Голод и его сестра прибыли на Остров Ритуала. Демагогия умчался первым, не дожидаясь окончания открытия портала. Лишь бросил слова приветствия, что снёс порыв ветра, и пропал из вида. Псидемия танцевал в такт неслышимой музыке. Вскидывая руки к тёмным небесам, он разворачивался на пятках, подмахивая бедрами. Чума расхаживала подобно хозяйке положения, попинывая камушки и «ласково» прикрикивая на метиса, что освободил их. Белобрысый прижался к земле, едва сиблинги голода явились в этот мир.

Портал открылся на небольшом расстоянии над землёй, поэтому Голод протянул руку, за которую с лёгкой улыбкой схватилась Голод душ. Плавно она опустилась вниз, крепко сжимая в одной рукой свою безделушку, а другой ладонь брата. Нетерпение, страх так и сквозил в каждом движении всадницы. Что точно не могло скрыться от Чумы, что превратила злобный оскал в подобие дружелюбной улыбки.

— Добро пожаловать, брат Голод! Ой, и тебя сестрица приветствую.

— Данные мира, — Голод потребовал рассказать об изменениях, отчего-то крепче сжимая ладонь сестры. — И мы пойдём выполнять волю Матери.

— Да, сейчас. Сейчас! — Псидемия засуетился, подбегая ближе белой вспышкой. Голод слушал его на всем протяжении пути до Школы, откуда уже можно было отправиться выполнять свой долг. Внутри что-то приятно зашевелилось, когда он понял, что до сих пор с сестрой держится за руки.

К Голоду душ, к неуклюжей в целом сестре, всадник испытывал смешанные чувства ещё до возвращения в миры Старших. Она словно неразумный ребёнок лезла туда, куда было запрещено, следила за всеми и в тоже время находилась в неком вакууме. Была рядом, но в мыслях точно пребывала в ином мире.

Пустые внутри, холодные снаружи — такими их задумывала Матерь. Такими и были их отношения. Но почему-то хотелось постоянно ощущать то тепло, когда они оставались вместе?..

***

Франция, где-то в Провансе. Ферма вспыхнула как спичка, голубой огонь пожирал богатое хозяйство. Темнота ночи уступила место бледному отсвету пламени. Заплакали коровы, овцы. Запели последнюю песню птицы, запертые в птичнике.

Голод душ, поправив накидку, отвернулась от неприятного зрелища. Голод схватил ту за плечо и развернул, заставляя смотреть:

— Так надо. Идём, посмотрим до чего развились человеки.

— Люди, глупыш… — Слабо протянула сестра, позволяя увлечь за собой.

Трава приятно щекотала босые ноги. В воздухе витало множество ароматов заканчивающегося лета. Разнотравье, цветочные ароматы переплетались с сильнейшим отзвуком запаха лаванды.

— Интересно, зачем им так много лаванды? Она же не съедобная. Или они вырастили съедобный сорт? Но тогда ты бы его сжёг. Не понимаю…

Голод на речи сестры лишь пожал плечами, продолжая тянуть ту в сторону добротного дома. Двухэтажный особняк встретил их тишиной. Люди или попрятались, как предупреждала Чума, или же от силы старшего сиблинга упали без сознания. Что не помешало непрошенным гостям изучать внутреннее убранство.

По наитию ткнув в белую штуку на стене, Голод душ отпрыгнула. В комнате включился свет, на мгновение ослепив чувствительные глаза.

— Люди приручили огонь?

— Это электричество. Так сказал Псидемия, — Голод безразлично перебирал фигурки на каминной полке. — У них сложная система выработки этого, но прогресс на лицо.

— Даже без энергии, без бессмертия они сумели многого достичь за столь короткий срок. Восхитительно! Ты только посмотри на эту мягкую подушку! — Голод душ запрыгала, прижимая к себе предмет. — Я о такой только мечтать могла, когда засыпала на твоей горе. Там было слишком твёрдо!

— Я никогда не звал тебя к себе спать. Меня там всё устраивает. То есть… Мне нравится моя гора.

— Но ты потрогай. Потрогай эту мягкость. Эту нежность. Эту… Не знаю как назвать… Трогай!

Сестра пихнула подушку под нос Голоду. Тот отодвинулся. Статуэтка задетая локтём проскользнула с тихим шорохом на пол. Дзынь! — в тишине прозвучало особенно громко.

— Хрупко. — Равнодушно отметил Голод, отходя от камину к книжным полкам.

— Как и человеческая жизнь… — дополнила девушка, заворожённая смотря на переливающиеся осколки.

— Ты, к слову, держишь подушку в виде жопы собаки. Тебя это не беспокоит?

— Собачка… — Голод душ тихо вторила брату и зарылась лицом в плюшевую подушку.

Всадник прошёлся вдоль шкафа, проводя пальцем по корешкам. Коричневые, синие, белые с различными красивыми названиями. У людей вкус был куда лучше, чем у Крылатых, чьи библиотеки полностью состояли из пособий и научных трудов. Тут же была художественная литература. Голод подошёл ближе, разглядывая названия. «Убийство в восточном экспрессе», «Унесённые ветром», «Маленькие женщины» и параллельная обратная надпись «Маленькие мужчины», а между ними тонко и незаметно разместился витиеватый шрифт «Хорошие жёны».

Голод взялся за корешок, собираясь вынуть книгу с нечитаемым названием, но тут же одёрнул себя. Из коридора что-то надвигалось. Шаркая, булькая, нечто передвигалось с грохотом, не скрываясь.

Голод душ с нежеланием оторвалась от подушки и обратила внимание на тёмный проём, откуда вышла сгорбленная фигура. Старушка, переставляя перед собой увеличенную версию ножек стула, медленно продвигалась с немного безумной, хоть и доброжелательной улыбкой.

— Мими, доченька, мы так ждали тебя. Ты вернулась. Ох, пойду чай поставлю, мы сварим шоколад и отпразднуем твоё возвращение. Франко говорил, что ты совсем разругалась с нами, ушла, бросила, но я знала, знала, что моя дочь вернётся. Я же говорила: нет никакого Апокалипсиса. Это временные трудности, трудности, как в шестидесятые. Ах, времена хиппи, свободы и вечного протеста. Мы вот так с Франко и познакомились… — старушка продолжила что-то рассказывать, совершенно не реагируя на силы всадников, и попутно направлялась к шторе, прикрывающей проём.

— Братец?.. — Голод душ сделала несколько шагов к брату, не сводя глаз с безумной старушки.

— Она поражена Псидемией и старостью. Сама умрёт. — Голод отвернулся, продолжая изучая шкаф.

— Она не реагирует на нас! На наши способности. Тебя это не уди…

— Нет. Мы только сегодня снизошли на Небеса. Наши силы не работают в полную силу. — Голод взялся за корешок понравившейся книги. — И она старая. — Более от него ничего нельзя было добиться. Он полностью погрузился в чтение.

Неспроста книга оказалась с потёртостями: ею часто пользовались, перечитывали, оставляли пометки на бумажках, что вкладывались меж страниц. На пожелтевших от времени листках были написаны вопросы, ответы, размышления несколькими людьми. Или же одним, но с приличным промежутком времени. Всё это Голод впитывал, поражаясь воображению людей. От простых кривых рисунков животных на стенах пещер они дошли до фотографичных эскизов и собственных вымышленных событий. С книгой не хотелось расставаться, но оставалось лишь перелистнуть последнюю страницу самой истории — и можно было возвращать ту на место. Читать мысли переводчика ни владелец книги, ни сам Голод точно не горели желанием. К этому подталкивало вид последних страниц — пожёванный, облитый чаем или иными напитками, где-то пытались расписать ручку.

«Прочитай рассказ ###». Совет? Приказ? Но Голод решил послушаться его, не желая расставаться с невидимым собеседником. Быстро отыскав нужную книгу, он вчитался, продолжая «разговор». Хотелось знать, к чему же пришёл предыдущий читатель.

Уже наступил день. Солнце заглянуло в окно, освещая пустую гостиную и фигуру иномирянина. Гость стоял недвижимо, перебегая взглядом с обложки на обложку. Словно не мог поверить в то, что сам прочитал.

— Сестра, нам пора возвращаться. Сестра?

Голод заглянул за штору, куда ушла ночью старушка. Человек улыбалась и сидела в кресле, откинувшись на спинку. Энергии от неё более не исходило. На столике неподалёку стояли две пустые чашки, блюдце с печеньем покрылось плесенью, а рядом лежали изображения людей. Голод подошёл ближе и усмехнулся. Фотографии. Псидемия рассказывал об этом с таким небывалым восторгом, что вынудил сиблингов голода покинуть Небеса ранее желаемого срока. Девушка была удивительно похожа на Голода душ, только более загорелая и живая.

Всадник отправился искать сестру по всему дому. На первом этаже той не было. Поднимаясь по лестнице, он рукой держался за перила, оставляя след на пыли. В жилище давно не убирали, возможно за животными тоже не было должного ухода. Можно было считать визит актом милосердия. Ведь и старушка наконец-то покинула этот умирающий мир.

На двуспальной кровати лежало тело. Мужчина казалось был жив, но бледность и трупные пятна говорили об обратном. Он умер за пару часов до их визита. Внимание Голода притянуло множество фоторамок напротив постели. Стена казалась была полностью завешена ими. Молодые, старые, счастье, радость, групповые, одиночные… Фотографий было много, словно вся жизнь оказалась запечатлена на них. На некоторых нашлась уже знакомая девушка. «Ребёнок», — Голод провёл по стеклу пальцем, стирая пыль, а после вышел.

Люди виноваты лишь в том, что они нежеланные дети жадного до власти Шепфамалума. В прошлый раз Всадникам почти удалось уничтожить их всех, даровать тем небытие, но их остановили в последнем шаге. Всего жалкая тысяча выживших превратилась в десять миллиардов, которую ныне просеять без помощи Войны казалось невозможным. В том, что с ним что-то случилось, никто не сомневался. Этим Голод решил озаботиться в первую очередь по возвращению в Школу.

— Вот ты где. — Голод нашёл сестру посреди кучи одежды. Казалось, этого могло хватить, чтобы закапать ту в ней стоя, а соседняя горка грозила обрушиться на сидящую всадницу и основательно ту похоронить под собой. — Пошли, пора возвращаться.

— Люди придумали такую штуку как лифчик! Его мужчины не в силах снять, представляешь? — поражённо протянула сестра. — А ещё он может быть соединён с трусами и получается комплект для плавания в воде. Как думаешь, если Ди принарядить в такое, Война сдохнет от сперматоксикоза или нет?

— Ты где таких слов понабралась? Я даже их значения не знаю.

— Из вот таких книжек. — Шелестнула тонкая бумага, заполненная цветными рисунками. — Это очень интересно.

Голод воздел глаза к потолку. Псидемия предупреждал, что для отвлечения внимания женщин мужчины придумали журналы. Он словно предчувствовал, что именно могло надолго занять неугомонную сестру. И угораздило же наткнуться на ловушку в первом же визите?

— Сестра, бери один журнал и пойдём.

— А одежда? Тут говорится, что именно одежда определяет твой статус. Поэтому… Брат, пошли в магазин. Я не знаю, что это такое, но поход по магазинам звучит как нечто увлекательное и прекрасное! Этому посвящается целый раздел.

— Меня и моя одежда устраивает. Она мне нравится.

— Пошли.

Последнее было произнесено таким тоном, что Голод не нашёл сил сопротивляться, когда сестра в цветастом длинном балахоне схватила того за руку и вылетела в окно.

***

— Ну вот, совсем другое дело, брат.

Голод душ довольно оглядела результат своих трудов. В торговом зале слабо шевелились люди. Смесь сил создавала удивительный результат контроля разума и тел без риска жертв умереть. Именно по этой причине сиблинги голода всегда работали вместе. Это было полезно: брат отключал силы, сестра подавляла рассудок. Марионетки как у Чумы, но живые.

Мужчина упал на колени, более не поддерживаемый контролем Голода душ. Рубашки посыпались на пол, упала стойка для одежды, за которую ухватилась женщина. Больше люди были не нужны.

Голод ещё раз повертелся у высокого зеркала в торговом зале. Полы плаща взметнулись, лакированные ботинки блеснули. Всадник взялся за рукоять меча, проверяя удобство хвата, и улыбнулся отражению. Длинные волосы выглядели ухожено, как никогда прежде. Сестра отменно постаралась.

— Мне нравится.

Голод душ подошла к нему и поправила воротник чёрной рубашки, на которой золотом блестели цепи булавки.

— Мне тоже, — и повела обнажённым плечом.

Вечернее платье плотно облегало тонкую талию и поддерживало красивую грудь всадницы. Разрез на бедре кокетливо давал рассмотреть ножку с изящной туфелькой. Волосы были собраны на затылке шпильками с небольшими камушками, а последними аксессуарами стали серьги. Длинные из жемчуга и серебра. Макияж лица был скромным: подведённые глаза словно бы метали маленькие иглы от каждого взмаха длинных ресниц, чёрные губы были готовы отдавать приказы.

— Безумно понравилось. Стоит повторить, — всадница смахнула невидимую грязь с наряда и взялась за подставленный локоть брата. Пальчики с аккуратным чёрным маникюром легли на его холодное запястье.

— Никто тебе не будет мешать, Мими, — Голод назвал сестру по имени той девушки. Он заметил, как сестра почти везде писала это имя или вертела в руках украшение с именем. «Мими… Что ж, пусть будет так», — Голод душ улыбнулась в ответ, радуясь, что он это заметил.

Сиблинги голода вернулись на Небеса. Пришло время исполнить свой долг.