Улыбаться сыну Феанаро было трудно. Вдвойне трудно оттого, что у него было лицо отца, а взор ещё темнее. В глазах Пламенного бушевал огонь, взгляд его сына – выстывшая кузня, полная притом холодных и острых клинков. И отчего Тёмным прозвали Карнистира, а не этого?..
– Почти готово, – искусные и ловкие руки делали своё дело, но так жёстко, словно дело Феанариону было только до тонкого позолоченного крюка из стали, лёгшего точно меж двух обрубков пальцев. Но за это Ниэллон не мог его осудить. Много ли удовольствия мастеру, создающему прекрасное, смотреть на уродство? Искалеченная рука дёрнулась сама собой, желая скрыть своё безобразие, и крепкая ладонь жёстко прижала её к столу. Будто пленного. – Не дёргайся, певец.
Будь он помоложе, живи ещё в благословенном родном крае, улыбнулся бы гордо и ярко: его запомнил, как певца, Куруфинвэ Искусный, которому мало дела было до музыки! Значит, хорош был его голос, значит, не хуже звона стали пели струны под его рукой, значит, отличился он, играя на пиру у своего короля! Но здесь, в этих землях, доставшихся им, яснее виделась суть вещей. И Куруфинвэ Искусный, первым после отца бросивший факел на крыло белой тэлерийской птице, иного искусства, кроме своего и отцовского, не ценил. И едва ли стал бы тратить слова на похвалу.
– Хитро и красиво, – когда немилосердная ладонь отпустила, Ниэллон поднял руку, рассматривая, что с нею сделал принц Куруфин. Ловко: кольца и ремни паутинной перчаткой оплетали изуродованную кисть, тянулись от запястья до двух огрызков, ровно во впадину между ними укладывая тонкий крюк, способный цеплять тетиву. А то и глаз врагу выколоть, если близко сунется... – Один стоит двух моих пальцев, а?
– Двух твоих рук стоит, – в улыбке принца была не гордость мастера, а змеиный яд, а то и отрава погаже. Но оставалось только глотать её и улыбаться в ответ на презрение: ни к чему ссориться с братом государя. Ни к чему. Финрод расстроится. – Сможешь приноровиться – стрелять будешь не хуже, чем раньше.
Усмешка так и тянула губы, а Ниэллон превращал её всё в такую же пустую вежливую улыбку. Да если это была не ложь, через год он посрамит и принца Келегорма! Шутка так и просилась на язык, но он стерпел: хуже, чем так задеть брата Куруфина, было бы только оскорбить самого Феанора.
– Хорошо бы, – он хохотнул беспечно, звонко и бестолково, точно рассыпал вокруг себя полые бусины вместо жемчуга. Что тратить жемчуг, когда смотрящему всё равно? – Не сделаешь ли мне и такую вещицу, чтобы я снова мог играть на арфе? Тогда бы я отплатил своим мастерством за твоё, Искусный Куруфинвэ.
Брови, обманчиво-спокойные, не то что отцовские, приподнялись удивлённо, а из дрогнувшего было разреза улыбки засочился мёд. Тоже отравленный.
– Я эту вещицу сделал не для тебя, а для твоего короля, – и взгляд этот, холодное снисхождение – двинуть бы прямо в точёную челюсть, да нельзя... Жаль его жену: такие безжалостные руки и такой поганый взгляд! Её он так же держит, так же на неё смотрит? Или весь огонь, который может гореть в этой кузне, ей и маленькому Тьелпе и достаётся? – Он так о тебе беспокоился...
Небрежно, с ядовитой лаской – будто это не тревога друга и владыки, а прихоть ребёнка, пустая блажь, волнение без повода. И больно от слов этих не за себя, а за государя, плакавшего горше друга над его уродством... нет. Над его болью. Его потерей.
Куруфину не понять.
– Это подарок ему. Отплати своему королю, и лучше стрелами в цель, а не песнями. Хоть ему, может быть, и такая плата покажется достойной... А мне твоё мастерство ни к чему. Можешь идти, певец. Я с тобой закончил.
Задерживаться дольше нужного в кузнице Ниэллон и не собирался. Не сейчас, когда Феанарион завладел ей безраздельно. Благодарность, слетевшая с губ, была пустой, прямо как все сегодняшние улыбки, но поклонился он честно: брата Финрода обижать было нельзя. Даже если очень хотелось иногда. Да, всё же иными Искусными лучше восхищаться издалека...
За порогом кузни легче было дышать. Только ремешки на покалеченной руке дразнили кожу, неприятно, как безобидные, но бесконечные насмешки. Ниэллон поднял руку, и тонкий позолоченный крюк из стали блеснул, красуясь перед ним. Хитрая вещица...
Так ли уж она нужна, чтобы снова стрелять из лука?