Выучить распорядок дня Ли было проще простого, потому что он практически никогда не нарушался. Каждое утро принц вставал с постели, окатывал свое тело водой, наряжался, заплетал косу и шел завтракать — еда к этому времени должна уже быть на столе. Ровно сорок пять минут он проводил за трапезой, сидя в прострации у ломящегося от пищи стола; затем шел в кабинет и там разбирал бумаги, высылаемые регулярно его отцом-императором из столицы, однако ни разу Ти Фей не видел гонца, прибывшего за тем, чтобы забрать у принца какие-нибудь послания или ответы, и кабинет постепенно погружался в горы пыльных листов. Затем следовал обед, тоже ровно сорок пять минут бессмысленного сидения в столовой и разглядывания великолепных блюд, которые затем исчезали непонятно куда — на территории дворца свалки или чего-то подобного Ти Фей так и не отыскал, хотя старался. После обеда следовал отдых, и тут Ли позволял себе некоторые вольности: иногда выходил в сад играть в маджонг, если не шел дождь, и либо звал к этому делу Ти Фея, либо ангажировал кого-то из слуг, то есть по большому счету играл сам с собой. В иные дни, если погода не позволяла, он прохаживался по коридорам и заглядывал в комнаты, неприкаянный и потерянный; часто сталкивался с Ти Феем, чтобы обменяться парой слов, но затем продолжал свое бессмысленное бдение. И третий вариант, самый редкий, просмотр фильмов, появился лишь недавно, одновременно с вселением во дворец бессмертного старикашки, и случался только в тех случаях, если во время второго типа времяпрепровождения встреченный Ти Фей сам это предлагал. От Ли инициатива не исходила ни разу кроме того дня, когда он впервые это все предложил; хотя сухие его глаза искрились от счастья каждый раз, когда слово "фильм" всплывало в разговоре.

Наверное, не хотел навязываться?

После ужина, мало чем отличного от завтрака и обеда, наступало время Лунного пряника: Ли выпускал голубя полетать, сидел в кабинете и наблюдал за ним; кормил с рук или гладил перышки, разговаривал, сюсюкаясь, делился мыслями, шутил и сам же над собой смеялся, как безумец; Ти Фей иногда позволял себе подглядывать за этим процессом через щель в прикрытой двери, и очень боялся, что попадется.

А затем наступало время ложиться в кровать и там лежать, дожидаясь следующего точно такого же дня. И так из раза в раз, почти без перемен и отклонений; Ти Фей на месте Ли уже давно сошел бы с ума. Хотя он и на своем месте сходил...

...в любом случае, эта рутина сыграла ему на руку и позволила без труда угадать время, когда Ли будет готов к разговору.

— Привет.

Увидев Ти Фея в дверях столовой, Ли так удивился, что даже выронил палочки.

— Случилось что-то? — спросил он заботливо.

— Просто хочу составить тебе компанию, — Ти Фей прошел до стола и занял то же место, на котором сидел в свое первое утро в Пекине. — А то что ты каждый день один тут торчишь?

Ли застенчиво улыбнулся и дотронулся подушечкой пальца до ближайшего блюда.

— А все остыло уже.

— Ничего, холодного поем, — улыбнулся Ти Фей. — Как тебе твое новое осязающее тело?

— До сих пор не могу привыкнуть, — усмехнулся Ли. — Вот уж не думал, что чувствовать давление своего зада на стул может быть так удивительно и приятно...

Ти Фей заерзал, внезапно тоже начав это чувствовать.

— Думаешь, со временем к тебе вернется возможность употреблять пищу?

— Ой, не знаю, — признался Ли, растерявшись. — Это уж как-то совсем странно: мертвец, способный есть...

— Сидящий бессмысленно у полного стола — тоже, — отозвался Ти Фей, осторожно беря в руки палочки. — Да и вообще... не жалко, что столько еды пропадает даром? Сейчас, когда из-за Ночи посевы под угрозой...

Может, нужно было начать чуть издалека, а не бросаться сразу к главному вопросу?

Но Ли не заметил подвоха; Ти Фей только почувствовал легкое покалывание в пальцах, связанное с тем, что он отдал слугам мысленный приказ, и скоро к нему двинулась тележка с одиноким стаканом горячей воды, за которую цеплялась женщина Кусок-Трубы.

— А ты веришь, что Ночь долго продлится? — спросил Ли спокойно.

— Пожалуйста, не отвечай вопросом на вопрос, — отмахнулся Ти Фей.

— Ты просто сам не хочешь отвечать.

— Имею право — я первый спросил!

Ли рассмеялся; его смех звучал все живее с каждым разом.

— Ничего не пропадает даром, Ти Фей. Я все раздаю. В городе есть живые люди, — произнес он. — И ты... и тебе. Тебе здесь хорошо?

— Неплохо.

— Может быть, тебе что-то нужно? Еда? Книги для твоих исследований? Инструменты?

Смутившись столь очевидного напора, Ти Фей подавился холодным куском бамбука, закашлялся и запил большим глотком воды, обжегшим горло.

— Да с чего ты взял?! Я что, не могу просто прийти тебе надоедать?

— Ты надел мои сережки, — Ли указал пальцем на ухо. — То есть, свои сережки. И я сразу понял, что ты пришел о чем-то попросить.

Краска прилила к щекам, но Ти Фей надеялся, что Ли спишет это на его кашель.

— Я хотел! Всего лишь!.. — он морщился от горечи лжи и ненавидел себя за эту слабость. — Спросить...

Ли встал, медленно и резко, но шаги его уже начали приобретать грациозность, наверняка очень свойственную бывшему любителю танцев. Обошел стол, приблизился, вытянул руку и хлопнул по спине раскрытой ладонью, прямо между лопаток, обдав могильным холодом.

— Что? Я не могу разобрать, что ты говоришь.

Ти Фей выдохнул и взглянул на Ли снизу вверх, и сердце сжалось в груди — Ли так рад его видеть!

Придется отступить. Нужно быть совсем без сердца, чтобы не поддаться этому взгляду. А у Ти Фея сердце есть. Просто глубоко запрятанное.

— Я лишь задумался о том, сколько всего ты упускаешь, — прохрипел он, схватил Ли за руку и потянул вниз, усаживая на соседний с собой стул. — Твоя жизнь — сплошной день сурка!

— О, я видел этот фильм.

— А это фильм?.. Ну то есть... слушай! Давай-ка с тобой сегодня как следует развлечемся? Как мертвые!

Ли посмотрел с сомнением:

— Книжки читать будем?

— Почему же сразу читать? — расхохотался Ти Фей. — То есть, я говорил, конечно, что я бы это делал, но это же не значит, что только это и больше ничего другого!

Рука Ли лежала на столешнице, уродливая рука холерного больного; и Ти Фей опустил на нее свою горячую ладонь. Лицо принца переменилось, но понять его эмоцию никак не вышло бы, слишком уж нечеловеческими оставались все движения его мимических мышц.

— Хорошо, Ти Фей, — пролепетал он высоким, незнакомым, почти детским голосом, широко раскрытыми глазами глядя на их руки. — Все, что ты скажешь. Сделаю все, что ты скажешь. И как ты скажешь.

Стало совестно и горько на языке; больновато видеть то, какую власть он обрел над некропринцем, неловко осознавать, что одно лишь прикосновение руки могло превратить Ли в послушную собачку; и пускай для общего дела эта связь определенно была полезной, совесть впивалась в сердце зубами и не хотела отпускать.

Ти Фей улыбнулся и осторожно погладил сухую руку подушечками пальцев. По крайней мере, он постарается сделать все, чтобы этот день Ли запомнился надолго.

— Ой, осторожно! — Ли трясся от страха и впивался пальцами в Ти Фея, уже даже не разбирая, к какой части его тела прямо сейчас прикасался. Как быстро исчез трепет соприкосновения рук! — Умоляю, не сверни шею!

— Клянусь, делаю все, что могу, — фыркнул Ти Фей и несильно хлопнул Ли по руке, оказавшейся прямо на бедре. — А ты не наглей!

— О небеса, да я же просто переживаю, что ты сорвешься! Ты мне нужен живым!

"Из-за материи!", — подумал Ти Фей неприязненно. Время подачи новой порции в кубке давно прошло, потерялось за разговорами в тайной комнате Ли под вопли очередного кинца — начать решили с малого — и теперь Ти Фей с любопытством поджидал, когда же принц вспомнит о главной сути и причине их общения. Потому что ему, Ти Фею, самому станет легче, когда Ли напомнит. Но тот все не напоминал.

— Слушай, я знаю, что ты это из лучших побуждений, — пролепетал Ли, хватая Ти Фея за лодыжки, пока тот на четвереньках пробирался по трухлявой лестнице к крыше. — Но если ты сорвешься, то что...

Зацепившись руками за загнутый край пагоды, Ти Фей подтянулся, вскрикнув от непривычного напряжения ослабевших рук, заскрипел зубами, выдохнул и повис, убедившись окончательно в своей несостоятельности как скалолаза. Ли стоял несколькими ступенями ниже и нервничал, пытался помочь, но больше мешал; они встретились глазами, и, вздохнув, Ли снова схватился за лодыжки ледяными пальцами, сжал и подтолкнул вверх. Ухнув, Ти Фей завалился на крышу павильона и осторожно, по крошащейся от старости черепице, полез вверх.

— Клянусь, Ти Фей, если эта штука под тобой провалится, то я не знаю, что с тобой сделаю!..

Ворча и ругаясь, Ли все-таки соизволил залезть следом. Его исхудавшее от болезни тело почти ничего не весило, и пагода спокойно терпела его шаги, в то время как от каждого движения Ти Фея старое дерево стонало и трескалось. Кому-то надо меньше есть. А поскольку есть тут мог только он один...

— Да ладно тебе, Ли! — Ти Фей изо всех сил делал вид, что не понимает, насколько сомнительна эта затея. — Будет круто!

— Да ведь даже звезд не видно! — нервничал Ли. — И время как раз ужинать...

— Дорогой, мы ведь сегодня нарушаем расписание, — напомнил Ти Фей бодро. — Так что никакого ужина!

— Дорогой, — лукаво усмехнулся Ли.

— Ну ладно! Дешевый. Копеечный. Уцененный!

— Конечно, уцененный — мертвый ведь, — буркнул Ли.

— Да я не то хотел сказать вообще!..

Ветер на такой высоте оказался еще более буйным и суровым, чем внизу, и расположенные позади ветряки визжали на сотню различных голосов, из последних сил крутя лопастями. Пришлось обойти крышу, крепко держась друг за друга, чтобы найти подветренную сторону — Ти Фей подметил под себя, что дуло как раз по направлению от павильона Тысячи Осеней, но отложил эту мысль до более подходящих времен. Сейчас куда важнее был Ли, усевшийся рядом.

— Тебе не дует? — спросил он заботливо. — Сейчас достану одеяло...

В корзинке, которую бедный принц все это время тащил на локте, скрывался широкий плед с его дивана и несколько небольших пакетиков с закусками, а еще термос с горячим чаем — за этим сокровищем пришлось посылать в город старика-вампира.

— Нормально, — Ти Фей завернулся в одеяло и удовлетворенно кивнул. — Уютно даже.

— Отлично. А теперь объясни мне, зачем мы сюда приперлись, если на небе ни звездочки?

Ти Фей посмотрел вверх — небосвод был затянут пеленой Бесконечной Ночи, сквозь которую не могло пробиться даже солнце, что уж говорить о более далеких звездах.

— Ну, во-первых, потому что ты никогда не ползал по крышам, — пояснил он честно. — А во-вторых, мне кажется, посмотреть нам будет на что.

— Ти Фей, если ты так восхищаешься посмертным существованием, то почему не дал Струт'Гаду сделать тебя личем?

Ти Фей смешался:

— А где же я восхищаюсь?..

— Ну, у тебя есть четкий план, чем ты хочешь заниматься, когда умрешь, — перечислял Ли, улегшись рядом на бок. — Ты любишь тратить время над книгами, переживаешь за свою внешность, недоумеваешь, по какой причине я цепляюсь за привычки из живой жизни. Все указывает на то, что тебе надо поскорее умирать — сразу сможешь реализовать все свои планы! Я для этого плохо гожусь.

Он был прав, да настолько, что эта правота даже бесила, и пришлось цепляться за частности:

— Ну, желание сохранить красоту — это скорее минус!

Ли хмыкнул:

— Такой талантливый некромант, как ты, смог бы превратиться в прекрасного лича, без сомнений.

Перед глазами встал образ коряги, которую он уже почти заставил зацвести, и неумолимо последовала мысль: если справится здесь, может и свою смерть удастся превратить во что-то прекрасное?

Стать вечно молодым и вечно сияющим? Совместить странное обаяние вампира с могуществом лича, обратиться в совершеннейшее существо, восхитительное со всех сторон и во всех аспектах. Неувядающая красота. Неизмеримое могущество.

Он твердил себе, что идея-фикс с деревом пришла в моменты, когда Ти Фей искал подтверждения своей значимости; но что если все это время он думал только о том, чтобы сохранить, законсервировать и приумножить свою красоту? Что есть в нем значимого, кроме красоты?

— Ты считаешь меня прекрасным? — спросил Ти Фей тихо, смутив Ли.

— Ой, ну, ты как будто сам не знаешь!

— И все? — продолжал Ти Фей. — Только красивым?

Лицо Ли сразу стало серьезным, а взгляд строгим.

— Что ты имеешь в виду? Потому что если тебя что-то гложет, не надо наводящих вопросов — говори прямо.

Ти Фей замялся, чувствуя, что озвучивать свои сомнения вслух — стыдно. День совсем догорел и покрылся пятнами черноты, а затем и стремительно нарядился в ночной траур, так что лиц друг друга уже не получалось разглядеть. Но тьма просуществовала лишь мгновение; со следующим ударом сердца в городе, расположенном за стенами дворца, начали зажигаться огни. Красные, синие, зеленые, желтые, пестрые радужные огни покрывали землю и устремляли лучи к небу; они сияли, искрились, слепили и переливались, и если небо оставалось непроглядным и темным, сплошной массой облаков, то твердь земная как будто оборотилась безграничным космосом, преисполненным цветов, оттенков и переливов, и пятна ее вывесок сливались в созвездия, системы и туманности, и весенний холод, кусавший за щеки, усиливал сходство с космосом. Вселенная города.

Вместо ответа Ти Фей указал Ли туда, и долго-долго они сидели молча, любуясь тем, как постепенно оживал этот мир, пестрый и яркий, живой и изобилующий энергией.

А затем Ти Фей тихо произнес:

— Мне нужно доказать себе, что во мне есть что-то большее, чем красота.

Ли кивнул, спокойно и размеренно, словно ждал все это время, когда же Ти Фей это скажет.

— Разве тебе недостаточно того, что ты делаешь со мной? — тихо спросил он, нашарив в слабом свете города руки Ти Фея и трогательно стиснув. — Посмотри, я чувствую и осязаю, я могу двигаться почти без рывков, и моя кожа перестала трескаться — и все благодаря тебе!

— Это не совсем моя заслуга, я же ничего особенного для этого не сделал! Я просто источник, из которого ты утоляешь жажду. От меня ничего не зависит.

— Кажется, я понимаю, — кивнул Ли. — Ты хочешь созидать.

Да, хорошая формулировка.

— Верно. Хочу создать что-то прекрасное.

— И поэтому ты мучаешь дерево.

А вот это уже звучит обидно!

— Эй, я вряд ли ему прям худо делаю! Ну подумаешь, кору подрезал...

— Прости, я не о том. Я в принципе отношусь к некромантии, как к издевательству над мертвым.

— А я кроме этого ничего и не умею!..

— Тише. Тише, не надо кричать, — он отпустил одну его руку, но тут же положил освободившуюся ладонь Ти Фею на плечо. — Если ты чего-то не умеешь, этому всегда можно научиться. Можно писать картины, можно вышивать крестиком или из бисера плести... есть много способов созидания, при которых не страдает ничто живое.

— О, — выдохнул Ти Фей, вдруг вспомнив, — точно! Я же писал стихи.

— Стихи? — по голосу было слышно, что Ли улыбается. — Здорово! Прочтешь мне что-нибудь?

Да, ему можно прочесть. Ли поймет, Ли услышит; пусть он не понимает, пусть он осуждает, пускай некромантия кажется ему издевательством, но в нем есть искра, есть то понимание, которое Ти Фею так необходимо. Ли сможет все понять. Ли...

Склонив голову вперед, Ти Фей попытался нащупать языком строки, вырезанные на сердце, но понял, что не сможет ни словечка из себя выдавить.

— Извини, — пролепетал он. — Не получается.

— Что, совсем никак?

— Совсем. Это было глупое увлечение. Молодое.

— Ну да, сейчас-то у тебя все увлечения старые!

— Прости, но я, кажется, все же останусь с некромантией.

— Дело твое, — Ти Фей чувствовал, как Ли пожал плечами. — Я приму тебя и поддержу, неважно, что это будет.

— Как трогательно.

— Ты интересный человек, Ти Фей, — засмеялся принц, не убирая рук. — Хотя и не очень хочешь раскрываться передо мной. Поэтому мне тоже интересно посмотреть, что ты можешь. Поэтому я бы с радостью взглянул на твой ритуал по воскрешению дерева. В конце концов, может я и ошибаюсь, и ты и правда сумеешь создать что-то прекрасное?

— Обещаю без тебя не начинать!

— ...и тем более, одно прекрасное ты уже создал.

— Ну да, — усмехнулся он, — прекрасного тебя.

— Да нет же! Надо мной тебе еще работать и работать, — развеселился Ли. — Я говорю про этот вечер. Про это воспоминание. Я никогда в жизни не смотрел на город с высоты.

Заулыбавшись до боли в щеках, Ти Фей приблизился к нему ближе и даже позволил их бедрам соприкоснуться. Ли тоже не отстранился, и с такого расстояния наконец-то стали видны его лицо, его улыбка и игривый взор.

— И ты был прав: после смерти самое время делать то, на что не был способен при жизни.

— Ура! Я победил.

— Так, что будет следующим пунктом?

— Прояви инициативу! — воскликнул Ти Фей. — Попробуй придумать что-то сам. Не все же мне тебе подсказывать, а? Этого уж точно ты при жизни не делал!

— Точно, — чуть кислее произнес Ли, взглянув на город. — Даже не представляю, с чего начать.

— Начинать надо с малого...

Откуда-то возникла мысль, что сейчас Ли его поцелует. Все к этому и вело: они сидели вдвоем, на крыше, вне досягаемости чужих глаз, смотрели на галактику городских огней и раскрывали друг другу души. Самое время было для поцелуя, ну, в самом деле, он столько раз это все проходил, что не осталось места сомнениям. Время закрыть глаза и вытянуть губы, и податься вперед; но вдруг принц шевельнулся, и ледяные руки перестали касаться Ти Фея.

— Есть идея! — воскликнул Ли радостно. — То, что я точно никогда не делал! То, о чем и подумать бы не посмел!

— Что же это?

— Я прыгну! — торжествующе воскликнул Ли. — Я спрыгну с крыши! Чего мне бояться, я же разбиться не могу! А если я пострадаю, то ты меня подлатаешь, правда ведь?

Ти Фей мысленно отвесил себе пощечину. О чем он думал? Какие к черту поцелуи? Поцелуи с мертвым принцем, это ведь... это даже нездорово! Гадость какая-то! Мерзость!

Мерзкий Ти Фей!

— Ну, принцип ты понял, — заметил он бодро, изо всех сил стараясь не выдать голосом своего разочарования. — Давай, Ли, дерзай! Сделай это!

Принц встал и прошелся до края пагоды. Ти Фей видел только его силуэт, черное пятно на фоне пестрого города; Ти Фей хотел, чтобы Ли обернулся, улыбнулся, сказал что-нибудь приятное, отметил то, как к этому безрассудству его подтолкнул именно молодой некромант, и как Ли за это благодарен; но ничего из этого не прозвучало.

— Я готов! — воскликнул Ли, глядя только вперед. — Я готов, Ти Фей! Я...

И он сиганул, вниз, в деревья, и его гогочущий смех разносился по дворцу еще добрых пятнадцать минут, возвещая о том, что полет прошел успешно. Ти Фей меланхолично улыбнулся, подтянул к себе корзинку и вскрыл пакетик сушеного мяса.

Что ж, по крайней мере у него есть чай.