблюдая за всем и подмечая многое.
Поэтому он не упустил того мужчину, взглядом пожирающего его Матушку. Тогда он ещё не знал: этот взгляд означал, что перед ним стоит монстр. Он не знал, что этот взгляд означает одержимость и желание обладать, сломить, сделать всё, лишь бы эта игрушка, словно она не живой человек, принадлежала тебе.
Он встретится с этим взглядом вновь, много позже и вновь это безумие будет обращено к его любимому человеку. Хун-эр точно познает чувство ненависти к этому чудовищу.
Её украли под вечер.
Никто не мог найти танцовщицу. Никто, кроме Хун-эра сбежавшего и лазившего по всем щелям, подмосткам, шатрам, крышам и подвалам до тех пор, пока не нашел Её без сознания в одной из повозок. Он бы закричал, но повозка двинулась в путь, и единственное, что оставалось мальчику, это юркнуть внутрь к Матушке.
С этого дня их счастливая жизнь кончилась, и начался ад.
Она была связана, и Хун-эр грыз верёвки своими зубами. Дома мальчика даже прозвали диким из-за его острых клычков. Сейчас они были их спасением. Он пытался разбудить Её, тряся и тихо окликая, и у него получилось. Матушка открыла свои чудесные глаза и с болезненной нежностью взглянула на сына. Она закашлялась, но, заметив обеспокоенность в глазах мальчика, утёрла уголок рта своей тонкой рукой и потрепала его по макушке.
— Всё будет хорошо, мой милый. Мама вернётся с тобой домой.
Они сбежали, но совсем не далеко. Выпрыгнув из повозки, кубарем скатились с невероятно жёстких досок, лишь для того, чтобы скорчиться от боли на дороге.
Конечно, их поймали. Другое чудовище схватило Матушку за волосы и потащило обратно к повозке. Оба пытались отбиваться, он кусался, а Она дралась как дикая кошка и кричала, чтобы их оставили в покое. Никто не пришёл к ним на помощь, и с этих пор так было всегда. Хун-эр помнил, как его ногой ударили в живот, а Матушку куда-то утащили. Он помнил, как скорчился и ничего не смог сделать.
Так было всегда, беспомощный и бессильный.
Новый поиск его Матушки занял больше времени, но юркий мальчишка, выросший среди танцоров и актёров, скитавшихся по всей земле, редко терялся в новом городе. Ребенок подобно волчонку вынюхал след и нашел Её. Он не знал, что с Ней было, но, когда юркнул в открытое окно к Ней в комнатушку, из глаз Её текли слезы. Лицо было опухшим, глаз заплыл, а тело покрывали синяки и красные следы от верёвок. Матушка крепко обнимала его и, раскачиваясь с ним на руках, плакала, не веря, что Её дитя выжило.
В ту же ночь они снова сбежали. Не будь они из народа, промышляющего представлениями разного толку, у них бы ничего не вышло. Но и мать, и мальчик были достаточно подготовленными, чтобы тихо прошмыгнуть из приоткрытого окна и пройти по стене как по канатной дороге, по ней же спуститься вниз, и всё это молча, тихо.
Хун-эру понадобилась неделя, в течение которой пришлось попрошайничать, быть избитым и есть объедки, предназначенные собакам. Но это того стоило: мальчик не только узнал путь, но и смог спасти матушку.
Однако… Побег не принёс им спасения. Трущобы Сяньлэ — вот, куда их занесло. А чем может заработать красивая девушка с ребенком на руках, не имея семьи за спиной? Правильно, только одним способом.
Он узнал об этом слишком рано и испытал гнев и ненависть к самому себе. Матушка тогда лишь посмеялась и прижала его к своей груди, ласково говоря:
— Это не всегда так, родной, когда люди любят друг друга, это совершенно по-другому.
— Но неужели нечто подобное можно делать с кем-то кроме того, кого любишь? - он не хотел ранить Её этим вопросом, но должен был задать его.
Её улыбка стала грустной, а взгляд потускнел.
— Иногда нам приходиться делать вещи, на которые бы мы никогда бы не пошли в других обстоятельствах. - и добавила, - Прости меня.
Его Матушка была очень сильной.
Хун-эр прижался к Ней сильнее и расплакался, уверяя Её, что это он должен просить прощения, что это он должен вырости как можно быстрее и защитить Её. А Матушка лишь печально рассмеялась, будто колокольчики зазвенели, и произнесла:
— Запомни, моя маленькая звездочка, не осуждай опустившихся на дно людей, если не знаешь, почему они опустились.
Хун-эр лишь покачал головой и ответил:
— Мой любимый человек, как бы глубоко он ни опустился на дно, для меня останется любим. И если я действительно его люблю, разве не я должен поднять его с этого дна, Матушка? - худенький мальчик в бинтах совсем не по-детски взглянул Матери в лицо.
Матушка замерла, и в потускневших глазах хрупкой и в то же время такой сильной женщины снова появился свет. Ничто не даёт сил так, как знание того, что твои близкие понимают тебя и принимают, что бы ты ни сделал. Их любовь действительно может достать нас с самого глубокого дна, вырастить крылья на спине и дать глоток свежего воздуха.
Но Мать Хун-эра не сама опустилась на это дно. Её опустили, повесили валун на шею, переломали руки и утопили не позволив подняться. Словно её красота, дикость, забота, таланты и всё, что в ней было, оказалось невероятным преступлением, за которое можно подвергнуть казни. Почему эти грузные чудовища настолько сильны и страшны, что с ними невозможно справиться?! От этого Хун-эр ненавидел себя ещё сильнее.
Это был один из тихих дней, когда Она могла принести ему гостинец и вздремнуть, обнимая сына и успокаивая его своим нежным и сладким запахом духов, что люди их народа делали сами, растирая полевые цветы и добавляя в них душистые масла. Матушка казалась ему волшебной и невероятной. Даже когда она спала, Хун-эр чувствовал себя так, будто лежит в объятиях тёплой пушистой тигрицы, которая чуть что вскочит и защитит, а после шершавым языком умоет своего ребёнка. Тогда в их маленьком и грязном мирке затеплилась надежда. Им казалось, что совсем скоро они заработают немного денег и смогут сбежать. А после найдут свою семью, и всё закончится.
И вскоре всё действительно закончилось. Ведь мир рухнул, и не осталось ничего: ни надежды, ни радости, даже ад потускнел.
Он видел это. Лучше бы не видеть, но он видел.
Когда Хун-эр переродился демоном, это было вторым пунктом в его новом существовании: избавиться от этого человека.... Он знал, что ему нужно искать, кого нужно искать. Но сначала он собирался пойти за Его Высочеством, да и Матушка бы не хотела, чтобы он марал об это руки, и лучше бы позаботился о любимом человеке.
Однако сама она…. Сама она перегрызла бы за сына глотку, переломала бы каждую кость, пока оттуда не полился бы костный мозг, который она со злобным удовольствием скормила бы дворовым собакам, изуродовала бы каждый цунь тела того идиота, что осмелился сделать непростительное, дабы он переродился тем уродом, которым и достоин быть, прокляла бы весь его род и сожгла бы обидчика заживо. Он знал об этом, знал свою Матушку.
Поэтому Хун-эр подумал, и сделал то, что хотела бы Матушка, приняв решение сначала дождаться стабильности Принца, а затем превратить это чудовище в месиво из крови, внутренностей и осколков костей. Много позже, будучи вновь развеянным до огонька, он узнал, что эта тварь погибла в момент восстания в Юнани, его разорвали заживо. Такая милосердная смерть, как считал демон. Многие бы с ним не согласились, да только были бы убиты в тот же миг. Но жизнь несправедлива, и не всем в этом мире достаётся по заслугам.
Воспоминания снова накатили кровавой волной, бьющей в виски угрюмым поминальным колоколом.
Её били. Били за то, что Она отказалась подчиниться, за то, что Она захотела остаться свободной. Били, пока его отбросили назад, совсем как безвольную тряпичную куклу. Били, пока он смотрел на уродливые ссадины на теле его невероятно красивой Матушки. Она задыхалась, когда эта тварь держала свои жирные руки на Её нежном горле, подобно охотнику, поймавшему журавля. И сильный, статный журавль глядел потухшими глазами куда-то вдаль, а его длинная изящная шея была открыта, вот здесь, прямо в чужих руках…
Убийца что-то орал. Из-за боли и страха Хун-эр не мог расслышать, что именно, но сам звук этого голоса приводил его в крайнюю степень ужаса. Он видел, как медленно и необратимо жизнь исчезает из Неё. Те горные ручьи, которые они видели в своих странствиях, казалось, текли медленнее, чем силы, покидающие сейчас хрупкую Матушку.
Никто не остановил это чудовище.
Все люди попрятались по углам подобно крысам. Её дыхание стихло, а Хун эр потерял сознание. Он не знал, но его слабое тело в тот момент спасло его. Чудовище, насытившись болью и страданиями, ушло, так и не узнав, что убило не всех.
Кровь застилала глаза, а всё тело болело. Вставание казалось чем-то невозможным, и всё же он это сделал. Но тут же упал, а потом с трудом дополз до холодеющего тела Матери и прижался к нему.
Как же он хотел остаться здесь с Ней, остаться на этой дороге и лежать возле Её тела, больше никогда не поднимаясь, остаться подле него и сгнить вместе с ним, пока голые кости совсем не уйдут под землю! Но он не мог этого себе позволить, ведь тогда его Матушка никогда не обретёт покой.
И он с трудом встал на свои исхудалые ножки с остренькими коленками. Поднял Её тело, всё, что от неё осталось, и взвалил на себя. Сколько ему тогда было лет? Семь? А разве это имеет хоть какое-то значение? Ведь маленькому чудовищу и его матери-шлюхе никто не помог. Никто не вынес Её тело за ворота. Он сделал это сам, спотыкаясь и падая. Кровавый, грязный след вился за этой мрачной процессией, пока нижняя часть Её тела тащилась по земле. Хун-эр рыдал, ведь он не мог полностью поднять Матушку, и из-за этого Её белоснежная кожа оказалась расцарапана мелкими камушками. Но нужно было идти. Никто не остановил его, никто бы не посмел.
Туда, за город, на холм. Так он шёл до темноты, остановившись лишь за тем, чтобы похоронить Её тело под ветвями деревьев и зажечь погребальный костер. Как мальчик не потерялся там, в лесу? Как смог собрать трясущимися руками хворост для последнего костра? Как негнущимися пальцами выбивал искры из камней? Кто бы знал… Но таков был обычай его семьи, его народа. Тело, что не будет сожжено и чей прах не будет развеян по ветру, никогда не сможет воссоединиться со своей семьёй в их вечном пути.
Тело горело долго. Хун-эр сидел напротив костра и ждал, слёз не было, они придут позже. Сейчас же не было ничего, кроме пустоты и пламени, стремящегося ввысь.
Та ночь была необычайно звёздной. Луна своим полным диском освещала мир, даруя ему нежный свет своих объятий. Как неправильно, какая насмешка! Она умерла, а весь мир смеет продолжать цвести своими вмиг опротивевшими красками. Птицы пели свою нежную песнь, а светлячки горели в унисон звёздам.
Такая красивая ночь. Костер догорел, и Хун-эр собрал Её прах в небольшой мешочек лишь затем, чтобы забраться повыше на холм и, устремив свой взгляд на долину, поймать ветер и развеять Её. Тогда и полились слёзы, что сжигали его глаза. Он стоял там, стоял до тех пор, пока не увидел город, озаряемый сотнями огней, реку, извивающуюся вокруг него и пробегающую сквозь леса змеёй, и рассвет, что разрезал тьму красной полосой.
Насмешка над Её смертью. Красный был Её любимый цвет. А рассвет, о, как она любила встречать рассвет! Слезы текли по его щекам, и маленький мальчик упал на колени, сворачиваясь в клубок на земле не в силах справиться со своим горем.
Почему он остался жить? Почему!?
С тех пор прошло несколько дней. Всё королевство Сяньлэ готовилось к празднику Шэнь У. А мальчик, потерявший всё, скитался по трущобам. Он прибился к тётушке-соседке, что жила с ним и Мамой. Мальчик не знал, что делать, он не знал, зачем двигается дальше, не понимал, почему ещё жив. Изо дня в день он лишь продолжал жить и плакать, терпеть побои и отказываться от еды.
Ровно до дня празднования. Тогда, позже думалось ему, он понял, зачем остался на земле.
— Я ненавижу всех вас, ненавижу! Вы не должны радоваться! Мама говорила, что если любовь исчезнет из этого мира, то Солнце погаснет, а Луна исчезнет с небес! Но Мамы нет, а Солнце светит, и Луна тоже не перестала светить! Почему?! Почему?! Ведь Она умерла!
Слёзы текли из глаз маленького мальчика, что шёл сквозь отвратительно счастливую толпу, толкая людей локтями и хлюпая носом. Всё его личико было замотано бинтами, на которых образовались разводы от грязи, размытой влагой. Хун-эр задавался лишь одним вопросом:
Почему?
Почему все вокруг смеются, когда Она перестала?
Почему мир так ярок и красив, когда Её нет рядом?
Почему Матушка не может быть здесь, когда она достойна такого праздника намного больше, чем все собравшиеся тут вместе взятые?
Почему?!
А люди радовались, кричали и хохотали, приближалось Шествие Шэнь У. Сяньлэ сверкал в своём великолепии: золото, яшма, жемчуг, киноварь.
Люди танцевали, люди выкрикивали имя Наследного Принца, люди ждали счастья…
Когда Хун-эр родился, Матушке сказали, что ему покровительствует роковая звезда, и никто не знает, будет ли эта звезда нести в его жизнь счастье или же несчастье.
Но теперь Хун-эр точно знал: он приносит несчастья. Иначе бы их с Матушкой не украли, иначе бы они сбежали в первый раз, и Она была бы жива.
И в этот миг мальчик принял решение. Упрямством он пошёл в Мать.
— Я ненавижу весь этот мир. Я уничтожу его. Раз я приношу несчастья, то стану демоном, уничтожившим этот проклятый праздник и проклявшим весь этот мир.
Обо всём этом мальчик думал, пока поднимался на балкон, проходя не заметно для других людей. Кто обратит внимание на мальчишку в такой толпе, да ещё и в праздник?
И вот он вышел к перилам, его буквально вытолкнули к стене. Но внезапно Хун-эр замер, вглядываясь в происходящее. Лепестки цветов витали в воздухе, шествие уже было в полном разгаре, и даже юное бедствие в трауре не смогло сдержать своего восхищения. В Сяньлэ знали толк в празднованиях.
Только вот… Прошло лишь мгновение, и мальчик соскользнул. Никто так и не понял толкнули ли его или он поскользнулся? Не мог же маленький мальчик сам прыгнуть со стены? Правда? Ответ знал лишь один упрямый демон, что в это мгновение решил расстроить великий праздник Небесного Императора.
Над Хун-эром простиралось лишь чистое синее небо, напоминавшее перья одной из птиц, что они с Матушкой видели когда-то в одной из поездок в лесу. Ту птицу съела куница. Стена из желтого камня удалялась, сейчас кирпичи стали очень маленькими и были так похожи на песок, что где-то там, на юге, казалось, залезал почти под кожу. Везде так много жёлтого… И тишина.
Тишина что заполнила его с того момента, как Её не стало. Теперь же он умрёт, умрёт и никогда не найдёт покоя вновь. Ведь никто не сожжёт его тело, никто не развеет прах по ветру, а это значит, что он никогда не встретится ни с Матушкой, ни с предками. А потому он останется в этом мире и будет ненавидеть его за то, что тот отнял у него Луну и Солнце. Хун-эр крепко зажмурил глаза. Он действительно был сыном своей Матери, и упрямости ему было не занимать.
Но в последний момент мальчик решил, что попрощается с Небом и Солнцем что Она так любила.
— Мама, а что случится, если вся любовь в мире исчезнет? - Хун-эр прижался к плечу своей матери, едва сдерживая плач. Мальчику приснился кошмар.
— О, тогда Солнце померкнет и мир окунётся в вечную тишину, а Луна в печали уйдет с небосвода и все цвета на земле исчезнут. Люди перестанут радоваться и танцевать, и твоей семье будет не на чем заработать, - голос его Матери был серьёзен и наполнен грустью, но на последних словах она лукаво улыбнулась, чтобы приподнять сыну настроение.
Она всегда так делала. Язвила и шутила, чётко попадая в цель, даже когда это казалось неуместным. Матушка могла всё извернуть в свою пользу.
Хун-эр всхлипнул и прошептал:
— Значит, вот, что произойдёт, если Мама уйдёт?
— Моя звёздочка, этого никогда не произойдёт, ведь любовь нельзя убить ничем и никем. И если однажды в твоей жизни ни станет ни Солнца, ни Луны, а все звёзды одна за другой упадут с небосвода, знай, несмотря ни на что настанет новый день, и мир приготовит тебе подарок. И тогда ты поймёшь, что любовь не умирает никогда. Она подобна птице фениксу, что становится пеплом лишь для того, чтобы умыться в нём и, приняв новое облачение, ещё краше войти в этот мир. Тогда в твоей жизни появится Звезда, и эта Звезда будет намного больше и ярче, чем само Солнце.
Тогда он не понял Её слов. Тогда он думал, что Матушка говорит о том, что Она никогда не умрёт. Он не понял, что Она говорила о Себе и о нем. И тогда он бы не понял и не поверил, что Она говорила чистую правду.
Ведь в ту самую секунду, когда его мир окунулся в тишину, а все цвета перестали иметь значение, когда все звёзды упали с небосвода, и он упал вместе с ними… Одна из них не дала ему упасть. И, открыв глаза, Хун-эр увидел ту самую Звезду, о которой говорила его Мама. Звезду, что в его жизни затмила само Ссолнце и Луну.
Открыв глаза, Хун-эр увидел Его, Принца, что угодил Богам. Божество в Короне из Цветов, что по своей доброте пошло против воли Богов затем, чтобы поймать Дитя, родившееся, как и он, под роковой звездой.
—Не бойся-
Вот первые слова, что произнес его Принц с нежной улыбкой. И Хун-эр больше не боялся, он больше ничего не боялся. Ведь он знал, его Мама в ту ночь говорила правду.
Любовь не может убить никто и ничто в мире.
И если и Солнце, и Луна исчезли с небосвода, то знай, это лишь потому что мир приготовил для тебя встречу со Звездой, перед которой даже Солнце будет посрамлено.