Ацуши направлялся в переговорную быстрым шагом, выдавая редкими ругательствами и тем, как сильно сжимал в руках свою ношу, собственное недовольство. Дверь открыл с ноги, что пришлось поймать ее, лишь бы деревянная поверхность с грохотом не стукнулась о каменную стену, едва не ломая ручку.
— Я ждал тебя десять минут, больше так не делай, — недовольно сообщил Осаму, стоило двери захлопнуться. То, как вольготно адвокат расположился, просматривая бумаги, только подлило масло в огонь терпения Накаджимы.
— В этих обносках, — юноша потряс перед собой вешалкой с находившимися на ней рабочими темными штанами на подтяжках и ленте-удавке того же цвета, — я буду похож на портовую крысу. Я это не надену!
— Наденешь, потому что я велел, — начал раздражаться наглости заключенного Дазай, — И когда Изуми появится в суде, ты вскочишь с трибуны, чтобы ей помочь.
— И напороться на мягкие руки охраны?! Так мне симпатии суда не завоевать.
— Смотрю, тебе уже не нужны советы.
— Послушайте, мистер Велеречивый, если мне не изменяет память, именно я придумываю все удачные идеи, — Накаджима раскрыл скрученную газету и кинул на стол перед адвокатом. На первой полосе было написано: «АЦУШИ: РУКИ ПРОЧЬ ОТ МОЕГО РЕБЕНКА», — Мне осточертело делать все по указке, будто я очередной тупой убийца!
— Но ты и есть обычный тупой убийца, — вместе с этими словами, казалось, Осаму покинули последние силы вообще вести это дело. Не останавливал даже маячивший на периферии спор с мамой, однако, когда это Дазай не добивался поставленных целей? — Может, ты хочешь выступить в суде без меня?
— Может и так, — самодовольно согласился Ацуши, — Газеты что пишут обо мне? Они любят меня!
— Они больше полюбят тебя в земле. И знаешь почему — газет продадут побольше! — Осаму собрал все разложенные по столу документы в проверенный временем чемодан, перекинул через предплечье пальто и со скрипом задвинул за собой стул, — Я ухожу.
— Любой адвокат в этом городе удавится, чтобы вести мое дело.
Дазай ничего не ответил, лишь мягко закрыл за собой и так настрадавшуюся за этот вечер дверь.
***
Крики разносились по всему каземату и было в них что-то такое, что пробирало до костей. Прислушавшись, провожаемый в свою камеру Накаджима смог разобрать несколько повторяющихся из раза в раз слов: «Я не виновен» и «Нет». Мальчишка быстрыми шагами приблизился к стоявшему через решетку Акутагаве, желая узнать, в чем дело.
— Карма, — парень кашлянул в кулак, пытаясь скрыть собственное волнение, — проиграл свою апелляцию. Его ждет встреча с Демоном, — пояснил Рюноске, видя непонимание в желтых глазах.
Накахара, успевший позабыть за время работы с Дазаем, какого это — провожать подопечного на верную смерть, пытался скрыть подрагивания пальцев за толстой кожей перчаток. Впервые ему стало холодно в одном пиджаке, но пугать окружающих, выдавая собственную нервозность, не хотелось. Приняв кричащего юношу из рук охранников, Чуя задержался на несколько секунд в смежной комнате, стараясь успокоить сопротивляющегося узника.
— Пей. Давай, сделай несколько больших глотков, — мама использовал способность, поднося фляжку с огненной водой к губам мальчишки, которому на вид не было и шестнадцати, — Молодец. А сейчас мы выйдем в коридор. Понимаешь? Все будут смотреть, но тебе нужно попытаться успокоиться. Я помогу идти, вставай.
Бледное от страха лицо осужденного покрылось хмельным румянцем, а тощие ноги подкашивались от всего сразу, не желая уходить из хоть какой-то безопасности. Карма понимал, куда его ведут, но немного затуманенный алкоголем разум и теплые руки на талии и плечах создавали иллюзию спокойствия. Парень мог лишь громко всхлипывать, роняя слезы, смутно ловя себя на мысли, что его надзиратель едва слышно считает шаги.
Холодный ветер приносил редкие капли, заставляя зажмуриться. Карму колотило, он с силой вцепился в придерживающие его руки Накахары, желая остаться с этим человеком как можно дольше, однако в обязанности хранителя ключей входил только путь до черной машины, которая отвезет заключенного на место казни. Карме дали разрешение на исповедь, но почему-то хотелось видеть вместо строгого лица святого отца — знакомое.
— Нет, — снова вскрикнул заключенный, почувствовав, что Накахара пытается отстраниться, — Я не… Нет!
— Тише, Карма, — Чуя специально позвал того по имени, дабы немного отвлечь и иметь возможность избавиться от сильной хватки, — Дальше ты сам.
— Я не виновен, — дрожащим голосом прошептал парень, не имея возможности сказать что-то еще.
— Я знаю. Прости, — Чуя передал уже не сопротивляющегося Карму конвою и проводил взглядом покидающий территорию тюрьмы гроб на колесах. Взъерошив собственные волосы, намокшие от пота и дождя, он посмотрел в сторону тюрьмы, поймав в одном из окон взгляд начальника тюрьмы. Мори был доволен своим подопечным, — Мне нужно выпить.
Не закрывая смену, Накахара покинул охраняемую зону, даже не заботясь о том, что в кабинете осталась верхняя одежда. Заболеть он не боится, а перешептывания заключенных да вещающие на закате радиоприемники, в красках описывающие казнь — вызывают легкую панику.
***
«Я, Куникида Доппо, веду прямой репортаж из тюрьмы округа Кук, где вершится историческое событие: Карма станет первым эспером в штате Иллинойс, которого подвергнут казни»
Накаджима лежал на своей койке, пытаясь абстрагироваться от слов, доносящихся из радиоприемника в соседней камере. Да, точно. Это всего лишь очередное шоу, на которое смотрят с раскрытыми ртами, выжидая время для аплодисментов.
«Леди и джентльмены, для вашего удовольствия и развлечения, с гордостью представляем звезд нашего шоу Карма и Демон Достоевский!»
В фантазии Ацуши мужчина в белых одеждах, а именно таким он увидел Достоевского впервые на страницах вечерней газеты давным давно, мерными шагами приближается к изящному темному силуэту. Этот силуэт немного ниже, редкие блики света дают понять, что одет он в жакет цвета красного вина из личной коллекции Накахары, темные брюки-шорты чуть ниже колена, доходящие до середины икр носки и лаковые туфли на небольшом каблуке. Демон подходит ближе, сбрасывая с плеч темную подбитую мехом накидку. Они здесь для танца. Звуки виолончели и скрипок цепляются за аккомпанемент, витиеватым узором оплетая звуки пианино, не заглушая, но делая частью себя. Шаги Достоевского — удар палочек о барабан, движения Кармы — звук колокольчика. Это не привычный, играющий из каждого клуба джаз, а более благородный, почти божественный вальс. Уложенные гелем локоны Кармы не меняют своего положения, как бы сильно его не закружил танец, казалось, концы отливают золотом. Спадающие на плечи прямые волосы Достоевского — наоборот, взмывают вверх от каждого поворота. Мальчик из стали и демон, подобный хрупкому перу, какая забавная иллюзия. Белые рукава в холодном свете софитов отливают фиолетовым: один покоится на пояснице, обтянутой бардовой жесткой тканью, а второй прячет сплетенные ладони будто за вуалью невесту.
Шум приемника проникает в фантазию, перекрывая звуки музыки, однако танцующие не собираются останавливаться. Последний поворот, шаг в разные стороны, потом обратно, почти вплотную друг к другу, полукруг сплетенными ладонями и…
Вскрики из соседней камеры сливаются с теми, кто слышатся из радиоприемника, окончательно руша фантазию, где бумажная балерина одарила оловянного солдатика поцелуем в лоб. В реальности, за несколько миль от них, Достоевский коснулся прикрывшего в смирении глаза смертника, в ту же секунду пачкая окружающее пространство кровью. Ацуши не хотел такой реальности, не хотел настолько, что с первыми звуками подъема помчался в переговорную, дабы просить Осаму вновь взяться за его дело.
***
День Осаму удался, несмотря на зарвавшегося бывшего клиента. Весь день адвокат размышлял над тем, как повернуть дело в свою пользу и добиться нужного результата. Поэтому, сразу после работы ему пришлось побегать по городу в поисках нужного: коробки хрустящих от орехов шоколадных конфет и хорошего алкоголя. Со вторым пришлось повозиться основательно, чтобы не нарваться на самогон, перелитый в красивую бутылку.
Район, где находилась квартира напарника вызывал у Осаму лишь отвращение и рвотный рефлекс: вытереть ноги хотелось о каждый попадающийся выступ, а перчатки после каждого подобного визита приходилось менять. Но чего не сделаешь ради достижения цели?
Свет в окнах горел, а значит Накахара был дома, а не задерживался по привычке в серых стенах тюрьмы или в компании начальника. Оба варианта досуга заставляли Дазая поморщиться — отвратительно. Однако, когда шатен, проигнорировав обязанность стучать, проник в квартиру, его встретила лишь тишина. Хозяин квартиры не откликался даже на самые обидные прозвища. Кухня, ванна, спальня были пусты и, что интересно, темны. Аналитические способности адвоката заработали нехотя, заставили со скрипом шевелиться шестеренки в голове, в прочем, тут же замолкая, когда взгляд упал на тонкую полоску света из-под всегда закрытой двери. Она вела в комнату-склад, где Чуя хранил алкоголь и воспоминания. Дазай давно хотел побывать там, в прочем, в его фантазиях обстоятельства были иными.
Развалившись на сложенном вдвое одеяле, обнимая бутылку, слишком большую, чтобы принадлежать к какой-то марке, в комнате дремал Накахара. Уши и щеки были покрасневшими от выпитого, а глаза — о ужас! — от слез. Об этой странной слабости свидетельствовали так же несколько измятых шелковых платков, часть из которых была в шутку предложена самим Осаму во время «трогательных моментов». Поставив свои подарки на один из грубо сколоченных ящиков, Дазай приблизился к напарнику, приподнимая того за плечи. Видимо, ударивший от опьянения жар постепенно начал сходить на нет, потому что полураздетый Чуя в полудреме начал кутаться в свободный клочок одеяла.
— Я знаю, что ты уже не спишь, мальчишка, — укоризненным тоном произнес Осаму, убирая с лица собеседника рыжую челку, — Сколько ты выпил? — едва шевеля рукой Накахара показал два пальца, — Две бутылки? Два ящика? Надеюсь, не того конфискованного самогона из порта? Боже! Чуя, ты полный идиот!
Подхватив пьянь под плечи, некогда солидный адвокат короткими шажками начал двигаться в сторону ванной. Холодная вода окатила сначала лицо Чуи, а уже потом потоком устремилась в желудок того, тут же просясь обратно.
— Пей. Давай, сделай несколько больших глотков, — сам того не зная, Дазай слово в слово повторил фразу, еще утром произнесенную Накахарой. Это стало последней каплей на пути опустошения Чуей собственного желудка, — Вот так, молодец. Не отпихивай меня, пьянь! Тебе нужно избавиться от той дряни в своем организме. Ты мне еще нужен.
Чуя капризно мяукнул что-то, даже не повернувшись в сторону своего «спасителя». Мысли, которые одолевали его весь день, стали потихоньку возвращаться по мере выветривания градуса из крови. На глазах вновь стояли слезы, вот только было не понятно — от рвоты или переполняющих эмоций.
— Мальчишку казнили сегодня, — хриплым от саднящего горла голосом произнес Чуя.
— Ацуши? — не подумав, ляпнул Дазай, тут же мысленно дав себе оплеуху. Ужас в лазурных глазах был всепоглощающим, а самого Накахару начинало колотить.
— К-Карму. Но если кого-то еще, я…
— Нет! — грубо осадил Осаму, беря лицо партнера в свои ладони и начиная вытирать его смоченным рукавом собственной рубашки, — Никого больше не было и не будет. Ты мне веришь? — дождавшись кивка, шатен продолжил, — Умница. А теперь пошли спать.