Первое, что удивляло чужаков на улицах Инкветара — море грязи, где дорога сложенная из разноформенных камней, износилась за то время, что ее не обслуживали. По веру и в листопад, когда начинался сезон дождей дороги превращались в болотные трясины и озера, состоящие из земли, кирпичной пыли и прочего мусора который оставался после людей. 

Кто знает, возможно в этих болотах кто-то даже умирал, случаи просто некому было регистрировать. Никакой администрации, пунктов гвардии и патрулей. Большая часть этого бедного района состояла из руин, или близких к этому состоянию кварталов. 

Некоторые развалины были изящны, как надломленные ветром цветы, а от некоторых несло старостью и бременем прошедших лет. В первых ещё можно было прочитать какую-то историю, от вторых хотелось быстрее отвести глаз. 

Часто случалось так, что дома рушились на глазах, оставляя жильцов в лучшем случае без крыши над головой, а в худшем и вовсе убивали их. Старый кирпич мог осыпаться, как песочный замок от одного лишь неудачного удара, да дуновения ветерка. Крепкие стены и крыша без прорех ценились больше чем всякое золото и за них часто шла ожесточенная битва, будь то сражение на кулаках, или аукцион. Все зависело от предпочтений людей желающих заполучить жилище. 

Инкветар очень большой район, но не такой многонаселенный, каким мог бы быть. Жилая часть составляла меньше половины от всей площади. Горожане которым не повезло родиться, или переехать на эту сторону реки, ютились по небольшим жилым зонам расположенным по всей территории. Можно было пройти несколько улиц от начала до конца и не встретить живой души, а потом наткнутся на оживленный квартал в котором жизнь бьет ключом. Такие праздные островки повелось называть точками шума. Какие-то точки были друг от друга на расстоянии нескольких сотен метров, а какие-то вели тихую отшельную жизнь в глубине каменных лесов. Чтобы добраться до них, приходилось проезжать множество пустых, местами заваленных камнями дорог. 

Что до населения, таких людей, как инкветарцы, считали грязью общества. От них отгородились всеми возможными способами и вспоминали только когда случался громкий скандал, на которой не могли найти виновника. 

Взгляд императорской короны сюда почти не доставал, патрули появлялись крайне редко и ни о какой системе правопорядка не могло идти и речи. Технически, пункт администрации с дежурной гвардией имелся, но вот внутри не найтись ни одной чистой сове которая служит на благо родины. Благородным совам по ту сторону реки нравилось считать, что они контролируют Инкветар, что все под контролем и в любой момент по приказу свыше, можно будет обезвредить опухоль, но на деле, все было немного по-другому. Инкветар контролировали банды, а банды уже давно контролировал Король Воров.

Вряд ли кто-то из них скажет это вслух, но мысль должна была однажды проскочить. У дома воров по эту сторону реки уже давным давно не было императрицы. Сириус — имя самой яркой звезды, страшное имя, которое тут упоминают жалуясь на тяжёлую жизнь, но за оскорбление которого не страшно получить по губам. Им не страшно, пока не страшно властвующим бандам, а бандам не страшно, пока не страшно Королю.

____________________

Тяжелые ботинки врезались в грязь с противным хлюпающим звуком. С каждым шлепком обуви о землю, жижа разлеталась в разные стороны. Черные капли приземлялись на золотые вставки на задниках ботинок, постепенно скрывая их блеск за слоем земли и мокрой пыли. Тем не менее, человек похоже совсем не беспокоился о чистоте своей дорогой обуви. Наоборот, он перешел на бег, теперь уже пачкая не только ноги, но и длинный черный плащ. 

Второе, что поражало приезжих чужаков — тонкий, незабываемый аромат отходов, который невозможно было не уловить, пробегая в узких улочках между высокими стенами. Многие точки шума страдали от забитой канализации, или вовсе от ее отсутствия. В первые мгновения запах всегда казался таким невыносимым, что хотелось зажать нос рукой и убежать, но со временем приходило привыкание. Где-то запах ослабевал, где-то отсутствовал вовсе. Второе характерно для крупных точек, в которых проживали люди с небольшим достатком, которые могли себе позволить заботиться о сливах. Некоторые называли этот эффект испытанием на выносливость. Если человек выдержал «вонючий» Инкветар, он мог существовать в нем без особых усилий.

По этим самым узким, зловонным улочкам, между кривыми домами, обделенными любовью благородных, там, где не осмелится ходить чистая сова из высшей знати и простой богатый люд, быстрым уверенным шагом шел человек, чье имя мало кто знал, но дела которого являлись излюбленной местной сплетней. А был ли он человеком, вопрос самой частой ставки. 

Короля Воров узнавали по его внушающему благоговение внешнему виду. Обычно именно так он выглядел, когда попадался на глаза, но сегодня в его кривоватой фигуре читалось больше поражение, чем что-либо ещё. Капюшон на голове скрывал спутанные, грязные волосы. Маска на лице не давала разобрать черты лица, но не могла скрыть засевшей под глазами усталости. Старая потрепанная сумка, перекинутая через плечо, пряталась под мышкой на левом боку. 

Ещё его преследовал странный блеск. Он появлялся тут и там, когда черный плащ мелькал под редкими, тусклыми источниками света. Блеск исходил от чего-то… злобного на его шее. Люди, склонные чувствовать магию, маги и предсказатели завидев этот блеск, спешили убраться как можно дальше.

Какие же сплетни порождал этот человек? Старые бродяги плащей индиго часто ругали его, рассказывая, что ботинки с золотыми вставками этого господина потоптали не меньше сотни разных лиц. Нечестные перекупщики Атласа, за дешёвой стопкой жаловались, что содержимое старой сумки господина всегда наполнено какими-нибудь безделушками, стоимость которых уходила за миллион троексов. Всех их напрягало его состояние, споры о деньгах Короля никогда не стихали. 

Дамы узнавали его по пронзительно острому взгляду, цвета остывшего пепла. Они клялись, что такие глаза не видели ни у кого другого. Потусторонняя дымка, цвет тумана в подлеске в пасмурную погоду, калейдоскоп ахроматических оттенков, цвет неба в листопадную бурю, все это — глаза Короля. 

Они шептали, что, когда господин злился, края его мертвой радужки наполнялись праведным огнем. Конечно, это была лишь игра света, не более чем буйное воображение мечтающих девиц. Разве могут глаза гореть? 

Одинокие преступники сторонились его из соображения собственной безопасности. Они не понаслышке знали о невероятной удаче Короля, о его остром языке и трёх преследующих тенях. Среди них ходили слухи, что чего бы Король Воров не пожелал, госпожа удача преследует его по пятам во всех начинаниях. 

Роутега Солеса узнавали по копне непослушных волос цвета свежей крови и бежевому плащу с ремешками. Его глаза были такие же серые, но как говорили, в них было больше живого сияния.

Часть отбросов Инкветара знала: красный демон и Король Воров — один и тот же человек. Его внешность была необычна, его легко было узнать. Не то чтобы Роутег скрывал свои дела в своем же доме. Да, неумолимая гордость позволяла ему считать своим домом целый район протяженностью в десяток с лишним километров. Избавиться бы от него, сдав императорской короне под суд, но люди держатся за него и помалкивают. Каждый ребенок знает, что пока Король Воров бегает по городу, с сумкой перекинутой через плечо, а золотые вставки на задниках мелькают в темноте, они могут спать сытыми. 

Король Воров — титул звучавший здесь одновременно как ругательство, так и восхищение, был полон противоречивости, и в ней же была вся его суть. Его любили и ненавидели, над ним потешались и восхваляли, его мечтали убить так же часто, как мечтали ему угодить. 

При приближении к центру оставаться незамеченным было все сложнее. С каждым ярким фонарем Роутег ловил на себе все больше странных взглядов. Кто-то смеялся ему в догонку, кто-то хмурился, а кто-то вовсе отскакивал. В конце концов он сбавил скорость, меняя тактику. Из мелькающей тени ему не стоило труда превратиться в обычного горожанина, не спеша шагающего по своим делам. Он скинул капюшон, снял маску и распахнул плащ. 

В какой-то момент Роутег задержался у пекарни на пересечении главных улиц и заглянул в окно. Старый пекарь, как всегда погруженный в свою рутину, со счастливой улыбкой сметал крошки и мусор с прилавка пожелтевшим платком, при этом слегка открывая и закрывая рот. Звук был приглушенным, неразборчивым, но по движению губ понять вполне легко, старик напевал. Роутег постучал по стеклу и позвал, фальшиво беззаботно посмеиваясь: 

— Саккар! А, Саккар! 

Услышав свое имя, пекарь взметнул голову, озираясь по сторонам. Завидев того, кто стоял за окном, от его расслабленного счастья не осталось ни следа. Вдруг агрессивно сняв свой колпак, он швырнув его об стену и скрылся за прилавком, громко ругаясь. Губы Роутега дернулись, он тут же скрылся. Каждый раз, когда ему удавалось возвращаться живым после длительного отсутствия, старик делал вид, что негодовал. Конечно, в глубине души Саккар был рад его видеть, ведь это означало, что в скором времени выпечка снова будет чудесным образом пропадать! Кто же не будет рад увидеть такое чудо? 

Каждое возвращение домой было сродни откровению. Он вырос в разрухе среди большого количества уродливых перестроек, среди грязи и страшных людей, но именно здесь напряжение, скопившееся в его плечах, постепенно спадало. Казалось, будто все угрозы оставались далеко позади, среди торгашей, богатых карет и белого мрамора Экстрема. Наивная иллюзия безопасности чем-то похожая на детскую мечту «если спрятаться под одеялом, монстрам тебя не достать».

В воздухе пахло свежестью скорого дождя. Влага собиралась на лице, раздражая кожу. Было холодно, но сердце Роутега горело, охваченное самыми разными чувствами. Было ли мне когда-нибудь по настоящему тревожно?

Роутег должен был успеть уладить все дела до полуночи, если хотел успеть поспать хотя бы пару часов, прежде чем завтра снова встретится с реальностью. После разговора с Шином, банда не задержалась в особняке слишком долго. Они обсудили информацию которой теперь владеет главнокомандующий и возможные последствия. Ему пришлось оборвать все расспросы о своем состоянии, о колье, о том что происходило в хранилище и бесконечные споры. Спешно разделив улов, они разбежались в разные стороны, обещая собраться следующим днём в другом месте, в точке шума на окраине Инкветара. Настроение у всех было скверное, терпения не хватало даже у Эрнеста. Неудивительно, что вспыльчивый Роутег напоследок успел ещё раз поссорится с Двейном. В конце концов Роутег подорвался как пороховая бочка, не вытерпел и швырнул часть улова ему в лицо, приказав убираться. Двейн молча вылетел из особняка, ни с кем не попрощавшись. Теперь уже, остыв, он подумал, что был слишком груб со стрелком. На сердце скребли голодные кошки. 

Время близилось к полуночи, когда он наконец добрался до своей цели. Не было ни дня в истории столицы, чтобы Александрит погружался в тишину. Даже те кто находились за десять домов от клуба, слышали грохоты музыкальных аккордов, смех пьяных посетителей на грани непристойности и особенный, свойственный только для этого клуба, никогда не выветривающийся, сладкий запах алкоголя. 

Перед тем как подойти к зданию, он оббежал его по кругу, осматривая местность. Сумку закрепил дополнительным ремнем таким образом, чтобы в случае чего легко было предотвратить кражу. Будучи искусным вором, Король также прекрасно смыслил в том, как не стать тем, кого обирают. Хищники всегда выискивают чем бы поживиться, и даже королем они брезговать бы не стали (хотя мало кто осмелится). 

Маневрируя между пьяными группами людей, собирающихся посреди улицы в небольшие кучки чтобы раскурить, он подобрался к длинной шеренге из желающих попасть внутрь. Очередь почти не двигалась, что само по себе было обыденным явлением. Александрит имел на своем счету огромный черный список из людей, которым было запрещено вновь появляться внутри когда-либо в будущем. Попасть в немилость клуба было довольно легко. Трезвый Алекс иногда бывал обидчивым, но попади в его рот алкоголя чуть больше нормы, он становился невыносимо злопамятным. За порядком с особой чуткостью следили его мальчики на побегушках которые называли себя люди Атласа. Во главе с Алексом они образовывали одну из трех банд входящих в круг «семьи». По мнению Короля Воров, люди Атласа были одной из самых никчемных банд из трех, но именно с ними у него были самые лучшие отношения. 

Роутег мог быть кем угодно, но не человеком, который стал бы стоять в очереди. Поэтому под возмущенные возгласы, он грубо растолкал людей, чтобы пройти к большим центральным дверям. Знакомый фейсер, ещё не успевший заметить его приближение, был занят односторонней борьбой с кричащей, разодетой в перья женщиной. Односторонней, оттого, что он в отличие от нее стоял со скучающим выражением лица. Она же была до крайности агрессивна. Ее глаза покраснели, а маленькие руки подрагивали.

— Безмозглый урод! Что ты вылупился на меня?! Совсем нечего ответить?! Я обещаю тебе, если ты сейчас же не пропустишь меня внутрь, то я добьюсь того, чтобы тебе пробили голову!!! Я знаю птиц, которые тут камня на камне не оставят, стоит мне послать одно письмо! Я из знатного рода, в моей родословной по матери были очень, очень влиятельные люди. Мой дядюшка занимает пост в судебном сенате!!! Знаешь что это значит? Знаешь??? — она сорвалась на крик. 

Фейсер медленно закатил глаза: 

— И что? 

Ее истерический крик плавно переходил в рыдания, пока Роутег, пробиваясь, расталкивал людей. Дама была так расстроена, будто от проникновения внутрь зависела чья-то жизнь, а не обычная попойка да употребление наркотиков. 

Наконец добравшись до начала очереди, он потянул за грязно-белое платье расшитое пьрьями, и отодвинул «важную» крикунью в сторону. Почувствовав, как ее смещают, она громко завопила:

— Мне больно! Мне больно! Нападение! Убери от меня руки!!! — она задохнулась, — думаешь можешь так просто взять и облапать меня?! Кардинал¹ чумной! 

Стоявшие позади, уже начинали терять терпение и, кажется, собирались воспользоваться отвлечением охранника, чтобы взять вход штурмом. Нельзя было недооценивать выпивку, которую здесь подают и тем более тягу людей к ее употреблению. Роутег сомневался, что сможет держаться также стойко как фейсер, если на него вдруг кинуться с кулаками. Он кивнул тому в знак приветствия. Фейсер задержал взгляд на его носе, затем молча сдвинулся в сторону. Напоследок, он дружески похлопав по спине, бросил: 

— Он сегодня решил поработать, но я не уверен, что он достаточно трезв для встречи с тобой.

Роутег удивлённо выгнул бровь: 

— Он бывает трезвым? Не знал, не знал.

В очень редких случаях хозяин этого места сам разливал напитки. Похоже, кто-то решил начать праздновать удачный рейд Короля раньше, чем следовало. Перебивая крики обиженной дамы и возгласы толпы, фейсер спросил: 

— Тебя давно не было, хорошее дело? 

— Крышесносное, — сухо ответил Роутег.

Направляясь по темному коридору внутрь, он еще какое-то время слышал крики толпы снаружи, пока нарастающий гул музыки из зала не заглушил их начисто. После множества посещений этого места его глаза должны были быть готовы к дискомфорту, который последовал бы за следующей дверью, но большое количество яркого света все равно почти сразу же ударило внезапной волной, заставляя щуриться. Смесь красного и зелёного отпечатывалась на веках и количество посещений, к сожалению, никак не способствовало привыканию. Посетителей это, на удивление, не трогало, наоборот, заядлые тусовщики стали считать это приятной, дерзкой особенностью. Управление же, подхватив инициативу, стало развешивать по всему клубу плакаты, где красовались кислотного цвета тексты по типу: «Береги глазки, прежде чем окунуться в сказку», или «Ослепительный цвет наслаждения — зелёный абсент». Каждый раз, проходя мимо, ему очень хотелось сжечь их, и дело даже не в том, что он ханжа. Просто шрифт текста был до невероятной степени уродлив, а цвет возводил это уродство в абсолют. К тому же абсент казался ему отвратительным. Попробовав раз, он поклялся больше никогда не пить эту демоническую воду.

Было дело, когда однажды он в несовсем трезвом виде все таки надругался над одним из особенно противных плакатов с яркими камнями падающими из стакана. Он не помнил этого, но Эрнест рассказывал, что он подпалил его, пока официанты перевешивали его на пустое место над баром. Горящий, любимый многими плакат собрал вокруг себя целую стаю недовольных пьянчуг. Легко догадаться, что хозяин был расстроен и уже трезвому Роутегу пришлось с ним разбираться. С тех пор он не позволяет себе даже смотреть на эти плакаты.

Пробираясь через пьяную толпу, Роутег старался игнорировать затуманенные взгляды в его сторону, многие из которых сквозили откровенным голодом. Они не были противными, скорее просто неприятными, а сегодня и вовсе посылали мурашки по спине. В другой день, он бы выцепил себе кого нибудь из них, чтобы провести вечер. Кто-то протянул к нему руки, от которых он ловко уклонился. Роутег послал убийственный взгляд в ту сторону, но никого не обнаружил. 

Барная стойка, размещенная по центру зала, представляла собой нечто вроде неправильного многоугольника. Своими размерами и буйством красок она будто предупреждала всех вокруг, что уйти в своем уме не выйдет. Скорее всего каждый, кто попал сюда впервые и осмотрелся, задался бы вопросом: «Что же в этом безвкусном месте такого особенного, из за чего многие стремятся попасть сюда любой ценой»? Александрит пользовался странной популярностью не только среди местных жителей. Сюда съезжался Кайзер, часто даже аристократия из Прай-Беллума сорила тут троексами. «Кошельки» здесь были довольно забавным явлением для восприятия местных. Имея в распоряжении собственный элитный клуб, да еще и под крылом императрицы, они снисходили до такого второсортного места, как гнездо «веселой грязи». Богатые залы на старинный лад, невероятной красоты официантки со своей изюминкой и эксцентричный хозяин, происхождение которого было больше, чем просто интересное… Все это променяли на ублюдские плакаты и липкие столы. Роутег часто размышлял вслух на эту тему, когда беспокойными ночами Эрнест тащил его сюда расслабиться и выпить.

Ответ заключался в хозяине. 

Алекс нашел идеальную формулу успеха, открыв по сути «жидкое удовольствие» для элиты и всех, кто смог бы заплатить. Вкусный алкоголь и наркотик в одном бокале. Пока гвардия мирно спала в своих белых и серых гнездах, драгоценные господа, чистокровные совы видели сны цвета морской волны и пурпура. Сводящие с ума яркие напитки заставляли неполноценных становится полноценными, а проблемных, забывать о бесчисленных проблемах. Даже у богатых были свои переживания. Они слетались в Инкветар, как бабочки на цветы, в погоне за лёгкостью, которую им мог подарить только Александрит. Его людей стоило называть не людьми Атласа, а людьми магического спирта, не иначе. У Роутега Солеса тоже имелись проблемы, а вспоминая прошедший день можно было с уверенностью сказать, что его проблемы были гораздо сложнее, чем у большинства присутствующих. Но причина его появления здесь была вовсе не в желании насладиться иллюзией их решения. По правде говоря, Роутега и его проблем здесь считай и не было, проблемы были пока только у Короля Воров.

Приближаясь к барной стойке, он поймал взгляд бармена и, не замедляя шага, направился к двери «для персонала». Тот что-то крикнул своему напарнику, кинул фартук на стойку и направился к двери. 

За дверью окружение полностью менялось. Вместо кричащего стиля, встречали грязные каменные стены. Самые большие пятна и трещины, которые можно было ненароком заметить из зала, если бы дверь была открыта, заклеили вырезками из газеты с крупными заголовками об успехах клуба. 

Они прошли по небольшому коридору, заставленному разным бесполезным хламом: сломанными табуретами, коробками с побитыми стаканами, изрезанными картинами, была тут даже корзина с испорченной одеждой официантов. По бокам мелькали закрытые двери ярких цветов, но облупившаяся краска совсем не придавала им того шарма, который присутствовал в главном зале. Свернули один раз, проходя мимо большой кухни, из которой доносились терпкие запахи специй и подошли к кладовым помещениям. Место, в которое они держали путь, находилось в самой отдаленной части Александрита. Расположение позволяло оставлять комнату недосягаемой для любопытных гостей, а персонал сюда захаживал редко. Давным давно они решили использовать эту комнату для своих редких встреч, а позже она стала чем то вроде кабинета Алекса. Выбор пал именно на нее, потому что её было довольно легко скрыть от посторонних. В свое первое посещение этого здания, когда оно ещё было совсем не клубом, Роутег остановил свой выбор именно на ней из-за имеющегося внутри скрытого выхода. В случае облавы серых лат, или внезапных разногласий с перекупщиком, он мог воспользоваться замаскированной дверью с выходом на оживленную улицу. Впрочем, в последнее время он все чаще выходил именно там, не желая тратить время, пробираясь через паутину коридоров. 

Вскоре показалась нужная дверь. Грязно-розовая краска с нее давно сошла, оставались лишь редкие намеки. Поверх плешивых участков были такие же газетные страницы, как и на стенах, которые они прошли ранее. Различие было лишь в заголовках. На этих красовались скандалы, которые крутились вокруг клуба, а именно каждое упоминание знаменитого черного списка. В свое время само существование этого списка в Александрите настолько возмутило общественность, что кто-то даже собирал подписи о его отмене и призыве хозяина к ответу. Не сложно догадаться, чем все закончилось. Когда Александрит даже не прокомментировал нападки, люди бросили это дело. 

Они вошли в темноту. Его спутник нажал на один из выключателей, заливая все ярким светом. Для такой маленькой комнаты света было слишком уж много, небольшого светильника вполне было бы достаточно. Роутег никогда не смог бы понять страсть Алекса ко всему кричаще яркому. Возможно у него имелись невыявленные проблемы с глазами.

Как только пролился свет, взгляд зацепился за кучу ящиков с овощами в том месте, где должен был быть проход. Роутег кинул мертвый взгляд на Алекса, но тот лишь поджал губы, сдерживая противную улыбку. 

— Давно не использовал кабинет. Тебя не было почти месяц.

Грубо задев его плечом, Роутег начал раскидывать преграду по сторонам, совершенно не заботясь о сохранности содержимого ящиков. Шутки Алекса все чаще выводили его из себя. Все таки не зря прогрессивные активисты Прай-Белумма настаивают на исключительном негативном влиянии алкоголя на мозг. Вторая дверь была в цвет стены, а шов почти не различался. Если бы кто-то ее искал целенаправленно, у него не возникло бы затруднений ее обнаружить, но для тех, кто понятия не имел что ищет, это было бы куда сложнее. 

— Ключ, — громкое требование. 

Алекс, явно недовольный резкостью в тоне Роутега, покачал головой, но все таки достал ключ из кармашка на рубашке. Правда, вместо того, чтобы отдать его, начал открывать дверь сам, игнорируя недовольный взгляд. Вместе они вошли внутрь и Роутег сразу же направился к единственному столу в комнате, на котором был свален всякий хлам. Одна лампа уже стояла с краю, другую следовало достать из под сундука. Он включил лампу, а затем взмахом руки скинул все со стола. Бумаги полетели по всей комнате, что то с грохотом разбилось. Роутег достал кожаный мешок из под куртки и грубо швырнул его на стол. Затем пренебрежительно махнул рукой в сторону Алекса, ожидая, когда тот приступит к делу. Алекс не пошевелился, вместо этого начав открыто пялиться, испытывая и так шаткое терпение. 

— Обязательно быть таким раздражающим? Чего тебе?

— Ты знаешь, — Алекс прищурился, — ты такой противный сегодня. Кто тебя обидел? 

— Он медленно прошел к сундуку и достал вторую лампу. 

— Я что, похож на того, кого обидели? 

Повисло недолгое молчание, прежде чем Алекс издал короткий смешок, многозначительно указывая на свое лицо, намекая на его разбитый нос. Роутег закатил глаза: 

— Давай просто быстро покончим с этим, а затем не будем видеться еще несколько месяцев? — Недолгая пауза. — Лет? 

Алекс уставился на него с чем-то вроде наигранной обиды. Хозяин Александрита довольно редко был трезв, по его венам бегала жидкость по составу мало схожая с кровью. Поэтому его манера общения больше напоминала ребячество, а движения казались заторможенными.

Роутег фыркнул: 

— Как насчет не встречаться никогда? 

— Ты несправедливо груб со мной. Целый месяц мы были разделены, ты должен дать мне хотя бы капельку тепла!

— Разве несправедливо? Разве должен? 

Алекс всплеснул руками, будто смирившись с ним, и расстроено поплелся к столу, ничего не отвечая. Он потянулся к мешку, опустив взгляд. Роутег мог поклясться, что видел, как тот мысленно бранит его. Градус недоброжелательности в комнате значительно поднялся. Дальнейшее настроение между ними зависело от того, сможет ли Роутег держать язык за зубами, или же Алекс будет более терпеливым. Роутег вспомнил, как уже сорвался на Двейна, поэтому решил сменить тему. Его нежелание продолжать перебранку было выше, чем желание заткнуть своего перекупщика. Он торопился сюда не только, чтобы поскорее скинуть с себя груз ответственности и получить вознаграждение, но и ради информации. Роутег сказал: 

— Ты знаешь, что я принес, — это был не вопрос. Он знал, что Алекс знал. Этот изворотливый перекупщик всегда знал, что происходит в городе. Жадная улыбка едва коснулась его губ прежде, чем его лицо вновь стало обиженным. Рука, облаченная в тонкую перчатку, достала из мешка пару черных браслетов. Он прищурился и приблизил их к лицу, будто ожидал увидеть в них нечто особенное.

— Конечно, я знаю что ты принес. Если ты забыл, я был очень щедр, даже предоставил тебе карету. Кстати, как она тебе? Изысканная модель. Пригнали из Нобилитаса неделю назад. Мне хотелось, чтобы ты оценил ее первым. 

Роутег фыркнул: 

— Ничего особенного, но мне понравился звук. Я немного обновил сиденья, заляпал все кровью.

Алекс Александрит был намного больше похож на Роутега, чем мог бы сам подумать. Их общая зависимость от редких, дорогих вещей шла из одних истоков. Различия были лишь в том, с какой целью каждый из них взрастил ее. Причины Короля Воров были не настолько просты. В последнюю очередь его интересовали вырученные троексы, тогда как для Алекса, их количество было первостепенной задачей. Тем не менее, возможно, именно из-за общей тяги, они так хорошо сработались в свое время и по сей день поддерживали связь.

Алекс проигнорировал его комментарий. Все его рассеянное внимание сосредоточилось на добыче. С трепетом он достал из мешка увесистое колье из голубых камней. Словно искусный ювелир, Алекс подсвечивал каждый драгоценный камень маленьким фонариком, смотрел как ведет себя на свету металл, проверял все соединения и крепления, прежде чем отложить украшение в сторону. Не отрываясь от работы, он вдруг спросил:

— Сейчас я задам вопрос, который мучает меня уже некоторое время. 

Роутег разлегся поперек кресла, положив голову на подлокотник. Он скучающе спросил:

— Какой? 

Перекупщик раздраженно посмотрел на него. Так, словно Роутег должен был сам догадаться.

— Как ты, черт возьми, додумался пробраться в Экстрем?! А если бы тебя поймали? Клянусь, когда мне пришло письмо, я сначала подумал, что ты просто решил пошутить.

Роутег серьезно задумался над ответом. Все также скучающе, он покачал головой: 

— Это не имеет значения. Лучше расскажи мне, как сейчас обстоят дела с гвардией? 

— Какой гвардией? — Алекс недоуменно склонил голову, остановив работу.

— Меня ищет много разных гвардий? Для этого дела, думаю подняли белую.

— Тебя ищет гвардия?! — его глаза расширились от удивления, — Белая?!

— …

— …

— Ты придуриваешься? Я ударил Скандиаку, моя голова уже должна стоить миллионы. Хочешь сказать, ты ещё не в курсе???

— Ты ударил…?! — Алекс все больше удивлялся, будто бы действительно его ещё не искали, а сплетни ещё не разнеслись. Он вдруг выпрямился, бросил инструменты на стол и затараторил: 

— Подожди секундочку. Во-первых, какого из двух Скандиак… хотя нет, неважно какого. Лучше скажи, ты что правда… попался? Покарай меня триада! Что же будет…

Роутег молчал. Пожалуй это был первый раз, когда ему нечего было сказать перекупщику. Александрит, самый известный сплетник, похоже действительно до сих пор был не в курсе. Его рот приоткрылся, будто собирался издать звук «О». Роутег почти усмехнулся комичности ситуации. Его незнание означало, что кто-то во дворце не хотел, чтобы об инциденте знали. Зачем кому-то хотеть замять утреннее представление? В этом не было смысла. Король Воров был идеальной жертвой, на которую можно было в кратчайшие сроки повесить все что угодно и тем самым прибавить парочку баллов к карме императорской короны. Сбавил ли обороты сам главнокомандующий, или так решила императрица? Могла ли она… ещё быть не в курсе? Мысли закружились в его голове с большой скоростью. То, как разворачивались события, было абсолютно неправильно. Да, это было выгодно самому Роутегу, но совершенно недопустимо.

Алекс противно заныл: 

— Твою мать, у меня кажется сердце прихватило. 

Роутег отмахнулся, все ещё погруженный в размышления: 

— Меньше пей. 

Алекс ударил себя ладонью по лицу и в страхе простонал: 

— Я буду трупом плывущем по Сепаре! 

— Вероятно, так, — просто согласился Роутег. Это Алекс ещё не знал, что Шин проболтался о некоторых подробностях устройства «семьи». Он вдруг выпалил вслух: 

— Как думаешь, он сам придет за мной или за меня реально назначат несколько миллионов? 

Алекс нервно прочистил горло, собирая улов с удвоенной скоростью, но уже в свою сумку. 

— Я сейчас же отправлю людей разведывать обстановку в Прай-Беллум и Воланс. Тебе следует заглохнуть!

— И без тебя знаю. 

— И мне следует заглохнуть. 

Роутег прыснул: 

— Да всей «семье» стоит заглохнуть. 

Александрит выпучил свои большие голубые глаза: 

— Просто отлично! 

Он туго перевязал сумку куском ткани, чтобы она издавала меньше шума при тряске. Его руки двигались без единого намека на дрожь или неуверенность. Эти самые руки довольно долго время трогали самые различные вещи, стоимость и ценность которых тяжело было оценить в силу их исключительности. Любой в столице отдал бы все что имеет, чтобы заполучить что-то настолько ценное. В основной массе ворованного Роутегом, конечно, не было чего-то чрезмерно особенного. Это были украшения древних династий, изделия из редких камней и металлов, реже катаклисы. Последние Алекс редко держал в руках. Их сделки включали в себя его полный отказ от них, все катаклисы Роутег забирал себе и лишь те, которые ему больше были не нужны, он передавал перекупщику. Закончив, он бросил сумку в ещё одну сумку, а ту прикрепил на себе, как это ранее делал сам Роутег.

— Это…, — он похлопал по сумке, — довольно хорошо, но это все, что есть?

Нет, это не все, но вряд ли бы кто-то смог отодрать от меня это проклятое колье.

— Да, это все. Здесь моя с Эрнестом часть.

Очевидно, его слова шли вразрез с новым украшением, которое виднелось из-под воротника. После отказа Алекс обычно не лез к нему с такими вопросами, но в этот раз начал настаивать кивая на его шею: 

— Нашел что-то интересное, а? 

Очевидно, под интересным он имел ввиду не внешний вид этого ублюдского куска металла. 

— Это не твое дело, — Роутег попытался отрезать.

— Любопытно. Послушай, тебе стоит быть осторожнее… — он вдруг замолчал на полуслове. Алекс поджал губы и провел рукой по золотистым волосам. Засуетившись, вдруг деловито улыбнулся, меняя тему: 

— Можешь гордиться, на вырученные деньги ты мог бы купить себе небольшую страну. 

— О, поверь, я горжусь. 

— Твой сарказм убивает, ты знал? Кстати, куда собираешься деть эти деньги? Снова пожертвуешь в какой-нибудь сиротский дом?

Алекс конечно был в курсе, что денег Роутег при себе не держит. Большую часть он оставлял на банковском счете Хэи, а та в свою очередь сорила ими в благотворительность Инкветара.

— На этот раз нет, — Роутег вздохнул, — думаю, эти деньги пригодятся мне в ближайшее время.

Алекс покачал головой: 

— Может, все таки поведуешь детали? Возможно, я смогу кое-чем тебе помочь? 

— А тебе можно верить? — Роутег был абсолютно серьезен, но похоже сам Алекс посчитал, что он шутит. Он засмеялся: 

— Эй! Разве я не твой лучший друг? 

— Нет, ты даже не в десятке лучших знакомых. 

Перекупщик засмеялся ещё сильнее:

— Ладно-ладно, молчи как рыба, меня абсолютно не интересует твоя судьба, только твои ловкие руки. Можешь умирать сколько хочешь, главное подальше от меня. 

— Спасибо за твою доброту. 

— Что ты, спасибо вам, господин Король, за ваше сотрудничество! Надеюсь увидеть вас в следующий раз свободным человеком и желательно в более хорошем настроении. К вашему следующему визиту наш клуб обязательно подготовит для вас незабываемую палитру эмоций. Поверь мне…

Роутег фыркнул, с силой оттолкнул его от себя и направился в сторону двери. Он получил деньги, больше его тут ничего не держало. Меньше всего ему хотелось выслушивать пьяные бредни. Алекс хитро улыбнулся и твердо схватил его за плечо. Так тот обычно улыбался, когда перебирал коктейлями собственного приготовления, или собирался дерьмово пошутить. Очевидно, в данном случае было и то и другое. Роутег дёрнулся и злобно зашипел: 

— Прекрати.

— Видишь ли, мой дорогой Роутег Солес, с этого дня твоя планка, — он выставил перед собой руку изображая ступени, — намного выше, а значит все меняется. Ты теперь уважаемый человек, знаменитый человек, — он стряхнул с его плеча пыль и прошептал, — возможно, завтра мертвый человек, — Затем оглушительно громко. — Все это конечно достойно похвалы, так почему бы мне…

Роутег взорвался, снова отталкивая его от себя: 

— Все, достал! Иди вынеси мозги кому-нибудь в своем клубе, а мне пора!

— Возможно, даже в последний день своей жизни ты остаешься таким сказочным ублюдком! — Алекс снова схватил, на этот раз за край плаща, но увидев что-то в выражении его лица, тут же отпустил. Он промямлил: 

— Просто беспокоился. Знаешь, от страха бывает помутнение рассудка…

Выбежав из Александрита через вход для сотрудников, Король Воров растворился в сумерках. Беспокойный Алекс вернулся в зал и, пройдя до барной стойки, опрокинул в себя предоставленный официантом коктейль. Почувствовав облегчение, он запричитал: 

— Такое красивое лицо и такой ужасный язык.

____________________

Небольшой, двухэтажный дом с целыми, темными стенами и витражными картинами в окнах вместо обычного стекла, стоял в дальней, но в самой благополучной части 

Инкветара — точке шума «красные клены». 

Это было единственное место, в которое Роутегу хотелось возвращаться снова и снова. За эту крышу на которой с каждым сезоном оставалось все меньше черепицы, он отдал бы все свои сокровища, если бы только встал выбор. Эти обвитые мертвым плющом стены, крошащиеся крыльцо и скрипучая дверь, все было до смешного родным. Дверь выходила на проезжую дорогу, при доме не было никакой территории. Когда-то это здание было небольшой забегаловкой с летней верандой. Троица заполучила это место, ещё в подростковые годы. Тогда веранду пришлось снести, ради лучшего доступа света через витражи. Дом, был первой вещью, которую они заполучили общими, долгими трудами. Когда они зашли внутрь в первый раз, главный зал был похож на столетнее место погребения бездомных. На кухне и правда было кладбище. Эрнест вряд ли когда нибудь забудет, как ему пришлось выгрести целый мешок мертвых грызунов из печки. Сейчас Хэи пекла в этой печке пироги, но когда-то в ней правили крысы-короли. Несколько лет нескончаемого ремонта сделали из бывшей забегаловки уютный дом, где находила утешение небольшая семья из трех не очень то разных людей. Каждый из них вложил душу в это место и даже когда появились средства на переезд в более новое здание, они предпочли остаться здесь. Думая о дне, когда ему придется покинуть это место, сердце непроизвольно сжималось. Хотелось бы, чтобы летели годы, а Роутег все приходил и приходил, наслаждаясь доносившимися из окон ароматами. Любимый, но редкий запах — суп из луковиц лилии. 

Роутег открыл входную дверь со знакомым скрипом и замер на пороге. В гардеробной был бардак. Кто-то сбросил всю одежду висевшую на крючках. Дальше валялся скомканный плащ большого размера и пара грязных ботинок вокруг которых образовалась лужа, а ещё дальше, по паркету рассыпались троексы, будто кто то вывернул карманы и вся мелочь оказалась на полу. Казалось, что его дом пал жертвой домушников, но в гостиной разливался теплый, приглушенный свет, в воздухе витал запах чего-то вкусного, как будто свежая малина, а из приемника играла замысловатая песня: 

Если встретишь тот рассвет, скажешь ли мне убираться? 

Если ответ — наш общий секрет, будет ли он опасаться? 

Стоит ли мне опасаться? Стоит ему опасаться? Ведь твой…

Дивный взгляд, мой старый враг! 

Твой мягкий глас, мой мнимый страх! 

Твои мечты рассвету всласть, отдашь ему над собою власть, 

Когда придет ко мне во снах

Любовный призрак в небесах,

Я схороню свои мечты, отдай свои.

Нам больше их не сохранить…

Роутег перестал вникать в текст после того, как заиграл припев. Страдальческий голос певца вдруг перебил очень знакомый, громкий, женский смех. За ним последовал громкий грохот, после чего смех стал ещё заливистее и громче. 

Смех Хэи Сато всегда был для Роутега успокаивающей повязкой на открытую рану. Любые его переживания в страхе прятались глубоко внутри, туда, где она их не заметила бы. Его губы безвольно растянулась в по-детски мягкой улыбке, которая должна была заверить девушку, что все хорошо. Осторожно, стараясь не шуметь, он проскользнул по коридору внутрь, направляясь к источнику шума. Оценив происходящее, Роутег почти без усилий изобразил счастливую улыбку и прерывая идиллию, громко возмутился: 

— Веселитесь без меня?! Какое может быть свидание без лучшего друга?! И, эй, почему когда я раскидываю вещи, это преступление, а когда Эрнест свалил всю вешалку, это никак не наказуемо?

Слишком поглощенная друг другом танцующая парочка остановилась посреди комнаты. Хэи резко повернулась на голос и, увидев выражение его лица, только еще сильнее рассмеялась и в попытке заглушить смех уткнулась в плечо Эрнесту. Тот увидев, что вошедшим был Роутег, расслабился и попытался продолжить танец, который походил скорее на обычные неуклюжие покачивания, чем на что-то действительно красивое. Грохот, который он слышал ранее, судя по всему был следствием их развлечения. С полки шкафа упала стопка книг.

— Ты пришёл, — единственное, что сказал Эрнест. В его взгляде читалось беспокойство, будто он и правда думал, что Роутег может сегодня не прийти домой. Ещё в старом особняке он настаивал на том, чтобы пойти с ним до Александрита, но, потерпел поражение в перепалке. На его плечах лежала ответственность за сохранение спокойствия в доме. Хотя бы на время, ради ее же безопасности, Хэи должна была оставаться в неведении о их делах. Судя по кипящему веселью и пустой бутылке на столе, Эрнест выбрал самый простой вариант — споить свою невесту. 

Роутег скользнул скучающим взглядом по маленькому расстоянию между ними и сделал вид, что задумался. Смущенная улыбка задела лицо Эрнеста, когда он поймал этот взгляд. Он был слегка заторможен, его глаза слипались, а на щеках играл румянец. Его друг совсем не умел пить и это, пожалуй, был единственный его недостаток. Пройдя в комнату, Роутег завалился в свое любимое кресло у окна с синими витражными птицами и начал громко причитать, перебивая завывания из приемника: 

— Да, вот он я, прилетел целый и невредимый. Так страдал у Алекса, чтобы прийти домой и увидеть, как вы предали нашу дружбу, осквернив ее «любовной лихорадкой», — он повторил слова, которые мгновение назад услышал в песне. 

Как и всегда, большинство его жалоб было проигнорировано. Хэи расслаблено положила голову на плечо Эрнеста. Ее черные волосы рассыпались шторкой. Она открыла один бордовый глаз и покосилась на Роутега. В обычные дни этот взгляд из под ресниц казался милым и грел сердце, сегодня же, ему было неуютно. Она будто молча спрашивала с него что-то.

— Не смотри на меня так, лучше посмотри на своего пьяницу. Он вот-вот вырубится.

— Не обижай его, он выпил всего один бокал. 

— Именно поэтому, я его и обижаю! Не знаю кто из родителей передал ему это по наследству, но это паршиво.

Отведя ее внимание от себя и заставив защищать Эрнеста, он почувствовал облегчение. Хэи погладила парня по плечу, будто он в самом деле слышал о чем они говорят, а не спал на ходу. 

— Твои шутки на эту тему с каждым разом все слабее, ты теряешь хватку. Возможно, стареешь? Или ты просто обиделся, что единственный не умеешь танцевать?

Роутег, пожалуй, и сам был словно во сне. Во сне, который он так старался сохранить, а тот все утекал сквозь пальцы. Мерещились, что этот момент совсем не реален. Словно он должен вот-вот проснуться, а в комнате вокруг него будет холодная пустота. То ли он был параноиком до мозга костей, то ли это было продолжение его утреннего срыва. Он ухмыльнулся, подперев голову ладонью, собственный голос казался чужим: 

— Кто тебе сказал, что я не умею? Вдруг я просто скрываю свой талант, чтобы тебе не было обидно за свою неряшливость?

Хэи бессовестно прижалась губами к подбородку Эрнеста и захихикала ему в кожу: 

— Лжец. 

Эрнест дремал, но довольно хмыкнул, соглашаясь с ней. Роутег громко фыркнул, отворачиваясь к окну: 

— Тоже мне…

Они ещё какое-то время покачивались, пока не стало ясно, что ещё чуть чуть и Эрнест захрапит. Хэи вдруг улыбнулась, но уже более острой улыбкой. Она предупреждающе ущипнула Эрнеста за шею, чтобы тот проснулся, затем мягко, как бы между прочим, поинтересовалась: 

— Хочешь мне что-нибудь рассказать о ваших делах? Как прошел рейд? 

Чужому человеку показалось бы, что она обращается к Эрнесту, но все трое знали, что ее вопрос направлен Роутегу. Повисшее молчание открыло для певца новые горизонты. Злосчастная песня играла по кругу, но только сейчас Роутег уловил концовку.

Ощути преданный жар и предайся забвению, пока горят наши крылья любви!

Пока они не сгорят на рассвете, я преданный, но любимый, 

И я твой мир! 

Так и не ощутив колебания света на нашем общем секрете, 

Я передам тебя рассвету!

Я развею по ветру наши с тобой мечты…

Залитые солью мгновения… 

И разбитые заверения… 

Преданные рассветом, угасающие мечты.

Оставь на могилах, свои пожелания, я их заберу в тот мир. 

Песня началась по второму кругу, а Роутег так и не придумал, что ответить на заданный ему вопрос. Понимая к чему все идёт, он насильно расслабился и как бы между прочим посмотрел на часы, стоящие на полке. Он резко поднялся с кресла и воскликнул: 

— Ох, уже так поздно, пора спать? Эрнест, ты видел время, нам срочно нужно в кровать. Хэи, не переживай, дела наши идут просто замечательно, сбегай завтра в банк, проверь наш счёт! Уверен, количество нулей тебя обрадует. 

Он резво направился к лестнице, мечтая поскорее скрыться. Уже ступил на первую ступень, когда Хэи его окликнула: 

— Стоять. Сначала объясни, что с твоим лицом и руками? 

Ах, да.

Роутег обернулся, но вместо сурового взгляда девушки наткнулся на серое лицо Эрнеста, голова Хэи все ещё покоилась на его плече, глаза прикрыты. Тяжело было сказать было ли ему плохо от алкоголя, или от возможность их разоблачения, но в этот момент Эрнест кажется протрезвел и проснулся. Судя по его глупому взгляду, он вот-вот собирался начать правдивый рассказ. Роутег нахмурился на него и покрутил пальцем у виска. Хэи он ответил: 

— Ничего серьезного, можно считать я неудачно упал на лестнице. Упал, конечно, прямо на нож. 

— Уверен, что мне не стоит сходить за аптечкой? — в ее голосе было едва скрытое беспокойство, — и что значит, неудачно упал? Ты опять подрался с Двейном? Это он сделал? Двейн никогда так сильно не бил тебя, да и ты бы не позволил.

Роутег покачал головой и едва заметно посмотрел на Эрнеста. Тогда тот, как по команде, поджал губы и вдруг громко возгласил: 

— Ужин! Я проголодался! Умираю с голоду, никакого сна, ни в одном глазу, пока не поем. Ну? Что вы встали, идём за стол, идём, идём идём! Святая ночь, я не могу поверить, что собирался уснуть на голодный желудок!

Он схватил Хэи за руку и поволок на кухню. Та от неожиданности даже не стала сильно сопротивляться. Она недоуменно бегала взглядом от одного к другому: 

— Вы! А вдруг у него будет заражение?! Как минимум, нос может криво срастись! 

Эрнест, качая головой, перебил: 

— Ничего ему не будет, он как собака, на нем все быстро заживает, — затем громко воскликнул, — Моя драгоценная, какой дивный стоит запах на кухне! Ты даже не представляешь какие помои я ел эти три недели в Волансе! Я самый страдающий человек в мире, поверь. Что ты приготовила для нас? 

Хэи уселась за стол и потупилась: 

— …Запеканку? Ты ведь уже спрашивал, когда пришел? Опять пытаешься меня заговорить! Роутег, что происходит? 

Эрнест продолжал, игнорируя свой промах:

— Это что-то праздничное? Нет, нет, нет, я сам возьму посуду, садись, сейчас я все сделаю сам. Ты слышала, что сегодня на соседней улице рухнула крыша? У тех дребезжащих стариков, ха-ха-ха! Роутег, не стой столбом, проходи быстрее! 

Хэи все таки отвлеклась: 

— Крыша? Ой да, я видела, выглядит довольно жутко, но главное, что их внутри на тот момент не было. Кстати об этом…

Казалось, Эрнест попал в точку и вот они уже увлеченно обсуждали технику укладки черепицы, в которой оба совершенно не смыслили. Хотя судя по уверенности, которая зажглась в глазах Хэи, не было сомнений, что если придется, она сможет переложить им крышу. Роутег не осознавал, что так и стоял на первой ступеньке лестницы. Он глубоко задумался, когда Хэи вдруг затормозила его. Ей не следовало ничего знать о происходящем, по крайней мере пока он не будет уверен, что незнание вредит ей больше чем знание. Зная ее характер, она кинется в самую гущу событий и любой ценой решит его проблемы. Хэи Сато была довольно влиятельной личностью в пределах Инкветара. Ее помощь была бы неоценима, но в то же время опасна. 

Дело было в сфере ее интересов и работы, если контроль общественного мнения можно было назвать работой. Примерно в то же время, когда Король Воров начал завоевывать улицы, его бойкая подруга начала зарабатывать себе имя «голос народа». Ее стремление улучшить столицу всегда казалось несколько наивным, но она свято верила в свой успех. Однажды ей даже удалось привлечь внимание императорской короны, а именно маленького отдела который отвечает за подавление публичных выступлений, которые вредят власти. В их глазах она была сумасшедшей, но в ее делах не было ничего противозаконного, а организованные выступления проходили мирно, поэтому их внимание вскоре затуманилось. Везде, где находились общественные проблемы, Хэи была тут как тут. Играла с сиротами, основывала рабочие союзы, чтобы объединить людей, занималась сбором средств на постройку новых школ и больниц в точках шума. В общем, делала все для процветания Инкветара, как умирающего района, который требовал больше внимания со стороны власти. Все было так, пока она не пропала со всех радаров и во дворце вдруг не решили, что её бесславный путь приверженицы безвозмездного добра подошёл к концу.

Вряд ли, даже в самых смелых снах, им виделось, что «голос народа», стала ведущим членом шайки противников короны. Ее излюбленная фраза на эту тему: «Общественные проблемы рано, или поздно, перестают быть только общественными». 

Если Хэи нравилось верить, что она как-то может повлиять на власть, если она находила в этом свое утешение, он не стал бы ее осуждать и тем более мешать, но Роутег не переставал держать ухо в остро и все время поглядывал в ее сторону. Он опасался, что рано, или поздно, она напорется на нож, а нож может оказаться совсем не в руках врага. Достаточно кого-то сомнительного в кругу людей которым она доверяет. Той крупицы информации, которую он знал о ее «юрких пташках», хватало, чтобы держать себя от этого на расстоянии, но вот Хэи он заставить бы не смог. Сколько бы Роутег не пытался нарыть информацию, не смог узнать ни единого имени. Кто бы не стоял во главе этих «вексов Каро Векселла», он хорошо позаботился о конфиденциальности. 

Также, тогда он беспокоился, что начни он расспрашивать ее, то станет тем, кто спровоцирует опасность. Все это было одной большой загадкой, которую он держал на краю сознания долгое время. Именно в то время им втроём пришлось обсудить происхождение Роутега, потому что Векселл и Роутег имели одну, небольшую, общую деталь, которая делала юрких пташек вексов, крайне опасной компанией для Роутега, а значит не принесла бы ничего хорошего и Хэи. Эрнест же в этой всей неразберихе занимал нейтральную позицию. По сути он находился меж двух лагерей. С одной стороны, он поддерживал любимую девушку и готов был встать на ее сторону, если вдруг она заявит, что готовит госпереворот. С другой — он уважал желание Роутега держаться от этого подальше и лишний раз эту тему не поднимал. Раскрытие секретов никак не смутило решимость Хэи, по сей день она строила какие то злодейские заговоры со своими секретными друзьями. На их собрания Роутег был множество раз приглашен, как самый желанный гость. Даже щас, обратись он к ним со своей проблемой, ему бы точно помогли. 

Вот только для него отдать себя в их руки, все равно, что надеть удавку на шею. Вексы были последними к кому он бы пошел за помощью, даже несмотря на то, что среди них был человек, которому он бесконечно доверял. Нечто противное начало извиваться у него в голове при мысли о том, как быстро будут развиваться события, если удача вдруг покинет его. Когда он сказал ей о своем происхождении, Хэи сказала одну фразу: «Ты не можешь вечно бежать вперёд. В один день тебе придется остановиться и оглянуться назад. Тогда те кого ты оставил позади, спросят: кто ты, Роутег?» Неужели ему скоро придется ответить за свой бег? 

— Роутег, хочешь чего-нибудь сладкого? Я принесла тебе кусочек пирога от Саккара…

Беззаботный голос Хэи вдруг вырвал его из канители летящий мыслей, он резко поднялся с того места, где сидел с семьёй за столом, и бросился прочь. Роутег даже не мог вспомнить, когда успел сесть за стол. Кто-то окликнул его, но в ушах уже начало звенеть. Потребность оказаться как можно дальше завладела телом и ноги сами понесли его из дома. 

Он бежал кривыми, извилистыми путями, пересекая обжитые дома точки шума красных клёнов, направляясь к границе жизни, в безжизненные руины. Боль в ноге и в боку казалась совсем незначительной по сравнению с той болью, что он испытывал в своей голове. Скрываясь в тенях громадных стен старых, высоких башен, ему удавалось оставаться недосягаем для любых преследователей. Тревожный звон нарастал в ушах. Чем он только занимался последние несколько часов. Почему чувствовал себя в безопасности? Почему позволил себе быть таким спокойным, когда его жизнь висела на волоске? Смех Хэи, беспокойный огонек в глазах Эрнеста и умиротворяющий вид дома, теперь казался не более чем далеким воспоминанием. 

Кто ты, Роутег? Рано, или поздно, но тебе придется оглянуться назад.

Дыхание стало прерывистым и тяжёлым, знакомый холод пронзал кожу и кости в том месте, где колье охватывало шею. Ещё немного и он начнет привыкать к этим приступам.

Тук-тук-тук.

Тук-тук-тук.

Он задержал дыхание и слушал, как громко грохочет его сердце, охваченное внезапной волной паники. В легкие отдавало остротой. Роутег, подгоняемый страхом, вдруг пришел в ярость. Он хотел закричать, но вырвались лишь хрипы: 

— Прекрати сводить меня с ума! 

В приступе безумия он с силой схватился за колье и начал безуспешно пытаться отодрать его от себя. От сильного растяжения, едва подсохшие раны на ладонях начали вновь кровоточить. Белая перевязочная ткань быстро потемнела. 

— Хочешь убить, так убей! К чему весь этот спектакль?!

Перед глазами вдруг все поплыло и, потеряв равновесие, он повалился на землю, все ещё хватаясь за шею и испытывая неописуемый приступ ужаса. Гнев застрял плотным комком в горле, голос на каждом выдохе подрагивал. Усилием воли отняв руки от шеи, с трудом проталкивая через себя воздух, он начал медленно успокаиваться. Зажмурившись, позволил себе почувствовать, как холодок пробегает по телу, и как, стекая по ладоням, капает на землю кровь. Меньше всего в эту секунду его трогали изрезанные о колье пальцы и открывшиеся порезы на ладонях. 

Опасаясь даже пошевелиться, Роутег раздумывал о своей судьбе, ощущая себя загнанным в угол животным. Только сейчас он в полной мере осознал в какой ситуации оказался благодаря своей исключительной самоуверенности и гордыни. Всего за день из прекрасного хищника он стал жертвой и до этого момента даже не осознавал этого. Его исключительная удача, не позволяющая ему попасться все эти годы, растворилась в этот самый момент. Казалось, не только весь мир, но даже сама Триада отвернулась от него. В первый раз за прошедшие годы Король позволил себе почувствовать страх. Настоящий страх. В то же мгновение, когда давно забытое чувство зародилось внутри, тени вокруг него перестали быть верными друзьями, став злобными врагами, таящими недобрые намерения. До самого рассвета ему не хотелось подниматься с холодной земли. Пролежав в пыли всю ночь, он встал только с первыми лучами рассвета. Теплый свет окрасил его красные волосы в цвет пролитой крови, а на лице проявил нерешительность и сомнения. Этой ночью Король Воров похоронил свою неуязвимость, а Роутег Солес ощутил тревогу. Эта угроза…теперь она касалась не только короля, но и красного демона.

Теперь даже хозяину Инкветара придется ходить, оборачиваясь. 

Умён тот человек, что надел корону, — пели птицы королю. 

И смешон тот король, что подобен человеку, — пели к смерти дню.

«Кто ты, Роутег Солес?» 

Словарь:

¹ Кардинал — вид птиц из семейства кардиналовых (Cardinalidae).