Дэмиен редко видел кошмары.

У него почти не было травматичного опыта, не было страхов и фобий, поэтому единственные дурные видения, которые могли приходить ему ночью, были либо повторением той роковой ночи, когда он получил свой шрам, либо сценой похищения его из Врат Балдура. Ни то, ни то не было особенно приятным, но он почти научился справляться — ну, для того, кто до двух лет назад не мог вспомнить, видел ли когда-либо кошмары в принципе.

Астарион же очевидно от кошмаров страдал. Он был эльфом, так что называть его грезы "снами" было бы неправильно, но... Какая, собственно, разница, как это называется, если итог один? Он несколько раз слышал, как вампир подрывается в своей палатке, задыхаясь, выходит из нее и не появляется в лагере до утра.

Сегодня Дэмиен вырвался из лап своего кошмара, чтобы наткнуться на сидящего рядом с ним Астариона.

Он инстинктивно дернулся, вздрогнул, и Астарион улыбнулся ему как-то смущённо и немного горько:

— Я не хотел тебя напугать. Услышал, что ты ворочаешься. Кошмар?

Дэмиен заставил себя сесть, отдаленно чувствуя, как сердце стучит в горле.

— Мне иногда снится, что я не успеваю оттолкнуть сестру, и... я просто стою внизу, смотрю, как это мерзкое щупальце сдавливает ее и утягивает в небо. И крики у нее всегда такие... настоящие, — он повел плечами, стараясь сбросить наваждение, и вместо этого склонил голову набок:

— У тебя тоже?

— Ты слишком проницателен для барда.

— Я полуэльф множества талантов.

Смех у Астариона был тихий. Усталый.

— Мне иногда снится Касадор.

Больше он ничего не сказал, но Дэмиену больше и не было нужно. Он протянул к вампиру руку, но остановил ее в паре сантиметров, заглянул в чужое лицо:

— Можно?

Астарион просто кивнул.

Дэмиен знал, что для него важно было показать свою независимость, силу и своеобразное влияние, быть на голову выше и все держать при себе, но кто сказал, что это все недостижимо, когда всклоченный после своего кошмара бард обнимает тебя за плечи и утыкает в себя? В этом жесте не было ни эротики, ни намека, ни покровительства, которого так боялся Астарион — только забота, которую Дэмиен стремился показать в мягком прикосновении к волосам, в теплом дыхании в висок.

И если поначалу плечи Астариона у него под ладонью были тверды как камень, через пару мгновений они расслабились, и Дэмиен позволил себе улыбнуться слегка.

Они оба были надломаны внутри, там, где стержень должен был помогать держать плечи прямо, а подбородок — высоко. И если Дэмиен был надломан только слегка, маленькая трещина на вполне целом цилиндре, то у Астариона надлом грозился перерасти в перелом со смещением. Дэмиен этого не хотел. Дэмиен готов был сделать, что угодно, лишь бы иллюзорная кровавая ладонь Касадора прекратила сжимать астарионово горло.

И он вздрогнул от неожиданности, когда Астарион отстранил лицо от его груди и сам притянул его в поцелуй. Серия мягких, коротких касаний губами — нежность во плоти, безмолвная благодарность за понимание. И Дэмиен постарался ответить своей.

И вновь прижавшегося к нему вампира он обнял только крепче, и в ночной прохладной тишине он мог думать только о том, что все будет хорошо. Пока у него есть Астарион и пока у Астариона есть он — пока они идут рука об руку, пока он в белых кудрях может спрятать лицо, пока Астарион может прижаться ухом к его груди и услышать стук сердца.

Пока они живы, пока хотя бы один из них дышит — они друг для друга сделают все, что угодно. Без полумер и сожалений. Потому что они заслужили, чтобы все было хорошо.