Стас резко проснулся, когда хлопнула дверь. Он открыл глаза, и их встретила ночная темнота, что было странно вдвойне: Лёша приходил тихо и когда уже светало.

«Наверное, не удержал дверь от сквозняка», — подумал Стас. Это звучало логично, ведь они уже несколько ночей не закрывали окно. Но стоявшая в коридоре тишина не позволяла беспокойству утихнуть. Лёша ходил тихо, но не бесшумно, всегда закрывал дверь в комнату и включал свет в ванной, чтобы переодеться, умыться и только потом лечь спать. А сейчас не происходило абсолютно ничего.

Стас не выдержал, поднялся с дивана, вышел в коридор и увидел маленький комок с рыжей шевелюрой, сидевший на полу, прижав к себе колени и уткнувшись в них лицом. Горло словно сдавила невидимая рука, а внутри всё резко ухнуло вниз. Лёша был худым, ниже Золотко и конечно слабее физически, но он двигался уверено, говорил, не сомневаясь в своих словах, и порой Стас завидовал его сильному стрежню, но сейчас… Сейчас он был другим.

— Что случилось?

В ответ была тишина. Стас сделал шаг, просунул ладони между коленей и рук Лёши, сжал их выше локтя и одним движением поднял его на ноги.

— Ты в порядке?

Лёша, глядя в пол, лишь покачал головой, от чего длинные пряди взметнулись, словно пламя, уткнулся в грудь Стаса и задрожал.

— Эй, ты чего? — растерялся Стас. — Пойдём в ванную. Хочешь умыться?

Лёша кивнул и позволил затащить себя в маленькую комнату, дождался, пока Золотко включит воду в раковине, и остервенело умыл лицо. Затем принял протянутое полотенце, уткнулся в него лицом, да так и замер.

Стас подумал, что ему лишь показалось, будто острые плечи задрожали сильнее, но когда послышались всхлипы, Золотко понял: зрение его не подводит. Он видел хрупкого, напуганного, беззащитного человека, и понятия не имел, что ему делать. Подходящих слов не находилось, ведь Стас не знал причины проблемы, да и если бы был в курсе, не мог припомнить, когда и как он успокаивал кого-то в последний раз.

Он вспомнил, как Лёша коснулся ладонью его спины, и стало чуточку легче.

Стас протянул руку вперёд, дотронулся до содрогающегося плеча и, не почувствовав сопротивления, потянул соседа на себя и крепко прижал, смыкая руки за его спиной. Лёша, уже не сдерживаясь, рыдал в полотенце, Стас зарылся одной ладонью в рыжие волосы, а другой успокаивающе водил между лопаток. Он думал, что потребуется минута, может, две, но когда прошло гораздо больше, а сосед зарыдал куда громче, Стас понял, что столкнулся с настоящей истерикой. И почему-то вместо того, чтобы запаниковать сильнее, он вдруг стал необычайно спокоен и собран, понимая, что сейчас главная его цель — успокоить Лёшу.

— Скажи, что случилось?

Стас попытался чуть отстранить соседа, чтобы заглянуть ему в лицо, но стоило это сделать, как тонкие пальцы сжали ворот футболки с необычайно силой, так, что послышался звук рвущейся ткани.

— Нет! Нет! Не уходи! — взмолился Лёша, и Стас послушно вновь прижал его к себе. — Это ужасно…

— Что ужасно?

— Ужасно страшно…

— Что именно?

— То, что случилось. Я не хочу! Почему опять?! Почему!..

Внезапно Стас ужаснулся от своей догадки. Он оглядел Лёшу сверху вниз, но его одежда была чистой и целой, тогда Золотко задрал чёрную рубашку, оглядел светлую кожу на спине и, не заметив синяков или ушибов, облегчённо вздохнул.

«Но что тогда могло его так напугать?» — подумал Стас, уже на автомате водя по лопаткам и понимая, что это бесполезно.

После аварии, когда он был в шоке и не мог прийти в себя, ему дали успокоительное, очень сильное, возможно, это был антидепрессант. Но вряд ли у Стаса было что-то такое же сильное. У него тут вообще аптечка была?

— Пойдём, приляжем, — Стас ненавязчиво потянул Лёшу к выходу из ванной, но тот остался на месте.

«Вряд ли потянуть его сильнее — хорошая идея. Но тогда как же?..»

Стас оглядел прижавшегося к нему соседа слева, потом справа, примиряясь и рассуждая, стоит ли делать то, что он задумал. Глубоко вздохнув, Золотко решился и подхватил Лёшу на руки, на секунду замерев.

«Как так? Почему? Почему он тяжелее, чем я думал?!»

Стас не дрожал и вполне удобно удерживал Лёшу, подхватив его под бёдрами и немного перекинув через плечо, но почему-то ему казалось, что сосед должен весить меньше. Хотя, возможно, он слишком часто убеждал себя в том, что живёт с призраком, вот и не ожидал, что Лёша будет весить как настоящий живой парень.

— Что ты делаешь? — недоумевая, спросил Лёша. Стас отметил, что, кажется, нелепость ситуации пробудила в нём и другие чувства, кроме паники.

— Несу тебя к дивану. С чистым вкусно пахнущим постельным бельём! — как можно более бодро заявил Стас, тут же краснея от бредовости собственных слов. Он надеялся, что только в его голове это звучало двусмысленно.

Он мягко опустил Лёшу на диван, хотел было подняться, но чужие руки сомкнулись на шее и так и не дали разогнуться. Замерев над соседом, чувствуя дыхание на уровне ключиц, Стас смотрел в окно через тонкие бесполезные шторы и пытался посчитать ещё горящие окна соседнего дома. Раз, два, ещё два на пятом этаже, руки потянули ниже.

— Я так не хочу снова быть один, — прошептал Лёша.

Стас не знал, что на такое ответить, ему ли вообще были обращены эти слова?

— В холодильнике ещё остался сидр. Принести тебе? — спросил он.

Было ли хорошей идеей предлагать человеку в истерике алкоголь? Врачи, возможно, сказали бы: «Нет» и предложили бы что-то другое, но Стас считал выпивку и секс лучшим лекарством, а ещё у него попросту не было других вариантов. Лёша кивнул и отпустил Золотко, а вскоре жадно пил из бутылки, то ли желая поскорее забыться, то ли от жажды.

Стас подумал, что ему, наверное, тоже было бы неплохо выпить, но бутылки было только три и скорее всего все они пригодятся Лёше.

Мятая рубашка с мокрым воротником, опухшие красные веки и нос, рыжие пряди падали на зелёные глаза, охваченные паникой. Стас не удержался, отвёл волосы Лёши назад и, так и оставив руку на его макушке, попросил:

— Скажи, что случилось? Я очень беспокоюсь.

— Очень?

— Что? — Стас опешил. Сосед зацепился явно не за то слово, что он ожидал.

Лёша так и не ответил, посмотрел вниз и попытался поставить пустую бутылку на пол. Его рука дрожала, а взгляд помутился, даже такое простое действие не удавалось выполнить, и так и не удалось, потому что Стас забрал бутылку и сам убрал её.

— Сегодня пришёл пацан… Он не был у нас раньше… странный такой, вот что я подумал, — бессвязно начал Лёша, косясь на подушку. Стас легко толкнул его в грудь, заставляя лечь. — Ладно, нет, не думал я, что он странный… я знал все эти симптомы. Можно было бы решить, что у него просто плохой день, но я так часто видел такое: чувствовал бешеное биение его сердца, как своё собственное, и мог точно посчитать все капли пота на лице.

Стас сел у подлокотника, положив подушку под спину, и провёл по волосам закрывшего глаза Лёши. Он обессилено лежал на спине, почти сливаясь с белой подушкой, и Золотко было страшно отводить от него взгляд: казалось, только моргни, и Лёша тут же растворится в воздухе.

— Он заказал… ох, уже не помню что. Но это неважно, потому что я принёс обычной воды, — продолжил Лёша, так и не открыв глаза.

Стас перебирал рыжие пряди и думал, к чему столько подробностей? Да, у Лёши не было привычки разговаривать сухо, а когда его мнением искренне интересовались, он и вовсе говорил неожиданно много. Но сейчас разве был смысл во всех этих пояснениях? Стас чувствовал и был уверен, что на самом деле сосед просто тянет время, пытается собраться и сказать то, о чём говорить боялся.

— Он понял, что ты не дашь ему спиртное? — подтолкнул Стас, уже догадываясь, какой примерно конец у этой истории.

— Да. Он посмотрел на меня и словно прочёл мысли. Ну, ничего удивительно, в таком состоянии у людей часто обостряются чувства. А потом я отвлёкся… В какой-то момент поворачиваюсь, а его нет. И, знаешь, я никому не сказал об этом парне, понадеялся, что он просто ушёл. Я такой ужасный! — вдруг заявил Лёша и закрыл лицо ладонями.

Он был последним человеком, которого бы Стас назвал ужасным. Лёша не был идеальным, Золотко не считал его ангелом, сосредоточием света, каким казался ухажёр Веры, но он был искренним, умным и верным своим убеждениям, мог видеть так, как Стас никогда бы в жизни не смог, и именно поэтому казался ему лучшим, совершенным человеком.

— Не говори так, — попросил Стас, склонившись над соседом и невесомо коснувшись чужих ладоней. — Ты самый лучший.

Лёша резко отнял ладони от лица и пристально посмотрел на Стаса, словно тот сказал невероятную глупость. Он приподнялся на локтях, заставляя Золотко немного отстраниться, и зашептал:

— Ты не понимаешь. Я знал, я словно заглянул в будущее. Но убеждал себя в том, что всё будет иначе.

— Никто не может контролировать будущее, — Стасу казалось, что он сказал очевидную вещь, но воскликнувший Лёша заставил усомниться:

— А я мог бы! — он сел, подтянул колени к груди и схватился за голову. — Ладно, я говорю образно. Конечно. Но я знал, к чему всё идет, но не хотел верить, струсил и всё повторилось… И в этот раз не прокатит, что всё случилось неожиданно. Чего неожиданного, когда наркоша шатается в ночи и заходит в бар, где его потребности не удовлетворяют, а потом уходит? Ну, ясно же, что не домой, спать. Несложно вычислить дальнейший исход… Просто мне хотелось верить в это. Это я виноват…

Стас схватил соседа за плечи, встряхнул, и Лёша глубоко вздохнул, словно всё это время был где-то на глубине. Тонул в чёрном омуте воспоминаний.

— Лёша, просто скажи мне, что в итоге произошло? — умолял Стас. — Скажи мне, и всё закончится.

— О, Стас. Всё уже давно закончилось.

Лёша опустил руки, обмяк и позволил вновь уложить себя на подушку. Стас нависал над ним, смотрел в глаза, искренне веря в то, что таким способом сможет удержать внимание на себе, не даст старым тревогам пробудиться вновь.

— Один посетитель сказал, что дверь в уборную закрыта уже больше двадцати минут. Мы стали стучать, но никто так и не ответил. Был ключ, менеджер открыл дверь… А парень там, с пеной у рта… — Лёша устало закрыл глаза. Стас лёг на бок, справа от него, и провёл ладонью по лицу. — Я увидел это, и в глазах всё потемнело, а потом очнулся в комнате персонала.

Стас думал о двух оставшихся бутылках сидра. Они были недалеко, стояли возле дивана, тёплые уже, скорее всего, но какая разница? Хотелось ощутить хоть капельку приятной истомы, свинец в конечностях, который заставит лежать и ничего не делать, ни о чём не думать. Но эти две бутылки могли пригодиться Лёше. А Стасу стоит оставаться в трезвом уме. И что-то сказать.

— У тебя в голове может крутиться миллион «если», но это не значит, что ты виноват, — произнёс он.

— Стас… зачем ты всё это делаешь? — Лёша повернул к нему голову. — Разве тебе нравится всё это слушать? Зачем?

Нравилось ли Стасу всё это слушать? Никому бы не понравилось. Но ещё меньше он хотел бездействовать, оставить Лёшу там, в коридоре, или просто смотреть, как он рыдает в ванной. Он не мог ничего, кроме как заставить рассказать о случившемся и выслушать, это было единственное, что пришло в голову, что было в силах Стаса. Ничтожно мало, возможно, бесполезно.

— А что я ещё могу сделать? — признался Стас и провёл по бледной щеке.

— Ох… Ты не можешь мне врать, верно? Откажешься говорить, переведёшь тему, но не будешь врать. — Стас приоткрыл рот, но не успел ничего сказать. — Почему-то именно мне ты не врёшь. И это льстит. Ты избалованный мальчик, который ещё не умеет толково жить, — Лёша ткнул пальцем в грудь Стаса, — но есть в тебе что-то… Что-то, что если очистить от всей это шелухи, будет очень красивым. И так хочется, чтобы ты мне это показал.

— Лёша…

Стас окончательно потерял нить разговора. Лёша был прав, он не мог врать ему, не хотел, считал это неправильным, но зачем говорить об этом именно сейчас? Просто потому что разговор зашёл? А к чему тогда последние слова? Как на них реагировать? Чего ждать? Стас не знал, и даже представить не смел, что всё приведёт к следующим словам Лёши:

— Хочешь меня поцеловать?

Стас отдёрнул ладонь от чужой щеки, хотел было прижать к себе, но её поймали и сжали в неожиданно крепкой хватке тонких бледных пальцев. Золотко не мог сосредоточиться, прибывал на грани шока и дежавю, а затем и вовсе подумал: не ворвался ли какой злоумышленник и не вышиб ли ему выстрелом мозги, потому что те напрочь отказывались функционировать.

— Прежде чем ответишь… — Лёша придвинулся ближе, почти коснулся носом носа Стаса, и глядел на него не флегматично или хитро, как Золотко привык, а с мольбой. — Слушай, давай сегодня ты не будешь врать себе, а я себе, и мы просто… просто будем делать то, что по-настоящему хочет душа. Что бы это ни было.

— А что потом?

— Я не знаю. У меня далеко не на все вопросы есть ответы. Давай решим позже.

Лёша прикрыл глаза и потянулся к Стасу. За секунду до поцелуя у Золотко в голове промелькнуло множество мыслей и сомнений: именно этот поцелуй не хотелось пускать на самотёк, хотелось вложить в него нечто большее, чем просто соприкосновение губ, чёрт возьми, понять, что же к нему чувствует Лёша! Хотелось так много всего, но в то же время в висках билась мысль, что другого шанса может и не быть, а может это и есть тот самый шанс?

Но даже долгожданное прикосновение немного сухих искусанных губ и привкус сидра не заглушили противное горькое чувство того, что его просто используют.

Стас резко отстранился, сел на диване и откинулся спиной на стену.

«Что происходит? Почему? Я ведь хотел… хочу. Меня уговаривать не надо, только пальцем помани, а тут Лёша, я же много раз это представлял. Да, представлял, но… не так».

— Стас? — позвал Лёша и приподнялся на локте. — Ох, только не говори, что впервые целуешься с парнем? Прости, я не знал…

— Нет, не впервые. Дело не в этом. На самом деле, я не только целовался, — признался Стас, смотря на стену напротив, в то место, где на тумбе должен был стоять телевизор, о котором оставалось лишь мечтать. — Просто…

Ему нравились обои в комнате, пожалуй, только они и нравились, явно новые, фисташковые, разбавленные светло-золотыми полосами. И пусть в темноте цвет не разглядеть, широкие полосы виднелись, но вдруг поплыли перед глазами, будто кто-то не научился нормально пользоваться фильтром на смартфоне.

— Прости! Пожалуйста, прости! Так жестоко с моей стороны. — Холодные руки коснулись щёк, растёрли слёзы и только тогда Стас понял, что плачет. — Я не знал… не думал, что ты…

— Я тоже не знал, — прошептал Стас, схватился за край футболки и вытер ей глаза, но без толку, те снова намокли против воли.

— Я не собирался играть с твоими чувствами. Просто подумал, что ты будешь не против отвлечься… Но если всё так… Если всё так сильно…

Стас не позволил ему договорить, сомкнул руки вокруг талии, прижал к себе и поцеловал жадно и отчаянно, провёл ладонью по узкой спине, зарылся в волосы на затылке, делал всё, чтобы не позволить Лёше убежать.

— Я не против отвлечься, — прошептал Стас, прервав поцелуй.

— Всё может пойти наперекосяк.

— Ничего нового.

— Ты уверен?

Стас коснулся лица Лёши, очертил большим пальцем скулу, убрал рыжие волосы за ухо и на мгновение остановил взгляд на серёжке в виде листика. Затем опомнился, натянуто улыбнулся и сказал:

— Что такого? Мы же не собираемся делать ничего предосудительного: пара поцелуев, может, ещё что-то невинное.

— Стас, ты любишь меня?

Стас ощутил жар на щеках. Лёша вздохнул и попытался отстраниться настолько, насколько позволяла крепкая хватка сильных рук.

— Тогда тем более…

— Я тебя не понимаю! — перебил Стас. — Ты же сам хотел разобраться со всем позже.

— Но я не хотел делать тебе больно.

Стас ощущал дискомфорт в суставах напряжённых пальцев, знал: надо бы расслабить их, чтобы не впиваться так сильно в спину Лёши, но было до одури страшно отпускать его даже на миллиметр.

— Я человек без будущего, — даже если Лёше было больно, ни видом, ни голосом он этого не подавал, однако флегматичные, ровные интонации вводили Стаса в ещё больший ужас. — А о прошлом стараюсь позабыть. Ты не знаешь обо мне, а я о тебе.

Не это он хотел услышать и уж точно не в таком тоне, словно всё вернулось к началу и Лёша вновь не хочет делиться эмоциями, вновь старается быть скрытным, незаметным. Что-то сжимало сердце и лёгкие изнутри, не давало вдохнуть полной грудью, и Стас чувствовал боль, но не мог определить её источник, не знал название этого места и в конечном итоге подумал, что, наверное, это рвётся сама душа.

Ему хотелось одновременно свернуться калачиком в тихом месте и умереть, и вцепиться в Лёшу ещё сильнее, прижать его к дивану, связать, срастись с ним, что угодно, лишь бы тот навсегда остался рядом. И, держась где-то между, Стас постарался собрать всю уверенность и сказал:

— Ты же сам порой так трогал и смотрел на меня… Конечно, тебе интересно было вывести меня на чистую воду, но разве это всё?

Лёша пристально посмотрел на Стаса, и хоть от пронизывающего, сканирующего взгляда становилось не по себе, это было в сто раз лучше, чем рассеянные глаза призрака.

— Ты мне интересен. И симпатичен. И я думал о тебе, когда лежал рядом, — Лёша внимательно посмотрел в синие глаза, словно не желал упускать реакцию на следующие слова: — Знаешь, какое это было искушение? Но проблема в том, что никто никогда не остаётся со мной надолго. И если бы мы просто хотели хорошо провести время — это одно, но ты ведь хочешь не только этого. Или я неправ?

Стас жил одним днём. Неважно когда и как: с деньгами и в доме родителей или на мели в этой каморке, он не сильно задумывался о далёком будущем, не мог ясно сформулировать, чего ждёт от Лёши, но знал наверняка, что ему мало просто развлечься с ним. Мало было бы и отношений, подобным их связи с Верой. Стасу хотелось, чтобы Лёша всегда был рядом, только его, посвящать ему всё своё время и мысли, быть тем, на кого он мог бы положиться. И чтобы это длилось не год или два, а… вечность.

— Что тебя останавливает? — спросил Стас. — Я не понимаю. Да, я не знаю о тебе, поэтому расскажи. И я тебе расскажу. Может, не за один раз, но расскажу.

Он готов был на всё, признаться в том, в чём никогда никому не признавался, если это даст хоть небольшой шанс.

— Я думаю… это неплохая идея, — сказал Лёша, и Стас просиял. — Но пока мы не будем уверены, давай ничего не делать. Мне кажется, так будет лучше, так мы сможем мыслить трезво.

— Прикалываешься? Не знаю, как ты, но я теперь точно буду думать только об одном.

— И что ты предлагаешь? — строго спросил Лёша. Стас сглотнул: сосед явно не собирался так просто уступать.

— Поцелуи. Давай оставим поцелуи. И касания, — поспешно добавил Стас.

Внезапно Лёша усмехнулся, провёл по коротким светлым волосам, коснулся виска, проскользил по щеке Стаса и неожиданно щёлкнул его по носу.

— В каком бы отчаяние ты ни был, никогда не упустишь своего, да? — Лёша положил ладони на плечи Стаса, огладил их, а потом сцепил пальцы за шеей.

— Ты говоришь, что ничего обо мне не знаешь, а сам раз за разом видишь насквозь.

— Просто был человек, похожий на тебя: ему всегда всего было мало, он вечно был зажжён какой-то идеей, часто сулящей одни проблемы. Представь, если бы твой огонь внутри был раза в три горячее. Представь, что ты не сдерживаешься и не выходишь из себя время от времени, а всегда готов взорваться и не боишься этого. Твоё воспитание, окружение, чужие ожидания немного обточили тебя, сгладили кое-какие углы, а от нас никто ничего не ждал, мы просто были, нашей главной целью было быть, продержаться день, потом следующий, и даже чего-то такого простого и примитивного от нас тоже никто не ждал. Поэтому он был воплощением самого слова «холерик» и, в отличие от тебя, других примесей в нём не было.

— Какой-то опасный и тяжелый человек… — не удержался Стас.

Лёша грустно засмеялся и опустил голову на плечо соседа.

— Это точно.

— И где он сейчас? — Стас положил ладонь на рыжую макушку.

— Там же, где тот паренёк из бара. Умер.

***

Летнее солнце начало всходить, пробивалось яркими лучами через тонкие шторы, а Стас всё не отпускал Лёшу, лежал с ним в обнимку на диване и слушал тихий голос, размерено рассказывающий о таких вещах, от которых по спине даже в летнюю жару шёл холодок.

— Всегда чувствуешь людей, похожих на себя, на интуитивном уровне, что вон той нравится тот же мультик, а вон тот шутит так же тупо, как и ты, а того, кажется, тоже бьют дома. Не знаю, как мы поняли, у него не было синяков на видимых местах, а я на тот момент ещё неплохо выглядел: в новой одежде мне по размеру, даже отглаженной. Но мы были ещё малы, чтобы гулять без родителей, наверное, это нас и выдало, а может мы просто считали взгляд друг друга. Пока я думал, кажется мне или нет, он усмехнулся и подошёл первым. Потом я уговорил маму записать меня в ту же школу, это было несложно, в нашем бедном захудалом городишке их было всего три, и мы стали не разлей вода. Чем сильнее ему доставалось от отца, чем больше пили мои родители, тем крепче становилась эта связь. Всё, что было у меня, было его, все деньги и еда, что он умудрялся достать, были и моими, одно сплошное наше, и когда в конце дня приходилось расходиться по домам, казалось, будто тебя разрывают на части. В итоге к десяти годам мы просто перестали прощаться и ночевали друг у друга, не только чтобы избежать этого чувства, так было безопасней. Его отец каким-то чудом всё работал на заводе, хотя даже не знаю, как он за всем там следил: каждый раз, когда мы пересекались, он был пьян, заспиртовался так, что после смерти сразу в музей без обработки можно отдавать. И невозможно было предугадать: развеселит его хмель, сделает щедрым или развяжет кулаки. С моим отцом было не так, начинает пить — спасайся бегством.

Лёша сделал паузу, размышляя, что ещё добавить, что рассказать дальше, и пока он думал, Стас пытался прийти в себя. Хоть родители были вечно заняты, ему повезло с семьёй. Золотко понимал это, потому что знал, как за кулисами других ярких «идеальных» семей мужья и жёны находили любовников, врали в глаза друг другу, или интрижку заводил только один, а другая топила горе в вине, или уезжала к родителям, потому что супруг слишком пристрастился к алкоголю. И дети в этой круговерти лжи, фальши и осколков утерянного благополучия оставались не у дел. Стасу было страшно представить, каково им, и он убеждал себя, что уж в его семье такого точно не произойдёт. Сейчас он понял, что это было страшно и неприятно, но не опасно. Этим детям не приходилось голодать, убегать, размышлять, где достать хоть копейку, чтобы выжить, в отличие от Лёши и его друга Августина.

— Я не мог понять, что было не так: в нашем бедном городе у отца была не самая плохая должность, он был умным, работал главным бухгалтером, мог прокормить нас троих… ну, если бы доносил деньги до дома, — продолжил Лёша, уткнувшись носом в складки футболки на груди Стаса. — Мама не доставала его, не пилила, хотя, чёрт его знает, меня вечно не было дома, неизвестно, что там творилось на самом деле… В общем он пил, к счастью, чаще всего в баре, мама тоже пила, уничтожала его домашние запасы. Она становилась очень тихой, неподвижной, почти неживой под действием алкоголя, будто улетала в другой мир, и ничего её не волновало, не могло вытащить оттуда, даже когда отец, громыхая, будто стадо диких лошадей, возвращался домой. Такие дни на самом деле были самыми спокойными: лежишь себе в комнате, а наутро выскальзываешь незаметно. Гораздо хуже, когда возвращаешься, и вроде отец должен быть или ещё в баре, или вырубиться в родительской спальне, а он сидит за столом под тусклой лампой и сверлит тебя взглядом. Я не знаю, почему им было плохо, почему их жизнь пошла наперекосяк, но объяснение находилось очень простое — во всех бедах виноват я, — Лёша усмехнулся. — Поэтому, когда отец Августа дежурил на заводе, я оставался у него, в другие дни ходили ко мне, могли даже поужинать: мама порой всё же выходила из забвения и словно на автомате готовила, а когда я приходил не один, в её голове будто просыпалась хозяйка, которая говорила: «Так, надо накормить гостя». Мне даже кажется, что в глубине души ей нравились такие вечера. Августин был не похож на нас: всклоченные шоколадные волосы, бурно жестикулирует, вечно ухмыляется, словно чертёнок. Думаю, для мамы он был чем-то вроде глотка свежего воздуха. А для меня — способом выжить.

Лето было самым тяжёлым временем: школа закрыта, бесплатного обеда нет, скрыться от жары негде, ходишь по горячим улицам, между уродливых многоэтажек, плавишься как в пустыне. Нас спасала только самоирония и подколы друг над другом. Я шутил: Августин, Августин, что-то ты не мил своему месяцу. А он огрызался, говорил, что его имя это не название месяца. Вычитал об этом в книжке в библиотеке. Это был первый и последний раз, когда он туда сходил. Сейчас думаю, что там можно было бы спастись от жары, убить время, но на тот момент мы предпочитали скрашивать жизнь алкоголем. Даже в тринадцать лет нам уже могли его продать в определённых местах, но мы были вечно на мели — за исключением тех моментов, когда отец Августина расщедривался и давал ему денег — и тащили спиртное из дома. К тому времени мои родители уже подсели на наркоту. Знаешь, я даже не удивился. Поразителен человек, легко приспосабливается, принимает то, что происходит, сосредотачивается на том, чтобы просто не сдохнуть. Я знал, что у них нет денег на нормальную дурь, да и в нашем захолустье её и не достанешь, нюхали и втирали в дёсны что придётся, пути назад после такого нет, но… Мама стала ещё более неживой, чем после алкоголя, зато обдолбаный отец мне нравился: наркота, в отличие от выпивки, реально успокаивала его нервы.

— Почему ты не попросил помощи? — хрипло спросил Стас.

— У кого? Маленький бедный рабочий городок. Думаешь, мы были одни такие? Настал момент, и пара наших одноклассников начали толкать наркоту в школе. Тогда мы с Августином впервые серьёзно разошлись во мнении. Конечно, он попробовал, начал с безобидного, чего-то вроде экстази, а до этого уже закидывался алпразоламом*. Да и ту же Лирику ещё не запретили отпускать без рецепта.

Стас знал, что это. То же самое, что и ксанакс, который периодически глотал Гриша. Сам Золотко такое не рисковал пробовать, а после того, как лично наблюдал за муками приятеля, еле слезшего с этих таблеток, даже думать о подобном перестал.

— Ты так и не рискнул попробовать? — спросил Стас. Лёша сонно промычал что-то и протёр глаза.

— Что? Нет. Когда он предложил, перед глазами тут же встало лицо мамы… Не знаю, почему. Моя реакция на алкоголь иная, да ты сам видел. Но от наркотиков она уже совсем отъехала, отец её даже не замечал, ела, только когда мне удавалось её растормошить. И я представил, что вот попробую, и всё — превращусь в такое же еле живое существо. В общем, Августин стал порой зависать с ребятами, которые тоже баловались, но большую часть времени проводил со мной, хотя это не останавливало его от приёма всего того, что удавалось найти. А я свои редкие деньги потратил на налоксон*. Он долго просто лежал в кармане… — Лёша зевнул. — Я надеялся, что так и не воспользуюсь им. Уже почти поверил, мы девятый класс закончили, кое-как сдали экзамены, ГИА это… или ОГЭ…

Лёша затих, а через некоторое время послышалось ровное дыхание. Стас не стал его будить, приподнялся, чтобы ухватить простынь и укрыться, уже лёг обратно и закрыл глаза, как вдруг сосед произнёс:

— Я любил его. Как члена семьи. — Стас повернул голову к Лёше. — Он был первым, кому я признался, и единственным, кто не отвернулся. Брат. Да, он был мне как брат. В этом ужасном, тёмном, абсолютно беспощадном мире, в котором ребёнок являлся недочеловеком, мы были друг для друга островом безопасности. Я знал, что меня ждут любым: грязным, пьяным, грустным или весёлым, с деньгами или без. Я мог прийти к нему и просто… быть.

Лёша прикрыл дрожащие веки и поджал губы. Стас перевернулся на бок, и сосед сам прижался к нему. Золотко ничего не говорил, молча обнимал, а когда тихие всхлипы прекратились и сменились сонным сопением, он решился закрыть глаза и уснул.

Стас проснулся после обеда, и пробуждение напоминало восстание из могилы уже наполовину разложившегося мертвеца. Он тяжело провёл ладонью по лицу, будто это могло снять головную боль и убрать противный привкус во рту, вздохнул, перелез через Лёшу и на дрожащих ногах побрёл в ванную. Стас представлял себя растением в горшке с уже пересохшей пошедшей трещинами землёй: льёшь на неё воду, а она даже не впитывается, отскакивает в стороны. Вот и он первое время просто стоял, держа душ над головой и бездумно наблюдая за стекающей в слив водой, а потом, как яркая вспышка, в голове промелькнула мысль о зачёте, то ли по философии, то ли по психологии, Стас не помнил, но точно знал, что по этому предмету ни черта не знает.

Странно, но этот факт его не беспокоил, даже обрадовал: в криво начавшемся дне появилась какая-то чёткая цель. Не было времени на долгие сборы, и Стас впервые спешно надел то, что болталось на вешалке в коридоре и штаны, что он вчера не убрал из ванной, завтрак он проигнорировал, да и вряд ли смог бы запихнуть в себя хоть кусочек, и в скором времени уже закрывал входную дверь.

Он написал Лёше сообщение, что ушёл на зачёт, и просидел на нём полтора часа. Самые бесполезные полтора часа его жизни. Стас хорошо разбирался в точных науках, но философия была за гранью понимания: множество мнений и взглядов, течений, школ, так похожих, но в то же время разных, а в чём разница — он уловить не мог и не хотел. Каким-то чудом Стасу удалось списать ответы на два из трёх вопросов, но даже в них он был не уверен. И за преподавательским столом нёс что-то бредовое, бессвязное, но старался делать это уверенно, с хоть какой-то верой в эту чушь.

Преподавательница устало поглядела на его исписанный листок, перевела взгляд на журнал, затем быстро сверху вниз оглядела Стаса. Он знал, что выглядит, мягко говоря, не очень. В её взгляде вдруг что-то отразилось, но не презрение или отвращение, и не жалость, что-то вроде снисхождения, но не задевающее гордость. Стас силился подобрать слово, но никак не мог.

«Понимание и сочувствие», — подсказал бы ему Лёша, но его не было рядом.

— Ты исправно ходил на мои лекции, — начала она.

«Ага, потому что после них встречался с Верой», — вспомнил Стас. Ходить он ходил, но вот слушал — едва ли.

— Но ты не готов. Я бы отправила на пересдачу, но учитывая хорошую посещаемость, могу поставить тройку.

«Зачёт с оценкой — кто придумал этот бред? — невольно подумал Стас. — Первая тройка за всё время. Ну и ладно. Сам я не сдам, нет смысла в пересдаче».

— Хорошо, я согласен, — сказал он.

Стас вышел в коридор и посмотрел на зачётку. Удовлетворительно. Если у него были тройки в школе, он их исправлял, а в университете, зная, что не потянет на нормальную оценку, просто платил. Хорошие оценки придавали значимость: ты не глупый, тебя оценили, безупречная репутация в дневнике или зачётке. Но сейчас он смотрел на выведенное ровным почерком «удовлетворительно» и было абсолютно всё равно. Три, четыре, пять, всё слилось в одно, стало просто галочкой: этот пункт выполнен, что там дальше?

А дальше надо было разобраться с тем, что рассказал Лёша. Как к этому относиться? А надо было ли вообще давать этому какую-то оценку?

«Я в шоке, определённо, — чётко осознал Стас, бредя домой. — Одно дело знать, что есть люди, которые живут в сто раз хуже, и совсем другое услышать рассказ об этом от такого человека. Но это ведь ничего не значит. Лёша от этого хуже не стал, он же не сделал ничего плохого. Никто не выбирает, где и в каких условиях родиться, он тут ни при чём, это было в прошлом, а нынешний он — удивительный человек».

Стас остановился, улыбнулся и кивнул сам себе. Он был очень удивлён, но мог всё это принять и гордился собой за такое решение. И пошёл дальше уже бодрее, желая поскорее сказать Лёше, что весь его рассказ очень грустный, и он ему сочувствует, но это ничего не значит, совершенно никак не влияет на его чувства!

Загорелся красный, и вместе с ним Стас резко замер на перекрёстке.

«Я-то может и приму всё. Но вот он… если он узнает о недавнем событии…»

Стас задрожал, прикрыл рот, развернулся и направился в противоположную от дома сторону. Вчера он так смело и решительно заявил, что всё расскажет, но думал в первую очередь об истории в лагере, потом о том, как долго старался скрыть ориентацию, однако это ведь было не самое страшное. О, это были цветочки, просто история о человеке, чьи предпочтения не вписывались в чужие взгляды. Но самое страшное, то, о чём действительно стоило рассказать, что могло всё перевернуть, поменять, разрушить, заключалось в другом. Пусть и вытекало из первого.

Стас остановился на пустой детской площадке, сел на скамейку и схватился за голову. Что же ему делать?

— Стас?

Золотко поднял голову и с удивлением уставился на стоявшего над ним Олега. Он огляделся и понял, что это та детская площадка, через которую друг порой сокращает путь домой.

«Такое ощущение, что все дороги в последнее время ведут к району Олега», — подумал Стас.

— У тебя опять что-то случилось? — спросил Олег и присел рядом.

«Опять, — Стас усмехнулся про себя. — Почему всегда происходит какая-нибудь фигня?»

— Знаешь, Олег, так забавно: что-то случается, и ты не представляешь, как быть, что делать, мечтаешь, чтобы этого никогда не происходило. А потом случается что-то хуже, и все прошлые проблемы тебя вообще уже не волнуют.

— Поэтому взрослые преуменьшают проблемы детей. По сравнению с их переживаниями детские неурядицы кажутся недостойными внимания, — между делом заметил Олег, спустил рюкзак с плеча, понимая, что разговор будет долгим, и повернулся к поникшему Стасу. — Случилось что-то хуже того, когда ты пришёл ко мне ночевать? А что тогда кстати было?

— А, тогда, — вспомнил Стас. Теперь недопонимание Дениса и вся эта ситуация казалась недостойной лишнего внимания. — Такой бред, если честно, — Стас выпрямился и пошарил в карманах в поисках сигарет, — один чел из моей тусовки вспылил.

Он протянул пачку Олегу, и тот вытащил сигарету. Друг не имел привычки курить, затягивался, только когда Стас предлагал, из-за чего Золотко чувствовал лёгкую вину, словно губит здоровье друга. Но не предлагать было как-то невежливо.

— Перепил и полез с кулаками? — предположил Олег, вспоминая разбитую губу Стаса.

— Сразу скажу, что обычно он так не поступает, я поэтому и не ожидал. Но он решил, что я хочу увести… Нет, не так. Они не встречались! Вот в этом и смысл, — обрывочно начал объяснять Стас, но Олег уже привык к эмоциональности друга и легко вникал в рассказ. — Я свалил с вечеринки вместе с девчонкой из нашей компании, которая, оказывается, ему нравилась. Он решил, что я всё специально затеял, нашёл нас и накинулся на меня.

— Они после такого не встречаются случайно?

— Что? — опешил Стас. — Блин, а он ведь реально ей признался потом!

— Ну, поздравь их от меня.

— Почему ты так спокоен? Разве это не странно? Кто после такого согласится встречаться?

— Та, кому нравится оригинальный подход.

«Если Катя после такого реально согласится мутить с ним, это будет что-то. Денис повёл себя, как долбоёб, и заполучит девушку, к которой был неравнодушен. А у меня с Лёшей чёрт знает что. Как это работает?»

Стас вздохнул и затянулся.

— А что случилось в этот раз? Может, в сравнении с чем-то другим оно тоже не настолько страшное? — спросил Олег.

Стас не видел смысла давать оценку тому, что перед ним встало. Значение имело то, что всё это было безумно важным для него, намного важнее мнения Дениса и их дальнейших отношений. Здесь он не мог ошибиться, не имел права сделать что-то не так.

— Скажи, что будет, если я расскажу что-то ужасное? — спросил Стас. — Ты будешь презирать меня?

Олег усмехнулся.

— Ты столько всего натворил, что надо постараться, чтобы меня удивить.

— То мелочи.

— Всё будет зависеть от того, как ты это расскажешь, — Олег, опершись на отставленные назад руки, поднял голову и задумчиво уставился на облака. — Иногда чужие мучения доставляют тебе удовольствие, я не туп и не слеп, чтобы этого не замечать.

— Тогда почему ты вообще со мной общаешься?

— У каждого в голове есть границы, и хоть твои поступки моей похвалы не достойны и сам я так не делаю, ты их не переходишь. А если и случается, что перешёл, то, как правило, не со зла и раскаиваешься.

— Надо же, ты так ясно видишь картину, и всё равно… — Стас потушил об асфальт сигарету и повертел в руке коричневый бычок. — Я не понимаю, почему ты дружишь со мной.

— Нет идеальных людей. Ты разделяешь мои интересы, мне с тобой весело и, несмотря на твой эгоизм, если мне нужна помощь, ты помогаешь. Помнишь, ты согласился поехать со мной к бабушке на месяц и жить в каком-то сарае, которые в её деревне почему-то осмеливались называть домами. Даже мне там не нравилось, но ты поехал и ни разу не жаловался. А всё потому, что я чуть ли не плакал, рассказывая, как там ужасно, скучно и мне тупо не с кем проводить время.

Стас помнил эту поездку, он знал, что будет плохо, всё оказалось ещё хуже, туалет на улице долго преследовал его в кошмарах вместе с насекомыми, что то и дело по ночам заползали в их постель. Но Олег был таким печальным и потерянным, словно его осудили за преступление, которого он не совершал, и отправляют на каторгу. Стас не мог оставить его там одного.

— И всё же… — начал было Золотко.

— Когда я рассуждаю, друг мне кто-то или нет, — перебил его Олег, — я задаю себе вопрос: могу ли рассказать ему свои секреты, не опасаясь, что он осудит или расскажет кому-то. Не обязательно действительно говорить, достаточно прислушаться к внутренним ощущениям.

Стас задумался. Олег не расскажет, он даже представить себе такого не мог. Но самым страшным для Стаса было презрение, что друг разочаруется в нём и всё уже не будет как прежде. И Золотко не мог понять: так ли это на самом деле или лишь его параноидальный страх?

— Я хочу тебе рассказать, почему меня выгнали, — решился Стас.

Олег замер, оторвал взгляд от облаков и медленно повернул голову к другу. Это был его первый вопрос, когда Стас позвонил, чтобы пожаловаться на родителей: почему он жалуется на них — тех, кого считал идеалом, и почему эти идеальные родители вдруг выгнали сына, в котором души не чаяли? Эта ситуация казалась абсурдной, невероятной, он даже решил, что Стасу скучно и просто хочется глупо пошутить. Но Золотко не шутил, а когда Олег после продолжительного громкого потока слов разлепил губы и спросил: «Почему?», Стас вдруг замолк и огрызнулся: «Да какая разница?!»

— Это случилось после вечеринки. Кое-что произошло, и я сел за руль в том состоянии, в котором нельзя садиться, — быстро заговорил Стас, словно боялся растерять еле найденную решимость.

— Ты был пьян?

— Нет. Точнее, да, вечеринка же была, но прошло несколько часов, почти всё выветрилось. Проблема была в другом. Та ситуация, она повергла меня в шок, я был в панике, хотел поскорее убежать, — Стас закрыл лицо руками. — Сейчас понимаю, как всё глупо, но тогда мне чудилось, будто что-то гонится за мной и нельзя останавливаться, только вперёд, как можно быстрее, и я летел, летел… Ночь, дороги пустые… Я начал притормаживать, словно почувствовал, что надо бы уже сбавить обороты, но толку то? Такая скорость…

— Стас… — прошептал Олег, с ужасом догадываясь, что случилось дальше.

— Я врезался.

Стас почувствовал, что земля дрожит. Но нет, это было его собственное тело. Теперь назад пути нет, Олег всё знает, всё выставлено на его суд.

— Но ты ведь… в порядке?

Стас отнял ладони от лица и выкрикнул:

— Олег, я ехал на Роллс-Ройс! Он стоит столько, что я с небоскреба должен был свалиться, чтобы пострадать. Подушка безопасности лучше секьюрити президента.

— Ох, ну, тогда всё хорошо, — Олег улыбнулся, криво, но искренне и Стас понял, что он не уловил всей сути проблемы.

— Олег… я врезался в другую машину. Я по прямой и у меня хорошая машина. А у него обычная, я даже не помню, сработала ли подушка безопасности, но даже если и так, я попал в дверь… там, где водитель…

Олег открыл и закрыл рот, неотрывно глядя на Стаса, не зная, что сказать, и в конце концов еле выдавил:

— Дай мне ещё сигарету.

Они долго курили в тишине, сигарета за сигаретой, пока Стас не выдержал и не уточнил:

— Он жив. Водитель другой машины.

— Это хорошо, — Олег зарылся рукой в волосы, пытаясь сформулировать дальнейшие слова. — Я не представляю… Стас, ты так ловко всё скрываешь! Я бы с ума сходил после такого, а ты… Не сказал бы, я бы в жизни не подумал!

Стас лишь пожал плечами. Что поделать, если после всего случившегося ему было достаточно знать, что никто не умер. Дальше волновало только собственное благополучие: как всё замять, как жить в новых хреновых условиях, как сохранить свою репутацию?.. Стас мельком взглянул на Олега. Интересно, понимал ли он это?

— Ты не расскажешь, что же за ситуация была? — спросил друг.

— Прости, я…

— Всё нормально. Если не можешь — не надо.

Площадка всё пустовала, изредка лишь проходили люди, сокращавшие путь так же, как и Олег. С дерева к их ногам слетелись воробьи и выжидающе смотрели, но у Стаса и крошки не было, чтобы кинуть.

— Ты его видел? После случившегося, — спросил Олег.

— Нет. Знаю только, что было сотрясение, большая потеря крови и переломы, но родители позаботились о врачах и те всё сделали в лучшем виде.

— Понятно.

— Наверное, я должен извиниться.

— Думаешь, этого хотели твои родители?

— Не знаю.

— Если честно, я бы тебя ненавидел, — признался Олег. Стас уставился на него, чувствуя, как вдруг замирает сердце. — Извинишься ты или нет, не будет ничего как прежде, ты ему много проблем устроил. Прости, думаю лучше сказать, как есть.

— Ничего, — Стас перевёл взгляд на воробьёв.

— Сам подумай: лежишь на койке, не знаю, может, ходить учишься заново, и тут приходит к тебе чел и говорит: «Прости, не хотел». Как будто такое можно извинениями решить. Честно, я бы что-то кинул.

— Я бы на месте прибил, если бы мог, — согласился Стас. — Может, поэтому мама и солгала его родственникам, сказав, что я тоже в реанимации?

— Скорее всего. Ужасная человеческая натура, но когда нам плохо, негатив радует сильнее. Лежишь и думаешь: мне плохо, но и ему хреново, может даже хуже. Лучше, чем если бы он знал, что ты тут здоровёхонький ходишь. Слушай, а суда не было?

— Утрясли. Родители им хороших врачей предложили и оплату лечения. Судом столько денег не выбить.

— Ну да, — согласился Олег.

— И что же тогда делать? — спросил Стас.

— Не знаю. Несмотря на мои слова, я бы всё же извинился. Не смог бы без этого жить дальше, хоть и смысла нет. Но я — не ты.

— Классного ты обо мне мнения, — Стас недовольно зыркнул на друга.

— Давай смотреть правде в глаза, — сурово предложил Олег. — Если ты можешь это делать, то поддерживай легенду о своём тяжелом состоянии.

— То есть, по сути ничего не меняется: живу как жил?

— Нет. Ты не можешь просто жить дальше, как ни в чём не бывало, иначе такое может вновь повториться. Я не знаю, что правильно, а что нет, но советовал бы признать и принять эту ситуацию, её последствия.

— Принять? — переспросил Стас. Он вроде понимал, что хочет донести Олег, но одновременно и нет.

— Да, — Олег придвинулся ближе, чтобы полностью завладеть вниманием друга. — Прими то, что случилось, прими себя, сделавшего это. Признай, что совершил ошибку. Понимаешь, принять себя — не всегда значит гордиться тем, кто ты есть. Зачастую это просто осознание кем ты являешься, полное отсутствие отрицания и оправданий.

***

Реакция Олега удивила Стаса. Он был поражён, как любой нормальный человек от этой истории, но ни слова не сказал, какой Золотко идиот, сломал чужую жизнь, негодяй и подонок. Того, чего больше всего боялся Стас, не случилось — друг не разочаровался в нём, не бросил, пригласил к себе домой, они разговорились на отвлечённые темы и в конце концов дошли до жизни самого Олега, в которой Золотко, к своему стыду, успел немало упустить.

— Похоже, она весёлая и уверенная в себе, — сказал Стас, листая чужой инстаграмм.

— Как ты понял про последнее? — удивился Олег.

— Да что тут не понять? — Стас повернул телефон экраном к другу и начал листать посты некой Лены, к которой Олег питал очень тёплые чувства. — Минимум половина фото неудачная. Вот, смотри, тут она просто бомба, а здесь уже хуже, потому что её рабочая сторона вот тут.

— Эй, а ну не критикуй её! — Олег выхватил свой смартфон из рук друга.

— Я не критикую, наоборот, восхищаюсь. Ей плевать, понимаешь? Нравится фотка, связана с хорошим воспоминанием, и она её просто постит. Ты уже звал её куда-нибудь? — нетерпеливо спросил Стас.

— Нет. Всё времени нет, и я не знаю куда… и… короче… — Олег потупил взгляд в кухонный стол и залился румянцем.

— Мой мальчик влюбился, — Стас смахнул воображаемую слезу. — Глядишь, наконец, лишится девственности.

— Я не девственник, — равнодушно напомнил Олег. — Хотя, в сравнении с тобой…

— О да, я так искушён, — самодовольно заметил Стас, не обращая внимания на качающего головой Олега.

— А сам-то как в этом плане? Остановился на какой-то конкретной?

Сердце ёкнуло, Стас постарался держать себя в руках, посмотрел на Олега, чтобы отшутиться, но лицо друга вдруг вытянулось, и он воскликнул:

— Да ты влюбился! Стас Золотко влюбился!

— Идиот, ты школьник что ли?! Не тычь в меня пальцем! — Стас ударил Олега по руке, но это не помогло: друг продолжал неудержимо смеяться, а Золотко чувствовал, как горят щёки.

— Что? Скажи, что же она такого сделала? — сквозь смех спрашивал Олег. — Она тебе угрожала? Ой, нет… Только не говори, что беременна!

— Откуда такие безумные варианты? — Стас устало провёл по лицу.

— Просто не верится, что у тебя всё пройдёт обычно и нормально, — прямо заявил Олег. Стас подумал, что друг как нельзя прав. — И что, как? Вы уже встречаетесь? Или ты как я: ищешь подходящего момента?

— Всё ужасно…

— Ужасно сложно?

— Нет, просто ужасно. О моих чувствах знают, но… Так вышло, что перед окончательным решением мы должны рассказать о себе.

— Это нормально узнавать друг о друге лучше.

— Да это понятно, но мы условились рассказать о прошлом. Обо всём, в том числе и о том…

— О… — понимающе протянул Олег. — Это непросто.

— Как думаешь… получится, ну, как с тобой?

Олег грустно улыбнулся, от чего Стасу стало не по себе.

— Я это я, мы знакомы много лет, мы дружим. Понимаешь, что я хочу сказать?

Стас прекрасно понимал. Расскажи о таком незнакомцу, он постарается не связываться с тобой, и это будет благоразумно. Самые ужасные вещи стойко переносят лишь близкие, потому что есть многолетняя связь, подкреплённая общими воспоминаниями, как хорошими, так и плохими. Уже не так просто отказаться от такого человека. А они с Лёшей знали друг друга от силы полтора месяца.

— И без этого никак, да? Ты должен рассказать? — спросил Олег.

— Да. Без этого даже ничего и не начнётся.

— Стас, до того, как расскажешь, не напортачь, — серьёзно попросил Олег. — Не делай ничего опрометчивого. Покажи себя с лучшей стороны. Возможно, это хоть как-то сгладит впечатление от таких новостей.