Его разбудила знакомая, сверлящая боль в плече. Иногда плечо немело, и он его вообще не чувствовал. Такие моменты Какаши запоминал лучше всего — короткая передышка, когда, наконец, можно отдохнуть от боли. Обычно, в такие моменты он сразу засыпал, и спал без снов. Ему не снился запах крови, скулеж собаки, женский голос, кричащий на ухо:
«Беги, Какаши, беги!»
Какаши лежал, рассматривая низкий, бревенчатый потолок.
Один, два, три… Он пытался сосчитать бревна, чтобы хоть как-то отвлечься от боли. Когда он попробовал сесть, чтобы увидеть обстановку вокруг, ему неожиданно пришли на помощь.
Кто-то приподнял его над постелью, Какаши почувствовал, что прислонился к… нет, не к подушке. Это что-то другое, что-то… живое.
Голова плохо соображала, но когда по бокам от него возникли руки, держащие наполненную тарелку, Какаши понял, что позади него сидит человек. А он прислонился к его груди, как к спинке кресла.
Папа?..
Ко рту поднесли ложку наполненную кашей. Какаши хотелось возмутиться, сказать, что он не маленький, и может есть сам, но он был слишком слаб, и не мог забрать ложку. Каждое лишнее движение отдавало болью в плечо.
Он послушно открыл рот, и ел, не замечая вкуса.
«Почему папа в перчатках?» — возникла в голове вялая мысль, когда он разглядывал кормящие его руки.
На правой руке, из-под темной перчатки тянулись узоры и линии. Какаши сощурился, изо всех сил напрягая зрение, и, наконец, смог разглядеть рисунок.
Птица.
Большая, хищная птица.
У кормящего его человека была татуировка с ястребом.
У папы тоже была… Была татуировка. Какаши завис, игнорируя очередную, наполненную кашей ложку. Сейчас ему казалось жизненно важным вспомнить, какой рисунок был у его отца.
— Что такое? — спросил чужой, незнакомый голос. — Тошнит?
Какаши вздрогнул: он в тайне надеялся, что человек, заботящийся о нем сейчас, окажется отцом.
Отцом с новой татуировкой. С ястребом, расправившим крылья от его запястья до локтя. Хоть это и неправильно. Отец не любил птиц.
Он любил…
«Передавай привет Белому клыку, Какаши».
Волк.
У него на шее, под волосами, была набита морда волка, воющего на луну. Он все шутил, и называл его Белым клыком — так завали волка в одной книге, которую они вместе читали.
Какаши любил эту книгу. А еще любил обнимать отца, и, уткнувшись носом ему в шею рассматривать каждую линию, которая, соединяясь с другими, становилась волком.
«Передавай привет Белому клыку, Какаши».
Отец прятал татуировку за высокими воротниками и отросшими волосами.
— Белый клык это наш с тобой секрет, — шепотом ответил ему отец, когда Какаши спросил, почему он скрывает татуировку. — Это имя дала ему твоя мама. Она же его и нарисовала на моей коже.
От мамы осталось только несколько фотографий и татуировка на шее Сакумо. Ее убил послеродовой сепсис и невнимательность врачей.
Какаши бережно хранил тайну своего отца. А потом он встретил ее.
Рыжую ведьму из супермаркета.
Она расставляла товары на полках, когда Какаши пришел туда за продуктами, которые они не могли выращивать в саду или в огороде.
Женщина с ним поздоровалась, весь персонал магазина его знал: Какаши приходил сюда постоянно, это ближайший супермаркет на пути к лесу и заповедной зоне.
Она помогла ему выбрать самые свежие продукты, и даже пробила их на кассе со скидкой.
— Передавай привет Белому клыку, Какаши, — с улыбкой добавила она, когда Какаши забирал свой пакет.
Откуда она узнала?!..
Какаши был в ужасе.
— Почему… ястреб? — спросил Какаши, не узнав собственный голос. Он был хриплым и тихим, будто всего за одну ночь Какаши из мальчика превратился в старика.
— Ястреб, — начал незнакомец, убирая тарелку, — это давняя армейская татуировка, — судя по голосу — мужчина. Не молодой, но и не старый.
— Ты был на войне? — Какаши медленно опускался на подушку.
— На двух, — мужчина зубами стянул перчатку, и потрогал ладонью его лоб. — Спи.
Какаши не успел рассмотреть его лицо. Он повернул голову в сторону, и смотрел в тот угол, куда ушел Ястреб. Раз незнакомец не представился, он будет про себя называть его так.
Ястреб уселся на табурет в углу, поджав под себя ноги. Его черные, взлохмаченные волосы торчали в разные стороны, и делали его похожим не на ястреба, а на нахохлившуюся ворону.
Несколько минут он неподвижно сидел, глядя в одну точку перед собой. Потом порылся, и вытащил из поясной сумки губную гармошку.
Когда Ястреб поднес ее к губам, Какаши по звуку понял, что это не губная гармошка. Это флейта.
Несколько соединенных между собой деревянных трубочек — флейта пана.
Он видел такую на картинках в книге. Было интересно, как на ней играть, и как она звучит.
Чистый, ясный звук разносился по комнате, напоминая Какаши журчание воды и шум ветра. Настоящее волшебство.
Звуки музыки отвлекали его от ввинчивающейся боли в плече, от зуда под бинтами, от смутного чувства тревоги: он не должен быть сейчас здесь.
Какаши заснул, и ему не снились кошмары.
Во сне он, в компании мальчка-ниндзя — героя его любимой манги, побеждал рыжую ведьму и спасал от заклятья своего отца.
***
Тентен медленно шла по освещенной огнями улице. После шторма и проливного дождя температура опустилась, и город медленно покрывался ледяной коркой. Она поежилась, и поправила на голове меховые наушники. Сегодня Тентен попыталась разузнать у ребят из спортзала, известно ли им что-нибудь о том, куда Конан отправлялась после тренировок. Но никто ничего не знал, а некоторых вообще, лучше было не спрашивать.
— Это ты была к ней ближе всех, — ответил Неджи, забирая одежду из шкафчика. Он всегда был апатично-спокойным и ужасно заносчивым. — Я вообще не ожидал, что вы подружитесь. Мне казалось, что ты всегда ей завидовала.
Завидовала?! Тентен тогда возмутилась, и чуть не заехала Неджи по роже. Но теперь она понимала, что Неджи, да и все окружающие видели в их дружбе красавицу и серую мышь. Они с Конан были слишком не похожи, и многим, да и ей самой было непонятно, как две противоположности могли сойтись.
Помимо спорта, Конан отлично разбиралась в макияже и косметике, в которых Тентен ни черта не понимала. Она увлекалась флористикой, и обожала балет — в детстве Конан мечтала порхать по сцене в балетной пачке. Тентен же со своей любовью к панк-року и видеоиграм была явно не первой кандидатурой в ее списке лучших друзей.
Она подошла к многоквартирному дому, и, пока ехала в лифте на седьмой этаж, пыталась унять сердцебиение и репетировала заранее заготовленную речь. Она ни разу не была у Конан в гостях, но была наслышана об ее матери, и не знала, как та поведет себя, увидев Тентен на пороге.
Тентен замерла у стены, не решаясь пройти в раздевалку. Конан сидела на скамейке, теребя на шее цепочку, и всхлипывала, разговаривая по телефону со своим парнем.
— Я так устала, Яхико, — по ее щекам текли слезы. — Мне надоело себе лгать, что мне не хватает этих завтраков в компании с отрешенным манекеном, отдаленно напоминающим мою мать!..
Она вышла из лифта, немного потопталась перед дверью, а потом позвонила. Тентен слышала, что в квартире работает телевизор, но не была уверена, что ей откроют.
С минуту она ждала, и, когда хотела позвонить во второй раз, щелкнул замок, и на пороге появилась высокая женщина в зеленом халате.
Лицо Гурен еще хранило черты той красавицы, которой она была в школьные годы. Они с дочерью были очень похожи. Но регулярная выпивка и прожитые годы уже оставили на ее лице свой отпечаток. Длинные волосы собраны в неаккуратный хвост, бледная кожа… Тентен не улавливала от нее запаха алкоголя, но у нее возникло отчетливое ощущение, что эта женщина не в себе.
— Здравствуйте. Я Тентен — подруга Конан, — скороговоркой начала она. — Я очень… переживаю из-за того, что Конан до сих пор не нашли, — Гурен в недоумении уставилась на нее, будто речь сейчас шла вовсе не о ее дочери. — И хотела… хотела бы… взять что-нибудь из ее вещей… на память… То есть я…
Замолчи, идиотка, иначе она сейчас тебя выставит!
— Простите, я просто имела в виду, что…
На мгновение взгляд матери Конан прояснился, она кивнула и молча, пропустила Тентен в квартиру. Тентен разулась в передней, глядя, как Гурен, обхватив себя за плечи, вернулась в свою комнату и уселась в кресло перед включенным телевизором. Женщина будто слилась с обстановкой, застыв неподвижно, как статуя. Тентен стало не по себе, она отвела взгляд, и прошла к подруге в комнату.
Комната была маленькой, здесь остался беспорядок после того, как ее осматривала полиция. Тентен невольно поморщилась, представив, как руки в перчатках шарят по полкам, вытряхивают все из кровати, роются в белье…
Раз полиция тут все осмотрела, то вряд ли она что-то найдет. Тентен огляделась: с чего же начать?..
На стене весела афиша с балетом «Лебединое озеро».
— Когда папа был жив, мы всегда ходили с ним на «Лебединое озеро». Ты не представляешь, какая же это красивая постановка! — вспоминая об отце и балете, глаза Конан сияли.
На подоконнике рос чахлый цветок, Тентен вылила в него остатки воды из стоявшей возле него лейки. Некому теперь за ним ухаживать. Тентен вздохнула, и отошла к письменному столу.
Судя по следам от пыли, компьютер Конан забрала на экспертизу полиция. Вокруг образовавшейся пустоты были разложены учебники и тетради, на стене, кнопками, крепились семейные фотографии.
Конан держится за руки с младшими братьями, Конан, рядом с отцом, стоит перед входом в театр, Конан вместе с матерью на кухне в разноцветных фартуках… У Тентен защемило сердце — когда-то у Конан была счастливая семья.
Возле лампы стояла маленькая статуэтка балерины. Тентен смотрела на нее, представляя, как потрясающе Конан выглядела бы в балетной пачке, исполняя партию умирающего лебедя.
К горлу подступил ком, она отвернулась от маленькой балерины.
На полках с косметикой стоял почти не тронутый флакон духов, тени в красивой коробочке, в ряд выстроились помады и лаки для ногтей разных цветов. Тентен в этом ничего не смыслила: ее косметика это гигиеничка и крем для рук. На день рождения Конан подарила ей огромный набор косметики, которым, она к своему стыду, так ни разу и не воспользовалась.
Тентен сняла с полки парфюм, чтобы понюхать, когда заметила стоявшую за ним упаковку, с приклеенным штрих-кодом — ценником. Она удивленно вытаращила глаза, увидев цену в несколько тысяч ре.
Возможно, Конан подарили эти духи, не потрудившись снять ценник?.. Тентен перевернула коробочку с тенями: там тоже был ценник. Дешевле, чем духи, но намного дороже, чем может позволить себе школьница. Помада, лаки, крем для лица — везде выходила кругленькая сумма.
Мать Конан не работает и живет на пособие. Когда они приходили в торговый центр, Конан покупала себе одежду только на распродажах, с большими скидками. Откуда у Конан деньги на такую дорогущую косметику? Яхико не мог подарить — сам он тоже не из богатой семьи, да и не разбирается во всех этих женских штучках. Возможно, у Конан появился богатый покровитель?..
От мыслей о том, чем Конан пришлось бы расплачиваться за такую щедрость, по пищеводу стала подниматься желчь.
Тентен сделала глубокий вдох и запретила себе думать об этом. У Конан есть чувство собственного достоинства, она не стала бы торговать собой, ради модных шмоток и косметики!
Тогда как ты объяснишь ту черную машину?
Ее отвлек звук капающей воды. Из цветочного горшка на окне на пол стекали ручейки грязи: Тентен налила слишком много, и поддон переполнился. Чертыхнувшись, она достала из рюкзака пачку салфеток, и принялась вытирать пол и заляпанный подоконник. Она передвинула цветочный горшок и увидела на нем этикетку с логотипом школы.
Ну, конечно! Конан любила возиться с цветами, и помимо борьбы посещала еще занятия по садоводству в их зачуханной школьной оранжерее. Наверное, этот цветок — ее домашнее задание, или типа того. Нужно будет расспросить…
Она застыла, заметив, что между горшком и поддоном была зажата какая-то бумажка. Сейчас она размокла от воды, и ее ошметки постепенно расползались по поддону.
Тентен приподняла горшок, и увидела грязный, испачканный землей обрывок тетрадного листа. Буквы уже поплыли, но она все еще могла прочитать:
14 февраля, в 20:00.
Фикус дружбы на ряду А2
Тентен успела сфотографировать записку, пока вода не уничтожила ее окончательно. Конан должна была с кем-то встретиться в этот день в оранжерее. Приглашение выглядело более, чем странно, сейчас, в век интернета и современных технологий. И почему так поздно? Школа будет уже закрыта, и…
И тут Тентен вспомнила. 14 февраля — день влюбленных. В школе организуют дискотеку, она будет идти как раз до девяти вечера. Будет куча народу, и можно незаметно ускользнуть.
Может, это приглашение от ублюдка из черного авто?..
И что еще за «фикус дружбы»? Тентен поискала в мобильном в списке контактов Сакуру, и задала этот вопрос ей. Эта тихоня непременно что-то об этом знает, Тентен видела, как она вместе с Рок Ли ковырялась на школьной клумбе летом, пока их не засмеяли.
— Тили-тесто, жених и невеста! — от этих воплей и общего гогота лицо Сакуры становится таким же красным, как ее платье. А Рок Ли улыбается шире, довольный полученным вниманием, и так и норовит клюнуть Сакуру в щеку, несмотря на ее протесты.
Нужно уходить, она и так засиделась. Тентен вернула цветочный горшок на место, немного подумала, и забрала со стола статуэтку балерины. Бережно завернула ее в свой шарф и убрала в рюкзак.
Когда она найдет Конан, то непременно вернет ей фигурку.
Сакура ответила быстро:
Фикус дружбы — это такая традиция садоводческого кружка. Группу разбивают на пары, и поручают вдвоем заботиться о каком-то растении в течение учебного года. Я хотела объединиться с Ино, но она была вместе с Конан, поэтому мне дали в пару Рок Ли: (
Пропавшая Ино была в напарницей Конан в садоводческом кружке?!
Сердце забилось чаще, ладони вспотели, Тентен казалось, что она испытала то, что чувствовал ее отец, когда находил разгадку в каком-то запутанном деле. Это внутреннее торжество, когда карты раскрыты и видишь: все ставки твои верны, а путь, выбранный вслепую, привел тебя точно к цели.
У нее есть зацепка!
Придется пойти на эту дурацкую дискотеку, чтобы проверить, но это того стоит!
Она вышла из комнаты, и громко попрощалась с матерью Конан, чтобы та услышала.
Женщина повернулась к ней, с пустым взглядом в ответ и непроницаемым лицом. Гурен на секунду зажмурилась, а потом улыбнулась:
— Увидишь Конан — скажи ей, чтобы шла домой. Уже поздно, я волнуюсь.
А потом она вновь повернулась с каменным лицом к телевизору. Гурен выпала из реальности, предпочитая игнорировать те события, которые ей не нравились.
Тентен в ужасе выскочила за дверь.
***
Он бесшумно прикрыл за собой дверь, и вышел на улицу. Нужно вернуться до рассвета.
Солнце зашло. Воздух был хрупок и холоден, как чувствительный зуб.
Он двигался по знакомой тропе к железнодорожной станции. Появляться в Амегакуре опасно. Нужно доехать до Конохи на вечерней электричке. Там легче затеряться, это большой город.
Последнюю неделю он все чаще воспоминал об уроке природоведения в начальной школе. Учительница говорила им, что если бросить лягушку в горячую воду, она сразу поймет что нужно выпрыгнуть. Но если посадить ее в холодную воду, и постепенно нагревать, то она не почувствует опасность, сварится и умрет.
Сейчас он ощущал себя этой пресловутой лягушкой. Привык, что его постоянно забрасывало в самое пекло, а в спокойной обстановке не заметил, как его плавно опустили в кастрюлю с холодной водой.
И теперь огонь разгорается.
Он остановился, и в темноте стал прислушиваться к звукам окружающего мира. На ветру скрипели ветви. Где-то вдалеке закричала ночная птица, и тут же замолкла. Лес встретил его безмолвием.
Но это не привычная ему тишина. Теперь она ощущалась тишиной в окопе. Тишина не означала спокойствия. В лучшем случае это лишь затишье перед бурей.
Он остановился и расстегнул рюкзак. Из леса ему нужно выйти другим.
Приличным человеком.
Он быстро переоделся, и снова двинулся к станции. С каждым шагом к нему возвращалась неистребимая ярость молодости, как старая мелодия из радиоприемника. Он воскрешал ее благодаря своим воспоминаниям, которые прятал, как прячут огнетушитель в стеклянный шкаф.
При пожаре разбей стекло.
Перед ним всплывали физиономии газетчиков, обвинявшие его в исчезновении брата. Истеричные интонации в голосах родителей: Он же младше, ты должен был смотреть за ним! Одноклассники и друзья, которые от него отвернулись. Враги, которые в него стреляли.
За время армейской службы он повидал, как детей и взрослых снарядами разносило в клочья, а города превращались в руины. Как за мешок риса продавали маленьких мальчиков и девочек, и как находились мерзавцы, которые их покупали. А когда он вернулся с войны, мать, лежа на смертном одре просила:
-Мадара, вернись домой. Хватит гоняться за смертью, сынок. Найди себе девушку, женись на ней, заведите детей.
Он ответил ей, что не создан для семейной жизни. Что нет ему прощения, ведь он не уберег младшего брата. И что собственных детей он не заслужил.
А отец на смертном одре не просил ни о чем, потому что мозг его разрушил Альцгеймер, который оказался пострашнее, чем необходимость извиняться и вечно оправдываться за свое существование на фоне произошедшей в их семье трагедии.
Почти тридцать лет спустя, Мадара по-прежнему надеялся, что Изуну забрала какая-нибудь бездетная семья. А не извращенец с тайной комнатой в подвале. Не ублюдок с видеокамерой. Не мерзавец, готовый уничтожить слабого, чтобы возвыситься в собственных глазах.
Чем ближе он подходил к станции, тем сильнее в нем закипал первобытный гнев.
Перед его глазами всплыл полицейский, который так и не смог найти брата. Губошлеп-бюрократ который хотел отнять у него разрешение на оружие. Правительство, которое не может решить проблему с беженцами и безработицей. И сам господь-бог, который все это допустил, по известным только ему причинам.
Все эти лица слились в одно. В лицо того, кто похитил его младшего брата.
Он остановился, дыхание стало тяжелым, как у пса, запертого в машине. Нужно замедлиться, чтобы себя не выдать. Быть осторожным. Ведь огонь по-прежнему разгорается.
Только он сможет его остановить.
Подняв выше воротник, и надвинув на глаза шапку, он спокойным шагом вышел из леса, и побрел по асфальтированной дороге к зданию станции. Проходя мимо парковки, он заметил пару авто, которые на обратном пути можно будет обчистить.
Мадара смотрел на приближавшуюся к платформе электричку, и перебирал в уме список покупок.
Он был неизменным уже несколько лет, с тех пор, как он решил поселиться в глуши. Но теперь туда добавилось несколько новых пунктов.
И самой сложной задачей в этом списке стала покупка детской одежды.
***
— Да ладно! — Хидан с недоверием уставился на него. — Покажи!
Какузу открыл в телефоне снимок документа об усыновлении, и протянул Хидану. Тот забрал у него мобильник, и уставился в экран, наморщив лоб.
— Выглядит, конечно, как полная туфта, — Хидан вернул ему телефон. — Но я бы тоже не обрадовался, если бы нашел такое в документах своей мамаши, — он смотрел на него с сочувствием.
— Это — копия, — Какузу убрал мобильник в карман. — Я хочу узнать, существует ли подлинник.
— А ты что-нибудь помнишь про то время, до, предполагаемого усыновления? — Какузу задумался. — Если ты приемный — то ты наверняка жил в другом месте, прежде чем попасть сюда. Вот у нас, на старой квартире, — Хидан стал рассказывать про то, как однажды, «по незнанке сунулся», и завалил на себя шкаф, когда он еще был детсадовцем. Это было его самым ярким воспоминанием о раннем детстве.
Какузу попытался вспомнить, но его первое воспоминание о детстве было связано именно с этим особняком. Он сидел в саду на скамейке, и отец принес ему большую книгу с картинками.
— Любишь читать? — с улыбкой спросил Хаширама, протягивая ему книгу.
Сейчас Какузу это показалось странным. Почему отец спрашивает об этом? Если он всегда был рядом, то должен был видеть в своем ребенке любовь к чтению.
— Придумал, посмотри по фоткам! — просиял Хидан. — У вас должны быть фотографии, где ты в младенчестве, сидишь на горшке и все такое. Матери такое любят! У моей весь телефон забит фотками с малой, начиная с рождения!
Какузу кивнул: его новый знакомый выдавал одну блестящую идею за другой. Он стянул с полки альбом, и они вместе с Хиданом, начали его перелистывать.
— Черт, что за подстава, — бормотал Хидан, хмуря брови.
Сам Какузу испытывал схожие эмоции. Фотографии были отличного качества, их было много, сделанные в разные периоды жизни Какузу. Заграничные поездки, аквапарк, сад вокруг усадьбы… Все было прекрасно кроме одного: снимков с Какузу в пеленках не было. Будто он сразу родился пятилетним и начал жить свою лучшую жизнь.
— А другой альбом есть? — спросил Хидан, когда они пересмотрели его вдоль и поперек.
— Нет, только этот, — Какузу покачал головой. — Если честно, я даже не уверен, что у отца где-то есть его свадебные фотографии.
— Ну, может, он не женился, — пожал плечами Хидан. — Моя мать тоже сошлась с новым мужиком, вон, растят козявку, но они не играли свадьбу. Так, а твоя мама че? — он склонил голову на бок. — Расспроси ее, что она на это скажет?
— Ничего не скажет, потому что она умерла, — Какузу закатил глаза.
— Тут обсер с моей стороны, извини, — Хидан покосился на него, ожидая, что Какузу вспылит, но он промолчал. — А ее фотки есть?
— Только эта, — Какузу вытащил из-под обложки альбома снимок с женщиной в сиреневом платье.
Она лежала на ковре или одеяле, ее вьющиеся волосы обрамляли лицо, она смотрела на фотографа из-под полуопущенных век и улыбалась.
Какузу часто представлял, какой мама была при жизни. Как она гуляла по саду, иногда останавливаясь, чтобы понюхать розы, как играла на фортепьяно, стоявшем в старомодной гостиной, как…
Сквозь закрытую дверь донесся шум, и Какузу услышал, как сестра Хидана громко заревела.
— Твою ж!.. — Хидан вскочил, отложив альбом в сторону. — Расспроси папашу про детские фотки, потом подумаем, что делать дальше, — он выбежал в коридор.
Какузу кивнул: интересно, как отец объяснит их отсутствие? Опять придумает отговорку, или, все-таки, расскажет правду? Какузу стало интересно: что за человек его отец на самом деле? Он знал его только с лучшей стороны, но у каждого есть и своя, темная сторона, которую обычно скрывают от близких.
— Ну, что, доигралась? — сквозь приоткрытую дверь Какузу слышал, как Хидан отчитывает свою сестру. — Я сколько раз тебе говорил: на подоконник не лазить!..
Какузу снова открыл гугл. Пока загружались результаты поиска, он увидел оставленный на одеяле спичечный коробок. Хидан курит? А табаком от него совсем не пахло. Чудной, он, все-таки. Использует спички, вместо зажигалки, которая намного удобнее. Какузу подобрал коробок, потряс его в воздухе — почти целый. Он открыл его, и удивленно вскинул брови, глядя на спички, у которых были срезаны серные головки.
***
Дейдара с облегчением опустился в наполненную ванну: наконец-то можно смыть с себя всю грязь и последствия пролитого дождя. Обвел взглядом полки, и заметил, что его шампунь кончился. У Сасори стоял почти целый, но Дейдара к нему ни за что не притронется. Лучше пахнуть старушечьей лавандой, чем старшим братом.
— Во что теперь превратилось твое пальто?! — недовольный голос бабки долетал до второго этажа. — Дейдара, у тебя ужасное отношение к вещам! Я никогда не видела, чтобы Сасори…
Господи, неужели она еще не умолкла? Нудит и нудит.
Дейдара прибавил напор воды, теперь он заглушал ворчание старухи. Он откинул голову на бортик ванны и блаженно прикрыл глаза. Определенно, сегодняшний день имел все шансы стать отвратительным, но встреча с Кисаме не дала этому случиться. Оказывается, в их городе произошло столько странных событий, а он бы и дальше ничего об этом не знал, если бы не свалился в грязный бассейн из-за тупого Учихи.
Он снова подумал об Ино и других пропавших женщинах. Что с ними стало? А те ребята — Какаши и Конан? Живы ли они еще?
Может, он смог бы спасти Ино, если бы рассказал, что видел ее в том доме? А если он ошибся, и это была совсем не она?..
Комнату заволокло паром, зеркало запотело. Помимо лиц пропавших, в воспоминаниях оживали запахи из дома Кисаме, приглушенный свет, шум дождя…
Дыхание Кисаме щекотало шею, их ступни по-прежнему соприкасались. Дейдара почувствовал, как тот устроил свои ладони у него на плечах, и уткнулся лбом ему в затылок.
Сейчас, воспоминая об этой близости, тепле чужой кожи, тело Дейдары покрылось мурашками, а внизу живота начала собираться знакомая тяжесть. Он втянул воздух сквозь сжатые зубы, и просунул руку между ног.
Через час Дейдара вышел из душа, схватил свой мобильник, нашел в соцсетях профиль Кисаме, и отправил короткое сообщение.
Встретимся завтра после школы. Хочу кое-что тебе рассказать.
Он решился.
***
— Твою мать, где же она? — Хидан рылся в коробках, составленных в комнате, где сейчас жили предки. Он точно ее где-то видел, среди вещей собранных перед переездом.
Мать позвонила ему и сказала, что они с отчимом не скоро вернутся домой: дороги обледенели, кругом аварии, они застряли в многочасовой пробке. Кагуя уже спала в обнимку со своей игрушечной белкой из «Ледникового периода», а Хидан, как археолог продолжал раскопки в куче хлама.
— Да не ищи ты, все равно не найдешь в таком бардаке, — Джашин сидела в углу комнаты, на обитой бархатом софе, и лениво покачивала ногой, глядя за его стараниями.
— Отвали, — огрызнулся Хидан. — Я точно знаю, что она где-то здесь!
Та высунула язык и показала ему средний палец, но Хидан проигнорировал этот жест. Плевать он на нее хотел, он здесь, чтобы помочь Какузу.
Вся эта история с усыновлением была дикостью, и если быть до конца честным, то Хидан не особенно в нее верил.
До тех пор, пока Какузу не показал ему фотографию своей матери. Поэтому он обязан перевернуть тут все вверх дном, пока не найдет его.
Доказательство.
А еще его страшно огорчало то, что он начал их знакомство со лжи.
Падающий на тебя шкаф — это, конечно, яркое детское воспоминание, но оно не идет ни в какое сравнение с тем, другим.
Мать стоит на коленях. Драит ванну. Кричит на Хидана, чтобы он ушел. Ее руки саднит от хлорки. Но она не может смыть кровь своего мужа. Потом она не выдерживает и снимается с места. И потом снимется с места еще много раз, пока не доберется до Югакуре.
Еще одна распакованная коробка, и Хидан, с победным рыком достает то, что искал.
— Вот бля, — Джашин подошла к нему, заглядывая через плечо. — Только не говори, что отнесешь это ему! — она вцепилась в его бицепс своими накрашенными ноготками. — Я не хочу видеть его несчастным, — добавила она капризным голосом.
— Конечно, отнесу! — отмахнулся от нее Хидан. — Он должен узнать правду!
— И вот после этого ты считаешь плохой меня, — Джашин закатила глаза. — Заметь, не я это выбрала, а ты.
— Завались, — Хидан отцепил от себя ее руку. — Ты не хочешь видеть его несчастным не из-за себя.
— Почему ты не веришь, что он мне реально нравится? — она нахмурилась. — Я, между прочим, тоже могу влюбиться!
Хидан стиснул зубы: она чувствовала, что Какузу ему тоже нравился. Именно поэтому нужно держать Джашин от него подальше.
— На ее теле насчитали более сорока укусов, — объяснял им уставший молодой врач.
Джашин стояла в холле больницы, покачиваясь из стороны в сторону с безразличным видом, будто произошедшее ее не касалось.
Больше всего Джашин нравилось причинять боль тем, кого Хидан любил.
***
Ямато сидел у себя в кабинете и перебирал протоколы опросов свидетелей по делу смерти Ли. Их было так много, что он разделил эту работу с напарником.
— У меня ничего, — Минато потянулся, и принялся складывать бумаги в одну стопку. — Многие ребята из школы считали Ли «приставучим», видимо, такой уж у парня был характер.
— «Приставучим»? — Ямато сделала пометку у себя в ежедневнике.
— Да, — Минато кивнул. — У меня про сына тоже можно сказать «приставучий». Наруто не всегда слышит «нет», они постоянно с Карин из-за этого ссорятся, — он возвел глаза к потолку.
Ямато зашелестел бумагами. Напарник увидел в протоколах «приставучего» парня, а Ямато видел совсем другое.
— Некоторые учителя сказали, что одноклассники над ним «подшучивали», — он нахмурил брови. — Проблема в том, что взрослые видят невинные розыгрыши, и не замечают более жестоких вещей.
— Это подростки, — для Минато такая ситуация была само собой разумеющейся. — Они развлекаются, проверяют границы. Баловство всегда есть, в любом детском коллективе. Вот помню, когда я учился в школе…
Ямато смотрел на него, понимая, что они говорят о совершенно разных вещах. Минато также слеп, как и большинство учителей в школе.
Минато, твоя дочь приходила домой в порванной блузке? Минато, твоя дочь на все вопросы о синяках и ссадинах отвечала: «Папа, я в порядке»? Минато, твоему сыну пытались насильно обрезать волосы? Минато, ты вообще, имеешь хоть малейшее представление о том, что происходит с людьми дальше твоего носа? Минато, сними розовые очки, оглянись вокруг, и перестань лить мне в уши это дерьмо, черт возьми!
— Так или иначе, мы имеем дело с самоубийством, — Ямато прервал поток ненужных детских воспоминаний. — Поэтому должны разобраться с тем, что или кто подтолкнуло парня к этому шагу. Что с экспертизой изъятых гаджетов?
— Пока глухо, — Минато открыл отчет в своем компьютере. — В мобильнике ничего стоящего — этот парень не сидел в соцсетях. А компьютер у него был до того старый, что когда наши техники стали его проверять, он умер окончательно. Сейчас они пытаются вернуть его к жизни, чтобы вытащить из него хоть что-то полезное.
Ямато недовольно поморщился: дело не движется, они уже больше недели стоят на месте. Скоро шеф скажет им сворачивать расследование, ведь причина смерти ясна, а детали никого не волнуют — главное не портить статистику.
— Поехали, — Ямато вышел из-за стола, стянул свое пальто с вешалки. — Нужно еще раз поговорить с отцом Ли.
— Но мы же уже с ним беседовали, — Минато так и не успел притронуться к своему кофе в бумажном стаканчике. — Нам еще нужно заехать на парковку возле станции: ночью там кто-то вскрыл несколько машин. Водители говорят, что украли только аптечку…
Ямато смерил его долгим немигающим взглядом. Напарник поежился и вышел из-за стола.
***
В интернете все статьи об отце были похожи одна на другую.
«Бла-бла, сделал щедрое пожертвование, бла-бла проспонсировал строительство нового больничного корпуса, бла-бла поддержал предвыборную компанию…»
Никаких скандалов в прессе, по всем статьям Хаширама Сенжу — законопослушный гражданин.
«Я до сих ощущаю вину за произошедшую на маяке трагедию, поэтому для меня важно поддерживать детей в их увлечении спортом», — Какузу читал старое интервью. Отец на фоне спортивной площадки, за строительство которой взялась его фирма. «У молодежи должно быть место для игр и встреч, чтобы им не приходилось гулять в неподходящих для этого местах».
— Что еще за трагедия? — пробормотал Какузу, вводя в поиск «маяк, трагедия, конец 80-х».
Ему тут же вывалилась куча кричащих заголовков:
Прошло тридцать лет: преступник так и не найден!
Самое загадочное исчезновение двадцатого века!
Как Изуна выглядел бы сейчас? Взгляните на фоторобот, возможно, вы знакомы с этим человеком?
Какузу перешел по ссылке, и не сразу узнал на детской фотографии отца. Ему было лет десять, коротко стриженный, с уродской челкой — неужели тогда это считалось красивым?.. Рядом с ним стоял его младший брат — растрепанные белые волосы Тобирама носил до сих пор. В один ряд с ними поместили фотографию незнакомого, черноволосого мальчишки, похоже, когда-то все трое дружили.
Какузу сцепил пальцы перед лицом в замок и принялся читать.
Тридцать лет назад, двенадцатилетний Мадара уехал в Коноху, чтобы посетить музыкальный магазин. Он попросил своих лучших друзей присмотреть за его младшим братом — Изуной, которому на тот момент исполнилось три года. Дети вместе гуляли по округе, и пришли к старому, заброшенному маяку, расположенному на небольшом острове, соединенном с Амегакуре песчаной косой, которая открывалась во время отлива. Там они играли, когда неожиданно к острову пришвартовалась лодка, и на берег сошел незнакомый, крупный мужчина в темной одежде.
Дети почувствовали опасность, и хотели убежать, но начался прилив, и песчаная коса скрылась под водой. Они оказались в ловушке на острове. Незнакомец догнал их, избил Хашараму вместе с братом, а Изуну увез на своей лодке.
Поиски не принесли результатов: ни лодку, ни пропавшего мальчика по сей день так и не нашли.
У Какузу пошел мороз по коже от этой истории. Оказаться в ловушке с маньяком — это «полная жесть», как сказал бы Хидан. Не удивительно, что отец ему об этом ничего не рассказывал.
Сейчас он ему сочувствовал.
От раздумий Какузу отвлекли голоса в коридоре.
— Ты же понимаешь, что если сейчас ему все расскажешь, то дальше будет только хуже? Хидан, ну почему ты у меня такой конченный?! Ну, почему?
— Хватит пиздеть! Это вообще не твое дело, вали отсюда!
Девушка?.. Хидан привел сюда свою девушку? Он не говорил, что с кем-то встречается. И как он провел ее внутрь? Охранник пропускает посторонних, только если их одобрит отец, а он еще не вернулся.
Какузу распахнул дверь, чтобы поймать парочку с поличным, и столкнулся нос к носу с Хиданом.
Только с Хиданом. Его подружки рядом с ним не было.
— А где девушка? — спросил Какузу, озираясь по сторонам. В коридоре было пусто.
— Какая девушка? — Хидан в недоумении уставился на него. — Я тут один, — он огляделся вместе с Какузу.
— Ты с ней только что разговаривал, — Какузу закрыл за ним дверь.
— А, это, — Хидан непринужденно рассмеялся. — Это я по громкой связи с одной дурочкой из Югакуре базарил. — В общем, забей! — он прижимал к груди большой бумажный конверт.
Какузу кивнул, но кое-какие сомнения у него все равно остались. Он слышал женский голос отчетливо, не искаженный телефонией.
— Что это? — спросил Какузу, глядя, как Хидан крутит картонку в руках.
— Это, — Хидан скосил глаза в бок, а потом его взгляд вернулся к Какузу. — Когда ты показал мне фотографию своей матери, я подумал, что где-то уже ее видел. И…
— Хидан, — Какузу не любил, когда ему лгали. То, что Хидан не рассказывал ему про свою подружку — его дело, но если сейчас он попробует его разыграть — то ответит за это по полной программе. — Я уже жалею, что поделился с тобой этой историей…
— Нет, ты дослушай! — Хидан неожиданно шагнул вперед и схвати его за руку. — Моя мамаша любит всякое старье, у нее есть ретро-проигрыватель, оставшийся от ее родителей. На нем крутят всякие пластинки, и она собирает коллекцию. У нее есть пластинка с певицей, которая была популярна в 80-х. Сейчас она уже не поет, но это и не важно, — Хидан на секунду зажмурился, а потом протянул Какузу пластинку. — Вот. Та фотография в твоем альбоме — не настоящая. Это обложка пластинки той самой певицы.
Какузу опустил взгляд: с потрепанного конверта для пластинок на него смотрела женщина, которую он считал своей матерью. То же сиреневое платье, уложенные волосы…
Внизу, розовым шрифтом было напечатано:
Кетти Хильман
Во имя любви
Сердце Какузу ухнуло вниз, как лифт, у которого оборвались канаты.
***
— Ну, что, доволен? Из-за тебя его теперь корежит, как во время ломки, — Джашин смотрела на Какузу с сочувствием, и на мгновение могло показаться, что ей действительно его жаль.
Но Хидан отлично знал эту стерву. Она умело притворяется. И нихрена ей не жаль.
Его взгляд вернулся к Какузу. Кадык Какузу нервно дергался, вены на висках и шее вздулись, капли пота выступили на лбу, белки воспаленных глаз покраснели. Хидан не представлял, что он сейчас чувствовал.
Какузу жестоко обманули, заставили полюбить красивую картинку, которая никогда не имела к его жизни никакого отношения. Что за больной ублюдок его отец?! Выдавал всеми забытую певицу за мать Какузу!
— Мне так жаль, дорогой, — Джашин опустилась на пол, рядом с Какузу, заглядывая ему в лицо, и невесомо гладила его по волосам.
Одна бретель ее черного, покрытого алыми кляксами сарафана сползла с плеча, ее лицо так и источало сострадание. Сейчас Джашин выглядела как ангел.
Ангел, сломленный об колено дьявола.
Она протянула к Какузу свои бледные руки, собираясь обнять его. Хидан весь подобрался. Нужно не дать Джашин прикоснуться к нему. С ангельской улыбкой на лице она может свернуть ему шею.
Так она выражала свою любовь.
Хидан увидел на столе Какузу свой коробок спичек. Похоже, он выпал у него из кармана, когда они вместе искали детские фотографии. Вот он придурок. Чуть не остался без своего оружия.
Он схватил коробок и вытащил одну спичку.
Кольцо из рук Джашин почти сомкнулось вокруг шеи Какузу.
Когда спичка вонзилась Хидану под ноготь, Джашин вскрикнула, и отшатнулась.
В ушах застучало от ее визга, к горлу подкатила дурнота.
— Прости, Какузу, — Хидан тяжело дышал, но без Джашин даже воздух в комнате теперь казался намного чище. — Я должен был сказать тебе правду, — он сидел на полу, рядом с Какузу, там, где сидела Джашин минуту назад.
Безымянный палец пульсировал от боли, Хидан уткнулся лбом в плечо Какузу, и сидел, не решаясь поднять головы. Чтобы не видеть его слезы. Не видеть, как он переживает боль.
— Твой папаша, конечно, гандон, — Хидан принялся тараторить, чтобы хоть как-то его поддержать. — Но, может, он пытался защитить тебя? — молчание. — В смысле, красивая картинка с певицей, это лучше, чем мать-алкашка, или еще какая-нибудь кончелыга. То есть, я хотел сказать…
— Хватит, — прервал его Какузу, шмыгая носом. Голос сиплый, расстроенный. — У тебя кровь из носа идет.
— А? — Хидан поднял голову, ощущая, как верхняя губа становится липкой. — Да все нормально, у меня иногда бывает, — он утер кровоточащий нос ладонью.
— А с пальцем что? — взгляд Какузу поймал сочившуюся из-под ногтя кровь. Дыхание выравнивалось, слезы больше не жгли Какузу глаза. Он снова становился тем Какузу, что вызвал у Джашин бурный восторг.
— А это мы с малой играли, и я напоролся там, на угол кровати, — Хидан мысленно выругался: сколько раз за сегодняшний день он ему соврал? — Ща, уйду к себе, заклею пластырем.
Какузу поймал Хидана за запястье, и, прежде чем он успел сообразить, что к чему, его раненый палец оказался у Какузу во рту.
Хидан почувствовал, что у него начали гореть уши, пока Какузу высасывал кровь из образовавшейся от спички лунки.
— Пластырь есть в шкафу, на второй полке, — сказал он, отпустив руку Хидана.
Хидан кивнул, и Какузу вышел из комнаты. В ванной напротив зашумела вода.
Хидан растерянно хлопал глазами, мысленно спрашивая себя: «что это было?»
***
— Раз ведешь себя, как животное, так и живи во дворе, как псина.
Все в нем восстало против этого решения, но он знал: если начнет сопротивляться, то его будет ждать наказание похуже. Поэтому лучше стоять мокрым на морозе и не испытывать судьбу дальше.
Он впивался ногтями в ладони, чтобы не заснуть вечным сном на этом обледенелом, ненавистном внутреннем дворике.
Он подошел к окну теплой кухни: там сейчас напивался отец. Он смотрел в окно, заставляя себя видеть в нем не свое отражение, а картины из прекрасного будущего, которое непременно настанет.
Гляди, у тебя вместо убогого двора будет красивый сад. Самый большой в городе. Вот отражение идеальной жены. Идеального сына.
Мысли о прекрасном будущем согревали. И все же…
Господи, да он бы многое отдал, чтобы полоснуть этого ублюдка на кухне ножом бессчетное количество раз! Пусть бы вечно мучился. А он бы всаживал в него нож еще и еще, целую вечность, и пусть бы кровь его текла ручьем к калитке, вот прямо тут, мимо качелей.
Тогда бы он стал счастливым прямо сейчас, не дожидаясь «прекрасного будущего».