Повторно пробежавшись глазами по строчкам, Вэй Гуанмин в тяжелых раздумьях прячет письмо в самый отдаленный угол, под дощечку, скрытую от чужих глаз рабочим столом, под который если кто и решится заглянуть, то сквозь иллюзию так и не сможет ничего приметить. Медленно и методично массируя виски, он прокручивает в голове то малое количество слов, что оставил Удом в ответ на вопрос Вэй Гуанмина.

“Чем-то похожа на энергию Гошгара. Возможно, действительно он”.

И никаких мягких слов, обыденных долгих вступлений или иных вопросов о бытии стражника Поднебесной. Письмо было доставлено спустя день после того, как Вэй Гуанмин отправил свое послание, что было в значительной степени странно, поскольку обычно обмен ответными сообщениями занимал не более чем пару минут.

Хотя, что странного? Вэй Гуанмин кривит губами и встает из-за стола, проходя вперед и открывая дверь в смежную комнату.

Оружейная встречает его тишиной и едва уловимым запахом зелени после дождя, что просачивается в помещение сквозь небольшое оконце, с которого медленно пикируют подначиваемые меланхоличным ветром листья. Задумчиво ведя пальцем вдоль блестящего лезвия одного оружия или жесткой рукояти другого, он приближается к самому концу комнаты, прямо к окну, и открывает один из множества выставленных ящиков. Там покоится сверкающий в полутьме клинок с вплетениями ярких драгоценных камней в рукоять. Настоящее сокровище, кладезь его оружейной, это оружие способно высосать энергию из любого существа и никогда не дать ей шанса переродиться в другом воплощении, если добьет до конца.

Слегка нахмурившись и пошарив рукой по всей деревянной поверхности, Вэй Гуанмин берет в руки кинжал и задвигает ящик обратно, покачав головой и то и дело оглядываясь на него. Вздохнув, он выходит, прогоняя лишние переживания прочь.

Спускаясь с горы, в сердце которой лежит резиденция, Вэй Гуанмин приветственно кивает и даже слегка улыбается спешащим по своим делам опытным наемникам и совсем юным новобранцам, напоминающим желторотых птенцов, с восторгом глядящих на все, что находится у них под рукой. Остановив спустившуюся было с тренировочной площади группку наемников взмахом руки, Вэй Гуанмин углубляется в непроходимый лес и, найдя более менее пригодное место среди сплетающихся друг с другом деревьев, он встает в центр небольшой полянки, залитой только-только пробившимися после ливня лучами солнца, и делает первый взмах клинком. Фантомный серебристый силуэт мужчины ловко ускользает от чужой руки, только вот часть его бока рассеивается в звездную пыль. Усмехнувшись, Вэй Гуанмин трет кончики пальцев, и текущая оттуда энергия вновь вплетается в иллюзию, придавая ей старый, нетронутый вид. Как только противник принимает боевую стойку, уголки губ стражника опускаются вниз. Прищурив глаза, он стремительно отталкивается одной ногой от земли и несется быстрее ветра к противнику, нанося удары то справа, то слева, блокируя их ежесекундно, потому как свирепая иллюзия, очевидно, не хочет сдаваться под стать своему создателю.

Вэй Гуанмин чувствует свободу. В последний раз он испытывал ее на празднике в поселении кицунэ, в компании Бомгю, что пил с ним на крыше вплоть до глубокой ночи и продержал в своих объятиях долгие часы, не отпуская вплоть до пробуждения.

Летя вперед, Вэй Гуанмин ведет ладонью изгибистые вихри в воздухе, заставляя сорвавшиеся от порывов ветра листья сплестись в одного большого, грозного льва, издающего громкий рев и бросающегося прямо на иллюзорного противника хранителя, и думает, думает, думает о человеческом юноше. При воспоминании о раскрасневшемся лице Бомгю и его пьяном довольном выражении лица на сердце у Вэй Гуанмина что-то теплеет до такой степени, что он и сам не замечает, как на губах расцветает улыбка, а прежде занятая львом иллюзия наносит удар ему в грудь и сметает назад. По инерции пролетев в воздухе пару метров, Вэй Гуанмин координируется и приземляется, придавив ноги и правую руку к земле. Взмахнув рукой, он посылает два серебристых шара вперед, и они метко попадают во льва и мужчину, заставляя листья опасть за землю, а иллюзию раствориться, как будто ее и не было. Глядя на безобразие, устроенное на поляне, Вэй Гуанмин подставляет лицо лучам солнца и слабо, но тепло улыбается. Ему вдруг очень хочется посмотреть на карпов в озере, разбитом одаренными. В памяти как нельзя кстати всплывает воспоминание о горящих, словно кометы, глазах Бомгю и его восторженных речах, когда он впервые увидел их в поселении клана Приходящих во Тьме. Нужно будет сегодня же навестить их и заодно подобрать с каких бы то ни было дел Бомгю, что беспрерывно крутится в поручениях вот уже который день.

- А-Мин! – вдруг раздается крик.

На краю поляны стоит запыхавшийся Тэкео, чьи волосы растрепаны, будто после страшнейшей бури, а лицо раскраснелось. Глаза его сияют отчаянием, словно вот-вот и он провалится в бездну безумия, столь много в них темных вихрей.

У хранителя Поднебесной возникает острое ощущение, что когда-то подобное уже происходило.

- Что случилось? – тут же поднявшись с травы, встревоженно вопрошает Вэй Гуанмин, быстро приближаясь к другу.

Тэкео делает шаг вперед и вдруг валится вперед, падая и отчаянно вцепляясь пальцами в траву. Он смотрит на Вэй Гуанмина сверху-вниз с таким видимым ужасом, что у хранителя Поднебесной невольно шевелятся волосы на затылке. Мертвенно бледными губами Тэкео, наскоро сглатывая, тихо произносит, пока чужие руки подхватывают его под локти, стремясь помочь подняться:

- Юки… Чонина похитили. Бомгю… Бомгю забрал Джахи прямо из поселения, - Тэкео дрожит всем телом и сжимает губы, а каждая черточка его лица становится отрешенной и жесткой, - Хенджин… отправил меня к тебе, но, похоже, сейчас будет…

Вэй Гуанмина пронзает резкая вспышка боли. Не сдержав вскрика от неожиданности, он сгибается пополам и уже сам падает на колени прямо рядом с хранителем Японии. Руки его цепляются за ханьфу, пытаясь разорвать его на части и добраться до сердца, что пылает огнем, стремится пожрать внутренности, доставляет невыносимую боль, отдающуюся в живот и голову и вливающуюся в потоки энергии, циркулирующей по венам вместе с кровью.

- А-Мин!

Это не может быть просто болью от мысли, что случилось что-то с Бомгю и Юки. Эта боль сильнее.

Это боль от разрушаемого барьера.

Вэй Гуанмина вырывает кровью при очередном толчке, сотрясающем его тело и сердце, и кажется, почти полностью уничтожающим барьер.

- Удом, - сквозь силу сипит Вэй Гуанмин, - это был он… предатель – Удом.

- А-Мин, ты… весь в крови… не перестаешь кашлять ею, - бормочет Тэкео, лихорадочно ведя руками по чужим плечам.

- Иди… иди отсюда, - жмурясь от подступающих кровавых слез, застилающих обзор, и липкого ощущения багряной жидкости во рту и носу, говорит Вэй Гуанмин и слабо, но ощутимо толкает Тэкео в плечо, - иди в поселение… помоги им. Спаси.

Хоть кого-нибудь спаси, потому что удары эти страшны и предвещают кровавые реки и крики.

- Как я могу бросить тебя? Куда ты пойдешь? Ты, что, решил пойти один на один против Джахи? – в голосе Тэкео – паника.

- Я… должен предотвратить все, что может произойти. Я… обещал клану, что сделаю все для его сохранности… Должен выполнить свои условия… Но мне нужно уничтожить Джахи… С ним мой… Бомгю, - он улыбается, почти не видя Тэкео, но осторожно беря его лицо в руки и поглаживая чужие бледные щеки большими пальцами, - иди, Минхо. Помоги им. Я сделаю все, чтобы это остановить.

- Нет!

- Иди, - со всей силы толкает его Вэй Гуанмин, а другой рукой бросает серебристый поток капель в пространство позади Тэкео, открывая портал и со всего размаху вновь ударяя друга в грудь, - иди и не смей возвращаться, если не спасешь их!

Тэкео неотвратимо засасывает в портал, но Вэй Гуанмин все еще видит, как глаза его горят безысходностью, как рука его отчаянно тянется к другу.

К брату, к родственной душе. К тому, кто заменил родных.

Вэй Гуанмина вырывает кровью вновь, да так сильно, что он почти захлебывается ею, пока портал неминуемо растворяется в воздухе. Поднявшись, он шатается из стороны в сторону и глядит на клинок в своих руках.

Не с тем ты, Джахи, связался.

Тэхен так просто не сдастся.

➴

Когда Вэй Гуанмин ступает из портала в зал хранителей, на его лице нет ни капли крови, только лицо выдает своей бледнотой. Он скрывает ее за решительностью и остротой в глазах да спокойствием в каждом движении: нет смысла показывать свою уязвимость. Хранитель Поднебесной прекрасно знает, ради чего Джахи затеял весь этот спектакль.

- Вэй Гуанмин, - доносится до ушей стражника удивленно-приторный голос, и в тот же миг хранитель Египта выходит из-за массивной колонны, выглядя умиротворенным и дружелюбным, будто сейчас он не отнимает чьи-то жизни, держит в плену равного ему хранителя и простого человеческого юношу да перераспределяет то, к чему его рука никогда не должна была притронуться.

- Джахи, - усмехается Вэй Гуанмин, склонив голову набок так, чтобы челка прикрыла левый глаз: оттуда вновь начала понемногу сочиться кровь. Кажется, будто внутренности сталкиваются с кирпичной стеной, глухо отбиваясь от нее и принося невыносимую боль: удары по куполу на время затихли, но теперь вновь продолжились, теперь уже совсем слабые.

Очевидно, враги прорвались.

Мысленно возведя молитву мирозданию о сохранности Тэкео, он медленно ступает вперед, едва не пускаясь в безудержный смех, когда из-за других колонн выглядывает множество стражников. Каждый – в самой разнообразной одежде, с совершенно отличным ликом, только глаза их светятся опасением и презрением. Будто Вэй Гуанмин здесь – убийца детей.

Ему, однако, увлекательно видеть, как даже в таком уязвленном, почти ни на что непригодном состоянии он умудряется пугать этих матерых древних, чьи сердца закалились не хуже льда на северных землях.

- Боюсь, для тебя выдалось неожиданным столкнуться с подобными обстоятельствами сегодня, - обведя рукой зал, прозрачно намекает Джахи, - я прошу прощения за это.

- Просишь прощения? – насмешливо интересуется Вэй Гуанмин, кривя губы в ядовитой ухмылке, - зачем же ты все еще пытаешься скрываться, Джахи? Боишься сбросить свою трусливую маску, пусть уже и считаешь себя победителем? Решил взять числом – самым нечестным методом, где один против множества? И даже так все равно продолжаешь строить из себя хорошего, обманывая меня сладкими речами. Жаль, что ты постоянно забываешь: ни разу за эти тысячелетия меня они не тронули.

- Я всего лишь хотел как лучше, Вэй Гуанмин, - наигранно вздыхает Джахи, - но раз тебе не по нраву мирный диалог…

Он с дразнящей ухмылкой поводит пальцем, и Миккель, хранитель Скандинавии, вторя ему этим мерзким выражением лица, выталкивает вперед юношу с загорелой бронзовой кожей, что на запястьях совсем стерлась, оставив от себя лишь лучшие воспоминания и сменившись кровавыми царапинами из-за туго стянутых грубых веревок, оплетающих кисти, словно лианы. Вэй Гуанмин не сдерживает болезненного выдоха при виде человека. Бомгю выглядит, как живой мертвец с подбитыми глазами, - в одном из них он успевает заметить лопнувшие капилляры, залившие яблоко отвратительным ярко-красным, - и множеством ссадин и ран от острых предметов. Но самое страшное…

У него ожоги по всему телу. Бугристые, совсем темные, очевидно, долго выковывавшиеся. Вэй Гуанмин ненавидит их всех так, что хочет утопить зал хранителей в крови.

- Что вы с ним сделали? – севшим голосом только и говорит.

- Всего лишь подправили его чудесный ангельский лик. Кажется, тебе он очень нравился, да? – с улыбкой интересуется Джахи, - говорят, когда смотрел на него, можно было увидеть звезды в твоих глазах. Никогда не думал, что доживу до того момента, когда прежде закрытый и отстраненный мальчик, смотревший на меня волком с самого начала, влюбится в кого-то, да еще и столь… слабого.

- Ты – чудовище, Джахи, - тихо говорит Вэй Гуанмин, - ни ты, ни твои псы не заслуживают жизни.

Он чувствует, как энергия, стремясь залечить внутренние повреждения, бешено циркулирует по венам, разгоняясь вместе с яростью, нарастающей внутри, как набаты музыки перед ритуалом жертвоприношения, как нарастают волны цунами перед тем, как укрыть под собой целые города и цивилизации.

Вэй Гуанмин чувствует запах жженой плоти, слышит крики, чувствует павший барьер и чье-то отчаяние. Тэкео, Юки, других ли?

Он слышит свой собственный вой, отдающийся в самое сердце, разрывающий его на части. Будь он человеком, давно бы погиб от боли, не перестающей сотрясать его вновь и вновь.

Бомгю вдруг медленно приподнимает голову и слабо ему улыбается:

- Тэхен…

Вэй Гуанмин делает шаг вперед.

Джахи тут же одним слитным движением, незримым глазу человека, перемещается с возвышения зала прямо к юноше, вставая на место уступившего Миккеля и грубо перехватывая шею Бомгю одной рукой, второй прислоняя к его горлу нож.

- Ну-ну, - цокает Джахи, - давай без столь резких движений. Побереги эту прелестную шею. И Тэхен? Сколь забавное имя, тебе… явно не подходит.

Вэй Гуанмин скалит зубы и вдруг замечает. Лицо его стремительно искажается.

- О, это? – заметив его взгляд, весело говорит Джахи, любовно оглядывая кинжал в руках, а затем, будто в знак демонстрации, прислоняет его прямо к жилке на шее Бомгю, что гулко сглатывает, неотрывно глядя на Вэй Гуанмина, - хорошая вещь. Есть же у тебя вкус, мальчик. Красивый, обрамленный драгоценными камнями на рукоятке, да еще и способный высосать энергию из любого живого существа, никогда не дав ей шанса переродиться в дальнейшем… Прямо диво.

Вэй Гуанмин молча сотрясается и сжимает кулаки, проходясь взглядом по стражникам, потолкам и стенам.

- Почему же ты молчишь, Вэй Гуанмин? Разве тебе нечего сказать? Не хочешь освободить своего маленького друга?

- Какого из? – холодно интересуется стражник Поднебесной.

- Получается, о Юки ты уже знаешь? Что ж, славно, еще более славно. Я бы не брал его погостить у себя, но по-другому никак.

- Зачем он был тебе нужен? Ладно, я, но что тебе сделал Юки?

- На самом деле? Ничего, - Джахи равнодушно поводит плечом, - однако, мне же нужно было откуда-то добыть сведения о местонахождении поселения кицунэ, что так благодушно приняло тебя.

Вэй Гуанмин едва не набрасывается на него, чтобы перегрызть стражнику глотку. В голове бьется лихорадочная мысль о том, что все идет гораздо хуже, чем вообще могло быть.

Джахи не знает, что Вэй Гуанмин в курсе. Он хочет задурить голову и ему, и Юки. Вэй Гуанмину становится дурно, когда он представляет, что чувствует этот ребенок сейчас, думая, что сдал всех: друзей, своего парного хранителя и любимого.

Плести интриги на осколках чужих страданий у Джахи получалось лучше всего остального.

- Жаль, что именно он как некстати попался на эту роль. Думаю, ты будешь очень разочарован, узнав, что твой маленький друг…

Вэй Гуанмин вихрем бросается вперед, заставляя холодный ветер свистеть в воздухе, врезаясь в дрожащие стекла и массивные двери, со скрежетом двигая столы. Резко свернув в сторону, он перехватывает Удома, так и не вышедшего из-за колонны, за шею и протаскивает стражника Таиланда, бьющегося ногами о пол и цепляющегося за чужую руку в отчаянной попытке выбраться из стальной хватки, вперед по мрамору. Взметнув рукой, он посылает серебристые вспышки, пылающие иллюзорным огнем, в сторону тут же бросившегося к нему Миккеля и Лаваны, жены Удома и ночной стражницы. Обведя ладонью пространство вокруг них со стражником, Вэй Гуанмин, не обращая внимания на чужие крики и удары по барьеру, усаживается прямо на хранителя Таиланда, приподнимая его бедра и заталкивая ноги под него. Сцепив до боли сжатые ладони вокруг чужого рта, он насильно поворачивает голову Удома вбок и только шипит, когда чувствует впившиеся ему в руку до кровавых отметин зубы. Резко потянув руками назад, он заставляет Удома припасть к его груди и душит стражника, а затем вновь склоняет чужую шею набок.

Раздается надрывный треск, а затем Удом безвольно повисает на чужих руках. Вэй Гуанмин загнанно дышит, слезая с него и переворачивая мужчину лицом, вглядываясь в его подрагивающие тепло-карие глаза, сияющие праведным ужасом и страданиями.

Это наказание за предательство самых близких и пролитие крови среди невинных. Жаль, что только убить оно его не способно.

Он резко смахивает барьер рукой и вышагивает вперед, не обращая внимания на замерших в неподвижности стражников, протаскивая чужое полуживое тело следом за собой.

- Ты ведь хотел, чтобы я наказал виновника, раскрывшего местонахождение кицунэ, верно? - мягко интересуется Вэй Гуанмин, неотрывно глядя египетскому стражнику в глаза, - теперь, надеюсь, ты доволен.

Джахи смотрит на него с неверием, будто не ожидал, что Вэй Гуанмин мог настолько обезуметь. Стражник Поднебесной только довольно ухмыляется ему, сглатывая кровь, подступившую к горлу. Взгляд его никогда не спускается к обессилевшему Бомгю, кажется, вновь потерявшему сознание от боли и безвольно повисшему на Джахи.

- Как ты посмел? – слышится рев Лаваны, и она летит на него яростным штормом цветов и сладкой пыльцы в воздухе.

Не оборачиваясь, Вэй Гуанмин вскидывает руку и припечатывает тыльную сторону ладони к чужому лицу, одновременно посылая огненные искры пылать вдоль поверхности кожи: Лавана уродливо кричит, закрывая лицо руками и падая на пол, отчаянно дергая ногами. Светло улыбаясь, Вэй Гуанмин глядит на свою пылающую руку, чувствуя, как пламя нежно ластится к нему, будто ищущий внимания котенок, когда как секунду назад навеки обезобразило чье-то лицо. Весь вид хранителя Поднебесной пропитывается пренебрежением при виде дергающегося на полу жалкого подобия стражницы.

- А как могла ты позволить своему мужу помогать этому грязному существу в убийстве невинных детей, совсем юных кицунэ и стариков, едва ли повидавших столько крови за свою жизнь, сколько пролила на их земле потаканием другим и самой себе ты? – жестко интересуется он и хватает Лавану за волосы, вновь прислоняя пламенную ладонь к ее лицу и заставляя женщину дергаться и выть раненным волком от боли, - расплачивайся же за каждое их страдание.

Одной рукой все еще прижимаясь к ее лицу и выжигая на нем плоть до костей, второй он резко ударяет горящей пламенем ладонью по чужому сердцу. Лавана открывает рот в беззвучном крике и застывает в неподвижности, безвольно упав на пол и подавая признаки жизни лишь благодаря непрекращающимся ядовитым судорогам, сотрясающим ее тело.

В тот же миг Вэй Гуанмин видит несущийся к нему силуэт с огненными волосами. Миккель. Выпрямившись, он голыми руками отражает чужие удары мечом, не обращая внимания на рассекающие кожу рук порезы, оставляющие после себя кровоточащие реки. Со всех сторон на Вэй Гуанмина набрасываются сразу шестеро стражников, и ему вдруг отчего-то с весельем думается, что давненько он не пользовался такой популярностью. Цокнув на чужую попытку разрубить ему плечо, стражник Поднебесной резко вдавливает ладонь в пол, присев лишь на секунду раньше до летящего к нему копья, и заставляет весь зал хранителей сотрясаться, будто при страшнейшем землетрясении.

- Ты, что, похоронить нас всех здесь решил? – кричит Сезен, закрываясь от смертоносных порывов ветра и вовремя отпрыгивая подальше от летящего на ее голову осколка купола.

- Вы же меня решили, так почему я не должен потащить за собой в пустоту и вас? – насмешливо интересуется Вэй Гуанмин и голыми руками перехватывает пылающий меч рычащего от ярости Миккеля, ощущая, как боль захлестывает такая, что, пламя, кажется, до самых костей его добирается.

Над головой проносятся тени: Вэй Гуанмин поднимает голову и видит Уоти и Одена, летящих прямо на него.

- Минмин! – такое глупое обращение в столь неподходящий миг, так греющее сердце.

Вэй Гуанмин улыбается, когда видит появляющихся из порталов один за другим друзей, тут же бросающихся в атаку. С боевым кличем Калиан и Сакагава сметают с намеченного пути Уоти и Одена, вдавливая их в землю и нанося болезненные, дикие и своевольные, как сама их сущность, удары по врагам. Сесиль с непривычно ожесточенным и холодным лицом, на котором больше не сияет мягкая, словно васильки, улыбка, плывет по залу, оставляя то один, то другой длинный кровавый порез на чужих телах и активно двигаясь вслед за Ренитой, что с взрывающимися вулканами в глазах атакует всех, кто попадается ей на пути. Джозиас размыкает кольцо, замкнувшееся вокруг хранителя Поднебесной, беря на себя сразу трех хранителей. Выпрямившись, Вэй Гуанмин с трудом одолевает одного, прежде чем смотрит в сторону.

Джахи медленно отступает назад, все так же не сводя кинжала с чужой шеи и глядя куда-то вперед.

Вэй Гуанмин решается на отчаянный шаг. Взмахнув рукавами ханьфу, он насылает фантомную иллюзию сверкающего молниями мужчины на Джахи, а сам бежит вперед, рукой прокладывая лед на своем пути и скользя по нему быстрее, чем кто бы то ни было. Вынырнув из-под скрывавшей его приближение иллюзии, он выталкивает из чужой несопротивляющейся хватки Бомгю, кончиками пальцев насылая иллюзию мягкого облака, на которое безвольно падает юноша.

Все это происходит за доли секунд, и Вэй Гуанмин продолжает двигаться вперед. Повернув голову, стражник решает заглянуть в чужое лицо ровно в момент, когда останавливается прямо напротив него. Он видит, как хранитель Египта ослепительно улыбается ему жарким полуденным солнцем в центре пустыни.

Джахи вонзает нож в его грудь, почти проходясь по сердцу, не попадая лишь потому, что все это время Вэй Гуанмин продолжал двигаться.

Чувствуя, как изо рта хлынула кровь, хранитель Поднебесной неверяще смотрит на своего противника и вдруг желает громко, мрачно рассмеяться. Джахи выглядит так, будто сорвал куш.

Теперь настала уже его очередь ярко улыбаться.

Вэй Гуанмин засаживает в чужую щеку идентичный покоящимся в чужих руках кинжал, видя, как по всему телу Джахи проносится вспышка золотистого цвета, пока сам он сотрясается и закатывает глаза, искажаясь лицом от боли, захлестнувшей его.

- Интересно, что ты будешь делать, навсегда оставшись калекой и уродом? – напоследок нежно шепчет он, чувствуя, как волосы на затылке поднимаются от ощущения мощной энергии, несущейся прямо к нему сзади.

В этот же миг кто-то сбивает Вэй Гуанмина с ног.

Ударившись головой о мрамор, первый миг Вэй Гуанмин находится будто посреди жизни и забытья: зрение помутилось, в голове слышится лишь протяжный свист, а остальные звуки так приглушены, будто он совсем не здесь, и все крики, взрывные вспышки огня, непрерывно рушащиеся стены, валящиеся колонны, падающие вниз частички стеклянного купола, борющиеся не на жизнь, а на смерть стражники – все происходит не с ним.

- Минмин! Вэй, мать твою, Гуанмин!

В голосе, не скрывающем накрывающей ее обладателя беспросветной паники, он без труда узнает Джозиаса и слабо улыбается, слыша, как усиливается звон оружия, и как друг изо всех сил пытается прорваться к нему. Повернув голову, Вэй Гуанмин расфокусированным взглядом пытается всмотреться в одну одинокую темную точку, поначалу думая, что это просто какой-то осколок, а затем с отстраненным удивлением отмечая, что она постоянно, непрерывно движется. Проморгавшись, он сотрясается в адском кашле, по мере которого из его рта течет все больше и больше крови, что стекает вниз и сливается вместе с раной на груди, когда глаза его расширяются в ужасе.

Алые разводы на мраморном полу, стекшее к основанию колонны тело, с силой ударившееся об нее и наверняка сломавшее себе позвоночник. Тело, все еще отчаянно дергающееся, желающее двигаться к кому-то

К нему.

Навстречу к нему, лежащему на полу в ожидании смерти, ползет Бомгю. Он улыбается, будто сейчас они вновь стоят в поселении кицунэ или даже в центре клана Приходящих во Тьме, будто вновь светит солнце, и щебечут люди или кицунэ. Он отчаянно ползет, твердо решивший добраться до Вэй Гуанмина, и стражник, почти падая и захлебываясь кровью, встает на корточки и ползет к нему навстречу.

В один миг Бомгю попросту падает, не в силах больше продолжать, чувствуя, что у него в запасе остались всего пару тщетных минут.

Вэй Гуанмин доползает до него.

- Тэхен… Мой Тэхен, - светло улыбается он и переплетает с обессиленно рухнувшим на пол хранителем пальцы: они все такие же по-человечески теплые, и Вэй Гуанмину вдруг хочется разрыдаться, как маленькому ребенку.

- Зачем…, - глотая слезы, дрожащим голосом выдыхает он и разъяряется, когда ответа не следует, - зачем, Бомгю? Тебе никогда не стоило бросаться меня защищать! Я чертов стражник.

Зачем нужно было позволять этому удару сносить твое и без того израненное тело с ног, впечатывая его в колонну и уничтожая и без того мизерные шансы на выживание?

- Стражников тоже должен кто-то оберегать, мой Тэхен, - а теплая человеческая рука сжимает его собственную, и на душе вдруг так тепло и легко-легко.

- Идиот, - всхлипывает Вэй Гуанмин и почему-то улыбается, так глупо-глупо, - стоило ли это того?

- Что если я скажу, что люблю тебя? Тогда в твоих глазах моя защита будет стоить того? – горько улыбается Бомгю и накрывает рот рукой, когда горло сжимается в спазме, и он натужно кашляет. Усмехнувшись своему состоянию и разводам сплюнутой крови на пальцах, он говорит, а как будто в живот кинжал раз за разом вонзает, - будет ли это слишком жалким – признаваться в чувствах, пока истекаешь кровью?

- Ты…, - неверяще сипит Вэй Гуанмин.

- Я знаю…, - отмахивается Бомгю, - ты можешь ничего не говорить, но мне важно сказать… хотя бы перед смертью, если так и не осмелился за все это время. Я сейчас думаю и не понимаю, к чему были все эти метания? К чему были попытки скрыть, если я должен был просто признаться тебе тогда, у реки, и позволить себя утопить? Или просто поцеловать по-настоящему, когда ты заснул на поляне раненный, честно признавшись в содеянном и приняв свое наказание? Я должен был никогда не выпускать тебя из кровати в то утро после фестиваля, должен был найти сотню причин, чтобы мы провели этот день вместе, а потом просто обнять тебя до хруста костей. Я должен был повалить тебя на траву и зацеловать, когда ты… когда ты…, - снова хриплый кашель, и Вэй Гуанмину страшно, он сильнее сжимает чужую руку, чувствуя, как бешено колотится почти израненное насмерть сердце, - когда ты привел меня в поселение одаренных и показал карпов, хотя сам только и делал вид, будто я вообще тебе не сдался, и ты меня презираешь. Столько “должен был”, понимаешь? – Бомгю улыбается, - как же это все глупо. Прости меня, ладно? Я….

- Бомгю, - обрывает его Вэй Гуанмин, чувствуя, как человек стремительно слабеет и вот-вот закроет глаза навеки.

Хранителя накрывает странная тишина, будто нет звуков вокруг, и все вокруг мертво. Существуют лишь его глаза и самое прекрасное лицо из всех, что Вэй Гуанмин когда-либо видел за все миллениумы. И не столько из-за внешних черт, сколько из-за постоянно сменяющихся эмоций, что озаряют юношеский лик, делая Бомгю самым искренним, самым лучшим.

До боли живым.

- Бомгю, ты тоже… нравишься мне.

Слова, что должны были быть самыми тяжелыми, выдыхаются легко, как перышко, без единого сожаления в душе. Нужно было это сказать еще недели назад.

Бомгю хмыкает.

- Просто нравлюсь? – якобы обидчиво тянет он, - значит, я плохо старался. Нужно было сделать все, чтобы ты точно влюбился в меня…

- Дурак, - Вэй Гуанмин по привычке толкает юношу в плечо, а затем осознает, что наделал, когда чужое лицо подергивается пеленой боли.

Бомгю смаргивает слезы и сквозь силу улыбается ему, чувствуя, как все начинает плыть, шум и заботы внешнего мира затихать, а боль уходить, смываемая волнами.

Так ли уж плоха пустота, куда мы все попадаем?

- Тэхен, - тихо шепчет он, почти не видя чужое лицо и, наконец, закрывая глаза, - я… тебя… люблю.

Последняя одинокая слеза скатывается по все еще теплой щеке, напоминая о том, что все это было не больным бредом. Бомгю действительно жил.

После одной поляны с кроликами, залитой лучами солнца, бутылки соджу, десятков карпов с яркими вкраплениями, одного теплого одеяла на двоих и нежных, как само небо в рассвет, объятий, Бомгю умирает, оставляя после себя лишь воспоминания.

После сотни колких фраз и еще тысячи – скрывающих расцветающие, словно первые весенние цветы, чувства Бомгю умирает, оставляя после себя одно слово.

Люблю.

Любовь.

Вэй Гуанмин яростно смаргивает подступившие слезы, чтобы не переставать смотреть, никогда не отводить взгляда от навсегда застывшего лица, и осторожно вытягивает вторую руку, чтобы коснуться чужой щеки, стерев с нее слезу и цепляясь за это призрачное ощущение влаги на пальце. Рука его не в силах перестать крепко сжимать чужую теплую человеческую ладонь.

Не прекращая смотреть, никогда не отводя взгляда, Вэй Гуанмин целует выпирающие костяшки.

Бомгю – воспоминание. Будет ли кому помнить его при виде кроликов? Будет ли кто-то улыбаться, сравнивая его с солнцем? Будет ли скучать по проделкам, по неумному нраву, по столь решительному и смелому характеру? Будет ли кто-то оставлять гостинцы у его могилы?

Будет ли кто-то помнить его имя?

Тэхен до последнего вздоха планирует.

Грудь обжигает нестерпимой болью. Оказывается, стражникам для смерти от удара этим клинком требуется гораздо больше времени. Вот и подтвердил поставленную Калианом гипотезу.

- Вэй Гуанмин, - рядом с ним осторожно опускаются на колени, и стражник улыбается при виде седых волос, ниспадающих на пол.

- Сесиль, - говорит он, не переставая поглаживать щеку мертвого Бомгю.

- Что… что я могу сделать для тебя?

- Сейчас – ничего, - легко отзывается он, - запущенные процессы уже необратимы. Минута-другая, и я навсегда растворюсь в пустоте. Но… ты можешь не дать злу победить, Сесиль.

Он смотрит на склонившегося как можно ниже стражника с искривленными в мягкой улыбке губами.

- Я уже не смог, мой друг, - горько произносит стражник, - я не помог.

- Зло еще не побеждено, не вешай нос, - Вэй Гуанмин бы толкнул его сейчас в плечо, только тело отказывается двигаться, кажется, разлагаясь быстрее сознания, - ты все еще можешь помочь, Сесиль. Просто не дай моей энергии выплеснуться в мир, попав в руки к тем, кто недостоин ее. Направь ее на что-то важное. Сделай что-то, чтобы спасти мир, я знаю, ты придумаешь и все сумеешь.

- А когда она растворится…?

- Право слово, что ты, как Джозиас? – морщится Вэй Гуанмин не то от боли, начинающей бежать вдоль всего тела из-за бешено циркулирующей, теперь уже стремящейся выбраться из этого слабеющего тела энергии, не то от чужого тона, - никогда не замечал в тебе склонности к излишней сентиментальности, Сесиль. Растворится и растворится. Черт с ней.

- Тогда у нас не останется ничего, чтобы помнить.

- У вас останутся архивы, останутся воспоминания, которые можно зафиксировать где-то, чтобы не забыть. У вас останется имя. А даже если и забудете, то ничего в этом страшного нет. Это закон мироздания – забывать что-то, чтобы идти вперед. Иногда нужно отпускать, даже если это какой-то там тринадцатый стражник.

- Никто из нас никогда не захочет забывать, - качает головой Сесиль.

А Вэй Гуанмина, наконец, вырывает кровью, вместе с которой по полу растекается что-то иллюзорно-серебряное.

- Вот и процессы, - ухмыляется Вэй Гуанмин и чувствует, как сердце стучит все быстрее и быстрее, а дышать становится труднее. Пот застилает глаза, ладонь сжимается, не желая выпускать чужую руку из своей крепкой хватки.

Мир становится смазанным, и любимое лицо больше не видно. Голове вдруг становится легко, будто он где-то среди облаков, и уже не страшно и не больно.

- Ты только не дай злу победить, Сесиль. Не оглядывайся, не собирай мои остатки по частям и не позволяй ни себе, ни им горевать…. Позаботься о… Юки… Чонине…. Скажи Тэкео, вернее, Минхо, что я вернусь и… ноги ему переломаю, если будет опять хандрить…. Ударь Джозиаса за меня, обними Рениту, свари кашу вместе с Сакагавой и Калианом, потому что я…

Больше не смогу уже никогда.

- Я буду ждать, мой друг.

- Даже… если я никогда больше… не вернусь? – сквозь слипающиеся веки пытается взглянуть на него Вэй Гуанмин.

- Даже тогда я… мы все всегда будем ждать тебя, Вэй Гуанмин… Тэхен. Да, ты ведь Тэхен.

- Да, я Тэхен, - улыбается Вэй Гуанмин, и Сесиль вдруг видит в нем того самого семнадцатилетнего мальчишку, о котором говорил Джахи.

Того, кто помогал больной матери, отправившись в непогоду на охоту, только чтобы достать ей еду, и отдал свою жизнь за спасение простой девчонки.

Того, кому пришлось умереть в холоде и одиночестве.

Сесиль видит в нем самого красивого человека на свете.

Он не позволит второму разу быть для Вэй Гуанмина столь же болезненным и пустым.

- Засыпай, - бормочет он, не скрывая слезы, что текут рекой, бережно массируя чужую голову, - засыпай, Тэхен, а-Мин, Минмин…. Там будет легче. Засыпай, заботящийся о людях.

Вдалеке слышны крики. Кто-то бежит к нему, несясь со всех ног и не успевая. Он слишком устал.

Вэй Гуанмин закрывает глаза, умирая спустя тысячелетия существования, сжимая любимую человеческую руку в своей собственной и слыша тихую колыбельную, напеваемую голосом матери, что превращает ледяное озеро в прекрасный водоем.

➴

С последними словами Тэхена о прошлом в зале воцаряется тишина. Глаза Юй Шуанг непривычно подернуты слезами, и она поспешно отворачивается прежде, чем это смог бы кто-то заметить. Цзян Болину, очевидно, до крайности неловко, и он смотрит в пол, нахмурив брови. Рядом всхлипывает Кай, осторожно кладя руку на его плечо, будто друг - хрупкая ваза, и смотрит с такой мягкостью, что на душе все переворачивается.

Тэхен переводит взгляд на Бомгю и отмечает, как тяжел его взгляд, а губы поджаты: по лицу совсем ничего не прочтешь. Он не знает, что думает наемник после рассказа. Отчего-то Тэхену хотелось, чтобы Бомгю понял все его мотивы, всю неуверенность. Отчаянно хотелось, чтобы на его лице хоть что-то кроме хмурости отразилось.

- В общем и целом, Джахи сейчас наверняка затаился. Я нанес ему серьезную рану смертоносным кинжалом, которая будет отравлять энергию и организм до конца его дней. Уверен, сейчас он выглядит не лучшим образом, - Тэхен усмехается, вспоминая слова Рюджин, брошенные ею в лицо египетскому стражнику перед смертью, - и чувствует себя не прекраснее, оттого, наверняка, и вместо себя вечно всех засылает.

Египетский стражник всегда имел тенденцию действовать исподтишка, но Тэхен знает, что до такого не доходило еще ни разу.

- Вэй Гуанмин, вы… плачете, - вместо ожидаемого ответа на его рассуждения печально говорит Цзян Болин.

Тэхен растерянно моргает и подносит ладонь к глазам: на кончиках пальцев и правда собирается влага. Он даже может почувствовать ее соль, отпечатавшуюся в горле, еще когда он глотал слезы, молчаливо глядя на застывшего Бомгю.

- О, я… да, - Тэхен кривит губами, тихо смеясь, - кажется, я действительно плачу.

Давно у него не было так холодно внутри, давно так не скреблось на сердце. Он вытащил наружу то, что должен был давно похоронить.

- Что будем делать, глава? – подталкивает Цзян Болина к возвращению в нужное русло Юй Шуанг, не переставая хмуриться и изредка коситься на Тэхена.

Он знает, что наставница беспокоится и не хочет лишний раз акцентировать внимание на его состоянии, а потому и переводит тему, за что он ей безумно благодарен.

- Ах, да, - поспешно соглашается Цзян Болин, беспрестанно кивая, - как вы думаете, где сейчас расположен зал хранителей?

- Я не знаю, есть ли он вообще, - пожимает плечами Тэхен, - к моменту моей смерти пантеон был почти полностью разрушен. Они, конечно, могли создать новый, но я очень сомневаюсь в том, что после битвы наступил подобного рода мир.

- Будь я на месте твоих союзников, ни за что не позволила бы, - качает головой Юй Шуанг.

- В любом случае, чтобы увидеть полную картину, мне нужно поговорить с хранителями Японии. Однако я предполагаю, что никакого единства как такового уже нет, и все действуют, разбившись на противоборствующие стороны. Насколько я понял из всего, что услышал из уст Юки и Тэкео еще до обретения воспоминаний, они не знают о местоположении Джахи и, возможно, уже давно с ним не встречались.

Иначе давно пошли бы с ним расправляться, а не обещали защиту, очевидно, понятия не имея, откуда идут атаки.

- Тогда, если ваш вариант подтвердится, у нас остается лишь один способ узнать местонахождение Джахи и его сторонников – обратиться к провидцам пустоты, - задумчиво потирая подбородок, говорит Цзян Болин.

- Вы собираетесь как-то отследить их по воспоминаниям из прошлого? – осторожно интересуется Кай.

- Так не получится: тот случай с Рюджин мы провернули лишь по тому, что имелись остатки ее энергии, что сохранились на оружии и позволили кристаллу ее отследить. Здесь же вариантов почти нет.… Придется поломать голову и Дакоте и мне, - сдержанно улыбается глава.

- Не надо ничего ломать, - твердо говорит Тэхен, - я призову всех стражников, бывших в зале хранителей на момент битвы, и мы попробуем отследить направление, куда ушел Джахи сразу после ранения, а уже там можно попросить кого-нибудь из хранителей…

- Можно попробовать помочь кому-то из вас проникнуть внутрь воспоминания и ощутить энергию Джахи, - неожиданно говорит Цзян Болин, - пока он ранен, стражник не сможет скрывать ее, а значит…

- Будет легко ощутить ее, а затем и отследить, куда тянутся нити в настоящем, - заканчивает за него Тэхен, - только под силу ли провидцам пустоты поместить внутрь воспоминания разумное существо?

Он, конечно, помнил рассказы Бомгю, но особо не верил в то, насколько они могут быть сильны.

- Они способны и не на такое, уважаемый стражник, - улыбаясь, кивает глава, - провидцы пустоты могут и менять ход событий.

- Это я знаю, - медленно тянет Тэхен, все еще неуверенный.

- Насколько менять ход событий? – подает голос Бомгю, заставляя Тэхена вздрогнуть.

- Есть свои ограничения. Никто никогда не проверял точно, но на слишком далекий срок надеяться не стоит: тогда это преломит судьбы миллионов, а мироздание не простит вовсе, стерев с лица земли все живое. Тем более что даже после изменения событий, произошедших всего пару часов назад, требуется десятилетия, чтобы мироздание поправило все искривленные нити судьбы. К сожалению, мы не осознаем, что зачастую одно наше решение влияет на множество людей и целые поколения.

- Нам не требуется изменять что-либо, но это все равно будет тяжело. Провидцы пострадают.

- Это их участь, - отзывается Юй Шуанг, - любое задействование сил медленно ведет их к тому, чтобы они слились с собственной пустотой, так что и горевать не стоит. Тем более что они сами на это готовы.

Тэхен тихо усмехается ее беспринципности и жесткости, а затем говорит:

- Тогда я пойду. Подготавливайте одаренных, собирайтесь в дорогу. Будет нелегко.

- Конечно, уважаемый стражник, - почтительно склоняется глава, и все они медленно разбредаются по разные стороны: Юй Шуанг – по направлению коридоров, ведущих куда-то вне зала, а Кай и Тэхен – на выход.

Лишь один Бомгю замирает в неподвижности рядом с Цзян Болином, смотря на него с решительным лихорадочным блеском в глазах. Тэхену это не нравится, а потому он пропускает Кая вперед, а сам останавливается возле дверей.

- Глава, если Тэхену, - собственное имя, сорванное с чужих губ, невольно заставляет сердце дрогнуть, - помогло вернуть воспоминания соприкосновение с частицами своей энергии, впитавшейся в другого человека, то возможно ли, что провидцы пустоты могут вернуть воспоминания из прошлой жизни кому-то… обычному? Например, человеку?

Тэхен ощущает, будто его окатили холодной водой. Примерзнув к полу, он обескураженно глядит на спину Бомгю, виднеющуюся в щели меж дверьми, не в силах поверить. Чувствуя, как что-то внутри натягивается и болит, болит, болит, будто кинжал, воткнутый Джахи прямо рядом с сердцем.

- Подобные практики уже были, так что, думаю, это вполне возможно, - в конце он мягко добавляет, будто все-все зная, - тем более, что энергия сохраняется в своем исходном виде, на каком бы по счету кругу перерождения человек ни был.

Не в силах больше слушать, Тэхен тихо отступает от двери и спускается вниз, устремляясь на тренировочную площадку.

Если у него и дрожат руки, то это всего лишь иллюзия и обман.

Он сворачивает к источнику, углубляясь в знакомый лес и цокая при виде того, сколь сильно тот зарос за долгое отсутствие стражника в нем. Поднявшись на знакомую гору, Тэхен видит выжженную траву: резиденция, воссозданная из энергии хранителя Поднебесной и держащаяся исключительно на его сознании, растворилась без следа в тот же миг, как он сделал свой последний вздох. Улыбнувшись самому себе, Тэхен вытягивает руку вперед, чуть сгибая пальцы, и заставляет иллюзию человечка затанцевать на ладони. Напоследок щелкнув его по носу, Тэхен отправляет человечка, будто птицу, в небо, передать послание тем, кто ждал его верно. Размяв голову и плечи, он концентрирует серебристую энергию на кончиках пальцев и заставляет ее бежать волнами вдоль всей поляны, помогая траве ожить от долгого сна, вызванного энергией, что своей силой выжгла любой шанс на ее перерождение. Постепенно из серебристых вихрей и колец поднимается основание дома, а вместе с ним и стены и традиционно изогнутые крыши.

Резиденция восстает из пепла, вновь такая же, как и столетия назад, будто она вовсе никогда не разрушалась.

Тэхен фыркает при мысли о том, что покажет маленький человечек двум существам.

Семнадцатилетнего мальчика, с улыбкой поднимающегося в гору к большому дому, с веранды которого на него смотрят два старых добрых друга.