— Наша дружба — это навсегда. — Юля теребила ядовито-розовый напульсник на своей левой руке. — Это символ дружбы. — Точно такой был у Даши. Дурацкие куски резины. Да если Ариша попросит, ей брат купит целую… целый мешок таких вот напульсников! — Мы всю жизнь будем вместе. И у нас будут дома рядом, и наши мужья тоже будут лучшие друзья. А ещё… — Юля прикрыла себе рот ладонью. — Нет, это я тебе уже не расскажу. Никому не расскажу — только Даше.

Ариша сама не понимала, почему это так сильно её уязвляет — но испытывала очень-очень много всякого разного нехорошего каждый раз, когда Даша и Юля предпочитали сидеть в стороне ото всех, когда шептались, затевали какие-то игры только для себя. Где одна — там и вторая, таскаются друг за другом как на верёвочке. Лучшие подружки с первого класса… Их даже воспитатели называли насмешливо, но не зло — ДашеЮли.

Арише от этого было завидно аж до кислого вкуса во рту.

У неё такого никогда не было и не будет. И пусть Лёшик и правда купит целый мешок напульсников… Ни один из них не станет… «символом дружбы».

⠟⠑⠞⠺⠡⠗⠞⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁

— Вам всем не кажется, что они какие-то… ну… — Ариша, Миля и Вася — девочка из параллели, сидели, болтая ногами, верхом на высоком старом рукоходе. Вообще-то, забираться сюда воспитатели запрещали, но даже зная, что за это может влететь, все от мала до велика всё равно обожали сидеть здесь, почти на вершине своего крохотного мирка. Рукоход был немного выше школьного забора, так что отсюда сквозь вишнёвые ветки получалось выглядывать в мир большой, зазаборный, где по узкой дороге волочились цветные пятнышки машин, и шаркали шагами свободные, по-настоящему свободные люди. Людей Ариша не видела, но порой слышала обрывки их разговоров — голоса: мужские, женские — незнакомые.

— Какие… и кто они? — Вася сорвала с ближайшей ветки вишнёвый цветочек и крутила его в пальцах. Ариша сорвала и себе, ответила:

— Ну, ДашеЮли. Мы, подружки на века, — Оборвала лепесточек, сбросила его вниз. Вася отрешённо дёрнула плечом, Миля слепо потянулась, нашаривая ветку в поисках цветочка.

— Будто они особенные, — согласно прогундела. — И они так это всё говорят, будто мы хуже них. Ну знаете…

— Высокомнение. Не, высокомерие, вот! — Ариша уже успела оторвать всё лишнее и теперь в поисках сладкой сердцевинки потрошила чашечку с торчащими из неё тычинками.

— А я вот в дружбу вообще не верю. — Миля потянулась за следующим цветочком так далеко, что чуть не сверзилась на землю. Вася — вообще-то, Василиса, если красиво, но длинно, — поддержала Милю под локоть.

— Аккуратно. Это как так, не веришь?

— Ну… — закусив костяшку пальца, Миля призадумалась, потом продекламировала: — Ни снег, ни дождь, ни удары града для нашей дружбы не преграда! А вот я думаю, что преграда. Спорим?

«Даша — красотка наша, а Юле — дулю», — появилась на следующее утро надпись перед гаражами. Её прочли старшие мальчишки, которые знали зрячие буквы.

— Интересно, а кто это написал? — очень громко спросила Ариша, пихая Милю в бок локтем. Вася чуть не запрыгала на месте:

— Юля, а Юля, а тебе дулю!

«Юля какашка так сказала Даша», — нацарапал кто-то остриём грифеля на деревянной скамейке.

Кто же, интересно?

Надписи появлялись в самых неожиданных местах. Их находили то Ариша, то ребята из параллели и сразу, обязательно, бежали рассказать ДашеЮлям.

В первый день они продолжали ходить за ручку, во второй, когда у Юли в парте непонятно откуда появилось написанное по Брайлю письмо, о содержании которого она никому не захотела рассказывать, ругались под лестницей.

— Кому ты про меня гадости говоришь?

— Я — никому! Я же твоя лучшая подружка!

Маленький совет собрался около чердачной двери после ужина.. Так высоко по запасной лестнице кто-либо поднимался редко, и заговорщики были уверены, что их никто не подслушает.

— Вот видите, — ёрзала задом по ступеньке Миля, — что я говорила? Вот что я говорила?

— Может ну… — У Ариши потели ладошки. — Ну, может, э… хватит? Это… ну… точно не плохо?

Миля сжала кулак.

— А вот пусть им! Вот будут знать!

На сей раз к совету присоединился Илья. Ариша ему не очень-то доверяла, но, раз уж его привела Василиса, то, значит, приходилось считать Илью членом команды тоже. Он развалился выше всех. Опираясь на локоть одной руки, комкал в пальцах упаковку от шоколадки.

— Я думаю, что надо придумать кого-то… Кто это всё пишет. Если все будут знать, кто это пишет, никто не подумает, что это делаем мы.

«Юля тупая, а Даша во какая».

Арише не спалось. Накрывшись с головой одеялом, она прокручивала в голове последние дни. Нет, это было плохо — то, что они делали. После последней оскорбительной надписи, которая чудесным образом возникла на песке возле флигеля, Юля, Ариша слышала, горько рыдала взобравшись в умывалке с ногами на подоконник. Миля подошла, стала её утешать. А вот Ариша не смогла — не хватило духу. Сидя над тазиком и крутя в руках кусок мыла, слушала:

— Илья сказал: он видел какого-то чёрного мальчика, — заговорщически шептала Миля в самое Юлино ухо. — Может, это Даша с ним, ну… по-взрослому?

— А я тут причём? — Заливалась Юля слезами.

Чёрный мальчик появлялся из неоткуда и пропадал в никуда. И дороги назад не было. Больше нет. Только не после того, как история дошла до воспитателей. Они собрали весь класс.

— Если это чьи-то проделки, признайтесь сейчас, — почти просила Антонина Родионовна.

— Если теперь, после собрания, всё закончится, они сразу поймут: это были мы. А чёрного мальчика в кабинете не было же. Вы понимаете? — Нервно шептала Миля на ухо Васе. Та теребила губами кончик косы.

— Антонина Родионовна сказала: это преступление. Если они узнают, что это мы, нас посадят в тюрьму! — Аришу трясло.

— Нужно продолжать, — твёрдо заключил Илья. — Ещё неделю… И тогда на нас не подумают.

— А если, а… если? — Арише было и страшно, и как-то странно… Как, когда знаешь, что творишь что-то запретное, и вместе с ужасом ощущаешь приятное до тошноты нетерпение. Что именно «если», она договорить не смогла — и не придумала, и не отважилась. Вася, самая умная и самая зрячая из всех, хлопнула в ладоши:

— Значит так! Мы ничего не слышали. Мы ничего не боимся. Это пишет чёрный мальчик. Вот. Решено! Пускай он и продолжает!

Запутавшаяся, Ариша очень глупо спросила:

— А мы?

Все дни, что длилась странная игра, Юля ночевала в школе, потому что её мама уехала в какую-то дальнюю командировку. Юля сидела в спальне, комкая носовой платок, дёргалась от каждого шороха.

— А вдруг этот чёрный мальчик меня убьёт? А вдруг он везде?

— Кто написал, что убьет? — воскликнула Ариша, тут же спохватилась: — в смысле… почему ты так решила?

Юля поперхнулась слезами.

— Мне очень страшно.

— Я выхожу из игры, — твёрдо заявила Вася. Она, самая бойкая в начале, сдалась первой.

— Ты не можешь! — воскликнула Миля тоненьким голоском. — Это уже не игра! Это уже…

— Преступление, — чуть слышно пробормотала Ариша. Вася тряхнула головой:

— Так тогда тем более. Я не преступница — я хорошая девочка!

У Ариши аж в глазах покраснело.

— Да ты… ты… Кидалка! Бросалка! Да Я! Я… Ты не можешь!

Скрестив руки на груди, Вася отвернулась, бросила через плечо:

— Вообще, это дела вашего класса. И не втягивайте меня туда.

— Ты уже… Ты же…

Теперь все новые послания чёрного мальчика продумывал Илья. Писать по-зрячему больше в команде не умел никто, так что, поразмыслив, решили: сойдёт и Брайль. Содержание писем сильно изменилось:

«Мне было хорошо с Дашей в кладовой».

— Это… Это что значит? — недоумевала Юля. — Этот… чёрный мальчик меня обижает, а ты… ты с ним… в кладовке?

— Да как ты можешь в такое верить?!

— А нет дыма без огня, — ровным тоном вклинилась Миля.

Ариша отвернулась с мыслью: сейчас стошнит.

Призрак чёрного мальчика встал между Юлей и Дашей. Их ссоры становились всё громче, придуманные Ильёй записки — всё взрослее. От них у Ариши всегда пунцовело лицо.

Разве можно так?

Спокойно по ночам теперь спала только Миля. Кажется, только она продолжала получать от происходящего удовольствие. Ариша крутила своё сердечко. У него появился острый кончик, трогать который было больно, но сейчас эта боль Арише даже немного нравилась. Будто, причиняя её себе, она искупала вину перед Юлей.

Может, просто пойти и признаться?

Может?...

И страшно, и стыдно…

— Последняя записка. А потом всё закончится.

— Что будет в последней записке? — с содроганием сердца спросила Ариша. Илья цыкнул.

— А почему я всё придумываю. Вот давай, ты придумай!

Грифель скользил в руке.

«Даша, мне панравилась с тобой… — Ариша закусила щёку. Это последняя записка! Последняя. Медленно, по одной буковке Ариша написала ужасное: — цилаватця, — и призадумалась. Последняя записка должна быть какой-то… особенной, какой-то такой… прям… такой. — Сегодня попробуем с тобой…»

Попробуем… что? В голову пришло очень, очень серьёзное, ужасно взрослое слово. Ариша слышала его всего несколько раз в жизни и теперь поняла: тут нужно именно оно, это плохое-плохое, грубое-грубое слово! В неописуемом порыве Ариша быстро-быстро отстучала его. Семь клеточек – семь букв, двадцать одна точка — грифель двадцать один раз проколол бумагу. И ещё три точки на значок точки. И всё… всё скоро закончится!

«⠙⠁⠱⠁⠂ ⠍⠝⠑ ⠏⠁⠝⠗⠁⠺⠊⠇⠁⠎⠾ ⠎ ⠞⠕⠃⠕⠯ ⠉⠊⠇⠁⠺⠁⠞⠉⠫⠲ ⠎⠑⠛⠕⠙⠝⠫ ⠏⠕⠏⠗⠕⠃⠥⠑⠍ ⠎ ⠞⠕⠃⠕⠯ ⠑⠃⠁⠞⠾⠎⠫⠲»

Плотный листок жёг руки, казалось, что и лишней секунды нельзя держать его при себе — вдруг станет пахнуть Аришей, или как-то на ней отпечатается? Или она — на нём. Нужно просто выбрать подходящий момент и подбросить записку под двери спальни. Или вот вообще можно… можно сказать, что Ариша уже его там нашла. Нет, наверное не нужно было писать то плохое слово. Ещё же не поздно переделать? Бр… От мысли, что придётся писать что-то новое, Ариша передёрнулась. Уж есть, как есть. Бросить — и забыть. Скорее, скорее, скорее. Ну почему столько людей в коридоре? Ариша затравленно оглянулась. Если она не сделает этого прямо сейчас, то сойдёт с ума! Руки тряслись, у Ариши даже словно температура поднялась. Вон, даже зайцы по стенам скачут!

Она выдохнула и, не задумавшись, швырнула листок, захотела рвануть прочь без оглядки, но, останавливая саму себя, впилась ногтями в запястье. Медленно, как ни в чём не бывало зашла в спальню.

— Там был чёрный мальчик! Я его видела. Он, каж…

На плечо опустилась чья-то рука, Ариша подскочила. У неё за спиной стояла Юлина мама.

— Никакого чёрного мальчика, Лебедева. А ну ка, прочтём, что ты тут… Ох и мерзавка…

⠟⠑⠞⠺⠡⠗⠞⠁⠫ ⠎⠞⠥⠏⠑⠝⠾⠅⠁

Лёшик приехал с другом. Чтобы поговорить, они, все трое, ушли за территорию школы, сели в каком-то дворе: взрослые на одной лавке, а Ариша — напротив, съёжившись, пытаясь полностью укрыться за обшарпанным железным столом.

— Меня заставили написать целую тетрадку этого слова, — не выдержав укоряющего молчания, пробормотала Ариша. — Я всю самоподготовку писала его.

Лёшик вытащил из пачки сигарету, поджёг, но затягиваться не стал.

— От мамы получишь ремня, — заключил наконец. Ариша ещё ниже склонила голову.

— Юля всегда со всеми вкусняшками делилась. И… Лёш, мне так стыдно!

Он тяжело вздохнул.

— Это же не ты одна делала. Кто ещё был с тобой?

Тишина, птичий посвист. Ариша шаркала по асфальту подошвой — мерный, скребущий звук ещё больше нервировал, но перестать она не могла.

— Зубы на крючок. Кто тайну выдаст, тому... — И зажмурилась. — Я виновата. Перед всеми! Я нас выдала! И ещё выдавать никого не буду. Так нельзя.

Обычно спокойный, Лёшик вспылил.

— Нельзя — это то, что ты за всех отдуваешься, что всех собак повесили только на тебя, что тебе вписали предупреждение, ещё два — и ты вылетишь! В школу для умственноотсталых — ты этого хочешь?! — Друг мягко накрыл запястье Лёшика своей рукой, погладил, словно успокаивал..

— Чему ты научилась, Арина?

— Что я… я… Плохая?