Около месяца назад знакомый знакомого главаря кайзеровской шайки воробьев-стукачей шепнул ему на ухо что-то вроде: «Перемещение большой партии добра из Экстрема в комплекс!». Вероятность того, что он проживет долгую и счастливую жизнь резко сократилась вдвое, где-то как раз в тот день, когда он задумался над этим ограблением. Была даже небольшая или чуть выше среднего, возможность, что это дело безвозвратно опрокинул его жизнь на самое дно. Откуда начал, туда и пришел, кто бы мог подумать? Его эго так сильно погрязло в амбициях, что он не заметил, как по уши увяз в дерьме.
Хотелось бы вернуться на несколько недель назад в тот самый день и врезать Эрнесту после его: «Зайдем и выйдем, что может пойти не так?», а после взять и заехать по-своему собственному довольному лицу чем-нибудь тяжёлым. Первым он займется, как только прибудет к старому особняку, а вот второе он уже ощутил в полной мере. Все тело болело. Оно и неудивительно, вряд ли можно чувствовать себя лучше после избиения и падения с крыши.
Черная матовая карета одиноко стояла у обочины на пересечении двух широких улиц. Ее элегантные изгибы, тонированные окна, вырезки на дверцах в виде замысловатых геометрических фигур и блеклое синее сияние калляина в основании дна помогли слиться с окружением. Прай-Беллум сорил роскошью, стариной и вычурной необычностью, и это касалось не только архитектуры или манеры поведения местных жителей. По сравнению со всем остальным Сплитрегумом, этот район выглядел не то чтобы более нетронутым, а скорее так, будто только сошел с витрины магазина (если бы существовал магазин, в котором продают небольшие города).
В том же Кайзере или Инкветаре, завидев подобную карету, люди удивленно оглядывались бы, здесь же на таких ездили все, кому не лень. Для некоторых она и вовсе показалась бы простоватой. Даже если бы дворец послал десятки солдат в погоню, они не успели бы поймать его прежде, чем ему удастся достигнуть границы и затеряться в Волансе. Сотни таких же карет в это самое время рассекают эти чистые улицы из самого старого белого камня.
Роутег резво запрыгнул в открытую дверь. Оставалось уповать на удачу и на собственные навыки выживания. Хоть что-то сегодня должно пойти по плану. Может быть, ему удастся приехать к особняку вовремя.
Водитель приветственно кивнул, ничего не сказав о потрепанном виде, опоздании и крови, капающей на белые сидения. Как только дверца хлопнула с тихим щелчком, он ударил рычаг в пол. Карета тронулась. Тихий свистящий звук, исходящий при движении, не шел ни в какое сравнение со звуками, которые издавали родные кареты Инкветара. Камни, которые устанавливали дома, были, вероятно, старше самой императрицы и при малейшей нагрузке звучали, как протяжный неприятный скрежет. Каждый раз думалось: «Еще одна кочка и мы рухнем». Часто такое и правда случалось.
Чем дольше используется камень, тем нестабильнее он будет во время использования. В этом произведении искусства и механики звук почти отсутствовал. Лишь едва слышимый свист, напоминающий закипание чайника. Откуда и за какие деньги его скупщику не досталась бы карета на таком качественном калляине, тишина была как никогда кстати, всё остальное совершенно не волновало. Пусть хоть прежнего владельца кареты расчленили. Ему все равно.
В последний год масштабный калляиный кризис уже не казался таким уж далеким. Хорошего материала на рынке было все меньше и меньше, а ценник летел ввысь самым резвым стрижом. Нехватка энергии сильно сказывалась на зажитой столице, а как дела обстояли в дальних точках, можно было только гадать. Господа из Экстрема, кажется, совсем не были обеспокоены тем, что совсем скоро большую часть страны откинет в каменный век. Возможно им станет более неуютно, когда в их спальнях погаснет свет.
Роутег откинулся на мягкую, бархатистую спинку кресла, положив руку на пострадавший бок. На ближайшие сорок минут, пока они окольными путями не покинут опасный район, можно было расслабиться, но потом придется снова побегать. Нажатие не вызвало нестерпимой боли, лишь довольно сильный дискомфорт. Возможно, парочку трещин в рёбрах он все-таки заработал своим прыжком веры. Ему пришлось плотно закутаться в плащ, на всякий случай создав мягкую прослойку между собой и остальным миром. Затем он вдруг вспомнил о пробитой лезвием ноге, с которой до сих пор стекала кровь, теперь уже заливая пол кабины. Роутег потянул к ней руки и вдруг обнаружил, что и руки были в крови. Длинные порезы на ладони выглядели хуже всего. Даже сломанный нос в отражении темного зеркала не казался таким уж и сломанным. Уродливых шрамов на руках точно не избежать, но он не расстроился. На самом деле на душе было даже немного радостно, ведь он не отсек себе обе руки лезвиями Никса. Было бы довольно проблематично жить без рук.
Роутег достал из внутреннего кармана длинный платок, разорвал его на две части и поочередно туго перевязал раны.
Колье. Вспомнив о причине всех его бед, Роутег аккуратно коснулся шеи, будто боялся, что оно внезапно подорвется. Провел по гладкой поверхности от ключицы назад в поисках шва и, не обнаружив его, устало зажмурил глаза. Это было очень плохо, но думать сейчас о возможной бомбе замедленного действия у себя на шее было не самой лучшей идеей. Воспоминания о тисках внутри его головы, о том, как отчаянно он гонял воздух по лёгким, заставили часто заморгать. Как будто это действие могло отогнать нарастающую панику. Сердце забилось быстрее, он сделал глубокий вдох и выдох, чтобы убедиться, что он все еще может дышать. Нужно было отвлечься. Что угодно, что способно заставить его не думать о холодном серебре на горле.
Роутег подал голос, чуть запинаясь:
— Сколько тебе пообещал Алекс?
Водитель был ничем не примечательным мужчиной средних лет. Приятные черты лица, коренной сплитрегумовец, не иначе. Темные уставшие глаза, спутанные коротко остриженные волосы. Морщины и бледность не по возрасту. Стресс и тяжёлая работа плохо сказываются на людях. Роутег дал бы ему не больше сорока пяти, но выглядел он на все семьдесят. Доживи он до среднего возраста1, вероятно будет выглядеть старше своего отца.
— Двести тысяч, господин, — короткий ответ, не совсем то, на что рассчитываешь от человека, работающего на Алекса. Обычно все его прихвостни были в той или иной степени схожи с ним, будь то язык без костей или лживая дружелюбность.
— Не совсем справедливо, учитывая какую сумму ты сейчас перевозишь. Разве не выгоднее сдать меня и получить гораздо больше?
Водитель промолчал, тогда Роутег предпринял ещё одну попытку провокации:
— Сумма за мою голову может быть в десять раз выше того, что тебе обещает этот безмозглый пьяница. Ты попусту теряешь деньги. К тому же сильно рискуешь жизнью, — Роутег сделал паузу, затем продолжил чуть тише. — Знаешь, ли ты какого преступника везёшь?
Разглагольствуя в своей голове, внешне он оставался совершенно невозмутимым. Скорее даже был немного навеселе, будто перспектива того, что его предадут, была забавна. Мужчина ответил без особой интонации:
— Разве я могу быть настолько самоуверенным, чтобы причинить вред такому человеку, как господин Солес?
Карета плавно повернула к мосту. За окном замелькали белые паруса, просевших под грузом лодок, и темные фигуры рабочих. Роутег грубо рассмеялся, наблюдая за ними в окно, при этом игнорируя, как его разрывает на части от боли, а перед глазами плывет:
— Это хороший ответ, мне он нравится, но ты бы не смог, даже если бы захотел, — тяжело пропустить с какой уверенностью это было сказано, хоть и прозвучало со смехом. Факт того, что этот мужчина знал его имя, означал что его везёт не просто случайный человек. Было бы приятно осознавать, что Алекс немного, но все же заботится о нем. Празднику позитивных эмоций мешало только знание того, что Алекс по своей сути двуличная, ушлая куница. Считать его другом все равно, что подставить шею под клыки.
Они остановилась на границе двух районов. За следующим переулком через мост начинался Воланс, район торгашей, стекающихся под эти старинные стены, как муравьи на сладкое. Роутег не стал задерживаться, натянул грязную маску повыше на нос и потянулся к ручке двери. Прежде, чем открыть ее, ловким движением стрельнул в водителя кольцом, которое предварительно вытащил из сумки:
— Хорошей дороги, приятно было поболтать. Кстати, это кольцо стоит в два раза больше твоей выручки, развлекайся.
Водитель поймал кольцо в воздухе. Его лицо вытянулось, он удивленно ахнул, увидев камень. Роутег усмехнулся:
— Это не оплата, не забудь взять деньги за работу со своего хозяина. Алекс любит забывать о долгах, — хлопнув дверью, он поспешил скрыться за ближайшим поворотом.
Узкие улочки между домами в Волансе всегда были верными союзниками для скрывающихся. Криминальная часть империи хоть и предпочитала работать в Инкветаре, самом дальнем углу столицы, но все же часто выбирала Воланс для различных мелких дел. Район к северу от реки, прославленный как «дом торгашей», был очень привлекательным среди темных личностей. Хотя сам Роутег не очень жаловал эту часть города, он имел представление о причине ее популярности. Многоэтажные нагруженные дома, большая плотность населения и довольно высокий процент чужаков позволяли как мелким воришкам, так и опытным ворам чувствовать себя в своей тарелке. Когда-то он и сам был мальчишкой, который дурил на этих улицах. Большое количество рынков и торговых кластеров не давало заскучать. Можно было каждый день менять место «кормёжки» и при этом не вылезать за пределы района месяцами.
Воланс почти ничем не отличался от двух соседних районов. Бедность и криминал в столице шли рука об руку, как неразлучные братья близнецы, разваливающие столицу до самого основания. Когда-то, коснувшись Инкветара, болезнь разрухи поразила трудолюбивый Кайзер, а затем коснулась и перспективного Воланса, но задела его лишь на треть, чтобы оставить нежному Прай-Беллуму иллюзию защищенности. Пожалуй, отсюда вытекала и бесконечная популярность среди мелкой и средней шпаны. Контингент. Люди сновали здесь туда-сюда, лица менялись так быстро, что местные перестали их запоминать. Чужаку легче было совершить преступление и остаться незамеченным, затерявшись в безымянной толпе.
Всего пару лет назад Воланс был почти также престижен, как его роскошный сосед. Что уж говорить, несколько десятков лет назад вся столица процветала. Сейчас же драгоценный Сплитрегум, как свеча, без воздуха медленно затухал.
Пропасть между районами была очень велика, чтобы можно было говорить об одном уровне жизни. Состоятельная прослойка сплитрегумовцев стала так мала, что все они в конце концов разместились в Прай-Беллуме, покинув бесперспективные места.
Однако в любом рае есть недостатки. Это прекрасное для воришек место было также в какой-то степени и проверкой на наличие позвоночника. Одно дело промышлять в соседних городах, где влияние короны ограничивается патрульными башнями и резиденциями, а другое — воровать из под носа императорской короны. Столица была домом только для самых одаренных воров.
Что касалось позвоночника, у Роутега Солеса их было два. Первый он получил при рождении, как это случается со всеми относительно здоровыми людьми. Второй же ему пришлось вырастить на этих самых улицах, когда в Инкветаре ему стало слишком тесно. Было довольно весело попадать под аресты и находиться между несколькими разъяренными бандами, которые были не готовы делиться с ним своими угодьями.
С точки зрения экономики в Волансе находился главный узел торговых гильдий и самостоятельные торгаши часто глотки грызли за самые проходимые точки. В последние годы торговые отношения с соседними странами были в лучшем случае удовлетворительными, поэтому по большей части империя полагалась на Инсидкор, который был основным источником морского и лесного продовольствия. Сплитрегум, владеющий бесконечными полями и полуголыми хребтами, не мог похвастаться доступом к богатствам леса и выходу к морю. Для сов это было чем-то стоящем на одном уровне с калляиными шахтами. Но не сильно они в нем и нуждались. Сплитрегум расставил свои владения в слиянии трех потоков реки Сепары, тем самым заняв одну из самых выгодных территорий. Даже несмотря на недружественность всех окружающих соседей, если очень хорошо постараться, можно было найти на этих улицах и экзотические безделушки. Просто нужно было знать, где искать, а также иметь приличное количество троексов в кармане.
По непопулярному мнению, иностранные торговые кластеры было бы выгоднее расставить в Прай-Беллуме. Пересеки мост и получи клиентов с толстыми кошельками. Так почему же Воланс стал торговой точкой? Причина до смешного абсурдна. Весь успех аристократии заключался в одной простой истине: нахождение под чутким крылом короны. Они были как голодные птенцы, которых старались держать всегда сытыми, иначе те своими большими ртами поглотили бы собственную мать. Императрице легче поддерживать меньшее количество птенцов, поэтому она ограничила свое гнездо как можно большим количеством способов, в том числе запретив иностранную торговлю и вообще любую торговлю, не прошедшую строгую проверку. На защиту гнезда она выставила демона в лице распутного Ангела, а на стражу себя самой — стальную птицу, Никса. Проще говоря, выставила защиту вокруг защиты, а остальной мир оставила за мостом на попечение верных подданных. Наблюдая из тени далекого Инкветара за тем, как текут в мире дела, Роутег все чаще сомневался, что Ангел Скандиака кем-то контролируется, а вот его младший брат, будь он неладен, был ручной когтистой птичкой на чрезвычайно толстом поводке. Впрочем, встретив последнего, он был бы рад больше никогда не иметь дел с обоими представителями рода Скандиак.
О Скандиаках я мог бы размышлять еще дольше, чем о торговой обстановке Нексума, но зачем?
Бесшумно, чтобы не вызывать подозрений, Роутег вилял среди узких торговых улочек, маневрируя между палатками и хлипкими построенными на скорую руку ларьками.
Люди, с которыми он намеренно встречался взглядом, не могли знать, откуда он пришел или куда направлялся. Как и не могли знать, что в ближайшие сутки его лицо будет красоваться на каждом столбе и в каждой лавке, а на досках объявлений рядом с его фотографией будет выведена кругленькая сумма за предоставленную информацию. Они будут судорожно вспоминать, где видели красноволосого преступника в последний раз. Серые латы будут опрашивать каждого в округе, но вскоре обнаружат, что все, кто имел с ним контакт, находились в разных частях района. Оставшись с одним большим жирным ничего, им придется оставить его в покое, смирившись со своим унизительным положением.
В этом и состоял план. Роутег появлялся то тут, то там, петляя, запутывая и заговаривая зубы. Словно паук ткал паутину лжи по всему Волансу, перемещался быстро, чтобы успеть запятнать своим лицом как можно большую часть района. Он завязал драку у лавки с фруктами. Громко ругался с продавцом за испорченное имущество, делая вид, что спешит. Затем накричал на случайного прохожего, обвиняя, провоцируя, привлекая как можно больше неодобрительных взглядов. Взглядов, которые запомнят его серые глаза, яркие волосы, темную одежду, кровь на лице и проклятое, проклятое, трижды проклятое колье. Заходил в разные лавки, смотрел на вещи, держал их в руках, разбивал, разговаривал с местными о погоде, политике, быте, улыбался им, производил яркое впечатление, а затем… исчезал без следа. Схема времязатратная, зато надежная и проверенная временем. Тем не менее его уверенность и спокойствие бились в истерике, пожирая друг друга и содрогаясь каждый раз, когда над головой слышалось хлопанье крыльев или где-то поблизости противно скрежетал металл.
Сам для себя он отметил, что сегодняшний день довольно близко подвел его к краю, хотя не исключено, что встреча с бандой сделает свое дело и он спрыгнет. В первую очередь стоило подумать о розыске. Когда простые серые латы не смогут его найти, ублюдки в серебре пошлют за ним птиц повыше. Тогда даже с его связями ему придется нелегко. Хэи посоветовала бы залечь на дно, возможно, на некоторое время уехать из столицы. Банда в любом случае будет в бешенстве, не играет роли, сколько я им расскажу и когда.
Роутег никогда не покидал город даже в моменты, когда стоило бы. Помимо всего прочего, что было присуще ему как Королю Воров — гордость. Король, покинувший свое королевство, разве может считаться королем? Пусть его титул был по большей части шуточным, но он считал Сплитрегум своими владениями и если его собственный дом бросит ему вызов, то так уж и быть он примет его, будет отбиваться и в конечном счёте все равно останется наверху. Ему некуда было идти, в любой точке владений сов он будет оставаться в опасности, куда бы ни подался, а любая точка на территории фениксов непременно поставит его на колени.
Возможно, Роутег Солес был не таким неуязвимым, как думал раньше.
Розыск и охота на самом деле не были самой большой проблемой. Большее беспокойство вызывало участие главнокомандующего шести крыльев. Попадись он любому другому, ему было бы плевать, но легенда… Это было другое дело. Попасться Никсу, означало попасть под взор императрицы, а та с радостью испепелит его, сделав козлом отпущения. Идеальная кандидатура, на которую можно скинуть всех собак в назревающий шторм. Миллионы вариантов, как Никс может повести себя с информацией, которой сейчас владеет, тысячи исходов, большая часть из которых закончится для него неутешительно. Стоит ли надеяться на милость, первым вгрызаться в глотку или оставить все на волю судьбы? Дилемма, достойная какого-нибудь романа, если бы Роутег возомнил себя главным героем. Главный недостаток в идеальном образе Короля Воров из Инкветара — его секреты, которые раздирают его по швам и рвутся на свободу. С каждым сбежавшим секретом ему все сложнее удержать при себе все остальные. В конце концов, он не должен был удивляться, что наступил день, когда его тайны попали в руки к тому, кто мог его уничтожить. И всему виной была случайность, простое украшение с разрушительной силой.
Он вдруг остановился, протянул руку к горлу, нащупывая холодный металл. Гнев распространялся по телу, оседал напряжением в ногах и руках. Серебро слабо вибрировало, будто насмехаясь над чередой его бегущих мыслей, полных… Слово «страх» первое пришло на ум, но Король ничего не боялся. Роутегу было неудобно, он был взволнован, его мутило от напряжения, бывало даже сердце выпрыгивало из груди, но он никогда не испытывал страх. Признаться себе в слабости – все равно, что умереть. Поэтому, запихнув тревогу как можно глубже, Король переключился на другое чувство, разрывающее его на части больше, чем страх — гнев.
От колье в этом украшении было только название. Тонкая металлическая пластина, узкая сзади и увеличивающаяся в ширине, вплоть до лицевой стороны. Самая широкая часть была заострена и вытянута вниз. Украшал пластину всего один камень — большой сиренево-пурпурный аметист, не имеющий граней. Магические артефакты в современных реалиях были на вес золота. Шанс того, что в шестом тысячелетии ты встретишь что-то настолько сильное по магическим свойствам, что способно свести с ума или, того хуже, длительно воздействовать, был один к миллиону. Один к двум миллионам, что артефакт будет иметь частицу разума и смеяться над ним. Один к трем миллионам, что он доведет его до смерти.
Пока у него не мелькнула мысль сделать что-нибудь, о чем он пожалеет позже, он снова двинулся с места, игнорируя неприятные покалывания в шее. Дом, в котором несколько дней назад обосновалась банда, являлся заброшенным особняком близ реки на границе между Волансом и Кайзером. Его местоположение было отличным вариантом для тех, кто желает уединения, но в то же время хочет иметь возможность при первых же признаках опасности скрыться при помощи реки. Лет десять назад этот пятиэтажный гигант вполне мог посоревноваться в напыщенности с каким-нибудь домишкой аристократа, но сейчас от величественности и воздушной красоты осталась лишь едва заметная тень. Смотря на его заросшие плющом стены, заброшенные клумбы и выбивающиеся из крыши ростки деревьев, казалось, что дом выглядит даже привлекательнее, чем если бы он был в своем старом облачении. Близость с природой придавала ему нечто граничащее с умиротворенностью, которой так не хватало каменным изваяниям современных построек.
Роутег проскользнул мимо парадной двери и направился прямиком к окну, которое, по его предположению, должно было быть со стороны южной комнаты. Аккуратно обогнув острые осколки стекла, он подпрыгнул и бесшумно проник внутрь. На нижнем этаже стояла тишина. Если рядом с комнатой кто-то и был, ему удалось превосходно скрывать свое присутствие.
Когда он ступил на трухлявые ступени старой лестницы, до его ушей начали доноситься неразборчивые голоса сверху. Кто-то разговаривал, причем не заботясь о том, что может быть услышанным. Роутег закатил глаза, но заметно расслабился, услышав знакомые тона. Кинув взгляд в сторону коридора, ведущего к парадному входу, он разочарованно покачал головой, затем, словно кошка, взлетел по старой скрипучей лестнице.
Дверь в комнату, из которой доносились голоса, была приоткрыта.
— Я просто говорю, что, возможно, его уже взяли. Сидит, наверное, в самой темной темнице и плачет от безысходности. Может уже признаем это и пойдем домой? — голос принадлежал Двейну Айту, его личному стрелку. У них были довольно напряженные отношения в силу разных обстоятельств, но все же он стоил того, чтобы держать при себе. Двейну было всего девятнадцать, но в этом возрасте он уже был подобен золотому слитку. Бесценное живое оружие, которым владел Король. Своего рода катаклис, если так можно выразиться.
— Скорее всего по дороге его что-то задержало. Ты же знаешь, какой он щепетильный, наверняка, занимается следами, — Эрнест Либер, его лучший друг, его брат, человек, который удерживает его от убийств и снабжает лучшими сигаретами. Вот в ком он никогда не сомневался. Даже сейчас Эрнест прикрывал его.
— А если… — неуверенный и противный голос тупицы Двейна.
— Никаких если. Расслабься, он появится с минуты на минуту. У меня чуйка на него.
Небольшая пауза.
— Это ты так пытаешься намекнуть, что от него несет жжеными бумажками за километр?
Повисла тишина. Роутег напрягся, всматриваясь в щель, чтобы разглядеть выражение лица Эрнеста.
— На самом деле…
— Так и знал.
— Нет, я имел в виду…
— Уже неважно, я все понял. Если Шин согласится, мнение будет единогласным.
Роутег распахнул дверь, прерывая разговор. Эрнест, стоящий лицом к двери, заметил его первым. Он улыбнулся ему кривой улыбкой, затем кинул на Двейна взгляд, в котором читалось: «я же говорил». Двейн обернулся и, пренебрежительно цокнув языком, насупился, но заметно расслабился при виде него. Роутег прошёл мимо них к столу, на ходу похлопав Двейна по плечу, и сухо сказал:
— Ты уволен.
Тот пробубнил, закатив глаза:
— Да-да, всё, что будет угодно его величеству королю жженых бумажек.
Роутег проигнорировал его, повернувшись к Эрнесту:
— Ящерица у тебя?
Эрнест похлопал по плащу, проверяя все ли на месте. Его рот медленно растянулся в широкой улыбке.
— За кого ты меня принимаешь, мой король? Это как потерять обручальное кольцо. Разве я могу…
Услышав последнее, Двейн пнул Эрнеста в голень. Внезапная боль заставила его захлопнуть рот. Захромав к столу в центре комнаты, он разочарованно кинул:
— Какой же ты злой, я ведь ничего тебе не сделал!
Двейн громко усмехнулся:
— Расскажу Хэи, что ты изменяешь ей, — перевел взгляд на Роутега, тут же растеряв все веселье. — Что ты уставился на меня? — его тон сквозил открытой угрозой.
Роутег пожал плечами, упал на кривой стул, затем указал на свое лицо:
— Твоя бесконечно недовольная рожа раздражает меня.
Двейн раздраженно бросил:
— Сам опоздал, пришел со сломанным носом, с лицом, будто тебе толпа девчонок отказала, а я еще и виноват! Кстати, судя по всему эти же девчонки тебя и избили.
— С чего ты взял, что я опоздал? Может это вы приперлись слишком рано?
— Ты такой смешной, — Двейн прошипел, — просто до коликов.
— Рад, что вызываю в твоем теле настолько бурные ощущения. Это льстит, но прошу, — Роутег злорадно улыбнулся, — держи их при себе, ведь люди могут не так понять.
— Думаешь, ты самый умный и дохера крутой?
С нарочито задумчивым видом Роутег пожал плечами, ничего не отвечая, ведь знал, что тем самым еще сильнее взбесит его. Да, реакция была ожидаема: Двейн так покраснел, что, казалось, начал закипать. Он было двинулся вперёд, но был вдруг остановлен долгим страдальческим стоном Эрнеста. Тот сидел на втором таком же кривом стуле, как у Роутега, и ковырялся в пачке с сигаретами.
— Так, ну все, довольно, мы и так тут в три раза дольше положенного, — Эрнест умоляюще посмотрел на Роутега, будто это он был зачинщиком ссоры. — Лично я хочу домой. Обсудим нашего стрелочника завтра?
— Сколько раз просить тебя не называть меня стрелочником? Я не использую стрелы!
Ему самому хотелось домой. Он был чересчур раздражен, а один взгляд на такое же недовольное лицо Двейна делало с его головой что-то невероятное. Повинуясь, Роутег резко стянул с плеча кожаный мешок, бесцеремонно кинул его на стол и перестал двигаться.
Выждав мгновение, он придал себе напыщенный вид и поприветствовал:
— Дорогие друзья, партнёры и задиры, — он выразительно посмотрел на Двейна, — несмотря на сомнения некоторых членов нашего закрытого общества…
Двейн перебил:
— Думали, ты помер, — звучало почти с надеждой, затем добавил:
— И я тебе не партнёр.
— Да, потому что ты уволен, – согласился Роутег.
— Кстати, говоря о членах, — вставил свое Эрнест, прерывая возможное начало новой перепалки, — где Шин? Он должен был тебя встретить на входе.
Роутег тяжело вздохнул, зажмурившись, будто у него разболелась голова. Он посмотрел на Эрнеста и попросил:
— Сходи за ним.
Когда тот вышел из комнаты, Роутег щелкнул пальцами в сторону Двейна:
— Перестань меня бесить.
Двейн зло улыбнулся и подорвался со своего места. Наблюдая за его приближением, Роутег напрягся в предвкушении нападения, совсем позабыв, в каком состоянии находился последние несколько часов. Но вместо того, чтобы напасть, Двейн потянулся к мешку и начал его развязывать. Заметив напряжение Роутега, он фыркнул:
— Тебя уже и так отделали вместо меня, расслабься.
Его улыбка стала самодовольной, когда ответом было молчание. Но она тут же сползла с лица, когда Роутег медленно наклонился через стол, приблизился к его лицу и прошептал:
— Я сломаю тебя, если ты не заткнешь сегодня рот.
Его слова были полны яда, от которого любой бы опешил, но Двейн лишь вопросительно склонил голову. Его сережки в виде молний слабо сверкнули, ловя случайные лучи света, проходящие через грязное оконное стекло. Сказанные слова и тон определенно его удивили. Их грубые перепалки редко переходили в серьезные ссоры, а если и переходили, то кто-то из них сразу давал заднюю. Увидев выражение лица Роутега, Двейн дёрнул уголком рта и отвел взгляд. Зная его, он не забудет этот выпад и обязательно ответит.
Ни для кого не секрет, что стрелок и Король ругались. Шуточные поддевания часто переходили в оскорбления, а те, бывало, перетекали в драки. Впрочем ни один из них не был серьёзен в своей ненависти. Их склоки были скорее следствием их очень схожей между собой хрупкой гордости.
Дверь открылась, когда Двейн начал медленно выкладывать содержимое из мешка. Эрнест вернулся, пропуская вперёд рыжего мальчика с низко опущенными лисьими ушками. Он выглядел одновременно виноватым и перевозбужденным.
— Босс, я пропустил тебя, — он извинился. — Возможно, я отвлёкся. Совсем чуть-чуть, клянусь.
Роутег сухо прокомментировал:
— Я вошёл через окно в зале.
— Тебя не было слышно! — Шин удивился.
— На то был и расчет.
Королю нравился этот ребёнок по разным причинам. Пятнадцатилетний Шин Виктима стал сиротой совсем рано и только около года назад попал под крыло банды. Он был довольно смышленым, хотя иногда, по непонятной причине, в самый ответственный момент творил невесть что. Этот недостаток беспокоил, но мальчик компенсировал его своей невообразимой преданностью, которой иногда Роутег удивлялся не меньше, чем всему остальному. К тому же он был довольно забавным, и отказываться от него было жаль.
Эрнест с любопытством окинул обоих гордецов взглядом, но не стал ничего говорить. Вероятно, он уже мог догадаться, что, пока его не было, они успели сцепиться снова. Шин завалился на гору старых вонючих тряпок, которые по форме напоминали большое кресло и в ожидании навострил уши, готовый проглотить все, что скажет его босс. Эрнест вернулся на свое место. Двейн же продолжал раскладывать содержимое мешка с пустым выражением лица. Казалось, он над чем-то раздумывал.
Роутегу следовало начать рассказ, но внезапно во рту пересохло. Он закусил внутреннюю сторону щеки и, оттягивая момент, начал издалека:
— Так вот, как я говорил ранее, несмотря на все наши сомнения, несмотря на все опасения, которые высказывала Хэи… Операция закончилась полным провалом.
Эрнест, очевидно, ожидавший другой концовки предложения, вдруг перестал крутить в руках пачку, за которую только что вновь взялся. Двейн никак не отреагировал, тем самым снова раздражая его. Его руки в черных перчатках без пальцев тихо опустошали мешок.
— В смысле? — Шин нахмурился, копируя горбатую позу Эрнеста.
— В смысле, что нам пиздец, — коротко и ясно пояснил Роутег. — Беспросветный и неоспоримый.
На мгновение повисла тишина.
Тогда послышался щелчок зажигалки: Эрнест закурил. Двейн задумчиво провел пальцами по бокалу с изображением двух воинов. Он с улыбкой промурлыкал:
— Что же ты натворил?
В ответ на обвинение первым побуждением было защититься, но вместо этого Роутег посмотрел на Эрнеста, который в свою очередь неотрывно рассматривал его шею, а точнее колье. Интуитивно рука метнулась к шее, слегка оттягивая металл от кожи. Он вздохнул:
— Мы прогорели. Мрак. Вероятно, в скором времени за мной объявит облаву белая гвардия, — подумав, он добавил: — если уже не объявила.
Сейчас уже Двейн сверлил его взглядом, мечась между колье и выражением лица. Роутег бесстрастно смотрел в ответ, параллельно отвечая на незаданные вопросы:
— Нет, вы не сделали что-то не так, отвлекающий маневр был идеальным. Да, во всем по большей части моя вина. Скорее всего нам придется заглохнуть прежде, чем я придумаю, как поступить дальше. Не думаю, что…
Вдруг его перебили:
— Кто напугал тебя?
Темные глаза Двейна в свете окна казались изумрудными. Его лицо не выражало эмоций, но даже так чувствовался исходящий от него холод.
Роутег улыбнулся:
— Я ничего не боюсь, если ты забыл, — он повернулся к Эрнесту в поисках поддержки. — Разве я чего-нибудь боюсь?
Двейн встал позади него и положил руки на спинку стула:
— Я не спросил что, я спросил кто. Ты сказал про белую гвардию? Кто это был? Генерал? Серый или белый? Мне кажется белый довольно опасный тип. Весь такой из себя…ну ты понимаешь.
Роутег не понимал, поэтому раздраженно встал и решил опереться здоровым боком на стену позади Эрнеста.
— С чего ты взял, что я боюсь? Оставь это, ради богов.
Когда он обходил Двейна, тот вопросительно посмотрел на него снизу вверх. Их разница в росте казалась особенно заметной, когда они стояли так близко друг к другу. Двейн едва доходил ему до подбородка. Он отмахнулся от его вопроса, вместо этого напирая:
— Мне просто интересно узнать, кто, наконец, заставил тебя дрожать? Генерал Гадель Вин единственный, кто приходит мне в голову, если брать белую гвардию. Это ведь он тебя задержал и отделал? Ставлю круглую сумму на это, он отлично ведет бой. Однажды довелось увидеть о-о-о-о-о…
— Гадель мне не ровня, — самоуверенно оборвал Роутег.
— Ты смешной, как всегда. Тогда кто тебе ровня? Сама императрица села тебе на лопатки? Сказка для птенцов. Может верховный маг Йусйуран 9602? Брехня.
— Все не то. Это был твой ночной кошмар, — Роутег слабо пошутил. Однажды Двейну действительно снился Никс. Воспоминание об этом его сне пришлось как раз кстати.
И тут Двейн наконец взорвался, заставляя Шина рядом с ним подскочить от неожиданности:
— Почему хотя бы раз в своей жалкой жизни ты не можешь сказать нормально!? Почему…
Он замолчал и переменился в лице, будто какой-то пазл вдруг собрался у него в голове. Двейн посмотрел на Эрнеста, чтобы удостовериться, что это не очередная шуточка. Тот был почти в трауре, он облокотился на спинку, зажигая вторую сигарету и выдыхая дым с закрытыми глазами. Тогда он с надеждой посмотрел на Роутега:
— Скажи, что пошутил, и тогда я буду называть тебя боссом целый месяц.
Роутег лишь шмыгнул больным носом, чувствуя, как засохшая кровь внутри неприятно щекочет стенки. Эрнест запрокинул голову и выдохнул в него дым. В его выражении лица читалась крайняя степень обречённости. Он спросил:
— Как ты умудрился на него напороться?
— Если ты помнишь, именно с этого я и начал.
— Да, но черт возьми как и почему?! — Эрнест закрыл лицо рукой, давясь и кашляя. — Почему это всегда мы.
Двейн поправил:
— Почему это всегда Роутег.
Шин захихикал, но, поймав взгляд босса, тут же поджал уши.
— На самом деле это уже не важно. Я перешёл дорогу серебряному принцу и теперь, в лучшем случае, он просто нажалуется всем подряд, а в худшем — начнет собственную охоту. Учитывая все обстоятельства… Вам опасно находиться со мной рядом, но по отдельности нам всем точно конец. Нужно придумать план.
Эрнест покачал головой и затушил третью сигарету о стол:
— Надо сказать Хэи, она найдет лучший вариант.
Роутег возразил:
— Нужно обойтись без втягивания повстанцев. Не хватало ещё, чтобы на меня повесили измену.
Нога Эрнеста нервно задергалась. Роутег вдруг вспомнил кое-что:
— Кстати, говоря о причинах. Думаю, Шину есть, что нам рассказать.
Лис тут же сник и начал зарываться в тряпки. Двейн беспокойно мотнул головой в сторону мальчика:
— Что случилось?
Шин забубнил себе под нос, его выражение лица было жалким:
— Главнокомандующий сказал тебе? Босс, я не хотел, я правда не хотел. Он просто… — лис всхлипнул и развел руками. Внезапное разоблачение выбило из него стержень.
— Успокойся, — приказал Роутег. Он не желал его пугать ещё больше, но и не мог найти в себе сострадание. Он все ещё был взбешен, и его скверное расположение духа сказывалось на словах.
Эрнест был более нежным:
— Просто скажи, что произошло, никто не будет ругаться, — на последнем слове он выразительно посмотрел на Роутега. Когда лис начал часто моргать, сдерживая слезы, Эрнест продолжил:
— Сделай пару вдохов и выдохов, а уже потом говори. Уверен, ты не сделал ничего настолько ужасного, за что мог бы проливать слезы.
Тяжелый гнев, нарастающий весь день, начал биться о стенки, давая о себе знать. Роутег был словно ревущий зверь, обуянный огнем. Благородный главнокомандующий своей жертвой выбрал самого слабого члена их команды – ребенка. Эта мысль, казалось, накалила струны в его голове до предела. Под успокаивающими командами Эрнеста лис смог выровнять дыхание. Такие же команды были бы как раз кстати самому Роутегу.
— Он не тронул меня, на мне ни царапины, на самом деле он был… — мальчик затих, будто не хотел дальше говорить. Его глаза блестели то ли от слез, то ли от заново проживаемых воспоминаний. В моменте его страдания показались уж слишком большими.
Двейн нетерпеливо спросил:
— Страшным? Убедительным? Пытал тебя?
Он владеет гипнозом?
— Он же сказал, что его не трогали. Он угрожал? — очень спокойно, для человека который вот-вот подорвется, спросил Роутег.
— Сразил красотой?
Все недоуменно обернулись.
— Что? Я никогда не видел его, просто мне уже смешно с ситуации, — Эрнест посмотрел на реакцию Роутега. — Но раз Ро так отреагировал…
Роутег молча махнул рукой на обкуренного идиота, затем кивнул в сторону лисенка, призывая его продолжить. Жалостливо
посмотрев на него, тот просто сказал:
— Он был довольно вежлив…
Роутег нахмурился, ожидая совсем не этого. Казалось, его голова взорвалась в тот самый момент, когда Двейн оглушительно расхохотался. Эрнест неопределенно покачал головой и хлопком затушил очередную сигарету о стол. Хлопок едва не развалил дряхлый стол на части. Непрекращающийся фальшивый смех Двейна начал переходить в самую настоящую истерику, заставляя его согнуться пополам и тяжело дышать. Шин, вжавшись в кучу тряпок, выглядел просто жалко. Его сгорбленная поза, опущенные уши и пустой взгляд в пол делали его похожим на задавленного телегой котёнка, что делало его вид просто невыносимым. У Роутега начал дергаться глаз, а Двейн все никак не замолкал. Внезапно ему очень захотелось что-то сломать. Он никогда не отличался терпимостью, наоборот, его вспыльчивость часто доставляла хлопоты. Казалось, от накатывающих волн гнева колье похолодело. Сердце тут же набрало темп. Понимая, что еще чуть-чуть и он сделает нечто глупое, Роутег встал и направился к выходу из комнаты, по пути грубо хватая Шина за черную накидку и волоча его за собой. Тот вскрикнул, забарахтавшись.
Увидев, что происходит неладное, Двейн вдруг успокоился и крикнул:
— Эй, ты чего? Что ты собираешься с ним делать? Оставь его!
Не получив никакой реакции, Двейн окликнул его по имени. Самообладания хватило только на быстрое «оставайтесь здесь». Роутег хлопнул трухлявой дверью так, что отвалилась ручка. Лис тащился за ним, жалко скребя ногами по полу, бесконечно запинаясь. Отпустив его как только они спустились с лестницы, он, не оглядываясь, подошел к разбитому окну и торопливо вытащил зажигалку из кармана. Из другого он достал недокуренную сигарету, которую ещё наверху выхватил из пачки Эрнеста. Где-то позади слышались быстрые удары маленького сердца.
Щелчок, вспышка, тонкая струйка дыма рассекла воздух.
Прохладный ветер с севера неприятно бил в лицо через щель в разбитой раме. Листопад только начался, а приближение морозов уже давало о себе знать. Роутег хлюпнул носом, ощущая, как снова начинает идти кровь. Его раненую ногу раздирала боль, поэтому он старался больше опираться на здоровую, но это мало чем помогало.
— Без отвлекающих кретинов расскажи, что произошло, — он знал, что звучал резко, но ответы сейчас были важнее чувств. Редкая для меня сталь в голосе. Непривычно.
— Хочу знать каждую фразу, каждое выражение его лица, когда он с тобой разговаривал, — Роутег затянулся, его голос был безжизненным и жестоким. — Не смей ничего утаивать. Это совсем не шутки, сколько бы они не шутили. От количества выданных тобой тайн может зависеть, как быстро моя голова окажется в корзинке для голов на эшафоте. Следом за моей туда упадет голова Двейна и Эрнеста. Возможно, они найдут ещё парочку наших знакомых. Придут к Хэи. Хочешь видеть ее голову отдельно от тела? Думаю, не хочешь. Что до тебя? Возможно, что тебя помилуют, ты ещё ребенок, а может быть и не станут.
Хриплое дыхание Шина казалось очень и очень близким, хотя тот стоял довольно далеко. Неприятный булькающий звук чужих сдерживаемых рыданий скребся о его ребра, пытаясь дотянуться до сердца. Было ясно, что его тирада сильно напугала Шина.
— Он спросил, что я делаю на территории короны, с кем я пришел… Сначала я молчал, но он задавал один и тот же вопрос, снова и снова, просто разными словами, в итоге я…не знаю… — пауза. — Просто запутался? Я отмахнулся, мол, просто гуляю тут. Его конечно не провести. Он спрашивал о наших связях с «семьёй», о кайзеровских воробьях. В основном ему был интересен ты, но он также спросил о Двейне. Понятия не имею, откуда он знал, что я вообще тебя знаю. Я не мог просто молчать, поэтому решил рассказать ему о «семье». Ну как бы между прочим. Это самый безобидный вариант, они нам никто, ведь так? Даже если он однажды придет сюда, нас это никак не коснется? Возможно Алексу прилетит, но ты…
«Семья»? Плевать ему было на стадо этих полудурков. Три крупные банды Инкветара называли себя семьей. Они действительно были занозой в заднице императорской короны. Неудивительно, что в конце концов она решила начать искать способ найти на на них управу. Если корона решится, «семью» будет крайне тяжело уничтожить, но любая крыса, даже самая живучая, восприимчива к яду. Просто нужно подобрать правильную формулу. Другой вопрос — хотят ли они уничтожить именно банды или хотят подложить яд ему самому.
Роутег громко вздохнул, прикидывая, какое лицо во время допроса было у этой изнеженной птички-садистки. Наверняка раздражающее. Прошлые слова лиса о вежливости казались смешными Двейну, но точно не ему. Никс Скандиака был опасным не только из-за своих способностей и положения в их мире, он был смертоносен из-за своего острого ума и бархатного языка. Он прекрасно владел разговорными навыками, легко мог сбить с толку и внушить настроение, которое было выгодно именно ему. Несмотря на то, что раньше они никогда не встречались, он полагал, что знает чего ожидать от встречи, однако нужно было признаться себе: главнокомандующий оставил о себе глубокое впечатление. Мысль, что впервые за многие годы кто-то смог заставить его почувствовать себя взволнованным, заставляла серьезно задуматься.
Птичка, птичка птичка… Никс был опасной головоломкой, которую было интересно разобрать на части, но совершенно точно — самоубийственно.
Голос Шина стал заметно твёрже. Он прервал его размышления:
— Главная проблема выявилась позже. Большая сова уже знала, что Король Воров здесь, он так и спросил: «Где твой король?»
А вот это уже было интересно. О его прибытии Скандиака знал еще до встречи с Шином. Нервный смешок заставил задохнуться от неудачной затяжки.
— Я сказал, что не знаю. Он мне не поверил, сказал, что ничего плохого мне не грозит. Сказал: «Сдай покровителя за свободу». Понятия не имею, как я проболтался, не знаю… — голос Шина начал снова надрываться и тихо затухать. — Он… есть кое-что, что я заметил, пока беседовал с ним.
Дым становился едким, странно кружился у его лица, загораживая обзор сквозь грязную, побитую раму. Чертов дым, чертова рама. Роутег посмотрел на яркий огонек на конце сигареты. Слабый, нуждающийся…
— Его мало интересовали наши цели или наш состав, хотя Двейна он нашел интересным, — Шин звучал неуверенно. Словно раздумывал, стоит ли рассказывать эту часть. — Больше всего его интересовал ты. Кто ты такой, какой ты, какие лично у тебя цели и как ты ведёшь дела. Какие у тебя отношения с бандами, чего ты хочешь. Естественно, я на все отнекивался, но вот его последний вопрос был на сотню троексов. Твое имя…
Внезапно огонек вырвался из сигареты, взорвавшись у него перед лицом, обдавая легким теплом. Это чувствовалось как ласка и в то же время как предупреждение. Буря эмоций взорвалась у него в голове, по плечам пробежал жар. Лёгкая боль сдавила затылок. Нервно.
Роутег медленно развернулся. Увидев что-то в его выражении лица, Шин ахнул, пятясь назад. Возможно, ободок его зрачков снова начал тлеть?
— Что ты ему сказал? — Роутег был бесконечно спокоен. Он чувствовал, как спокойствие мягкими волнами распространяется по телу, твердо оседая в ногах. Даже боль притихла. Шин завертел головой так быстро, что сам начал покачиваться:
— Я не сказал, я ничего не сказал!
Роутег снова повернулся к окну. Глаза жгло. Кровь из носа начала капать на землю, тогда он бесцеремонно вытер ее рукавом плаща. Мое имя. Мое проклятое имя. Какое именно имя тебе нужно?
Шин звучал обеспокоенно, ближе, чем он рассчитывал:
— Тебе нехорошо, правда? Босс?
Роутег опустил туманный взгляд вниз. Мальчик стоял вплотную к нему. Его большие зеленые глаза покраснели, но он увидел в них не страх, как ранее, а беспокойство. О ком он беспокоится?
— Нет, я в порядке, мне просто нужна минутка, — он старался звучать расслабленно, на деле подавляя желание отпинать что-нибудь.
Лис схватился за край его плаща.
Он тихо, но уверенно зашептал:
— Прости. Я должен был умереть вместо того, чтобы выдать тебя. Я правда нечаянно выдал ему, где тебя найти, клянусь, я не нарочно. И я обещаю, что больше он ничего от меня не получил. Пытай он меня, я бы не сказал больше!
Роутег прикрыл глаза. Внезапно вся усталость мира начала скапливаться у него за затылком, пульсируя. Он задумался над рассказом своего маленького протеже, но чем больше думал, тем больше все казалось лишенным логики. В этот момент тело снова напомнило ему, что такое банальная усталость.
Шин не унимался, наоборот, его молчание все больше распаляло мальчика:
— Прогони меня, но я все равно далеко не убегу! Буду следовать за тобой и снимать врагов с хвоста! Я буду раздирать им глотки!
— Ну все, успокойся, я не собирался тебя вышвыривать, — Роутег никак не мог заставить себя открыть глаза. — Но тебе стоит научиться держать язык за зубами. Особенно рядом с такими людьми как Никс Скандиака. Ты правильно поступил, когда рассказал о «семье». Похоже, твоя голова наконец начала работать в правильном направлении.
Прощение – все, что было нужно Шину. Он воскликнул:
— Обещаю!
Роутег приоткрыл глаза, чтобы взглянуть на него. Почувствовав, как его жизнь разбивается на мелкие кусочки, он промычал:
— А я с крыши прыгал сегодня, представляешь.
Малявка тут же уловил из его интонации, что был окончательно прощен, а опасность быть застигнутым гневом Короля Воров миновала. Подобное отношение всегда раздражало, но сейчас казалось абсолютно неважным. Стоило дважды за день пережить подобие нервного срыва, чтобы обрадоваться, услышав его излюбленные слова:
— Расскажи. Хочу так же.
— Не расскажу. Будет тебе наказанием. Слишком много тебя балуют и слишком мало воспитывают, — Роутег бережно потрепал за рыжее ухо, но, увидев кислую мину, сдался. — Завтра расскажу, если доживу.
Словарь:
1 Средняя продолжительность жизни обычного человека около 200 лет.
2 Йусйуран 960 — башня звездочетов в Экстреме. Место собрания совета магов.