С другой стороны, на любую черную полосу всегда найдется полоска чернее. И фраза «хуже уже точно не будет», произнесенная невзначай, исправно несет за собой то самое «хуже», о котором никогда раньше и не задумывался. Верно говорят: слетевшие с губ слова несут разрушающую силу, не стоит говорить того, о чем придется жалеть. Ни произносить, ни думать об этом.

Разовая встреча с Сашей вдруг растянулась на несколько месяцев регулярного секса и теплых свиданок в баре за бокалом виски. Сиюминутная слабость и откровения той ночи тесно сблизили двух погорельцев общим горем, и потому им было чертовски приятно в компании друг друга предаваться воспоминаниям о минувших ранах и делиться надеждами. Изредка на лицах обоих появлялись улыбки, все чаще от их разговоров вот-вот наворачивались слезы, но с каждой встречей боль как будто на шаг отстранялась, оставляла уставшие души. Саша оказался для Кости необходимым успокоительным, о котором невозможно было и подумать. Впрочем, как и сам Костя для Саши.

Настенные часы привычно тикают над головой, разряжая тишину больничного коридора. Костя подпирает подбородок рукой и рассеянно набирает текст ежедневного осмотра. Пустые пролеты и палаты дышат прохладой зимнего воздуха, и единственным звуком в это мгновение остается клацанье клавиатуры и ход часовой стрелки. Зевнув, Костя распечатывает новую страницу и вкладывает в очередную историю болезни, откладывая ту в сторону. Полдень и работа подходит к концу. Дежурное воскресенье отнюдь не блещет эксцессами.

— Пойдешь чай пить?

Костя подскакивает на месте и оборачивается на голос. Светловолосая медсестра в малиновом костюме удивленно распахивает голубые глаза в обрамлении нарощенных ресниц, вероятно, сама шокированная его реакцией.

— Прости, задумался, — поспешно отвечает Костя и приветливо улыбается. — Конечно, дай мне пять минут.

— Я поставлю чайник, — она тоже улыбается в ответ и бодрой походкой уходит в сторону сестринской.

Как же ее?.. Ах, да! Алина! Костя потирает левый глаз и распечатывает последний лист. Нечасто он дежурит вместе с этой медсестрой, однако их вполне можно назвать близкими знакомыми. Несмотря на явные проблемы девушки с весом, она на редкость общительная и веселая. Потому за тот десяток дежурств, которые они провели вместе, Костя полюбил дежурства с ней. Как бы общество не относилось к внешности собеседников, отнюдь не облик делает человека приятным или нет.

Покончив с работой, Костя выключает программу на компьютере и встает из-за стола. Где-то вдалеке слышатся шаги, и он машинально поворачивает голову в сторону привлекшего шума: Миша выходит из ординаторской в сторону лабораторий. Словно зачарованный змеей кролик, Костя не сводит глаз, пока силуэт руководителя не теряется за поворотом. До каких же пор его будет преследовать это видение? Костя мотает головой и спешит в сторону сестринской.

Как же тупо! Бесит, до черта бесит! Как же выкинуть его из головы?! Сколько времени нужно, чтобы забыть?! Как долго?!

— Кость? — встревоженный голос вновь врывается в поток мыслей отрезвляющим колоколом, Костя вздрагивает и замирает в дверях. — Ты сам не свой…

— Пожалуйста, налей мне чаю, — уставшим шепотом произносит он и падает на старый диван. — Голова болит.

— Ну… хорошо.

Ее голос больше не тревожит. Костя утыкается взглядом в окно крохотной сестринской и молчит. Миллионы сверкающих снежинок взлетают от порывов ветра, кружат в загадочном танце, скрывая собой очертания домов и машин. Зимний вихрь поднялся словно мгновение назад, а быть может играет с самого утра — в последний месяц в Костиной памяти стираются любые мелочи так быстро, что он не успевает их осмыслить. Черные воспоминания, как яд, растворяют все остальные, будто кроме них ничего в этой жизни не заслуживает внимание.

Месяц за месяцем Костя проводит в тщетных попытках забыть. Месяц за месяцем взгляд в сторону заведующего будоражит незакрывающиеся раны. Месяц за месяцем он ищет утешения в чужих объятиях, но желанное спокойствие ничто не способно принести. Месяц за месяцем Костя обдумывает свою дальнейшую жизнь и готовится принять самый сложный шаг. Как бы то ни было глупо и безрассудно, но с того самого дня, как Миша яростно отказал ему, Костя обдумывает бросить учебу. И с каждым болезненным днем уверенность в нем крепчает.

— Может таблетку дать? — Алина протягивает ему чашку зеленого чая.

— Спасибо, не стоит, — Костя принимает из ее рук ароматный напиток и вновь утыкается взглядом в окно.

Дверь сестринской распахивается и в проеме появляется заведующий со стопкой историй. Костя закусывает щеку изнутри, почти родная в последние месяцы привычка.

— Я проверю твои дневники, через час жду в ординаторской, — словно скороговорку проговаривает Миша и тут же закрывает дверь, не дав и слова вставить.

— Чего это он такой агрессивный? — изумленно произносит Алина и садится в кресло напротив двери. — Давно его не видела таким.

— Не парься, он не злой, — усмехается Костя, и в груди сжимается с каждым словом. — Просто я его раздражаю.

Каждое слово приносит с собой невыносимые раны. Костя прекрасно осознает их истинность, отчего пытка ненавистью ощущается острее. Быть может, он и смог бы справиться с этим быстрее, легче, но вот беда! — Костя впервые влюблен. И влюблен безответно.

— Вы поссорились? — осторожно спрашивает медсестра, на что тот только усмехается. — Вы ж нормально ладили.

— Тебе показалось, — категорично прекращает расспросы Костя и встает с диванчика. — Спасибо за чай.

Он чувствует прикованный взгляд Алины, но дольше говорить об этом нет настроения. По привычке Костя сует руки в карманы халата и нащупывает там пачку сигарет. Что ж, самое время убить минутку-другую и выкурить из головы ненужные мысли. Холодные лестницы черного хода встречают знакомым запахом табака, Костя убирает магнитный ключ и встает у открытого окна, прикуривая. Сигаретный дым тут же заволакивает уставший разум пеленой, скрывая собой боль. Костя выпускает изо рта колечко дыма и откидывает голову, прислонившись спиной к холодной стене. Ладонь скользит по шершавым перилам и несильно сжимает. Губы обхватывают фильтр, и легкие наполняются тяжелым дымом.

Память услужливо подкидывает ранящие картинки прошлого, где Миша весело смеется в компании ординаторов, как внимательно изучает каждого, не отводя пленящих зеленых глаз. Костя затягивается, и на губах появляется грустная улыбка. В его волшебном взгляде невозможно не заблудиться, будто в трясине, погружаясь от каждого неловкого движения все глубже. Ни выбраться, ни отпустить. Его очарование крепче наркотика. Обоняние терзает сладкий запах волн, Костя вдыхает полной грудью и затягивается. Воспоминания самой сладкой ночи в его жизни порой настолько ярки, что кажется протяни ладонь и сможешь вновь прикоснуться к желанному телу.

Зажмурившись, Костя поднимает руку и хватает воздух, будто перед ним призрак его мечтаний. Глаза открыть страшно, впускать реальность в грезы ни капли не хочется. В мыслях он давно вернулся в запертую спальню, в тягучую темноту пьяной ночи, вновь восседает на бедрах Миши, касаясь пальцами очертаний его манящего тела. Аромат волн хуже вина пьянит разум, слишком живой для воспоминаний, он окутывает с ног до головы. Язык пробегается по пересохшим губам. Ах, каков же вкус его поцелуя?

— Я этого никогда не узнаю…

Вкус его губ или тела, запах его страсти, дрожь его желания или сладость удовольствия. Все останется там, секретом тех воспоминаний. Похороненные вместе с чувствами в глубокую яму забвения они нещадно терзают раненое сердце раз за разом, и не скрыться от их хлестких ударов. По щекам вновь текут слезы, и Костя спешит смахнуть их ладонью. Господи, какой позор! В который раз уже? Кроме шуток, пора завязывать лить воду по всяким пустякам. И расклеился же он. Любовь отравляет его жизнь.

— Эй, долго будешь тут зависать?

Костя резко распахивает глаза. Будто мираж, осколок фантазий… нет. Миша стоит перед ним словно разъяренное белоснежное привидение со скрещенными на груди руками и сведенными бровями. Хах! И долго он тут стоит? Костя смотрит в изумрудные глаза, не в силах отвести взгляд. Боже, как же он красив! Костя будто не замечал этого раньше, или не акцентировал внимание. Миша прекрасен словно сон, ни единой привлекательной черты по отдельности, но их сочетание смешивается в головокружительный коктейль сексуальности, способный опьянить в дрын одним глотком.

— Я… я…

Миша сужает пылающие мрачной ненавистью глаза и шумно выдыхает. В горле пересыхает, Костя и сам не понимает, почему путает грезы с реальностью, но нечто в его голове не дает воспринимать происходящее. Разум кружит, взгляд блуждает по лицу заведующего, не способный зацепиться за что-то одно. Костя неловко прикладывает ладонь ко взмокшему лбу. Почему голова так кружится…

— Эй? Ты в порядке…

Желанный голос тонет в оглушительном звоне в ушах, а зрение чернеет пеленой мглы. Слабость в коленях заставляет их подогнуться, не в силах держать отяжелевшее тело. Костя не успевает схватиться за перила, но последним воспоминанием перед непроглядной темнотой был вовсе не глухой удар о каменные ступени. Чарующий аромат волн окутывает с ног до макушки плотным саваном, и остатками незамутненного сознания Костя понимает, что падает в Мишины объятия.

***

С трудом разлепив тяжелые веки, Костя старается подняться, но его сил едва ли хватает подвинуть пудовое тело чуть выше на подушке. До слуха доносится стук клавиш клавиатуры, а обоняние трогает запах свежего кофе. Костя осматривается, припоминая случившееся мгновением ранее: курилка, Миша, жар, внезапная темнота. Свесив ноги на пол, Костя садится на диване и откидывает голову на спинку, уставившись в белоснежный потолок. Ординаторская, восемь вечера. Миша принес его сюда?

— У тебя высокая температура, — доносится ровный голос заведующего. Вероятно его привлекло движение за спиной.

— Простите, — тихонько шепчет Костя.

— Зачем пришел, если болен?

— Я не знал.

— Понятно.

Спокойный и безучастный тон заведующего будто вилами проходится по истерзанной душе. Костя опускает голову, понимая, что подняться сил не хватит. Миша краток ровно настолько, чтобы не вносить ни капли личного в их деловые отношения. Заведующий и его ординатор, и ни шагу ближе. Миша искусно держит дистанцию, не позволяя подкрасться ближе, но и не пытаясь играть в игнор. Он резок и прямолинеен, умело разделяет работу и глупости.

Костя поднимает глаза на спину руководителя и уперто сверлит взглядом. Потом он смело спихнет все на температурный делирий, если Миша разозлится. Губы трогает усмешка.

Если?

Прочь сомнения, игра стоит свеч. Невозможно выиграть, покинув игру, а Костя в любом случае проиграл. Так к чему теперь сомнения? Всего лишь открыть рот, язык произнесет все сам. Черт, но как же трудно все-таки!

— Миш…

— Выпей парацетамол, ты лихорадишь, — холодно обрывает заведующий. Костя сжимает одеяло до побеления костяшек.

— Миш, я…

— Возьми на посту таблетку, — вновь грубо прерывает Миша, продолжая набирать текст на компьютере. Щелчки клавиш ускоряются, становятся отрывистыми. Костя сужает глаза.

Он чувствует? Определенно. Костя тяжело поднимается и подходит вплотную, опираясь руками о спинку его стула. Пальцы над клавиатурой замирают. Взгляд опускается на макушку заведующего. Миша не движется, словно выжидает момент. Сердце колотится в ушах так часто, будто вот-вот остановится. Костя сглатывает. Неважно, что он ответит. Неважно, если ударит. Плевать, даже если вообще выгонит из ординатуры или переведет в другое отделение. Все это не имеет значение перед…

— Я люблю тебя.

Секундное молчание и незамедлительное…

— Знаю.

Предсказуемо. Костя усмехается и отворачивается. Вот как? Так даже больнее. Вновь щеки обжигает. Костя до хруста стискивает зубы, не давая ни единому звуку более сорваться с губ. Натуралы жестоки, и об этом давно известно. Что же делать? Комок в горле душит, Костя прижимает ладонь ко рту и жмурится. Перед глазами снова круги, снова кружит. От болезни или потрясения?

Теплые ладони осторожно касаются его плеч и настойчиво толкают в сторону дивана. Костя повинуется движению нежных рук, не думая о причинах. Невзирая на собственный фебрилитет он чувствует исходящий от его рук жар. Как же приятно. Миша уверенно укладывает больного подопечного на диван и укрывает одеялом, а затем касается рукой лба. Костя прикрывает глаза, впитывая, запечатлевая в памяти каждое касание.

— Ты горишь, — встревоженным тоном произносит Миша. Костя рассеянно кивает. — Дурень, не о том думаешь.

Костя улыбается. Ему все равно, что произойдет после. Сейчас он почти счастлив, невзирая на отказ и температуру. Осторожно протянув ладонь, он легонько сжимает запястье заведующего, не позволяя отнять ладонь от лица. Боже, какие нежные у него руки! Мурашки бегут по коже и сливаются в груди трепетом. По вискам стекают соленые слезинки, боль и счастье сливаются воедино водоворотом разрывающих душу чувств. Незабываемое мгновение, его хочется сжечь, его хочется высечь на коже каленым железом. Вот бы очнуться от этого сна.

***

Только когда Костино дыхание замедляется, Миша отнимает ладонь от его лица и встает с дивана. Изумрудный взгляд бродит по ординаторской в поисках чего-то, чего, вероятно, здесь нет. И потому заведующий покидает небольшую комнату, чтобы вернуться через пять минут с влажным полотенцем в руках. Захватив по пути стул, Миша ставит его у изголовья и садится. Белоснежное полотенце касается влажного лба больного, стирая пот и капли слез. Смахнув в сторону пряди волос, Миша задерживает пальцы на его щеке и хмурит брови. Чуть дольше нормального он не отнимает руку, будто старается почувствовать что-то через это осторожное прикосновение.

Ход секундной стрелки прерывается тихим дыханием спящего и гулким сердцебиением. Напряженное тело неестественно замирает с прямой спиной на жестком стуле. Миша закрывает глаза, не движется, кладя ладонь на сердце Кости. Его светлое лицо не тревожат эмоции, он полностью погружен в себя. Дверь в ординаторскую предупредительно заперта на ключ, неожиданный визит не сможет сломить хрупкую ауру. Миша глубоко вдыхает и открывает глаза. Взгляд изумрудов прикован к лицу спящего, ладонь поднимается к горлу. Возможно, его мысли сейчас полностью сосредоточены на подопечном, возможно, его разум свободен от ненужных размышлений. Миша склоняется, проводит большим пальцем по чужому подбородку. Дыхание вырывается из приоткрытых губ.

— Все равно не могу…

Шепот теряется в тишине ординаторской. Миша поднимается с места и возвращается к работе. Пальцы стучат по клавиатуре, и принтер с жужжанием отдает свежий листок. Запах чернил касается кончика носа, растворяется в остатках кофейного аромата. Шорох бумаги перебивается ходом часов на стене и стуком капель по оконному стеклу.

Близится ночь.