Мутная скользкая вода обволакивала пальцы. Ариша бултыхалась в ней, пытаясь ухватить мерзкую, разлезающуюся тряпку. Это была самая ужасная часть дежурства, потому все без исключения старались от вытирания столов увильнуть любыми правдами и неправдами. Ведро меняли, по всей видимости, один раз в день, и к вечеру грязи в нём было больше, чем воды. После дежурства Арише ещё несколько часов казалось, что вся она воняет склизкой грязной тряпкой, а однажды даже приснилось, что тонет в пластиковом ведре. Мимо проплывали кусочки манного пудинга, капустные листья с обеда, размокшие хлебные крошки… А Ариша пыталась уцепиться за кромку ведра, но руки соскальзывали, белёсая жидкость набиралась и в рот, и в нос.
⠞⠗⠑⠞⠾⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁
Летом у Ариши был день рождения, и брат подарил сокровище – куклу Барби с настоящими человеческими волосами. Их было можно и расчесывать, и мыть… Ариша не могла нарадоваться, носила куклу с собой повсюду. И в Школу повезла, конечно же, хоть мама и предупреждала, что в интернате с дорогой игрушкой может случиться что-нибудь плохое – украдут, испортят… Ариша куклу всё равно в чемодан упаковала, а, чтобы той не было ни скучно, ни страшно в новом чужом месте, взяла ей в пару дешёвого пластикового Кена. Красавицы Барби он, треснутый в двух местах, очевидно не заслуживал, но Арише всё равно был мил, потому и отправился в путешествие.
Семья получилась отличная. Ариша играла с ней после ужина, разложив все свои любимые игрушки в спальне на полу.
Вообще-то присутствие мальчиков и девочек в комнатах друг друга не приветствовалось, но иногда воспитатели или нянечки делали исключения. Такие, как, к примеру, сегодня. Девочек ночевало трое, а вот Илья остался совсем один. Чтобы он не скучал и не расстраивался, ему позволили прийти в гости. Прислонившись спиной к стене, он возился со своим дракончиком в Тамагочи. Потом хрястнул игрушку об пол, подёргал за ухо собаку, с которой играла Миля, и подсел к Арише – она как раз укладывала семью спать. Кен, он работал трактористом, поссорился с Барби, ведь та была пилотом первого класса, зарабатывала больше и вообще считала, что Кена ей нужно бросить. В итоге они оба друг с другом не разговаривали.
— Их надо помирить, — буркнул Илья. Ариша, которая задумчиво ковыряла ногтем пальчики на правой руке своей Барби, заинтересованно спросила:
— Как, если они не хотят?
Илья почесал нос.
— По-взрослому захотят. Я знаю, как надо мириться по-взрослому.
— А-а-ах, — восторженно выдохнула Ариша. За лето Илья очень-очень вырос, потому теперь Ариша Его уважала. И прислушивалась к нему. С абсолютным сознанием дела Илья начал командовать:
— Для начала их обоих нужно раздеть. Да, полностью. Э-эх, у неё трусы пластиковые. Ну ладно. Теперь давай, задирай ей ноги. А его клади сверху. И вот так: о, о…
— … Это что у вас за игры такие? – словно из ниоткуда возникла над ними нянечка. – А ну немедленно прекрати этот разврат, Лебедева. Это твои куклы!? Давай собирай! И ты, Суховей… Всё, нагостился, иди мыться! И спать! И чтобы я больше никогда…
— Ну как, помирились? – заговорщическим шёпотом спросил Илья на следующее утро после зарядки. Ариша сокрушённо покачала головой.
— Не а, совсем не а.
Он призадумался, а потом сказал:
— Я понял! Это у тебя просто Кен неправильный. У него того что надо нету.
— А что ему надо? – приоткрыла рот от любопытства Ариша.
В дальнем конце умывалки на втором этаже, которую почти никогда не использовали, потому что год назад там упал кусок потолка, стояли две туалетные кабинки. Свет от лампочки доставал сюда плохо, тут было мрачно, немного пахло канализацией, но сами туалеты ещё продолжали работать: клокотала вода в жёлтых пластиковых бачках, временами недобро шипели холодные влажные трубы.
В первом классе именно здесь Ариша устроила свой тайник — её рука как раз отлично пролезала между бачком и стеной, и туда Ариша поцепила туго завязанный пакетик со сладостями, которые, сбегая ото всех, тайком подъедала. Сейчас так уже делать перестала. Во-первых, рука начала застревать, а во-вторых кушать около унитазной дырки стало совсем неприятно.
Ариша давно не приходила к этим Кабинкам, но, обещая показать что-то очень-очень важное, Илья предложил встретиться в одной из них. Было нельзя, чтобы взрослые прознали.
Ариша прислушивалась и временами выглядывала в узкую щёлочку между железной дверью и кафельной стеной. С каждым ударом сердца становилось всё страшнее. Скорее бы уже Илья пришёл. А то вдруг опять потолок начнёт падать? Никто же даже не знает, что Ариша пошла сюда. И никто её не спасёт. А дырка наверху вон, какая большая, какая чёрная. Может, пусть его — уйти да и всё?
Крадущиеся шаги. От неожиданности Ариша чуть не вскрикнула. Вовремя зажала себе рот. В кабинку проскользнул Илья.
— Закрой глаза, — зашептал, завозился, когда Ариша послушно сомкнула веки. У него была влажная ладонь. Ариша почувствовала это, когда Илья взял её за руку. — Трогай.
— А? Ой.
Она вырвала запястье, тряхнула пальцами. Почему-то от того, к чему Илья заставил прикоснуться, ей стало очень противно. Он опять поймал руку, снова потянул.
— Ну чего ты боишься? Пощупай. Не страшно? И я тебя пощупать хочу.
Ариша лежала под кроватью, обхватив колени. Она сказала воспитательнице, что плохо себя чувствует, и ужинать не пойдёт. Добрая Татьяна Сергеевна позволила остаться в спальне и даже принесла чашку горячего чая. Ариша его не пила — ей совсем не хотелось пить. Единственное, чего хотелось — спрятаться в темноту. Вот и влезла под кровать. Красное покрывало с бахромой доставало почти до пола. Хорошо, Аришу никто не увидит. Потому что, если увидят, то точно узнают.
Руки Ариши, хоть она их и мыла целых пять раз, ощущались грязными. Ариша сжимала ноги очень-очень сильно, но всё равно даже теперь чувствовала, словно между ними жадно шарят горячие пальцы. «Тс, молчи. Не вырывайся. Это честно. Я тебе показал — ты мне. А пожалуешься кому-то, я скажу, что ты сама попросила. Ты же сама захотела, первая сюда пришла».
Она вытащила из-за пазухи чехол с красным цветочком, разблокировала телефон, долго, до рези в глазах смотрела на свой палец над синими циферками кнопок. «…а пожалуешься кому-то, я скажу, что…»
Экран телефона потух, Ариша подняла голову и специально, с размаху стукнулась лбом об пол. Ну правда, ничего же страшного не произошло. Неприятно, но… «В жизни вообще много что неприятно, надо терпеть, Аришенька», — говорил папа в больнице. Вот тут, наверное, так же. Илья, он же самый сильный и самый старший, он что-то в жизни наверняка понимает лучше Ариши. Да и вообще, он же самый главный в классе, с ним лучше дружить, а не ссориться. Страшно подумать, что будет, если сильно разругаться с Ильёй. Как в первом классе будет, наверное. Ариша ещё помнила то кажущееся вечностью одиночество.
Если сравнить… что страшнее — терпеть, что все тебя игнорируют, или как кто-то трогает?
⠞⠗⠑⠞⠾⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁
Ариша договорилась с самой собой, что будет жить как раньше, что ничего ни плохого, ни страшного не случилось, но теперь всё равно невольно сторонилась не только Илью, но и вообще всех мальчиков. Даже своего Кена сунула на дно чемодана. Пусть Кен и неправильный, и у него там ничего нету, но лучше Барби с ним всё-таки развестись. У Барби же есть Ариша в конце концов, а это значит, что обе они не одни.
В субботу вместо уроков всегда было пять кружков: сначала лепка, на которой приходилось возиться с холодной липкой глиной. В тускло освещённом подвальчике пахло земляной сыростью. Арише тут было жутко — словно на кладбище. Глина и вода студили руки. Ариша не могла дождаться окончания этой пытки. Странно, что одноклассникам лепка нравилась. Может потому, что учительница приносила хлебные сухарики с солью, и их можно было есть сколько влезет?
После лепки шли через двор на вязание. Его вели сёстры. В первом классе Ариша никак не могла взять в толк. Как это они все-все сёстры? И почему ходят в одинаковых коричневых платьях? Потом оказалось, что сёстры они не кровные, а католические и, хоть, как это, Ариша всё ещё до конца не выяснила, сёстры были добрые. А разве доброта — это не самое главное?
Между собой сёстры разговаривали на польском языке. Этот язык был забавный, но непонятный.
Вязать полагалось на специальных круглых приборах. Сёстры называли их варшта́тами, и если первые два года выносить варштаты из кабинета не разрешали, то самым ответственным третьеклассникам давали вязание «на дом». Премудрость вязания была совсем несложной — знай себе, перекидывай петельки через колышки.. Аришу это успокаивало. Вязала она быстро и хорошо, так что в прошлом году подарила маме собственноручно связанный букет красных роз.
Вообще, сделать можно было любые игрушки — сёстры поощряли всякие выдумки. Чтобы нитки превратились, например, в розочку, требовалось связать длинную-длинную, похожую на чулок «шкурку» и два маленьких-маленьких отрезка для листьев. Потом в дело вступала магия сестёр – они набивали заготовки нитками или ватой, скручивали, сшивали, для розочек делали стебли из проволоки, а игрушкам-зверушкам приклеивали тарахтящие пластиковые глазки.
Игрушки, связанные учениками, дарили гостям, потому одну разрешалось сделать для себя и забрать домой, а следующую полагалось оставить школе. Ариша страшно гордилась, когда узнала, что её белого кота с торчащим изо рта куском колбасы подарили каким-то спонсорам-итальянцам.
Интересно, а рассказали ли им, что это именно Ариша такого кота связала? И заметил ли кто-то у кота на хвосте одну-единственную небрежно торчащую петельку?
Если бы кто-то попросил Аришу перечислить все кружки по порядку от самого нелюбимого до любимого, то начала бы она с лепки, потом бы поставила оригами, после него — нудную сказкотерапию или занятия юных экскурсоводов. Жалко, что кружки нельзя было выбирать. Её бы воля, так Ариша бы всю субботу сидела у сестёр. Там было хорошо, пахло мармеладом и нитками. А всё остальное…
Впрочем, иногда самым любимым кружком вдруг становилась лепка. Это случалось в те дни, когда либо заканчивалась глина, либо у пожилой учительницы просто было хорошее настроение. Тогда вместо сырого жуткого подвальчика она вела класс за пределы школы — в сквер или в парк, или на детскую площадку с тремя тяжёлыми скрипучими качелями. Возле этой площадки призывно желтел ларёк, и добрый дядечка-продавец бесплатно угощал «бедных деток-инвалидов» всякими вкусностями. Ариша, например, страсть как любила клубничные конфетки на палочке. А если у них внутри ещё оказывалась жвачка…
Первая суббота ноября выдалась тёплой. Дожди ещё не испортили красивые жёлтые листья, и Октябрина Ивановна, учительница лепки, сказала, что такой красивый день грешно проводить взаперти.
На детскую площадку шли строем, но не по тротуару, а под деревьями. Шли-шуршали, зарывая ботинки глубоко в палую листву. На качелях катались по очереди, а в ожидании кормили голубей чёрствым серым хлебом. Впрочем, есть хотелось так сильно, что каждый второй кусок Ариша совала за щёку. Сухой, царапучий, но, вроде как, вкусный. Девчонки хихикали, мальчики о чём-то воодушевлённо спорили, Октябрина Ивановна, примостившись на лавочке, читала Льву сказку — он, единственный из всех, качели не любил, потому что на них его начинало тошнить. Вот тебе и царь всех зверей…
— Можно кататься до луны, можно до затмения, а можно сделать солнышко, — слышала краем уха Ариша.
— Ой, солнышко это ой-ой, — взвизгивала Юля. Её голос мешался с ритмичным скрипом качели. — Не раскатывай больше, Илья. Ну не раскатывай! Хватит! Мне страшно! А-а! Я прыгну! Ой мама, мА-ма-а! Илья-а!
Что произошло, Ариша даже понять не успела. Вот качеля — туда-сюда мотыляется. На земле лежит Юля, и голова у неё какая-то… яркая. А все вокруг кричат и вопят, и Октябрина Ивановна хватается за сердце…
— Ну взрослый же уже лоб. Думать надо было, — отчитывали Илью и воспитатели, и медсестра, и администрация. Октябрине Ивановне тоже очень сильно досталось. Оказалось, что выводить класс в город вместо кружка она не имела права. Ну вот как так-то? Арише было обидно. Наверное, она должна была волноваться за одноклассницу, ведь Юлю увезла скорая помощь, потому что тяжёлая качеля очень сильно разбила ей голову. Но Ариша почему-то только злилась. Вот Юля-трусиха. И Илья этот… Вечно от него проблемы какие-то. От всех этих мальчишек проблемы! Снова теперь придётся страдать на лепке. И никаких прогулок — вот же засада!
⠞⠗⠑⠞⠾⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁
В начале декабря случилась какая-то авария, из-за которой в школе пропали и горячая вода, и отопление. Стало очень холодно. Спать теперь разрешали не в пижамах, а в спортивных костюмах, а ещё всем выдали сначала по второму, а потом и по третьему одеялу. Но вот на уроки в любом случае заставляли надевать белые капроновые колготки, блузку и чёрную юбку — ведь правила ношения школьной формы никто не отменял. «Вы — лицо школы, и должны всегда выглядить соответственно», — говорила на линейке одетая в тёплый свитер завуч. Ариша согласно стучала зубами и сжимала трясущиеся колени.
Хоть это и было запрещено правилами, учительница принесла и поставила в кабинете обогреватель. Стало теплее, но не намного — ведь из щелей под подоконниками свистел ветер, им же веяло от ледяных батарей. Почти на каждой перемене Жанна Борисовна кипятила чайник. Ариша грела ладони о горячую чашку, но чай успевал остыть быстрее, чем Ариша — согреться.
Однако, даже более страшной пыткой, чем тонкие колготки и кружевная блузка в первой половине дня, стало купание перед сном. Воспитатели грели воду, и, трясущиеся от холода, Ариша и Одноклассники кое-как ополаскивались над тазиками. О том, чтобы искупаться полностью или вымыть голову, не могло быть и речи.
— Это совсем не дело, — как показалось Арише, очень зло пробормотала Антонина Родионовна в субботу утром, пытаясь собрать в колосок свисающие сосульками Аришины волосы. — чёрт знает на что похожи.
Арише стало не по себе. А ну, как сейчас воспитательница её пострижёт? И что тогда?
Но Антонина Родионовна двадцать минут висела на телефоне, а после завтрака сказала, что сегодня вместо кружков весь класс пойдёт к ней в гости. Это было так странно… Даже не то слово, а правильного Ариша и подобрать не могла. Новость настолько сбила всех с толку, что её даже не обсуждали между собой. В гости… в логово самой страшной, самой ужасной воспитательницы..
— А представляете, она в гробу спит, как вампирша, — заговорщически шепнул Рома, когда весь класс собрался и ждал на вахте. Даша ткнула его в бок локтем.
— Да помолчи ты. Ну рядом же она — представь, услышит.
— И как вопьётся в шею, — взвыл дурным голосом Илья. — Всех нас к себе заманит, убьёт и съест.
И, хоть это всё очевидно были совсем уж глупые глупости, Ариша как-то чуть-чуть струхнула. Быть ни убитой, ни съеденной ей как-то совсем не хотелось.
Ехали сначала на метро, а потом троллейбусом, и Арише казалось, что воспитательница волнуется. Она постоянно пересчитывала строй, прикрикивала, чтобы пары не отпускали руки. Потом на пять минут, запретив расходиться, оставила всех возле магазина, из которого потрясающе пахло выпечкой. Вышла с большим пакетом.
— Значит, сначала покормит, а уже потом съест, — передали по цепочке никак не желающие угомонить воображение мальчишки.
Арише между тем всё ещё было не до шуток. Она понуро плелась в хвосте строя, ведя за руку Милю и стараясь вовремя предупреждать её о ступеньках и выбоинах, хотя зачастую и сама не успевала их замечать. Спотыкались вдвоём: Ариша правой ногой, Миля — левой. Но спотыкаться — это для слабовидящих и незрячих дело привычное, как и подпирать, и ловить друг друга.
Дом у злой воспитательницы оказался самый обычный, и квартира самая обычная: ни гробов, ни котлов — только толстая серая кошка. Впрочем, та была характером хозяйке под стать — сонно покосилась на всех по очереди, обшипела потянувшегося к ней Илью и, задрав хвост, удалилась на антресоль. А вот Антонина Родионовна как будто волшебным образом подобрела. Ариша не могла отделаться от ощущения, что всё ещё не проснулась.. Ну ведь не может же в реальности быть такого, чтобы злючая воспитательница пригласила весь класс к себе в гости, да ещё и фартук надела с лисятами, и, надо же, приготовила липовый чай, а тем, кто захотел, с ума сойти — чёрный кофе?
Выяснилось, она пригласила всех к себе не чтобы съесть, а чтобы искупать.
Те, кто ждал или своей очереди, или того момента, когда заново нагреется бойлер, лопали вареники с картошкой, смотрели телевизор и валялись на пушистом синем ковре. Пока у девочек сохли волосы, Антонина Родионовна приготовила золотистое песочное тесто, раздала всем специальные вырезки в форме звёздочек и сердечек. Тесто было таким сладким, что она то и дело прикрикивала и на мальчишек, и на девчонок: «Сырое не есть!». Через час получилось аж целых три противня горячего пахучего печенья — ну что за день такой перевёрнутый?
Если бы кто-то сказал Арише, что такое когда-нибудь произойдёт, она бы со смеху покатывалась.
Вот как теперь снова считать, что Антонина Родионовна — злюка?