Лекарство из треклятого датского города оказалось туфтой и пустой тратой времени. Никого оно не лечило. Дурацкая наука Старого мира. Но большой датчанин все равно отыскал в бумагах из дома-с-призраками упоминания, что другие люди из другого города и, кажется, другой страны работали над ре-пелл… в общем, ерундой, которая бы отпугивала троллей и монстров, и даже испытания шли успешно. Громкая норвежка-капитан и Туури подпрыгнули с радостными возгласами. Прежде чем Лалли успел отчитать их за шум, Туури обхватила его и даже приподняла немного, и объяснила, что те люди, может, и не успели начать делать ту ерунду, вымерли раньше, но можно же добраться туда, найти формулу, разобрать ее в шведских лабораториях, запустить производство... Не сейчас, в следующую экспедицию, но можно же. Примерный адрес в бумагах есть. Лалли не знал, как относиться к этой новости, и отправился дальше спать, а когда проснулся к ужину, Туури все еще с мечтательным видом расписывала, как легко будет освобождать города, не взрывая и выжигая их, или попрыскать гадостью на забор – и монстры сами не сунутся в деревню. И тогда люди быстро вернут себе все земли, и жизнь спустя почти век снова вернется в норму.

Этого Лалли не понимает. Он и так жил нормальной жизнью до это дурацкой экспедиции. Проснулся – поел – побегал по лесу, посмотрел, увернулся, выстрелил, пырнул ножом – вернулся – доложил, что видел – снова спать, не обращая внимания на глупые выдумки Туури, поучения Онни и другие шумы военной базы.

Странно. Эмиль тоже любит трепаться, но раздражает меньше. Наверно, потому что говорит на дурацком шведском языке. Иностранные слова не зацепляются за сознание, в одно ухо влетают, в другое вылетают. Туури игнорировать не получалось, и Лалли вечно выслушивал от нее всякую бесполезную ерунду про то, как люди жили в сотнях километров от Кеуруу или сотню лет назад.

Раньше он не верил в россказни о Старом мире, но бесконечные развалины заброшенных городов вызывали вопросы.

Неужели таких огромных городов было много? Копенгаген оказался даже больше Муры. Лалли не понравилось в Муре. Кишащие монстрами руины датских городов еще хуже. Высокие бетонные дома, ржавые машины, всюду дороги, груды костей, стаи троллей… Лалли пытался представить, как это все выглядело сто лет назад, в целом виде, когда все эти машины ревели движками, эти люди – тысячи непонятных, громких людей – разговаривали, ходили, чудили...

Не, даже представить жутко.

И всем этим людям точно не будет нужен Лалли. Зачем искать и уничтожать монстров по одному, когда можно разлить цистерну неведомой фигни безо всяких разведчиков? Шведского паренька с распылителем вместо огнемета будет достаточно. Да, не нужно будет писать ненавистные отчеты. Но если не надо разыскивать гигантов, гнезда троллей, освобождать искореженные Сыпью души, то что тогда делать? Охотиться ради пропитания, купаться в озерах, ловить рыбу, греться на солнце, потягиваться да зевать? На день-два – сойдет. Но навсегда? Лалли хороший разведчик. Но если разведчики не нужны, то как ему оправдать свою жизнь?

Что если он больше не будет нужен Эмилю? Эмиль будет занят, слишком занят, чтобы потрепать Лалли по голове, привлечь к себе в теплые обьятья, помочь с разрядкой. Нет, Лалли перебьется, раньше сам справлялся – но это и не так приятно. Как суп-бурда большого датчанина после вкусных печенек. Даже имя у шведа сладкое и округлое, как печенька. Лалли перекатывает эти звуки на языке, но никогда не произносит вслух. Вдруг Эмиль на радостях засуетится еще больше обычного? Он и так иногда надоедает со своими прикосновениями, поглаживаниями, болтовней, когда Лалли не хочет никого видеть и слышать. Но надоедает меньше, чем остальные люди. Даже меньше, чем Туури.

Лалли был невысокого о ней мнения. Неизбежное – родня все-таки – громкое, раздражающее существо, и шутки у нее дурацкие, и болтает много, а что творит, это вообще. Но перед ее могилой из груды камней на Лалли накатил такой холод и пустота, будто это он тонул в зимнем море. Хотелось свернуться в шарик, и чтобы глупый швед обнял его за спину теплыми руками. Как будто это поможет от занозы внутри. Лалли все-таки ошибся и провалил задание. Он должен был защищать Туури. А теперь даже бесполезный исландский идиот наорал на него. И капитан мрачна. И большой датчанин ворчит что-то недовольно, когда силой заставляет Лалли есть. Совсем как Онни. Ох, Онни рассердится. Скажет, что Лалли опять допустил ошибку и подвел его. И вообще ни на что не годится. Может, тоже накричит. Или еще хуже – промолчит и уйдет. Лалли содрогается; он терпеть не может ошибаться. Он всегда был прав, даже несколько лет назад, когда Онни отчитал его за ошибку в отчете, из-за которой погибло несколько Охотников. А это была совсем не ошибка, но в том Лалли никому не признается.

И только Эмиль обращается с ним, как прежде: мягко и бережно. В его непонятной болтовне нет обвиняющих ноток, и Лалли чувствует себя немного легче. Даже оправдывается сам перед собой, что Туури сама виновата, неиммунной девушке ехать в Тихий мир – настоящая глупость. Или что все люди умирают рано или поздно, от других болезней, ран или возраста. В байках про Старый мир Туури рассказывала, что до эпидемии люди даже сами убивали друг друга, поодиночке и целыми толпами. Это называлось «война».

Нет, не надо вспоминать о Туури, а то снова будет больно и пусто. Лалли не любит боль… Если монстров и троллей не станет, а повсюду будут сплошные люди, то они снова начнут убивать друг друга? Лалли пытается представить, как громкая норвежка бросается на него с кинжалом в руке. Не-а, он увернется и сам нанесет удар, он быстрее ее.

Эмиль – нет.

У Лалли холодеют руки-ноги, под ложечкой мерзко сворачивается тошнота. Он выглядывает из-под койки, но Эмиля рядом нет. Желание увидеть его улыбку, ощутить касание горячих пальцев непереносимо. Лалли выбирается из-под кровати и идет в кабину котанка. Когда Туури не стало, карантин сняли, двери между всеми отсеками снова открыты. Исландский дурак наконец-то приставлен к делу – готовит еду, потому что большой датчанин слишком занят обсуждением маршрута с капитаном, он теперь шофер. Туури немножко научила его водить, пока была жива.

Наконец Лалли замечает Эмиля в зеркале заднего вида. В сумерках швед сидит на корточках по другую сторону их транспорта, закрывая собой огонь, от которого поднимается струйка дыма.

Да, точно. Чертовы бумажки вымерших людей, адреса, названия. Они могут разрушить всё. Лалли возвращается в среднюю секцию котанка, где лежат самые документы, книги и записи Туури. Он не сможет прочитать название нужной папки, но помнит, как она выглядит. Достать, открыть, вытащить листы и запихать под куртку, а внутрь положить стопку других бумаг. Чуть меньше минуты. Ходить с этой пачкой за пазухой, не вызывая подозрений и не шурша, сложно, да еще исландец невовремя зовет всех к котлу с рагу. Лалли фыркает, принимает у рыжего одну плошку, от второй отворачивается. Нужна свободная рука придерживать добычу – это раз, и два – нужен повод отослать Эмиля прочь.

Может, Лалли и не всегда понимает других людей, даже говорящих на одном языке с ним, но и ему ясно, что никто не простит ему пропажу документов, из-за которых столько шума. Это важно. Если оно поможет избавиться от монстров, то больше никто не умрет от Сыпи, как Туури. Эти бумажки спасут жизнь кому-то. Но Лалли не может заставить себя переживать за неизвестно кого. Туури уже нет. Онни и без того ничего не грозит, он слишком осторожный и сильный. Остается Эмиль.

Хочется, чтобы остался. Но сначала швед должен отойти на пару минут, как бы Лалли ни хотел привалиться к нему.

Лалли пихает его носком сапога. Эмиль уходит. Времени для сжигания документов достаточно. Эмиль неуклюжий и быстро не вернется. Может, даже споткнется и выронит плошку с рагу, как обронил у своего кострища зажигалку. Когда Эмиль все-таки приходит, Лалли почти закончил. Обугленная бумага крошится в пепел и забирает с собой опасные сведения. Правда, что-то могло остаться в головах людей. Но громкая женщина и Эмиль не читают книги, которые добывают, и не запомнят подробностей. Исландец и не знает языка, на которых были написаны документы, да и Туури не позволяла ему помогать ей переписывать книги. Он не опасен. Большой датчанин – другое дело. Он всюду сует нос, он умнее, чем кажется, и память у него хорошая. Нет, Лалли подумает о нем позже, когда котанк сломается. Он же все равно сломается. Датчанин – паршивый шофер. Никто не заподозрит, что поломка не случайна. Как и то давнее происшествие в Кеуруу. Лалли тогда не ошибся. Просто одному из погибших там Охотников не стоило зажимать его в сауне, лезть мыльными пальцами в задницу, слишком быстро, слишком больно, мол, он видит, что Лалли нравятся не женщины, так что выбора, кроме друг друга, у них все равно нет. Ха.

Вот и сейчас. Без транспорта с командой или некоторыми ее членами может случиться что угодно, если их разведчик воспользуется Первым правилом неправильно. Промолчит, заметив опасность, и замрет, пока опасность нападает на других. Надо только проследить, чтобы с Эмилем ничего не случилось, пока не придет спасательный корабль.

Лалли косится на него и замирает, когда Эмиль садится на колени рядом и смотрит на кострище. Он так близко, что их локти и колени соприкасаются, как будто ничего не произошло. Как будто Лалли все еще хороший.

Потом швед что-то тихо воркует, рукой без перчатки, горячей, как обычно, проводит по носу и щеке Лалли, словно смахивая что-то. А, наверно, золу. И улыбается той самой улыбкой, от которой внутри копошится маленькое солнышко. Теперь можно и потрогаться. Немножко. Ладонь Эмиля все еще пахнет пеплом, Лалли ловит ее, прикладывает к своей щеке, чтобы вдохнуть запах. Дым слаще любого цветка. Когда-то в большом шведском городе этот парень, тогда еще почти не знакомый, пригладил ему волосы, и Лалли сразу почувствовал: если у них и есть что-то общее, то это предпочтения в партнерах. Редкое совпадение. Путь Эмиль глупый и иногда ведет себя странно, но его можно терпеть, а иногда даже приятно. Смотреть на его лицо, например. Когда швед улыбается, становится теплее и без объятий.

Эмиль не умрет от Сыпи, а Лалли сделает все, чтобы защитить его от монстров и троллей. Больше он не допустит ошибок. Их тихий мир будет спасен.