Он снова стоит в пропахшем старостью кабинете директора, склонив голову и шмыгая носом, будто провинившийся ребёнок. На него устремлены несколько пар глаз, сканирующих его худощавую фигуру с лопающимся терпением. Бомгю от собственной бестолковости и трусости жаждет, чтобы здесь сейчас оказался Субин и решил все его проблемы, говорил за него — был мостиком и проводником его чувств и мыслей во внешний мир. Но Субина здесь нет. Бомгю даже не уверен, сможет ли доверять ему после случившегося сегодня. Бомгю до боли в ладонях из-за собственных впившихся ногтей, до мушек перед глазами из-за зажмуренных глаз и до стрельнувшей между грудью пронзительной боли отказывается верить, что Субин — тот самый аноним. Бомгю, как заведённый, повторяет у себя в голове, что Субин бы так не поступил. Да, у него есть собственный секрет, о котором знают только Бомгю и профессора, но он бы так не поступил не потому, что это его тайна, а потому, что у Субина всегда повышенное чувство справедливости, несмотря на грубый характер.

Но Бомгю рассказал о чужом секрете лишь ему. Значит ли это, что теперь Бомгю придётся сдерживать слова каждый раз, когда появится шанс поговорить или излить душу Субину? Или дело совершенно не в Субине? Может, кто-то ещё был в комнате? Но кто и где он прятался? И зачем ему следить за ними? Неужели у стен вправду есть уши?

Бомгю весь напрягается, что ногти ещё сильнее впиваются в кожу, венка на лбу вздувается, а лицо багровеет от подозрений: у стен точно есть уши. Если в замке есть ещё один оборотень, способный слышать почти каждый шорох, то у него совершенно нет проблем подслушивать чужие разговоры. Особенно, если он находится, например, в том же помещении или башне. Именно поэтому Бомгю, являясь оборотнем, носит наушники и слушает музыку на полной громкости, которая почти заглушает внешний шум. Но что, если этот оборотень предпочитает подслушивать самые грязные тайны студентов, профессоров или даже мракоборцев? Но ради чего? Каков его мотив? Если он всё слышит, то он, наверно, должен быть в курсе, кто убил ту девочку, но почему-то до сих пор молчит. Или… это не он убил её. У девочки ведь не было сердца в грудной клетке, а считается, что для оборотней этот орган является самым лакомым кусочком человеческой плоти.

Но Бомгю бы уже точно учуял его или её запах. Тут что-то другое. Но что? Он напрягает извилины, но слишком тяжёлые и нетерпеливые вздохи профессоров в кабинете не дают сосредоточиться в полной мере. Всё же Бомгю пока не хочет расставаться со своей теорией ещё о другом оборотне. С этого момента ему стоит оставаться на чеку и начать внимательнее присматриваться к окружающим. Оборотень должен выдать себя рано или поздно: тяга к сырому мясу, плохое самочувствие перед полнолунием, излишняя тревожность перед окружающими, чтобы оставаться «человеком». Возможно, Бомгю судит по себе, но пусть это будет уже хоть чем-то, чем совершенное ничего от бестолковых мракоборцев.

— Мы… — наконец нарушает напряжённое молчание в кабинете гриффиндорец, — …воспользовались потайным ходом под Гремучей ивой, потому что хотели купить что-нибудь из «Волшебных вредилок». И когда мы выбирали товары, на деревню напали оборотни.

Бомгю не решается поднять голову из-за тяжести взглядов профессоров и боится натолкнуться на осуждение и недоверие, пока говорит. Но его глаза перестаёт застилать белая пелена страха с каждым сказанным словом и ложью, что так сладко проникает в уши напряжённых взрослых, обволакивая их тем, что они бы предпочли услышать. Он наконец находит в себе толику смелости, чтобы поднять голову и выпалить то, из-за чего его воспалённый тревожностью разум рисовал в воображении ужасающие последствия их вылазки в Хогсмид:

— Они могут учуять наш след и найти этот туннель. Нужно срочно его засыпать или уничтожить!

— Мальчик прав, — произносит профессор Защиты от тёмных искусств, соглашаясь с Бомгю. — Нужно этим заняться, а студенту стоит дать отдохнуть, а не устраивать допрос.

Он с недовольством косится на стоящего с тростью мракоборца, на губах которого играет острая ухмылка, будто всё происходящее его забавляет. Но он наблюдает за всеми с тщательной внимательностью, в особенности за мальчиком.

— Куй железо, пока оно горячо, не так ли, профессор? — произносит мракоборец, не глядя на покрасневшего юношу, который при встрече с его взглядом тут же опускает голову, и кровь отливает от лица, сменяясь меловой бледностью.

— Я не позволю, чтобы мальчика допрашивали в таком состоянии. Мы не знаем, что он пережил и что видел в Хогсмиде, но я вижу, что он напуган, и я, как директор, не позволю допрашивать его сейчас. Ваши мракоборцы не справились с поставленной задачей и на деревню напали. Думаю, вам стоит сейчас отчитывать их, а не давить на ребёнка своими расспросами.

Раскрасневшееся от злости лицо женщины обращено к мракоборцу, который и бровью не повёл за то, что стал отчитанным директрисой, но всё же её слова смогли уколоть его в самое сердце собственной гордости. Ведь она права. В ответ он лишь ухмыляется ей и, стрельнув взглядом в сторону гриффиндорца, выходит из кабинета.

Наступает напряжённая тишина, и только постукивание трости по каменному полу отзывается за пределами стен. Когда звук постепенно исчезает, директор встаёт со своего стула и поручает нескольким профессорам уничтожить потайной ход и наложить дополнительные защитные чары. Оставшись наедине с Бомгю, она снова садится, кладёт рядом с собой свои очки и трёт уставшие глаза.

— Отправляйтесь к себе, Бомгю. В этот раз вам повезло, но в следующий раз никакой потайной ход не сможет спасти вас от мистера Кима. Хорошенько отдохните, пожалуйста.

Бомгю послушно кивает, выходит из кабинета и направляется в сторону башни. Слова директора въелись в его разум, словно жирное пятно на ткани, которое ни одним средством не отмыть — никак теперь не избавиться от её слов. Бомгю думает, что у всех возникнут подозрения, когда расспросят продавца, и тот ответит, что в тот день никаких студентов и в помине не было. Но сегодня можно спать спокойно, никому нет дела до этого. Пока что.

Рюджин… Жива ли она? Вместо того чтобы отправиться в башню, Бомгю спускается на второй, намереваясь зайти в Больничное крыло и узнать о её состоянии, останавливает его в коридоре, не позволяя приблизиться к медпункту. Бомгю ударяет себя кулаком по виску. Ну почему он такой трус? Что сложного в том, чтобы своими ногами дойти до лазарета и узнать, как себя чувствует Рюджин? Ведь, возможно, он не сможет жить, как прежде, если узнает, что, не дай Мерлин, Рюджин не удалось спасти и она потеряла слишком много крови. И её брат… Он точно не оставит всё как есть и отделает Бомгю, закопав его самолично на поле для квиддича, хоть тот и не виноват. Это ведь не он вонзил в неё свои когти. Но Бомгю всё равно испытывает чувство вины и страх, поэтому он разворачивается и бежит в общежитие, будто бегство может спасти его от последствий. Директор правильно сказала: ему нужно отдохнуть. Хотя он не уверен, имеет ли право на отдых после всего, что произошло.

Бомгю минует студентов, собравшихся в гостиной, чтобы отпраздновать окончание первого месяца учёбы, стараясь не обращать на них внимания. Гриффиндорцы застыли все как один и с ужасом смотрят на его окровавленные руки, одежду и лицо. Тяжело не заметить то, как все на него смотрят, поэтому Бомгю желает раствориться в токсичном ощущении жалости к самому себе. Ему хочется хотя бы на один день стать нормальным человеком и не думать ни о чём. Но жалкие мысли постоянно стреляют в его больную голову, задевают и тормошат всё то, что заставляет ненавидеть себя ещё больше.

— Бомгю? — Беспокойный голос Субина делает состояние Бомгю в разы хуже, что ему хочется сейчас же натянуть на уши наушники и сделать вид, что он не слышит его. — Ты весь в крови? Что случилось?

Субин режется о холодные глыбы потемневших глаз Бомгю и впадает в пригвоздивший его к полу ступор. Он с настороженностью наблюдает, как Бомгю роется в своих вещах и, не сказав ни слова, спешит в ванную. Субина вырывают из оцепенения только звуки — струи воды из лейки душа, доносящиеся из соседней комнаты. Осколки холодного взгляда Бомгю застревают в его сердце ледяными стрелами. Ему совершенно непонятно, почему Бомгю посмотрел таким колючим взглядом, будто Субин сделал что-то действительно ужасное. Неприятное чувство, если честно. При виде крови Субин подумал, что Бомгю поранился, но, судя по его состоянию, это была не его кровь. Субин лишь надеется, что Бомгю не пострадал, а на остальных ему плевать с высокой астрономической башни.

***

Ёнджуна отпускают сразу же с отработки, как только он узнаёт о случившемся с Рюджин. К ней пускают не сразу — только Адама. Ёнджун стоит в коридоре и не знает, куда себя деть. Он ходит кругами перед дверью и перебирает в голове все варианты событий, что могли произойти с подругой, из-за которых к ней до сих пор не пускают. Когда прибывает бригада врачей из Святого Мунго, у Ёнджуна внутри что-то обрывается. Он не может поверить тому, что видит перед глазами, и без сил опускается на каменный пол, держась за голову. Его даже не смущает всё это время когтевранец, пришедший вместе с Адамом, которого не пустили вместе с ним. Он всё время наблюдает за нервным Ёнджуном и хочет ему сказать что-нибудь утешающее, но не знает, с чего начать. Им ещё не доводилось общаться один на один.

Вместо этого он куда-то отходит и вскоре возвращается с кружкой, из которой поднимается прозрачный молочный пар, а коридор наполняется душистым травяным ароматом. Он протягивает руку вместе с кружкой Ёнджуну, у которого глаза на мокром месте от нервов. Слизеринец поднимает голову и видит полуулыбку, обращённую к нему, затем переводит влажный взгляд на горячий напиток.

— Что это? — произносит Ёнджун дрожащим голосом, с подозрением косясь на кружку и поднимающийся пар из неё.

— Это просто чай, — отвечает тихо Кай. — Ладно, не просто чай. Он успокаивающий. Я подумал, что тебе сейчас он будет необходим. Я попросил его у домовиков.

Ёнджун берёт тёплую кружку из его рук и притягивает её к себе, чтобы согреться. Хоть и не холодно, но из-за тяжёлых мыслей он чувствует тремор по всему телу, заставляющий его дрожать. Ёнджуна трогает поступок Кая, и он даже улыбается ему в знак благодарности. Кай на секунду тушуется, затем отводит взгляд, и на его щеках расцветает бледно-розовый румянец. Он отходит к противоположной стене, садится напротив Ёнджуна и наблюдает, как тот отпивает травяной чай. Тремор Ёнджуна прекращается, а ужасные мысли улетучиваются, словно густой туман под лучами яркого солнца. Чай действительно помог.

«Нужно будет потом его спросить, что это за напиток», — думает Ёнджун, делая ещё один глоток.

В коридор выходят целители из Святого Мунго и уходят дальше. На их лицах проскакивает траурная тень. Заметив это, парни переглядываются, тут же вскакивают со своих мест и вваливаются в лазарет. Ёнджун думает, что их тут же выгонят за это, но колдомедик с посеревшим от переживания лицом ничего не произносит, лишь с сочувствием мажет по ним взглядом и устало садится за свой стол, чтобы сделать записи. Ёнджун крепко держится двумя руками за согревающую кружку и быстрым шагом направляется за ширму, где видит склонившего голову Адама над сестрой и затем лицо Рюджин… Она такая бледная, что кажется, будто потеряла всю кровь до последней капли. Глаза закрыты, тело неподвижно. Тёмные длинные волосы растрёпаны по подушке, а концы слиплись от засохшей крови.

Ёнджун пытается сказать хоть что-то другу, но сейчас слова вдруг перестают иметь какой-либо смысл. Он ставит кружку на тумбочку рядом с кроватью и с ужасом наблюдает за неподвижно лежащей Рюджин. Её лицо почти сливается с белой подушкой, и Ёнджун не может поверить, что перед ним — та самая вечно живая, не боящаяся своих эмоций и чувств Рюджин.

— Она…

— Жива, — будто прочитав его мысли, отвечает Адам.

Ёнджун шумно выдыхает через нос и благодарит Мерлина за такие чудесные новости.

— Но целители сказали, что придётся теперь за ней наблюдать и каждое полнолуние давать ей аконитовую настойку.

По телу Ёнджуна будто проходят электрические разряды, сбивающие его с ног и заставляющие волосы встать дыбом. Он грузно опускается на стул, с беспокойством глядя на спокойно выглядящего друга, держащего за руку сестру, затем переводит взгляд на бледное лицо Рюджин. В голове всплывают статьи из различных источников про оборотней и что люди, которые пьют эту настойку, могут оставаться в сознании, когда превращаются в полнолуние в оборотней… Неужели…

— Она стала…

— Не знаю, — резко перебивает Адам Ёнджуна. — Врачи сказали, что за ней нужно понаблюдать. Вдруг у неё лишь будет острое желание есть сырое мясо или она будет превращаться в оборотня — это предстоит ещё узнать в следующее полнолуние. В любом случае, ей нужен хороший отдых и восстановление сил.

Кай стоит всё это время, наблюдая за ними, и незаметно ускальзывает куда-то. Вернувшись с новой кружкой чая, он протягивает её Адаму. Адам улыбается бесцветно, почти пусто, но его глаза всё же блестят от заботливого жеста. Он благодарит когтевранца и делает глоток. Мысли исчезают и разом разбредаются по углам, ожидая своего часа, пока не перестанет действовать эффект травяного напитка.

Из-за ширмы слышится женский голос. Когда шаги приближаются, три пары глаз устремляются на вошедшую девушку с длинными огненными волосами, заплетёнными в толстую косу, на конце которой красуется голубая лента. Девушка, не ожидавшая, что здесь кто-то ещё будет, широко раскрывает свои лисьи глаза и немного смущается от такого внимания. В руках она держит какую-то книжку и шоколадные конфеты. Ёнджуну кажется её лицо довольно знакомым.

— Привет, — неуверенно здоровается она с парнями. — Передайте, пожалуйста, Рюджин, что я оставила ей конфеты и книгу. Она поймёт, от кого.

Изображения на книге не двигаются, поэтому Ёнджун делает вывод, что она маггловская и, должно быть, магглорождённая… Жуткая неприязнь к ней заставляет Ёнджуна отступить на шаг назад. Заметив это, девушке становится неловко ещё сильнее, поэтому она быстро кладёт гостинцы на тумбочку и выходит из-за ширмы.

— Черён…

Адам сжимает руку сестры, Кай нависает на его плече, а Ёнджун вытягивает шею, услышав хриплый голос Рюджин.

— Черён… — снова зовёт она девушку и начинает кашлять.

Адам успокаивающе гладит её по руке и кричит колдомедику, чтобы она подошла, но вместе с ней заходит та самая девушка. Рюджин с полуоткрытыми глазами вглядывается на неподвижно стоящую девушку возле ширмы и начинает принюхиваться, будто животное.

— Подойди, — произносит она и пытается привстать, но колдомедик просит этого не делать, на что получает гневный, почти жестокий взгляд, пугающий не только женщину, но и парней, которые чуть отстраняются от неё. — Ну же, быстрее, — сквозь зубы произносит она, глядя на неподвижно стоящую пуффендуйку.

Черён делает шаг ближе к койке и неуверенно приближается к Рюджин. Та протягивает к ней руку и резко тянет к себе так, что она чуть не падает, но её успевает подхватить Кай. Рюджин швыряет гневный взгляд на него, затем переводит взгляд на испуганную Черён, подносит её запястье к своему носу и делает глубокий вдох. Все, включая Черён, в шоке наблюдают за происходящим с широко открытыми глазами.

— Звуки слишком громкие, будто я могу читать чужие мысли, — произносит слизеринка хрипло, вдыхая аромат кожи пуффендуйки с зажмуренными глазами, — запахи слишком яркие, будто все вдруг стали излучать свои ароматы, и свет такой яркий, будто я наблюдаю за пожарищем вблизи. И я знаю, что ты теперь от меня не убежишь, Черён, я тебя везде достану.

Пуффендуйка ошарашенно распахивает глаза ещё сильнее и дёргает руку на себя, прижимая её к груди. Она, словно потерянный котёнок, оглядывается по сторонам, ища поддержки у парней или хотя бы объяснений, и, сделав пару шагов назад, выбегает из лазарета.

— От меня теперь не убежишь, Черён! — кричит хрипло Рюджин и смеётся, открывая глаза шире, но свет болезненно бьёт по глазам. Это заставляет её снова зажмуриться и укрыться под одеялом. — Если вы не против, не могли бы вы свалить нахрен все отсюда?

— Рюджин, но почему ты грубишь? Здесь же никто не хочет тебя обидеть… — раздосадованный её поведением, произносит Адам, совершенно не узнавая сестру.

— Я хочу спать, — слышится из-под одеяла сиплый и равнодушный голос Рюджин.

Ёнджун сводит брови к переносице от ощущения потерянности. В его голове возникает не утешающая мысль, что та Рюджин, которую все знали, отныне будет существовать лишь в их памяти.

***

Бомгю слышит шумное веселье, доносящееся снизу даже через громкую музыку в наушниках. Он знает, что студентам не нужен повод, чтобы набухаться, но в этот раз слишком громко. Субин не стал дожидаться, когда Бомгю выйдет из ванной комнаты, чтобы тот смог объясниться, ведь Бомгю и так дал понять своим видом и молчанием, что не намерен с ним разговаривать. Бомгю тогда был раздражён и зол, и непонятно даже на кого: на Субина или всё-таки на себя? Ему бы хотелось свалить всё на Субина, но это он обо всём рассказал ему и сам расплатился за свой длинный язык больным носом, за который он не так уж сильно переживал. Его нос быстро заживёт, но хруст всё равно был неприятным…

Бомгю опускает наушники на шею. Громкая и неприятная музыка бьёт по ушам. Интересно, с таким же размахом обычно празднуют другие факультеты или это только гриффиндорцы всегда такие шумные? Бомгю кивает сам себе, отвечая на свой же вопрос, потому что в других частях замка относительно тихо.

Он сжимает челюсти и кулаки, выходя из комнаты. Музыка слишком громкая для его чувствительного слуха. Спускаясь по лестнице, он замечает Субина, обжимающегося с девушкой на диване. Бомгю от этого зрелища становится тошно. Субин будто намеренно старается впечатлить девушку или просто ищет утешение в её тонких объятиях. Отвернувшись и тяжело вздохнув, Бомгю выходит из гостиной. Он и сам не знает, куда приведут его ноги этим вечером, но ему не хочется сидеть в комнате, не хочется веселиться со всеми остальными и не хочется… Не хочется существовать.

До комендантского часа у него ещё есть время немного погулять по округе. Бомгю тихо и медленно плетётся по двору, затем спускается к озеру, где гораздо тише, чем в замке. Обитателей подводного царства всё-таки хорошо слышно, но Бомгю нет дела до их разговоров, потому что он их попросту не понимает — пусть болтают на своём, а его не трогают.

Бомгю был тревожен, но примерно полчаса назад слухи дошли до него, что Рюджин очнулась, и Бомгю почувствовал облегчение. Его тревога была потихоньку уничтожена его спокойствием. Он зайдёт к ней чуть позже, чтобы расспросить о том, что она смогла разузнать от продавца.

Бомгю слышит шаги позади себя, затем несколько щелчков. Он резко оборачивается, видит за деревом сначала объектив фотоаппарата, а затем и его владельца. Бомгю хмурит брови и надвигается на когтевранца, будто тёмная грозовая тучка. Несмотря на одинаковый рост, он каким-то образом кажется выше, нависая над ним:

— Удали, — произносит он требовательно, со злостью кивая на фотоаппарат и не скрывая своего раздражения. — Кто разрешил тебе меня снимать?

— Прости, но я снимал не тебя, — спокойно произносит он, щёлкая по стрелочкам, показывая, что Бомгю не попал ни на один из его кадров. На снимках видны только водная гладь, закат и крошечная голова любопытной русалки, которая решила посмотреть, что происходит на поверхности. — Правда красиво?

Бомгю немного меняется в лице и качает головой, соглашаясь с Тэхёном, мысленно коря себя за то, что, возможно, напугал его своей грубостью.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он, отворачиваясь от Тэхёна, чтобы скрыть от него стыд за своё поведения, и смотрит на солнце, которое плавно опускается за верхушки деревьев.

— Я гулял и решил спуститься сюда, чтобы застать русалок. Она выплыла, но ты её спугнул, кажется, своим криком, — недовольно хмыкает Тэхён, пытаясь разглядеть её на поверхности снова, но вместо неё теперь видна лишь рябь.

— Скорее она испугалась твоей бандуры, подумав, что это оружие какое или ещё что, — в тон Тэхёну хмыкает Бомгю, переводя взгляд на рубиново-малиновые облака.

Тэхён недовольно хмыкает во второй раз и вешает фотоаппарат на шею. Он с большим трудом смог отобрать его у чёртового Билли и теперь не хочет рисковать — вдруг и Бомгю захочет его забрать. Несмотря на свою холодность и спокойствие, Бомгю выглядит грустным в данный момент, и Тэхён это замечает. Он слышал, что произошло сегодня днём. Слухи быстро распространились по школе, даже говорили, что это на самом деле Бомгю напал на слизеринку. Тэхён подумал, что это всё чушь, но сильно встревожился — нападение оборотней оказалось слишком близко к школе.

Последние лучи заходящего солнца играют на бледном лице гриффиндорца. Его безжизненные глаза наполняются светом, придавая им тёплый медовым оттенок, что делает взгляд намного симпатичнее, чем его обычный, мрачный и пепельный. На этом фоне его светлые волосы окрашиваются в ярко-оранжевый. Тэхён ловит себя на мысли, что его развевающиеся волосы на ветру и не скрытое за длинной чёлкой лицо выглядят очень красиво. Он бы даже сказал, необыкновенно красиво. Его взгляд скользит по хорошо очерченному профилю, почти высеченному, и по длинной шее с сильно выраженным кадыком. Тэхён мажет взглядом по его плотно прижатым губам, немного на них задерживается и быстро переводит взгляд на солнце. Щёки Тэхёна приобретают такой же оттенок, как закат, ведь он вдруг кое-что вспоминает об этих губах. Воспоминание в какой-то мере оказывается постыдным и до боли детским, напоминая о тех днях, когда жизнь казалась намного проще. Он гулко сглатывает слюну, чувствуя учащённое сердцебиение, ведь теперь воспринимает это воспоминание с точки зрения более взрослого человека. Интересно, а сам Бомгю помнит тот поцелуй?

Тэхён от неожиданности негромко ойкает, когда обнаруживает, что остался один посреди высоких елей. Оглядевшись, он видит, как Бомгю, не сказав ни слова, бредёт обратно к замку. Что ж, Тэхён спросит у него когда-нибудь про тот поцелуй, но сейчас он вернётся в общежитие и прочитает какую-нибудь книгу.

По пути в замок Бомгю встречается взглядом с компанией мальчишек, направляющихся к озеру. До него им дела нет, поэтому они не обращают на него внимание. От любопытства гриффиндорец разворачивается, когда они подходят к Тэхёну. Бомгю видит, как Тэхён внезапно взлетает в воздух и его палочка с плеском оказывается в озере. Парень, использовавший левитацию на Тэхёне, что-то громко говорит ему про эссе, что оно оказалось «слишком примитивным» для семикурсника. Бомгю замирает, когда слышит разрезающий тишину крик Тэхёна, и видит, как его драгоценная камера уходит под воду. От шока он зажимает рот руками и оборачивается, оглядываясь по сторонам. Рядом с ними никого нет. Опустив руки по швам и сжав кулаки до посинения, Бомгю решительно спускается и кричит:

— Эй, вы! Отпустите его!

— Бомгю, не надо, — кряхтит Тэхён, подвешенный вниз головой, беспомощно дёргаясь в воздухе.

— Отпустить? Ты уверен? — с издёвкой переспрашивает Билли. Бомгю, сжимая кулаки, неуверенно кивает, но взгляд остаётся твёрдым. — Ну что ж, ты сам попросил, — усмехается он.

С этими словами он снимает чары с Тэхёна, и тот с громким визгом стремительно падает в воду. Бомгю не успевает наложить на него чары левитации. Он крепко сжимает в руке палочку, чувствуя, как в груди нарастает неизвестный для него огонь, заставляющий его смотреть на Билли и его прихвостней с вызовом. Заклинание, направленное на него, он успевает отрекошетить, и чужая палочка с глухим стуком оказывается на земле.

— Даю вам пять секунд, пока я не превращусь в оборотня и не вырву ваши сердца из груди, — произносит Бомгю, уверенно блефуя.

Билли и его друзья недоверчиво переглядываются и тут же снова поднимают палочки, обрушивая на него заклинания. Бомгю уверенно уклоняется и ловко отражает все атаки.

— Раз, два, три, четыре, пять… Бу! — громко произносит он, делая страшное лицо.

Парни тут же громко кричат и что есть мочи бегут с озера, увидев изменившееся выражение лица Бомгю. Бомгю, полностью довольный собой, негромко смеётся, разворачивается к Тэхёну, который уже успел выйти из озера. Он сидит на корточках, разбирая залитую водой камеру, и шмыгает носом. По кончику его острого носа катятся слёзы на землю. Бомгю медленно подходит к нему и с помощью палочки сушит Тэхёна и камеру. Затем палочка Тэхёна приземляется рядом с ними. Собрав камеру обратно, Тэхён пытается включить её, но всё оказывается без толку — камера сломалась. В отчаянии он бьёт кулаком по сырой земле и со злостью кидает в сторону сломанную вещь.

— Я знал, что это когда-нибудь случится, — всхлипывает Тэхён, заливаясь слезами. — Мама не сможет позволить мне новый фотоаппарат, а этот сломался к Мерлиновой заднице!

Бомгю прикусывает губу, не зная, что и сказать в такой ситуации. Он мнётся и сгорает со стыда, потому что не может ничем помочь. Ведь он мог бы предотвратить эту ситуацию и вообще не открывать рот, когда не надо, но Билли в тот момент решил, что это лучший способ послушаться его и отпустить Тэхёна в воду. Бомгю не уточнил, чтобы опустил его на землю, а тот решил по-своему. И ещё фотоаппарат пострадал — можно сказать, ни за что.

Бомгю садится на корточки рядом с фотоаппаратом и скручивает шнурок на свою руку. Он всё же попытается починить его как можно скорее, пока ещё есть возможность. Наверное. Бомгю вообще-то не умеет этим заниматься, но зато его мама — мастер на все руки. Вдруг у неё получится. Он придвигается к всхлипывающему Тэхёну и боязливо и осторожно кладёт руку на его плечо.

— Эй, Кан, вставай… слезами горю не поможешь.

— А чем ещё? Этот придурок постоянно донимает меня, шантажировал даже, что сломает его, — он кивает на фотоаппарат в руке Бомгю, — пока я не буду выполнять его домашние задания до конца учебного года. Я выполнял своё обещание, но он всё равно это сделал, — громче воет Тэхён, зажмурив глаза, из которых брызжут слёзы, текущие по покрасневшему лицу.

Бомгю становится не по себе от услышанного. Он чувствует, как злость начинает распространяться по его телу волнами вместе с вскипающей в венах кровью. Он возмущён тем, что Тэхён так быстро опустил руки; он в не себя от ярости, что такие люди, как Билли, позволяют себе так относиться к другим; он раздражён тем, что сам не смог ничего сделать с этим проклятым фотоаппаратом здесь и сейчас, чтобы Тэхёну хоть немного стало легче. Вместо утешающих слов он встаёт с места и делает шаг к замку, сильно сжимая в руке шнурок от фотоаппарата.

— Вставай, Тэхён, и не плачь.

Тон Бомгю Тэхёну кажется совершенно равнодушным, но он не видит его лица. Брови Бомгю сведены к переносице, челюсть сжата до боли. Он слышит, как Тэхён поднимается на ноги и отряхивается от пожухшей травы. От досады челюсть Бомгю чуть ли не сводит от напряжения, и ему не остаётся ничего, кроме как написать письмо маме и отправить этот фотоаппарат ей. Вдруг у неё получится его починить. Вернувшись в свою комнату, он впопыхах пишет письмо, бежит до Совятни и, уменьшив с помощью заклинания фотоаппарат, цепляет письмо к ноге своей совы.

По пути до комнаты он всё же осмеливается заглянуть к Рюджин, но в лазарет его не пускают, сказав, что она ещё плохо себя чувствует. Ему не остаётся ничего, как вернуться. Он заворачивает на лестницу от Больничного крыла и встречается глазами с Билли, который куда-то спешно спускается. В глазах Билли отражается испуг, тогда как лицо Бомгю остаётся непроницаемым. Он направляет на него палочку и зажимает его своим щуплым телом к стене, прижимая к какому-то портрету, который тут же начинает возмущаться.

— Заткнись, — шипит Бомгю, обращаясь к портрету, и слышит тихое и недовольное ойканье. Затем произносит Билли: — Ты перестанешь раз и навсегда доставать Тэхёна и других студентов школы. — Конец его палочки упирается в чужую шею, оставляя вмятину на его коже. — Отныне ты сам будешь делать свою домашнюю работу, а про Тэхёна забудешь раз и навсегда. Ты понял?

— Я… я… понял.

— Если ещё раз услышу или увижу, что ты достаёшь других студентов, то с тобой случится то же, что и с Шин Рюджин! Ты усёк?

— Я… я… усёк.

Бомгю отступает на пару шагов, но палочку не прячет, пока Билли трусливо спускается по лестнице, оглядываясь назад. Бомгю хмыкает, обернувшись, чтобы направиться наверх, но замечает второгодку, стоящего неподалёку на лестнице. Парень испуганно смотрит на Бомгю так, что у него ноги дрожат от страха. Бомгю проходит мимо него, чувствуя, как неприятный осадок накрывает его. Ему становится тошно от того, что он собственноручно разлил масла в огонь, упомянув Рюджин и подтвердив те неправдивые слухи о его нападении на неё. Теперь точно все будут думать, что это он чуть не убил её. Но, с другой стороны, этот червь оставит в покое Тэхёна и других студентов, потому что то, что он делал, было перебором. Это он должен бояться ходить по школе, а не Бомгю, Тэхён или другие студенты. Мелкий, напыщенный и думающий, что ему всё можно, мерзавец. Пусть оборачивается, пока может. Бомгю понятия не имеет, откуда взялась эта злость, эта агрессия, но он чувствует себя намного лучше, ощущая бушующий огонь внутри. Теперь предстоит разобраться с Субином, и дело с концом.

Бомгю решительно поднимается по лестнице, называет пароль Полной Даме и оказывается в шумной гостиной. Субин сидит молча в углу, пока остальные танцуют, пьют и веселятся. Он даже не пьёт.

Периферийным зрением Субин замечает приближающегося к нему человека, открывает рот, чтобы рявкнуть, чтобы от него отвалили. Но, увидев Бомгю с красными и блестящими щеками и пылающими глазами, его сердце отчего-то болезненно колет, а в глазах неприятно щиплет. Бомгю хочет высказать всё, что думает, но, заметив, как глаза Субина наполняются слезами, он будто трезвеет, и одурманивающий гнев начинает спадать с пелены блестящих, полных решимости глаз.

— Бомгю… — произносит он дрогнувшим голосом. — Почему ты мне не рассказал? Я услышал… что на тебя напали. Почему ты мне ничего не сказал..?

— У меня был шок, — бормочет Бомгю, пытаясь не выдать истинных причин. Затем, не вытерпев неопределённость, всё же прямо спрашивает: — Субин, ты говорил сегодня с кем-то о том, что я рассказал тебе утром?

Зрачки Субина расширяются, и, кажется, он начинает догадываться, в чём была причина отстранённого поведения и раздражения Бомгю.

— Нет, я никому не говорил. Я проснулся тогда, когда тебя уже не было в замке. Ты подумал, что это я распустил те слухи?

«Если скажешь, что думал, то разобьёшь мне сердце», — проносится в подвыпившем мозгу Субина, который испытывающе смотрит на Бомгю, пытаясь совладать со своими чувствами.

Бомгю нервно глотает слюну. Он никогда не видел Субина таким раскаивающимся и искренним, несмотря на то, что он даже ещё ничего не ответил. Нет, Субин искренен всегда, искренен в самых различных ситуациях, но в этот раз всё как-то по-другому: будто он боится, что Бомгю в нём разочаруется, а Субин разочаруется в нём из-за этого. Бомгю закрывает глаза и медленно качает головой из стороны в сторону. Открыв их, он пытается мягко улыбнуться, но получается только натянуто:

— Стал бы я так думать про лучшего друга? — спрашивает он, а у самого сердце щемит от собственного вранья.

Он видит облегчение в глазах Субин, ощущает его практически физически. Напряжённые плечи Субина расслабляются, губы растягиваются в полуулыбке, а глаза наполняются тошнотворной нежностью, обращённой к Бомгю. Глядя в них, Бомгю впитывает её, словно губка, через себя пропускает и травится ей, будто ядом, а сердце выкручивается наизнанку.

«Бедный Субин», — проносится в голове у Бомгю, а от самого себя блевать тянет из-за своих чувств.

— Хочешь, пойдём спать, — предлагает Субин, отводя взгляд, а у самого щёки начинают пылать ярче, чем форма команды по квиддичу.

Бомгю на секунду теряется от неожиданного предложения. Он вглядывается в чужие яркие щёки, в полуулыбку и маслянистый взгляд с бешено колотящимся сердцем. Его руки чешутся, чтобы вырвать эти глаза из глазниц, лишь бы они перестали так на него смотреть. Субин, милый его Субин действительно влюблён в него, и никак эту дурь не выбить из его головы. Нет, Бомгю не пойдёт с ним спать и вряд ли когда-нибудь станет, ведь теперь уже понятно, что для Субина это значит кое-что большее. Это способ стать ближе к своему другу, способ распустить руки, как во все разы, и, крепко обняв, уснуть. Сейчас Субин будто готов пойти дальше.

Слёзы в глазах Бомгю застилают встревожившееся лицо перед собой.

— Я с тобой никуда не пойду, Субин, а если и пойду, то мы ляжем в разные кровати, — произносит мрачно Бомгю, вытирая слёзы рукавом толстовки. — Я думал, что это ты подставил меня и рассказал не мой секрет всему свету. Эта мысль была первой, когда я узнал, что листовки снова упали. Ведь я никому не говорил, кроме тебя. Прости, Субин, я не должен был, но мне было больше не на кого подумать, больше не на кого… Прости меня…

Сердце Субина всё-таки раскалывается надвое в его грудной клетке, и осколки больно ранят душу, впиваясь острыми осколками. Ничего не видя перед собой, Бомгю выходит из гостиной и не знает, куда идти. Ему было больно обижать Субина, но другого выхода он не видел.

Субин сидит на стуле неподвижно, уставившись на закрывшуюся за бывшим другом дверь. Его тело цепенеет от сковывающей досады и обиды; гриффиндорец не может проронить ни слезинки, ни дёрнуть ни одной лицевой мышцей.

«Вот значит как», — тихо произносит какой-то голос в его голове.

— Вот, возьми, Субин.

Субин берёт из чьих-то тёплых рук кружку со сливочным пивом и, не проронив ни слова, выпивает всё до дна. Ему приносят ещё один стакан, затем ещё и ещё. Он наконец поднимает голову и с затуманенным от алкоголя взором уставляется на худощавого парня с такой же стрижкой, как у него, и тёмными крашеными волосами. Парень так сладко улыбается ему — так, как никогда не делает Бомгю. Он протягивает Субину следующую кружку с пивом.

— Спасибо, Оливер, — благодарит Субин, разглядывая его стройные ноги в обтягивающих джинсах.