Чародей разбудил ее рано – за окном еще не успело расцвести тусклым светом унылое октябрьское утро, а Волкова уже спускалась на кухню.

Продрогший после стылой осенней ночи дом зябко ежился сбившимися в стайки птицами на стенах. Рыбий косяк тоже куда-то уплыл с ковра, и Волкова подумала было, что дом еще совсем не проснулся, но с одной из стен ей почудился приветственный поклон от единорога, застывшего в изящном прыжке. Подумав немного, Волкова все-таки присела в неуклюжем реверансе, расправив полы халата. Халат, надо сказать, она позаимствовала у Данталиона, а потому он был ей слишком велик, чтобы она могла изображать из себя благородную придворную даму.

На кухне ее ждал завтрак.

– Вижу, вы сегодня в дурном настроении, – Данталион отвлекся от помешивания отвара в кастрюльке и приветливо улыбнулся ей.

– Нет, что вы… – Волкова широко зевнула, тут же опомнившись и поспешив прикрыть рот ладонью. – Просто не проснулась еще…

Чародей добродушно рассмеялся.

– О, не печальтесь об этом слишком сильно, друг мой. У меня был повод разбудить вас так рано.

Волкова мгновенно раскрыла глаза пошире и насторожилась. За пару дней в доме чародея она поняла, что Данталион никогда ничего не говорил просто так, и, если он обещал что-то веселое – оно непременно случалось.

– Какой повод? – она забралась на стул, пододвигая к себе тарелку с едой, все еще не отрывая глаз от Данталиона.

– Сегодня я познакомлю вас с Герцогом, – чародей хитровато улыбнулся. – Некрасиво будет интриговать его дальше. Да и пора бы уже закончить с этой отвратительной погодой…

Волкова заерзала на стуле. Знакомство с другом Данталиона! Это было одновременно долгожданным и волнительным процессом – в ее представлении, друзья Данталиона могли быть какими угодно: отважные авантюристы из приключенческих книжек, добрые писатели с ручными ежами, загадочные хозяева старых замков, в которых обязательно бы скрывались какие-то загадки… Да что там говорить, Данталион казался таким располагающим, что смог бы подружиться и с Луной на небе.

– А кто такой Герцог? – нетерпеливо спросила она, накалывая на вилку кусочек оладья, щедро политого ягодным джемом.

В своей голове она уже нарисовала себе статного мужчину с серебряными волосами, непременно курящего трубку и живущего в каком-нибудь старом поместье на окраине Валдавы. Обязательно такого, чтобы у него была огромная библиотека и целый двор с охотничьими собаками. У герцогов наверняка должны быть красивые охотничьи собаки с блестящей шерстью.

Данталион только хитровато усмехнулся и коротко ответил:

– Увидите.

От возбуждения Волкова проглотила завтрак почти не чувствуя вкуса. Оладьи были просто замечательные, но ей не терпелось поскорее увидеть этого Герцога – а потому, когда Данталион наконец сказал собираться, она пулей взлетела на второй этаж. Полусонные стайки рыб на ковре брызнули из-под ног, а сама Волкова уже успела нарисовать в голове самые яркие картины знакомства.

Ей виделись и она сама в элегантном платье (которое она, конечно, тоже немедленно вообразила во всех подробностях), и этот Герцог, обязательно окруженный как минимум тремя собаками, и как Данталион представит ее как свою ученицу, и этот Герцог обязательно одобрительно кивнет его выбору новой чародейки пустоши… На этом моменте Волкова успела задуматься о правильности направления мыслей и не заметила, как успела одеться в совершенно привычную одежду.

– Я понимаю, что вам понадобится своя мантия, – чародей внимательно разглядывал небесно-голубую мантию, для верности разок ее встряхнув. Вышитые на подоле черные птицы немедленно взлетели в безоблачную синеву. – Но пока придется выделить вам мантию Дока. Уверен, мой дорогой ученик этой потери не заметит. Вот, примерьте.

Волкова зачарованно уставилась на тяжелую ткань, укрывшую ее плечи. Она повернулась к высокому напольному зеркалу, и задержала взгляд на себе.

Из обрамления серебряных ветвей на нее смотрело что-то, совершенно неподходящее этой мантии, и уж точно не предвещавшее никаких поклонов.

Широко распахнутые глаза не могли оставить этой небесной сини, в которую чародей ее обернул – будто приберег клочок неба из самого солнечного дня в пустоши. За окном было пасмурно и тускло, а здесь, на ее плечах – голубое и теплое, с почти живыми птицами на подоле. Будто коснись неосторожной рукой – и они вспорхнут, потревоженные движением.

– Это мантия первого ученика? – она бережно дотронулась до вязи серебряных нитей на высоком, щекочущем подбородок, вороте.

Данталион кивнул.

– Верно. Док ее носил, когда был едва ли старше вас, – он усмехнулся. – В вашем возрасте он был ниже на целых полголовы.

Волкова потрясенно распахнула глаза еще шире.

– И он ее тоже носил, когда пришел учиться?

– И снова в точку, друг мой, – чародей ласково улыбнулся. – Когда Док только появился в доме, ему очень впору были перелетные птицы и солнечное небо. Боюсь, сейчас этот фокус утратил свою силу, однако раньше в шелесте складок можно было услышать щебет, оставленный в наших краях южными птицами.

Волкова даже не нашлась, что сказать. Только украдкой, когда чародей ненадолго отвернулся, уткнулась носом в мягкий ворот мантии и поглубже вдохнула, закрывая глаза.

Ничего не почувствовала.

Они вышли из дома, когда прозрачно-серое солнце ненадолго выглянуло из-за горизонта над сырой от дождей пустошью. Вся она сейчас была розовой – Волкова с восторгом ступила на сосново-зеленый ковер из мелких, разрумяненных от утреннего холода, цветочков. Каменистая почва была бедна на разнообразие, но его здесь и не нужно было – от цветущего даже глубокой осенью сада они шагнули в царство из зеленого и розового.

Волкова поглубже вдохнула колющий грудь холодный воздух – здесь было холоднее, чем в городе, и пальцы она быстро спрятала в длинные рукава мантии.

– Готовы к долгому путешествию, друг мой? – Данталион уже привычно оказался по правую руку от нее.

На нем была совсем простая мантия – будто и не было никакого важного путешествия. Наверное, они с Герцогом давние-давние друзья – зачем бы давним друзьям красоваться друг перед другом?

– А где живет Герцог? – Волкова посмотрела на Данталиона, нетерпеливо сплетая пальцы в складках рукавов.

Чародей лукаво улыбнулся – отчего-то Волковой показалось, что ее нетерпение забавило его больше, чем следовало бы. Будто был в этом какой-то сюрприз.

– На самой окраине Валдавы, там, где вересковая пустошь встречает березовую рощу, – спокойно ответил он. – Отсюда до Валдавы целых три версты.

Волкова поджала губы, оценивая расстояние. Три версты говорили ей о малом – панна Ивайла любила поговаривать, будто бы ей и семь – не крюк, но Волкова мало понимала, что же на самом деле это значит. Она даже специально искала, сколько же это – семь верст, но так и не смогла прикинуть в голове, насколько они будут походить на крюк. В итоге она решила просто согласиться с мнением панны, что случалось, конечно, крайне редко. Звучало это в любом случае так, будто ей никакие расстояния не страшны.

Данталион, видимо заметив ее замешательство, мягко рассмеялся. Налетевший ветер ласково встрепал кудри, будто это был дружеский игривый жест – вся пустошь вокруг него со всем своим холодом и бедностью не казалась такой уж неприветливой. Будто само его присутствие оживляло это место в разы, и вот уже это было не бедным песчаником – а розовым ковром, и ветер был не холоден, а свеж.

– Нам понадобится где-то час, а то и больше. Боюсь, как бы вы не успели заскучать от однообразных пейзажей.

Волкова моментально замотала головой.

– Я не устану, честное слово!

Чародей снова улыбнулся.

– Тогда нам не остается ничего другого. Придется идти.

Волкова также активно закивала.

Вереск шелестел под их шагами, и Волкова с любопытством оглядывалась вокруг – но не было ничего, что оживляло бы дрожащий от ветра пейзаж. Солнце снова скрылось за тучами, и пустошь казалась бесконечным тихим полотном – не было ни птиц, ни людей. Только сейчас Волкова поняла, насколько же долгий путь отделяет их от Валдавы – и насколько далеко приходилось идти пану Симону, чтобы просто поспорить с Данталионом. Упорства ему определенно было не занимать…

Чародей, будто прочитав ее мысли, заговорил снова:

– Пока мы идем у меня есть достаточно времени, чтобы рассказать вам еще одну крайне занимательную историю. Скажите-ка, друг мой, что вы думаете об этой затее?

Волкова от восторга чуть не подскочила на месте.

– Конечно! Давайте!

Данталион на ее энтузиазм только одобрительно кивнул. Похоже, его совсем не затрудняли такие долгие витиеватые рассказы.

– История эта произошла здесь же, неподалеку от Валдавы, – начал он.

Если поехать от Валдавы на север, свернуть у поросшего ракитой озера, можно отыскать остовы старого поместья, где некогда жил пан Юзеф Оссольский. Был он шляхтич, пусть род его и не славился выдающимися достижениями, но жил он небедно. И было у пана Юзефа одно увлечение – он страстно любил лошадей. Была у него такая большая конюшня, что во всем валдавском воеводстве нельзя было сыскать больше нее. Были там и серебряные рысаки, каких он ставил в упряжь со звенящими колокольчиками, были и легконогие лошади из далеких пустынь, по легендам ведущие свою породу от южных жарких ветров, были и черные как смоль кони с кудрявыми гривами до самой земли. Всякие были кони, но пан Юзеф неустанно искал новых – до того ему нравилось хвастаться перед своими друзьями дорогими породами и редкими скакунами.

Но вот однажды пошел слух, что случилось что-то неладное в тех землях. Я знал, что если что-то действительно произошло, то скоро на моем пороге окажется гость. Так и вышло.

Не прошло и трех дней, как посетил меня посыльный из имения пана Юзефа – в такую ужасную погоду пан не рискнул выйти из дома сам. А погода тогда, друг мой, стояла на редкость мерзкая – уже который день лил дождь. То был июнь, и частые грозы для него не будут сюрпризом, однако в те дни дождь будто бы не прекращался вовсе, а оттого все дороги размыло и добраться по пустоши до нашего с вами дома было тяжело и на одинокой лошади, и на телеге.

Тем посыльным был пан Иржик – юный помощник берейтора в имении пана Юзефа. Он был насквозь мокрый, и я пригласил его войти внутрь, но он наотрез отказался – ведь конь его остался бы под дождем на улице один.

«Пан Юзеф велел кланяться, – сказал он тогда, – и просил вас явиться в его имение, потому как приключилась там беда и только вы можете помочь».

«Что же за беда приключилась в вашем имении?» – спросил я.

И пан Иржик рассказал мне, что настигла дом пана Юзефа несчастье – завелся в округе вор, да такой искусный, что никто его изловить не мог. Стали из конюшен пана Юзефа пропадать кони – самые любимые его, самые красивые в коллекции. Кони пропадали – и лишь клочки гривы находили на утро в пустых стойлах. Что только пан Юзеф и его люди не делали, чтобы вора изловить и драгоценных коней сохранить – и сторожили стойла, и ворота крепко-накрепко запирали, да все одно, пропадали каждую ночь кони, будто их злой дух по волшебству из денников уносил. Так и сторожили каждую ночь по очереди все конюшенные, да только вчера и вовсе небывалое случилось – пропал любимый арабчик пана Юзефа, а вместе с арабчиком – и берейтор Михайло.

Я крепко задумался тогда, но и я ума приложить не мог – что же это за вор такой был?

«А сегодня мой черед сторожить, – сказал пан Иржик. – Сделайте милость, пан чародей, а то больно мне боязно одному оставаться в конюшне ночью».

И я, конечно же, согласился.

С паном Иржиком мы оговорили все условности. Я решил отправиться к дому пана Юзефа вечером, и вместе с паном Иржиком сторожить конюшню. Конечно, я мог бы придумать, как отыскать вора без необходимости сидеть в засаде – но зацепили меня последние, будто невзначай брошенные паном Иржиком слова: «все бы худа не было, так все пан других винить горазд, да лишь бы не себя».

Уговорились мы на этом и отправился пан Иржик обратно – только коню своему отдыха дал, и тут же обратно уехал. Далека была дорога до имения пана Юзефа.

– А как вы до имения добирались? – Волкова сощурилась, прикидывая в уме, как же чародей собирался без лошадей и без машины добираться до имения пана Юзефа. Если за то время уже успело разрушиться имение, то, наверное, это было еще в те годы, когда автомобили были уж совсем редкостью.

Снова начал накрапывать мелкий противный дождик. Капюшон надевать не хотелось – иначе она перестанет так хорошо слышать рассказ.

– Друг мой, мы же чародеи, – Данталион мягко усмехнулся, поднимая ее капюшон. – Лошади – прекрасные животные, однако при необходимости мы в состоянии обойтись и без них. Это небольшой фокус, уверен, когда вы его изучите самостоятельно, вам он очень понравится.

Волкова непонимающе нахмурилась, но спрашивать дальше не стала – Данталион непременно научит ее этому загадочному фокусу, а пока история занимала все ее любопытство.

К вечеру я прибыл в имение пана Юзефа. Встречать меня вышел сам хозяин – дождь как раз перестал ненадолго, и выглянуло закатное солнце.

«Одна надежда на вас, пан чародей! – сказал мне пан Юзеф. – Не иначе уже не увижу я своих ненаглядных лошадей. А Михайло! Пропал лучший мой берейтор, что за досада! Вы уж помогите, а я найду, чем вам отплатить за доброту! Слово даю, не обижу вас наградой».

«Не переживайте, пан Юзеф, – ответил я. – Мы непременно узнаем, что произошло и будем верить, что с паном Михайло все в порядке. Скажите же мне, не случалось ли чего до того, как начались ваши беды?»

«Никак нет, пан чародей, – немедленно ответил мне пан Юзеф. – Вовсе ничего не случалось».

Я только улыбнулся на это и ничего не сказал. Конечно, друг мой, пан Юзеф меня своими словами не уверил – но я решил не противиться.

«Тогда позвольте мне осмотреться здесь, – попросил я. – А как сумерки опустятся, мы с паном Иржиком отправимся на конюшню».

На том и порешили. Что-то не давало мне покоя в этом месте. Вы, друг мой, и этому со временем научитесь – вернее сказать, это придет само. Нам, чародеям, известна великая тайна всей любви мира, и вместе с ней нам также известна и великая печаль – а оттого мы сразу узнаем, где произошло что-то дурное.

– Интуитивно? – Волкова непонимающе посмотрела на Данталиона.

Она плохо понимала, когда говорили об интуиции, потому что сама никогда не могла уловить, где же эта интуиция начинается. Ей всегда казалось, что все довольно просто, а значит если все было просто, значит она недостаточно старалась, чтобы понять до того момента, чтобы стало сложно.

Данталион рассмеялся на ее озадаченное выражение лица и покачал головой.

– Можно и так сказать, конечно… Но я бы скорее сказал, что чародеи более склонны к тому, чтобы глубоко ощущать жизнь, а оттого всегда очень чувствительны к ее окончанию. Так, возможно, будет проще.

Волкова задумалась. Проще от этого будто бы не стало, но она постаралась представить это ощущение.

– Не задумывайтесь об этом так глубоко, – Данталион улыбнулся. – Вы выучитесь этому, когда мы будем беседовать о причинах такой глубокой связи нашего искусства и жизни в целом, но это слишком скучная тема на данный момент. Сначала вы учитесь чудесам, а после – понимаете, зачем они нужны.

Волкова неуверенно кивнула и уточнила:

– Значит, кто-то рядом умер?

– Думаю, что так ответить будет вернее всего, – подтвердил Данталион с кивком.

Все в этом месте было не так, а потому, как только благожелательный пан Юзеф оставил меня, я наконец побрел осматривать поместье. Впрочем, дело оказалось гиблое – слуги этого доброго дома не желали говорить со мной вовсе, а кони, хоть и были они все красивы, красотой своей ответить мне не могли. А потому направился я прочь от поместья – в сторону озера, объятого ракитой. И все неспокойнее мне было с каждым шагом, отчего-то казалось мне, что чем ближе я подхожу к озеру, тем сильнее та неведомая сила, которая тяготит в нас горечью.

И вот, пробираясь по сырой кромке озера под ивами, вдруг открылось мне удивительное – то были следы. Следы, друг мой, плохо сохраняются в дождь, а потому я особенно заинтересовался ими – стоило мне приглядеться к осевшей на дне отметины мути, как я понял, что оставлены они были не так давно. Стало быть, оставили их не ночью, и не утром, и даже не днем – а совсем недавно, от силы пару часов назад. А следы то были лошадиные. Но откуда же тут было взяться лошади, если коней пана Юзефа сюда не отпускали, а больше некому было водить коней на водопой к тому озеру?

Заставили меня эти следы глубоко задуматься. А потому отломил я ветвь с ивы, и пошел обратно в сторону поместья. Пора мне было вернуться к пану, и сообщить, что настало наше с паном Иржиком время сторожить его чудные конюшни, как услышал я разговор за изгородью.

«Ты смотри мне, – услышал я голос пана Юзефа. – Ежели пропадет еще один конь, так головы тебе не сносить, сам же в озеро следом за ним и отправишься, и некому будет твою семью кормить. Михайло сгинул – а уж ты, молодой, да сильный, справиться должен. Не проговорился ли чародею?»

«Ни слова не сказал», – отвечал ему пан Иржик.

«То-то же, – похвалил его пан Юзеф. – Ты, главное, не бойся. Михайло-то один был, а чародей тебя в обиду не даст, добрые они уж больно. А теперь слушай меня внимательно, потому что сейчас я скажу тебе, как изловить водяного коня, и крепко-накрепко запомни. Выйдет он из озера ровно в двенадцать, и пробьет три минуты после полуночи, как ступит он в конюшню. Станет он выбирать коня – и упаси тебя звезды, коли позволишь ему выбрать, потому как дальше дороги уже не будет. А пока он думает, хватай его за гриву, да заскочи к нему на спину – станет он брыкаться, на дыбы становиться, а ты держись крепче крепкого, и вгони в него это серебряное шило, какое я тебе сейчас дам. Он и пуще того обозлится, и понесет тебя к озеру, а ты на мелководье вгони в него иглу, какую я тебе сейчас дам, и не посмеет он противиться. Трижды он тебя на глубину унесет и снова поднимет, а тут уж чародей не даст ему тебя утопить, и удержит его. Вот и вся наука нехитрая. Но ты смотри – проговоришься чародею, и он тут же уйдет, понял меня? Гордая их порода, даром, что душой просты».

Стало мне тогда так смешно, что чуть я себя не выдал – больно уж пан Юзеф меня рассмешил. А водяного коня, друг мой, еще нужно постараться раздобыть – то есть гордые духи, живущие в озерах далеких островов, где белые скалы кутаются в шелках морского тумана. Они живут в глубоких омутах, прячутся в дождевых завесах – словом, живут в месте, какое им под стать. А уж раздобыть такого коня, да привезти в валдавские окрестности! Сколько же усилий стоило пану Юзефу неволить несчастного духа, сколько страха натерпелся бедный пан Михайло, которого разгневанный дух унес в пучины озера!

Сильно я разозлился тогда – ведь не только меня обмануть хотели, но и человеческую жизнь пан Юзеф ценить не умел. А боле того жаль мне стало коня, узника ракитового озера.

– Какой подлец этот пан Юзеф! – Волкова в сердцах топнула ногой. Ботинок врезался в рыхлую от постоянной сырости почву. – Поверить не могу! Он сам отправил пана Михайло на смерть! Неужели ему все сошло с рук?

Данталион слегка кивнул.

– Вы, конечно, правы, друг мой. Пан Юзеф поступил ужасно, и оправдания его действиям нет. Но слушайте историю дальше, ведь вы не хотите пропустить развязку? Тем более, что нам осталось идти не так долго.

Волкова активно закивала. Дрожащее в груди раздражения не давало ей успокоиться, хотелось немедленно восстановить справедливость и исправить это ужасное недоразумение, но от волнения за судьбу пана Иржика и коня она только крепче сцепила руки под мантией.

Конечно, я ничего не сказал ни пану Юзефу, ни пану Иржику. Ведь пан Юзеф должен был заплатить за свою жадность, а пан Иржик был всего-навсего его подневольным. Потому, когда настал назначенный час, мы с паном Иржиком укрылись в конюшне и стали дожидаться коня. Вот минул десятый час, вот и одиннадцатый минул – стало время к двенадцати приближаться. И тогда я заговорил:

«Отдайте мне, пан Иржик, иглу и шило. Все равно водяного коня не выйдет изловить с их помощью».

Побледнел пан Иржик, заговорил:

«Откуда же вы, пан чародей, знаете о том, что у меня игла и шило? Для чего бы им у меня быть?»

«Нет пользы в том, чтобы об уме других по своей глупости судить, – ответил я. – Пусть пан ваш и ловок, да только есть люди ловчее. Он хочет вас на верную смерть отправить, так позвольте мне исполнить его волю – спасти вас от нее».

Засомневался пан Иржик, однако все же отдал мне иглу и шило.

«И ни за что не смейте коня трогать, – предостерег я его. – То не просто конь, а хозяин дождей и озер. Как только он появится, ударьте его слегка вот этим ивовым прутом между ушей, и даже не пытайтесь коня оседлать. Заставим мы его озеро покинуть, но и пану Юзефу его не получить».

Только и оставалось пану Иржику согласиться со мной, но то было мне на руку. Стали мы тогда ждать, и ждали, пока не пробила на часах полночь, и не прошли три минуты от нее. Наступила в конюшне тишина такая густая, что хоть ножом режь – а мы с паном Иржиком все прислушивались.

И вот раздался стук копыт, и вошел в конюшню конь. Был то иссиня-черный жеребец – шкура его была темной, как ночь, грива вилась кудрями до самой земли, а посреди лба у него была звезда – да только она и светилась белым в темноте. Я сразу признал в нем водяного коня. Стал он ходить между денников, а лошади все притихли, точно зачарованные – и понял я, что медлить боле нельзя.

Выскочил я из нашего укрытия и схватился за конскую гриву, а пан Иржик за мной следом. Взвился конь, забрыкался, заржал, да только я уже вскочил к нему на спину и крепко-накрепко вцепился. Конь на дыбы встает, копытами машет, а пан Иржик подскочил к нему и ударил прутом между ушей. Знал я, что этого недостаточно, но и шилом колоть бы его ни за что не посмел, потому как не подчинения требовал от него вовсе.

«Послушай же меня, повелитель дождей и озер! – воскликнул я, стараясь удержаться на коне. – Я пришел сюда не приручать тебя, однако и людей тебе губить не позволю! Позволь мне объясниться, смени гнев на милость!»

Конь только заржал и во всю прыть понес меня вон из конюшни, к самому озеру. Нес он меня через ракитник, через сырые кусты, но я держался крепко, не выпуская его гривы. Был он хитер, да только и мне ума доставало, был он силен, но и я чудес своих был не обделен.

Подскочил он к озеру и хотел было прыгнуть на глубину, но успел я вытащить шило – кинул его в воду, и тут же пророс из нее шильник, да так густо, что опутал ноги коня. Тот еще пуще разозлился, принялся топтать шильник, рвать крепкие стебли – вырвался и поскакал, только брызги во все стороны.

Но и тут у меня игла нашлась. Бросил я ее, и покрылось озеро льдом, поросла трава ледяными иглами вокруг, укрыл иней ракиты. Только и прыгнул конь на лед, принялся его копытами бить – некуда ему было теперь деться, а не сдавался он, все бил лед, который быстро под сильными копытами трескаться начал.

Не осталось у меня ничего, а конь все яростнее становился, все злее. Наконец разбил он лед и нырнул вместе со мной под воду.

– Вы его отпустили?

Волкова возбужденно сцепила пальцы, не зная, куда себя деть. Невдалеке уже виднелись несколько построек; ветер то и дело приносил с собой острый лошадиный запах. Но Волкова была до того поглощена историей, что ей казалось, будто она наяву видит перед собой и ракиты, укрывшие озеро, и коня – он представлялся ей исполинским гигантом, могущим взбудоражить застывшее зеркалом озеро одним своим шагом.

– Нет, нет, друг мой, – Данталион со смехом покачал головой. – Какой бы из меня был чародей, если меня может скинуть келпи?

Волкова пошире раскрыла глаза.

– Вы под водой дышать можете? Это тоже какой-то фокус?

Чародей только улыбнулся на щедро высыпающиеся из нее вопросы.

– К сожалению, приверженцы нашего с вами искусства, ограничены смертностью, друг мой. Но убить чародея, особенно умелого, может быть не каждому по зубам. А я, позвольте мне быть нескромным, считаю, что кое-каких навыков у меня все же достает.

И вот плыл он все глубже и глубже, а я не отпускал его. Уж скрылся дрожащий предутренний свет поверхности над моей головой, и мы упали в темную муть глубоко озера. А я все не отпускал его. Как он ни бился, как ни пытался меня с себя скинуть, ничего у него не получалось. Наконец, силы его иссякли, и ничего ему не оставалось, кроме как признать во мне хозяина – тогда вынес он меня на берег, а там уже нас ждали и пан Иржик, и пан Юзеф, и едва ли не все обитатели поместья, прибежавшие сюда поглядеть на чудо.

«Вот уж не думал я, пан чародей, что вы его так легко приручите! – воскликнул тогда пан Юзеф. – Просите у меня, что хотите в плату, потому как конь этот – моя гордость!»

Посмотрел я на пана Юзефа, обвел и людей взглядом – а конь храпит зло, чуть ли не трясется от ярости при виде своего пленителя. Не мог гордый дух стерпеть такого обращения – а пану Юзефу сердца не доставало понять, как жестоко он обходится с таким прекрасным созданием.

Они вышли на тропу. Тут и там уже росли березы, черно-белыми стволами мельтеша перед глазами. Запах лошадей стал совсем явственным, и Волкова с непривычки поморщилась, шагая по сырой утоптанной земле. Пустошь кончилась, и теперь звуки будто вернулись: послышалось ржание коней и голоса людей. Вскоре Волкова заметила дом в бежевой штукатурке – его резные окошки тускло отсвечивали на тонущем в воздухе, прозрачном от подступающих туманов, солнечном свете, а возле него расположилось несколько уже облетающих деревьев. Неподалеку начиналась низенькая оградка, а за ней лениво бродили лошади. Сырая почва проминалась под копытами, а влажная от воздуха шерсть переливалась на боках.

Волкова чуть рот не открыла – лошади! Да сколько!

– Данталион, лошади! – Волкова чуть не взвизгнула, вцепившись в рукав учителя.

– Так и есть, – Данталион мягко рассмеялся. Ее энтузиазм будто не мог застигнуть его врасплох. – И, должен вам сказать, прекрасные представители своих пород.

Он весело подмигнул Волковой, и та восторженно распахнула глаза пошире – озорное лукавство чародея определенно скрывало что-то еще, непременно связанное с этой загадочной сказкой. Но ее так и подмывало поскорее подойти к лошадям – вдруг там, среди этих чудесные животных, окажется и этот черный конь?

– Пойдемте смотреть лошадей! – Волкова немедленно засуетилась, не зная, куда себя деть. – Можно посмотрим? Недолго совсем! И вы мне дорасскажете сказку. Можно?

– Конечно можно, – чародей улыбнулся, поправляя капюшон на ее голове.

Волковой больше разрешений ждать и не надо было – почти бегом преодолев короткое расстояние до оградки, она едва не влетела в нее, зацепившись руками за перекладину. Дерево, влажное от сырого воздуха и мороси, было чуть склизким на ощупь, но Волкову даже не заметила этого – все ее внимание было устремлено на лошадей.

Они лениво вышагивали в загоне, проминая тяжелыми копытами мокрую землю. Волкова не разбирала мастей, но взглядом искала самую черную из них – белая, рыжая с коротко обрезанной гривой, серая в грязи от сырости, золотисто-бежевая с черными ножками… Но черного коня, того самого, из истории – не было. Это, конечно, было неудивительно.

Лошадь с черными ногами подняла голову и дернула ушами, оглянувшись в сторону Волковой. Та замерла и подняла руку с раскрытой ладонью. Лошадь медленно подошла ближе и обнюхала ее. Жесткие волоски ткнулись в руку, и Волкова от неожиданности вздрогнула, отдернув ладонь.

Послышались торопливые шаги.

– Правильно, нечего руки к лошадям совать, – мальчишечий голос прерывался отдышкой – он явно только сейчас замедлился, до этого хорошенько пробежавшись. – Каринка откусит – только в путь.

Волкова обернулась, встретившись взглядом с насупленным подростком. Пожалуй, он был даже не подросток – всего-то мальчишка парой лет старшее ее самой, с всклокоченными русыми волосами и россыпью веснушек на широком для такого симпатичного лица носу. Он на ходу шарил руками по карманам заляпанной грязью куртки, будто пытаясь что-то отыскать.

Волкова хотела было уже возмутиться на неповторимо радушное приветствие, но Данталион только рассмеялся.

– Ну что вы, друг мой любезный, пугаете мою ученицу? – он протянул руку к лошади и потрепал ее по шее. – Уж здешние лошади чародеев не обижают.

– Да что вы, пан чародей! – мальчишка насупился. – Разве я пугаю? Я предупреждаю. Каринка кусючая. И вредная.

Он наконец нащупал в кармане то, что искал, и тут же затараторил.

– У меня во для вас, что есть, письмо как раз вчера вечерком-то приехало, – он протянул чародею конверт. – С печатью гербовой, дед сказал передать съездить, а вы, вон, сами пришли.

Данталион усмехнулся. Волкова перевела взгляд на него – он медленно прикрыл глаза, принимая письмо из рук мальчишки, и быстро взглянул на нее. Она будто прочитала в его взгляде: «как же, на ученика посмотреть, кого выбрал».

Конверт был просто замечательный: из кремового блестящего картона, пусть и помятый с одного из уголков, и с переливающейся синим и зеленым печатью. Волкова не разглядела ее толком, но быстро вспомнила изображение кремлевского герба: переплетенные силуэты стрекозы и звезды.

– Благодарю, друг мой, – Данталион улыбнулся и осторожно коснулся плеча Волковой. – Познакомьтесь с моей ученицей. Волкова, друг мой, рад представить вам Радека – главного и единственного почтальона, ответственного за доставку писем до нашего дома. А его дед, пан Николай, заведует этой конюшней.

Радек сложил руки на груди и приосанился, будто от большой похвалы. Волкова осторожно кивнула и протянула руку:

– Волкова, – она чуть помедлила. – Ученица Данталиона.

Радек без особого энтузиазма пожал ее руку своей – ладонь у него была теплая и шершавая от въевшейся до черных линий на сгибах пыли. Когда он отвернулся, Волкова украдкой принюхалась к своей ладони – пахло лошадьми.

– А я как раз рассказываю вашу любимую историю, – Данталион с улыбкой посмотрел на Радека. – Правда, уже самый конец.

– О, а я вас могу отвести к Герцогу! А вы дорасскажете по пути? – Он тут же с важным видом повернулся к Волковой и назидательно произнес. – Между прочим, пан Иржик – это мой прапрапра– В общем, прадед моего деда, во!

Волкова пошире открыла глаза:

– Серьезно?

– А то! – Радек упер руки в бока. – Сейчас все сама услышишь!

Данталион только чуть усмехнулся, но ничего на это хвастовство не сказал – Волковой показалось, что в этом была какая-то мимолетная эмоция из тех лукавых беззлобных насмешек, которые она замечала пару раз, но решила не задумываться об этом слишком надолго. Радек и правда ведь хвастался бессовестно! Будто, честное слово, пытался доказать, что он не менее важный, чем она, раз уж она ученица чародея.

– Тогда продолжим, – Данталион слегка махнул рукой, призывая следовать за ним, и они двинулись мимо оградки. Лошади шагали рядом, то и дело вытягивая длинные точеные шеи в ожидании лакомств.

И тогда я заговорил:

«Если вы так щедры пан, тогда есть у меня к вам три маленьких просьбы. Можете ли пообещать мне их исполнение?»

А пан Юзеф знай себе радуется: «Как же не пообещать, пан чародей, просите, что душе угодно!»

Вот тогда-то я и сказал:

«Вот вам первая моя просьба. Очень уж опечален я судьбой вашего берейтора, пана Михайло, которого вы отправили изловить этого чудного коня, и потому кончил он в этом озере, и никто его больше не найдет. Горестно мне и за судьбу пана Иржика, который должен был также кончить – а потому отпустите вы пана Иржика со мной в Валдаву – найду я ему там и место, и работу».

Помрачнел пан Юзеф, когда люди зашептались, догадался, что я обо всем знаю – но отвертеться от обещания уже не мог, больно уж гордый он был человек:

«Пусть будет по-вашему, пан чародей, отпущу я пана Иржика. Каковы ваши следующие условия?»

Я на это только улыбнулся:

«А следующие мои условия просты, уж уверен, вы с ними справитесь. Я хочу, чтобы вы выстроили в Валдаве конюшню. Такую большую, чтобы она и с вашей равняться могла, и чтобы прошло не боле года от сегодняшнего дня, а конюшней уже и пользоваться было можно. Справитесь?»

Совсем омрачилось лицо пана Юзефа. Но и на это он согласился: «Будь по-вашему, пан чародей».

И тогда я улыбнулся светлее прежнего и сказал: «если уж вы сможете и с этим справиться, то третья моя просьба ничего вам стоить не будет. А третья моя просьба такова: я заберу у вас этого коня и будет он служить мне тридцать лет и три года, потому как столько лет было отведено еще Михайло, который по его воле и сгинул».

Этого уже пан Юзеф не выдержал. Разозлился, ногами затопал, закричал:

«Ни за что я тебе коня не отдам! Может ты его и вывел из озера, может и смог меня заставить тебе обещания дать, а этого не получишь! Я половину своих денег истратил на то, чтобы его сюда привезти, потерял коней своих и берейтора своего – не бывать этому, не отдам я тебе этого коня!»

Хотел он было схватить коня, но тот ударил точеным копытом – и увяз пан Юзеф в прибрежной сырой земле. Ударил еще раз – пошатнулся жестокий пан, и свалился в воду. А конь только развернулся, и мы побрели прочь, пока нерадивый пан барахтался в озере, а слуги силились его оттуда поднять.

Снова начал накрапывать мелкий противный дождь. Они уже подошли к широким воротам длинного здания, тянувшегося куда-то дальше от дома, в березовые гущи. Радек кинулся вперед, услужливо распахнув перед ними тяжелую дверь, и Волкова с завистью подумала, какой мальчишка сильный. Впрочем, Данталион тут же поддержал тяжелую дверь, жестом позволив им обоим прошмыгнуть под длинными рукавами его мантии внутрь – здесь в ряд тянулись загоны с лошадьми и было сухо и светло.

– Деда! – окликнул Радек.

– Ая? – раздалось из одного загончика.

– О, уже в денник свел, – Радек быстрым шагом пошел вперед, на ходу прихватив вилы и тут же выкрикнул: – Деда, пан чародей пришел! С ученицей!

Волкова, во все стороны вертящая головой от любопытства, чуть ли не побежала вслед за Радеком, но тут же одернула себя – ученица ведь. Оглянувшись на денники, она шепнула Данталиону:

– Так пан Иржик свою конюшню завел потом? Его пан Юзеф отпустил?

Данталион с улыбкой кивнул ей и глазами указал на денник.

Волкова подошла ближе и заглянула за дверцу. Старик с седоватой бородкой отряхивал колени, стоя рядом с конем – и Волкова сразу поняла, что это был за конь. Это был иссиня-черный жеребец: шкура его была темной, как ночь, а грива вилась кудрями до самой земли. Посреди лба у него была белая звезда – единственная белая отметина. Конь взглянул на нее, и она зачарованно уставилась на него в ответ, положив ладони на край дверцы. Колдовской его взгляд отзывался чем-то до невозможности родным, чем-то знакомым – здравствуй, дитя чародейское, – чем-то, что она могла прочитать, не зная ни языка, ни букв – не ты ли теперь дитя пустоши? не ты ли – дочь сада посреди вереска? – и она шагнула вперед, без страха протягивая руку к нему. Конь склонился, дернул ушами, а Волковой все чудилось, что еще немного, и он что-то скажет. Вот еще чуть-чуть, и она услышит больше, поймет, осмыслит…

Но вместо этого ей в руку ткнулся теплый мягкий нос и тяжело вздохнул горячим воздухом.

Данталион, подошедший ближе, медленно коснулся ее плеча, и последние остатки наваждения будто рассеялись – и загадочное марево, отчего-то похожее ощущением на то, как ощущался сырой туман в игольчатое утро октября, – пропало.

– Бури и грозы, друг мой, – тихо произнес чародей, будто бы действительно обращаясь только к ней, а после заговорил весело, будто все это наваждение на троих на секунду отрезало их от мира вовсе. – Знакомьтесь, это Герцог, а это – пан Николай. Герцог, пан Николай – моя ученица, Волкова.

Пан Николай добродушно усмехнулся в бородку.

– Я так и догадался. Даже не будь вас тут – я эти ваши переглядки узнаю у кого хочешь, – он кивнул в сторону Герцога. – Вона, расчистили, стоит красавец, вас дожидается. Последнюю неделю денник разносил – только в путь. Я его и брать-то уж побаивался, сорвется еще с чумбура-то, его ж только мой прадед-то удержать и мог. Недоуздок порвал, негодник.

– Иржик? – уточнила Волкова. Вопрос сорвался быстрее, чем она успела хотя бы поздороваться.

– Он самый, – пан Николай улыбнулся, уперев руки в бока. – Что, пан чародей уже рассказал? История-то старая, а Радек тоже все слушает не наслушается, уже наизусть ее выучил, а все у пана чародея клянчит. Эка голова дурна-то. Письмо-то передал?

Радек поморщился, когда пан Николай встрепал его волосы, и буркнул себе что-то под нос.

– Передал, передал…

– Что же, Герцог себя плохо вел в мое отсутствие? – Данталион усмехнулся. – Пустите меня с ним поговорить?

– Конечно, можете его брать, – пан Николай подтолкнул Радека и вышел вместе с ним из денника. – Вычищен, аж блестит. Копыта тоже в порядке. Ему что дождь, что ветер – чем хуже погода, тем он блестит сильнее, морда воровская.

Герцог в деннике несколько раз ударил копытом по полу, вскапывая слой сена, и фыркнул. Волковой в этом фырканье послышалось поистине аристократическое раздражение от сказанного.

Данталион проскользнул мимо. В руках у него уже был недоуздок.

– Вы на него не ругайтесь, – спокойно произнес он, одевая недоуздок на Герцога. – Это моя вина, что я интриговал его так долго. Пора бы уже прогуляться в пустоши с ним, а иначе растеряю все доверие.

Герцог согласно всхрапнул и поднял голову. Чародей подхватил его под один из ремешков недоуздка, и конь без возражений шагнул следом за ним.

– Чумбур может надо? – Радек поднырнул под руку деда уже готовый броситься помогать, но тот удержал его за шиворот.

– Да стой ты, шелупонь вертлявая, – пан Николай усмехнулся в усы. – Мы тогда пойдем, пан, не будем вам мешать. Герцога-то сами отведете потом?

– Он очень самостоятелен в этом вопросе, – Данталион улыбнулся, пригладив кудрявую гриву коня. – Благодарю за помощь, друзья мои.

Пан Николай еще раз поклонился, и потянул за собой Радека. Волкова проводила их обоих взглядом.

Они с Данталионом неспешно направились вон из стойла, и когда она распахнула перед ними кованную тяжелую дверь, с нос резко ударил запах сырой земли. На улице снова было сыро и серо, как от подступающего дождя – солнце совсем скрылось за тучами. Герцог бодро шагал следом за чародеем, который тоже посмотрел на небо.

– Данталион? – Волкова повернулась к нему.

– Да, друг мой? – чародей перевел взгляд на нее.

– А что было потом после того, как вы ушли? С Герцогом, от пана Юзефа, – Волкова склонила голову к плечу.

Ее отчего-то очень волновало, почему Герцог до сих пор был здесь и как он обрел свое новое имя – ведь наверняка же прошло уже больше этих «тридцати и трех», да и имение пана Юзефа уже давно утонуло в течении лет, и дети пана Иржика, процветающие в любимом его деле на краю Валдавы и пустоши, были уже далекими-далекими его потомками.

Чародей несколько секунд молчал. Герцог всхрапнул рядом и из шага перешел в мягкую рысцу, вырвавшись вперед – от каждого движения переливающейся черной синью мышц его кудрявая грива вздрагивала, а он все дальше и дальше удалялся от них, то и дело закладывая круги на фоне черно-белого мельтешения берез, выливающих голые ветви в серое небо.

Данталион улыбнулся ей, и переведя взгляд на коня, коротко произнес:

– А потом, друг мой, пошел дождь.