«Подвинься Аль Капоне! Город ветров отдал свое сердце новоявленному преступнику. Накаджима Ацуши! Самый очаровательный эспер, которого когда-либо обвиняли в убийстве в Чикаго. Люди делают себе такие же прически, девушки хотят пригреть на своей груди этого «котенка», маленькие девочки даже берут его домой. Смотрите, не подражайте, детки.
В то же время окружной прокурор утверждает, что юного убийцу ждет «Наказание» до конца года. Кто знает? Если Сакагучи Анго докажет, что держит слово, быть может, однажды он станет губернатором Сакагучи.
Тем временем все скупают личные вещи Накаджимы. Полупустая баночка чернил принесла его подруге двадцать долларов! Быть может, стиль Ацуши поможет этой милой девушке прославиться как, например, писателю. Весь город буквально помешался на Накаджиме Ацуши!»
Радио, принесенное после конференции мамой трещало не затыкаясь. Тем лучше, Ацуши нравилось знать, что о нем говорят. Стены начали обрастать обрывками статей и фотографиями с интервью и пресс-конференции, в камере стоял терпкий запах цветов, постоянно присылаемых поклонниками. Чаще всего это были розы, как символ чего-то благородного и невинного, хотя Чуя, наблюдая за тем, как любовно его подопечный вырезает статьи с одним лишь упоминанием собственного имени, язвительно подметил, что нарциссы подошли бы лучше.
— Отправь эти розы в детский приют и не забудь указать, что они от тебя, — напомнил мама о почти ежедневной традиции. Есть ли в этом городе хоть один приют, не знающий о существовании Накаджимы? Даже если да, то это ненадолго, — Ну, детка. Ты уже думал, чем займешься, когда Осаму тебя вытащит? — Накахара вытащил из букета одну розу и, обломав тонкий стебель, вложил в нагрудный карман пиджака.
— Да, я хочу выступать на сцене, — ответил Ацуши, не отрываясь от чтения очередного письма. На этот раз писала девушка, а от бумаги пахло дорогими духами — намерения поклонницы были весьма однозначны.
— Я так и подумал. Уже связался с Моррисоном, — на шкафу лежала початая упаковка конфет, которую Чуя тут же забрал себе, нечего Накаджиме портить фигуру, особенно, если тот собирается податься в артисты.
— Во сколько мне это обойдется? — Накаджима начал подозревать, что все в этой тюремной семейке держится на деньгах, но смолчал.
— Стандартная цена — десять процентов твоих гонораров.
— Посмотрим, мама. К тому же, я еще не звезда.
— Ты стал звездой, убив того работорговца. Большего этим тупицам и не нужно. Им главное, увидеть знаменитость!
— Это уродство. И потом, — мальчик-тигр подошел к выходу из камеры, забирая у очередной мелкой сошки, готовой за доллар в неделю исполнять любой каприз, свои вещи, — я способен на большее.
— Конечно способен. Ты затмишь саму Софи Такер. Даже Картера и Джонсона в паре, — не переставал осыпать комплиментами маленького нарцисса мама. Ставка на эту мышку оказалась очень даже выигрышной — немного надавить на гордость, и он сам испортит собственную защиту. Чуя не желал Накаджиме смерти, но хотел усложнить Осаму работу.
— Знаешь, я всегда мечтал видеть свое имя в газетах. Какое-то время, когда только приехал в город, я встречался с богатым уродливым мафиози. Он меня всюду брал и хвалился мной. Уроды очень любят это.
Накахара мог лишь рассмеяться. Он знал местную мафию вдоль и поперек, так что рассказ Ацуши либо был выдумкой его самого, либо ему умело присел на уши старый богатый извращенец. Хотя… нельзя исключать тот факт, что группировка, о которой упомянул в своем рассказе Накаджима, просто была уничтожена. Но, если не вдаваться в детали, мальчишка действительно смешил своими наивно-пошлыми историями. Публика его полюбит.
— Как-то в газете писали: «Гангстер Аль Капелли появился в клубе Чезе-Вита с хорошенькой блондинкой-певичкой». О. Это был я. Я всю жизнь мечтал выступать, но нет-нет-нет. Вечный отказ! И тут он, нарядил меня в бабские шмотки, чтоб никто из группировки чего не подумал, и выпустил на сцену. Ломался я… для виду. Ты надевал когда-нибудь женское тряпье, мама? — усмехнулся Ацуши, взглянув на едва закончившему смеяться Чуе в глаза.
— Я похож на извращенца? Нет, конечно. Оставлю это вашему поколению, — Накахара примирительно развел руки в стороны, тут же отвлекаясь на очередную конфету. Хм. А эти покачественней.
— Я бы ответил честно, но не в том положении, — парировал Накаджима, — Хм. На мне было короткое платье, вышитое бисером. Наверное, должно было создавать иллюзию женских форм, я не обратил внимания, меня заботил лишь неимоверный дискомфорт. Ты чувствуешь каждую нитку, лямки натирают, словно сделаны из лезвий, чулки на размер меньше, потому что «никто не ожидал». Боже! Первый час я считал, что туфли на каблуке в полдюйма — меньшая из моих проблем. Потом, конечно, взял свои слова обратно. Но знаешь, мама, этот дискомфорт абсолютно ничто по сравнению с удовольствием выхода на сцену. Я любил публику, а публика любила меня! И я любил публику за то, что она любит меня…
— А на следующий день ты любил обезболивающее, — съязвил немного утомленный от постоянных улыбок хранитель ключей.
— Не без этого.
Рассказывая все это маме в тесной камере с почти удушливым запахом роз, Ацуши представлял себя на сцене. Весь в белом, лацканы и манжеты блестят в холодном свете софитов, а публика с открытым ртом ловит каждое его слово, каждое движение. И не обязательно следить за своим языком, ведь публика дура. Дашь им знак смеяться, они зальются хохотом, поведешь бедром и получишь звук тысячи вздохов, улыбнись, взгляни на них из-под кривой челки и твои кладовые наполнены свежими сердцами на завтрак, обед и ужин. И девочки, да. Накаджима никогда в жизни еще не чувствовал себя таким… состоятельным, как в своих фантазиях.
Он мечтал иметь хорошую машину, личного шофера, секретаря, знающего его вдоль и поперек. Чтобы с ехидной улыбкой сбегать с надоевших репетиций, ведь все вокруг идиоты, не способные исполнить свою партию на уровне. Ухаживать за светскими львицами и брать под крыло серых мышек, раскрепощая их или ломая. Чтобы еда как в лучшем ресторане, да пара хороших знакомых-гангстеров. Вот о такой жизни мечтал Ацуши, закрывая глаза в этой, пропахшей нежными розами, камере.
— А потом я познакомился с ним. Он обещал устроить меня в варьете, но все обернулось не так, как я мечтал, — на заднем фоне будто заиграли, подогревая интерес публики, трубы, — в прочем, для него тоже все кончилось не здорово.
Ацуши все еще немного напрягал тот факт, что за чуть более месяца отношений он так и не узнал имя убитого. В своих интервью он говорил «директор», а в мыслях называл «мудак». А в прочем, если его личность не хочет раскрывать даже суд, какая разница Накаджиме? Лишняя информация будет совсем не на руку, чего доброго мальчишка проговорится, когда не нужно.
— Я отказался от своих мечтаний о сцене, потому что после стольких неудач возможность казалась упущенной.
Свое свободное время он посвящал репетициям. Ведь не хотелось показаться в варьете и дать петуха на первой же ноте. Казалось, выйди сейчас из своего карцера Гончаров, это бы не остановило репетиций. В душе, в столовой, в комнате отдыха, в собственной камере. Ацуши абсолютно уверен, что либо здесь все натренированы игнорировать тех, кто выше по «карьерной лестнице», либо его ожидает темная.
— А сейчас… Если этот Дазай Осаму меня вытащит… после всей этой шумихи, — Накаджима задержал дыхание, — тогда весь мир скажет мне ДА!
***
Чье имя на устах у всех? Конечно же…
— Ацуши, ублюдок! — раздалось из камеры напротив, — Тихий час, харе горланить.
Накаджима хихикнул в подушку и прикрыл глаза. Да, сцена, софиты, зрители… И зеркала! Много зеркал. Чтобы сцена заполнилась одним лишь его образом. Чтобы навсегда отпечататься в памяти, вытеснить что-либо иное из тупых голов зевак.
Кого отныне ждет успех? Конечно же…
— Ацуши, — шептали множеством голосов розы, будто он был чертовой Алисой. Маленькой девочкой в алом платье, путешествующей по комоду, между разбросанных обрывков статей и опавших мягких лепестков. Чтобы отражаться в ручном зеркальце в полный рост, ловить взглядом движение людей с фотографий и вслушиваться в тихую мелодию труб и роз.
Скоро сумею я стать звездой,
Я ступил на пра-виль-ный путь.
Запомнят все мои глаза,
Прическу, рот мой, нос и грудь
***
Накаджима все так же не участвовал в карточных баталиях каземата убийц. За время его заключения в это крыло тюрьмы еще никого не подселили, так что новых историй в блокноте не прибавилось. Однако, Ацуши нашел себе иное занятие, достойное зарисовок на бумаге — тандем Дазая Осаму и Накахары Чуи. Из-за подготовки к интервью или очередным конференциям, мальчик-тигр очень много времени проводил в кабинете мамы в компании Дазая. Поэтому несколько раз парень просто заходил в кабинет в назначенное время без стука. Не стану лукавить, делал он это специально большую часть времени, желая добавить интересных сцен в свой блокнот. Ведь у настоящих артистов большой багаж ситуаций. А еще это было очень забавно.
Я был обычным простачком, ну, а теперь…
— Ацуши, блять! — почти истерично воскликнул Накахара, дернувшись и стукнувшись коленом о крышку стола. Хотя что-то подсказывало оборотню, что это было отнюдь не колено.
— Простите, мама. Мы договорились с Осаму на это время.
— Его здесь нет, — сквозь зубы процедил хранитель ключей, надеясь, что незваный гость закроет дверь с той стороны.
— Но ведь на вас его шляпа, — в ту же секунду дверь пришлось захлопнуть, ибо в Накаджиму полетел, брошенный способностью, стул.
Ах, быть убийцей красота!
Из петли выскользнув легко
Пойдет по жизни далеко…
«Накаджима Ацуши» — вывел мальчик-тигр имя на корешке блокнота, куда только что вписал еще одну маленькую историю.
***
Акутагава не мог найти себе места. Нельзя было включить ни одну радиостанцию, открыть ни один журнал или газету, чтобы не слышать об этом куске. Дазай практически перестал заниматься с ним, а ведь до суда осталось не так много времени! Вся эта ситуация раздражала едва ли больше, чем ее участники. Единственным, к кому Рюноске мог прийти со своей проблемой был Накахара. Мама откровенно взял на себя роль его защитника, будто сам был Осаму. Стоили ли тогда услуги «лучшего криминального адвоката» таких денег, если можно было хорошо заплатить Чуе?
— Плохие новости, — мама поднял голову из-под уставленного бумагами стола, открывая собеседнику вид на едва ли ровно подстриженные волосы. Основная часть прядей была острижена под каре, но позади оставались длинные пряди, которые Накахара перекинул через правое плечо. Рюноске с первого взгляда понял, откуда хранитель ключей подцепил эту заразу на неровные стрижки, — твое турне накрылось.
— Что? — едва шевелил губами парень. Способность вышла за пределы плаща, заботливо подвинув стул хозяину.
— Твоего имени давно не было в газетах, все пишут только об Ацуши, — Накахара самодовольно улыбнулся, будто в этом была его заслуга. Хотя что-то подсказывало убийце, что так и было отчасти.
— И что же мне делать? — возмутился Акутагава, — Целовать ему зад, как все вокруг?
— Не помешает, — сухо ответил мама. Выпад в свою сторону он явно заметил.
И выйдя в звездный авангард
Собой возглавит хит-парад
— Через мой труп, мать, — прорычал Рюноске, вылетая из кабинета как пробка из бутылки шампанского. Точно, шампанское. Где-то в кабинете оставалась непочатая бутылочка.
Накахара откинулся на кресле, но в тот же миг вернулся в прежнее положение. Схватить растрепанные волосы человека под столом и вытащить на свет божий, слушая тихое ой-канье. Нужно прекратить пускать Осаму в свой кабинет в нерабочее время, адвокат совершенно забыл о собственных обязанностях.
— Чуя, а если ты мама Ацуши, а я его папа, значит мы женаты? — Дазай умело откупорил бутылку игристого, разливая по помутневшим от времени бокалам.
— Мы в разводе, — спокойно парировал Накахара, делая глоток.