Утро выдалось прохладным. По блеклому, подернутому пасмурной дымкой небу медленно плыли тяжелые, неповоротливые и громоздкие, словно старые киты, облака. Под одежду забирался соленый и влажный ветер, оставляя на коже ощущение прикосновения моря. Размытая ночным дождем почва неприятно хлюпала под ногами, затрудняя и без того нелегкий путь наверх — туда, где неподалеку от скалы, причудливо изогнутой подобно исполинским воротам и тем самым давшей название возведенному поблизости зданию, расположилась лечебница Аркрок.

И все же сейчас Феликс определенно чувствовал себя намного лучше, несмотря на зябкую погоду и слегка больную голову, очевидно ставшую последствием плохого ночного сна. Днем Фогшор хоть и выглядел столь же уныло, выступая молчаливой иллюстрацией постепенного угасания маленького селения под безжалостным влиянием перемен — но уже не вселял в сердце ощущение смутной тревоги. Ее сменила тихая печаль — вид, открывающийся с высоты, представлял собой поистине жалкое зрелище. Низенькие домики, обветренные и серые, походили на кучку бедняков, уставших и опустивших головы перед слегка покосившимся зданием церкви. Заброшенной, судя по всему — на колокольне ее не виднелось креста, а кладбище вокруг выглядело заросшим и совершенно неухоженным. Чуть лучше смотрелся порт, кипение работы в котором придавало ему ощущение какой-никакой живости, да небольшая площадь перед ратушей, построенной, похоже, еще во времена золотого века этого ныне богом забытого места. Лучше всех же сохранились раскинувшееся выше на склоне здание особняка и несколько богатых домов, принадлежавших потомкам основателей города и немногим влиятельным людям. Но и их, очевидно, пожирало неумолимое время, плесневеющее загнивание и постепенный упадок, духом которого сквозил весь остров вместе с его обитателями.

От меланхоличного созерцания безрадостного пейзажа его отвлек хриплый кашель. Скосив глаза, молодой человек увидел, как спутник его, пробормотав что-то себе под нос, достал очередную помятую сигарету и, пощелкав несколько раз зажигалкой, закурил. Кажется, это был уже третий раз со времен их выхода из дома. Или даже четвертый? Феликс покачал головой укоризненно — пусть табак и полезен*, но все же Лоуренс явно с ним перебарщивал.

— Друг мой, вам... Тебе не кажется, что ты куришь слишком много?

— Не кажется. — Отрезал было коротко островитянин. Но, смягчившись немного, добавил. — Ладно, понимаю, что это профессиональное, но давай-ка лучше без лишней заботы. Я все-таки не твоя девица, чтоб ты за меня переживал. Да и с другом ты поторопился.

Феликс замолчал неловко, не найдя, что ответить на эти слова. Очевидно, недавний знакомый его пребывал в крайне скверном расположении духа, но причина такого состояния оставалась для него загадкой. Впрочем, лезть в чужую душу без приглашения он не собирался — не научен был выпытывать из людей что-то, чем они сами не желали с ним поделиться. Потому, предпочтя закончить не начатый толком разговор вежливыми извинениями, остаток пути Феликс следовал за рыбаком молча, вплоть до тех пор, пока тот вдруг не встал как вкопанный и не объявил:

— Дальше сам. Я туда не пойду.

Хотелось спросить, почему же Лоуренс вдруг решил повернуть назад сейчас, незадолго до приближения к месту назначения, однако лицо его явственно выражало нежелание что-либо обсуждать. Потому, не рискуя нарваться на очередную отрывистую грубость, молодой врач обошелся лишь словами благодарности. В конце концов, провожать его хоть куда-либо рыбак был в целом не обязан. Равно как и давать ему ночлег и, хотя и скромное, но все же не самое скудное угощение.

Похоже, что проявление сдержанности, впрочем, было верным решением. Спустя несколько мгновений, Лоуренс сам окликнул его. И коротко добавил:

— Осторожнее с Мороу. А еще с... М-м, не важно. Удачи там.

С этими словами он развернулся и быстро направился вниз, оставив Феликса одного. Тот же, проследив в смешанных чувствах за удаляющейся фигурой, пожал плечами и двинулся дальше — туда, где за витиеватыми железными воротами виднелось длинное здание лечебницы Аркрок.

Высокое, удивительно вычурное для этих мест строение, застывшее в темном кирпиче свидетельство давно минувших благих времен, всем своим видом оно внушало неясный трепет одновременного восхищения и смутного опасения. Казалось, будто именно лечебница с положения своего давит на оставшиеся внизу дома рыбацкого города, заставляя их съеживаться и склоняться перед своим немым величием. Шпиль ее, расположившийся на центральной, увенчанной большими недвижными часами башне, высился занесенным мечом, рассекающим рыхлую массу мутных небес, подобно тому, как острый поварской нож рассекает мягкое брюхо морского гада. Взгляд, строило подойти поближе, привлекли статуи, поддерживающие своими каменными плечами широкие выступы выложенной черепицей крыши. Сгорбленные, худощавые и длинноногие, фигурами они в целом напоминали привычных, хотя и присущих более готическому стилю, горгулий. Однако каменные лица их имели куда больше рыбьих, нежели, хоть и инфернально-искаженных, но все же человеческих черт. На гладких, округлых и вытянутых книзу головах не виднелось носа, зато присутствовали огромные выпученные глаза, расположившиеся высоко над толстогубыми широкими ртами. Старость же их лишь добавляла изваяниям еще большей выразительности — выщербленные ветрами, влажно блестящие и подернутые зеленцой мелкой поросли, они словно недавно поднялись на сушу с глубокого темного дна. Феликс поежился, вглядевшись в их очертания — на мгновение показалось, будто бы молчаливые каменные существа в действительности взирают на него с высоты, внимательно наблюдая за непрошенным гостем. Конечно же это было лишь глупой мимолетной фантазией — однако по спине все равно пробежал холодок.

— Глупая фантазия, Феликс, просто глупая фантазия! — Пробормотал врач себе под нос, отчего-то чувствуя необходимость произнести это вслух. — Просто местные традиции и фольклор оказали влияние на здешнюю архитектуру и искусство. Ты же не удивляешься фотографиям египетских сфинксов или драконам на китайском фарфоре. И уж тем более, не пугаешься их...

Однако навязчивое чувство безмолвной слежки хоть немного и поубавилось, но все же заставило его ускорить шаг, быстрее преодолев затененный кронами разросшихся за годы деревьев внутренний двор — и, поднявшись по ступеням, распахнуть тяжелые, протяжно скрипнувшие двери, оказавшись, наконец, в главном зале лечебницы Аркрок.

Рассмотреть, впрочем, внутреннее убранство Феликс не успел. Почти сразу же, стоило только ему остановиться, выискивая глазами кого-то из персонала, в грудь его, выскочив неизвестно откуда, врезалась всклокоченная девчонка в больничном платье. Которая, не теряя времени, обхватила руками чужое лицо и, вглядевшись в глаза визитера, воскликнула:

— А вот и ты!

Воспользовавшись растерянностью и замешательством, странная пациентка принялась ощупывать его — длинные гибкие пальцы скользнули по шее, перебежали по рукаву на ладонь, резко перескочили куда-то в район груди и сразу следом прошлись по плечам, не остановившись и двинувшись дальше, замелькав в бесконечной хаотичной жестикуляции. Речь, столь же переменчивая и бессмысленная, меж тем продолжалась без умолку:

— Неожиданный, не спящий, не слышащий — но все-таки пришедший. Тот, что вмешивается — прямо как избранная служить им когда-то давно. О, что же думает о тебе король? Планы, планы, конечно же у него уже есть на тебя планы — не зря ведь он отметил тебя в самом начале! Хотя, может, он просто хочет посмотреть? О, король любит, когда сущее меняется на пути к неизбежному, завихряется и гнется словно его любимые ветра, но все равно приходит к предначертанному исходу. Почему? Потому что это судьба. Но может он сможет все-таки изменить ее? Может он станет тем самым, кого они так ждут? Может на нем и вовсе все кончится? А может этот конец будет на деле только началом? О, так много путей перед тобой, так много, но какой же...

— Кларисса, вернись в палату.

Усталый, но четкий голос с лестницы наконец прервал вереницу бессмысленных фраз. Оправившись от их гипнотического воздействия, Феликс тут же отстранил от себя безумицу и узрел высокого сухощавого старика в небольших круглых очках и слегка сероватых от времени, однако чистых врачебных одеждах. Не нужно было долго вглядываться, чтобы узнать в нем Фрэнсиса Мороу — человека, как две капли воды похожего на своего предка и основателя лечебницы, изучающе взиравшего на всех собравшихся с выцветшего портрета над больничной стойкой.

Девушка скривилась, топнув с досадой босой ногой.

— Вечно ты появляешься в самый худший момент, папочка! Я хочу посмотреть на него!

— Будь добра, не заставляй меня давать тебе дополнительные лекарства. — Фраза была произнесена столь же негромко, но властно и с явным нажимом. Спустившись ниже, доктор кивнул торопливо следующей за ним медсестре. — Лаура, уведи ее.

Пациентка поджала губы, насупившись словно обиженное дурно воспитанное дитя — однако все-таки последовала за усталой темноволосой девушкой, крепко перехватившей тонкое запястье и быстрым шагом направившейся в левое крыло. Феликс же остался стоять, растерянно оправляя измятые цепкими пальцами одежды. Неожиданное столкновение выбило молодого человека из колеи, заставив позабыть все заранее заготовленные речи — потому, видя его явственную обескураженность, Фрэнсис Мороу первым начал разговор.

— Прошу прощения за это недоразумение. Обычно Кларисса не склонна к подобного рода... Проявлениям эмоциональной активности. Полагаю, все дело в том, что нас не так часто посещает кто-то помимо местных обитателей. Да и тех не сказать что приходит хоть сколько-то много — суеверия и домыслы заставляют их чаще прибегать к самолечению или помощи кого-то вроде местных знахарей, нежели обращаться к профессиональным врачам. К слову, о профессионализме... — Сняв очки, старик протер выпуклые круглые линзы платком и, надев их снова, окинул взглядом визитера. — Феликс Гамильтон, полагаю?

— Да... Да, это я.

Прозвучали эти его слова скомкано и растерянно. Лишь вполуха слушая владельца лечебницы Аркрок, мыслями молодой человек вновь и вновь возвращался к странной девушке, чья белесая худощавая фигура давно уже исчезла в полутени длинного коридора. И если поток речей ее тут же размылся в памяти благодаря общей бессвязности сказанного, то вот странного вида лицо, оказавшееся в какой-то момент в считанных сантиметрах от лица Феликса, никак не выходило из головы. Удивительным образом оное сочетало в себе одновременно юношескую миловидность и невыразимое уродство легко улавливаемой неестественности. Кажущееся чересчур крупным из-за тощей и какой-то уж слишком гибкой шеи, оно было округлым и покатым, подобно облику луны, вылепленному на изображающем небесный свод барельефе. Выступающие черты почти отсутствовали на нем — не выделялись ни скулы, ни складки, ни даже подбородок, невыразительный и мягкий. Вздернутый нос над тонкими, широкими и какими-то синеватыми будто после долгого купания губами, выглядел слишком маленьким, почти что кукольным, а нездорового оттенка кожа влажно поблескивала в тусклом свете электрических ламп. Но больше всего внимание привлекали глаза. Окруженные светлыми, тонкими и длинными ресницами, они были поистине огромными и невероятно, пожалуй даже нечеловечески яркими, напоминающими поверхность глубокого, замершего в холодном безмолвном спокойствии моря. Манящие и пугающие одновременно, подобно пучине бездонного темного омута, они, казалось, притягивали к себе чужой взгляд, лишая собеседника всякой возможности избежать их одновременно туманного и пронзительного взора. Феликсу вдруг вспомнились глаза статуй, виденных снаружи, и сравнение это, придя на ум, заставило его внутренне содрогнуться. Было что-то общее у этой бледной безумицы и тех чужеродных, порождающих тревогу и необъяснимое отвращение изваяний неизвестных тварей.

Последовавшие за этими соображениями мысли заставили молодого врача обратить внимание уже на лицо доктора Мороу и, не найдя в нем никаких необычайных признаков, озвучить хотя и личный, но уж слишком навязчиво вертящийся на языке вопрос:

— А эта Кларисса... Она действительно...

— Нет. — Старик, впрочем, явно слышал подобное не в первый раз, потому и опередил его, ответив: — Нет, она мне не родная. Ее матерью была одна из пациенток лечебницы, Лавиния Элвуд. Отец неизвестен — к нам она поступила уже будучи беременной. Надо сказать, эта женщина и до того была очевидно нездорова — некоторые местные считали ее пророчицей, а я, в свою очередь, мог с уверенностью утверждать о наличии средней тяжести формы деменции прекокс**. Так что имелись все основания думать, что соитие, результатом коего и стало зачатие, было насильственным. И, вероятно, привело к душевному потрясению, многократно усугубившему течение болезни. Если ранее она лишь время от времени рассказывала о неких видениях, поразительно отвратительных существах и кошмарных снах, ощущавшихся не менее естественными, нежели существующая реальность, то после... — Доктор Мороу покачал головой. — Ее бормотание, иногда сменявшееся криками, замолкало лишь тогда, когда ей вводили большую дозу морфия. В те моменты, когда руки ее оставались свободными, она стремилась изображать на любой доступной поверхности некие странные, не поддающиеся расшифровке символы — в том числе своей собственной кровью. Медсестрам приходилось насильно заставлять ее пить и употреблять пищу — ее больной разум, казалось, отвергал саму идею о необходимости этого. К моменту родов Лавиния была настолько обессилена и истощена, что ни у кого в лечебнице не было сомнений, что процесс этот окончится для нее неизбежной гибелью. Так и произошло.

Слушая рассказ старика, Феликс явственно чувствовал, как внутри все больше нарастает ментальное ощущение неприятной, холодной и липкой тяжести. Трудно было понять, что являлось тому более веской причиной — сама история изнасилованной душевнобольной женщины, или то, с каким безразличным спокойствием излагал ее доктор Мороу. Конечно, разум подсказывал, что виной тому огромный опыт — за многие годы тот наверняка навидался и более худших случаев. И все же подобная бесстрастность, балансируящая на грани цинизма, задевала что-то в неочерствевшем, горящем альтруистическими побуждениями молодом сердце.

Вслух по этому поводу он, конечно же, ничего не сказал. А глава лечебницы, меж тем, продолжил:

— Мне некуда было девать новорожденную девочку — многие на острове и по сей день едва сводят концы с концами и не горят желанием обременять себя лишним ртом. Потому я принял решение оставить ее в госпитале и дать тот необходимый минимум, что обычно обеспечивают сиротам в хороших приютах. Как видно, для Клариссы этого хватило чтобы начать воспринимать меня как отца, несмотря на мои неоднократные попытки донести до нее мысль об ошибочности этого мнения. Впрочем, не могу сказать, что я был в них очень уж настойчив...

Вновь немного опустив очки, для того, чтобы потереть переносицу, Мороу перевел взгляд на Феликса и кивнул ему, жестом предлагая пройти вглубь здания.

— Однако вы здесь не для обсуждения моего семейного положения. — Прозвучало это хотя и совершенно не грубо, но так, что становилось понятно — давать ему углубляться дальше в эту тему доктор не собирался. — Так что давайте лучше поговорим о вас. В своих письмах вы упоминали о том, что учились в Маунтхэмском университете, а в свободное время подрабатывали в местном госпитале для бедняков. Следовательно, из этого я могу сделать вывод, что к нынешнему моменту у вас должен иметься не только теоретический, но и определенный запас практического опыта. Верно?

— Да, это так. — Молодой человек кивнул. — Хотя, конечно, меня не подпускали к полноценной врачебной деятельности — в основном лишь к ассистированию. Однако мне все-таки доводилось дважды проводить ампутацию, а так же принимать непосредственное участие в диагностировании нетипичных расстройств.

— Интересно. — Мороу ненадолго замедлил шаг, очевидно о чем-то задумавшись, после чего направился по коридору в сторону длинной общей палаты. — В таком случае, я бы хотел, чтобы вы взглянули на одного из моих пациентов и высказали свое мнение по поводу того, чем же именно болен этот человек.

Проверка не стала для Феликса неожиданностью – молодость его часто заставляла окружающих ставить под сомнение его навыки. К тому же в поведении владельца лечебницы хотя и не ощущалось столь же явственной агрессивной враждебности, с коей отнеслись к нему простые обитатели города, однако все же сквозила едва уловимая нотка прохладной отстраненности, присущей, кажется, каждому местному в отношении чужаков. Так что, обойдясь коротким согласием, начинающий врач последовал за своим будущим руководителем и вскоре остановился вместе с ним у одной из кроватей, осматривая лежащего на ней человека.

Возраст пациента определялся с трудом — хотя обветренное сероватое лицо его и не выглядело слишком старым, волосы, однако, почти полностью были выбелены сединой, а морщинистая дряблая шея добавляла, по ощущениям, еще с десяток лет сверху. Белки воспаленных глаз заливала кровь полопавшихся сосудов, а по лбу то и дело бежали крупные капли пота. Коснувшись его ладонью, Феликс обнаружил, что влажная из-за него кожа ощущалась почти ледяной. Переохлаждение? Впрочем, почти сразу же он отмел эту догадку — в таком случае, присутствовала бы заторможенность, а пациент наоборот был, похоже, перевозбужден. Лихорадочно он оглядывался по сторонам, мычал сквозь сжатые губы и комкал трясущимися пальцами левой руки укрывавшую его простыню, похоже, вовсе не замечая ни чужого прикосновения, ни чьего-либо присутствия в целом.

Феликс обернулся к доктору Мороу.

— Вы не могли бы дать мне какие-нибудь сведения о нем? Хотя бы ту, что не касается симптоматики — имя, возраст, род занятий, последние места пребывания — если, конечно, он вообще отправлялся куда-либо...

— Отчего же нет? — Врач слегка пожал плечами, после заложив руки за спину. — Его зовут Александр Доунсон. Тридцать восемь лет, до недавнего времени трудился докером***, однако после травмы, перенесенной полгода назад, остался безработным. Город, насколько мне известно, не покидал.

Предоставленная информация хоть и была скудна, но достаточна, дабы сделать некоторые выводы. Однако пока что молодой человек решил не озвучивать их — вместо этого он, наклонившись, поводил рукой над лицом дрожащего мужчины и, убедившись в отсутствии реакции, обратился к нему по имени.

— Александр, вы слышите меня?

Взгляд лежащего на койке по-прежнему остался бессмысленным и блуждающим, однако потрескавшиеся губы все-таки отлепились друг от друга. Голос тихо и хрипло прошелестел:

— Х-холодно... М-мок-кро и холодно... Так тяж-жело там, внутри... Внутри... В-в-внутри...

— Хм... — Протянул Феликс себе под нос, пока не зная, можно ли считать это полноценным ответом. — Можете сказать, где именно внутри тяжело?

Больной замотал головой — не в жесте отрицания, но явно высматривая что-то по сторонам. Облизнулся несколько раз сухим и каким-то ненормально темным языком. Замычал нервно вновь, задышав быстрее.

— Вода... Вода... Много-о...

— Значит, жажда, спутанность сознания, бледность кожных покровов... — Вполголоса молодой врач принялся подмечать наблюдаемые им симптомы. А сам, параллельно этому, вывернул простыню из чужой цепкой руки и, спустив ее до пояса, приступил к осмотру пациента. В глаза сразу бросилась правая кисть — скошенная, исчерченная глубокими следами диагональных швов и практически лишенная пальцев — уцелел на ней лишь большой, да остаток указательного, отсеченного вплоть до второй фаланги. — А вот и та самая травма — вернее, ее последствия. Судя по характеру оной... — Игнорируя слабые попытки высвободиться, Феликс крепко перехватил чужое запястье и внимательно осмотрев травмированную конечность, вынес вердикт: — Рискну предположить, что бедолага умудрился попасть рукой под гребной винт. Либо во что-то вроде фабричной мясорубки — но первое, с учетом его деятельности, было бы более ожидаемым.

Мороу кивнул коротко. Впервые на бесстрастном лице промелькнуло некое подобие удовлетворения — похоже, догадливость и логика была оценена по достоинству.

— Верный вывод. Около шести месяцев назад Александр умудрился вывалиться из своей лодки и, падая, рефлекторно попытался уцепиться за какую-либо ее часть — к несчастью, оной как раз оказался мотор. Лишь близкое местонахождение скал и выбросившие его на их поверхность сильные волны помогли этому человеку выжить в тот день. А спустя пару часов его подобрал другой, более удачливый рыбак — и доставил сюда.

Признание правоты и одобрение уважаемого человека заметно приободрили Феликса. Дальнейший осмотр он вел уже более уверенно — определил частоту сердцебиения и измерил температуру, показавшую аномально низкую отметку в примерно 94*** градуса Фаренгейта, прослушал дыхание, пальпировал живот, отметив его нездоровую напряженность — а затем в очередной раз попытался переговорить с пациентом, добившись, однако, лишь новой волны сбивчивых жалоб и бормотаний. Отложив, наконец, инструменты, молодой врач помолчал несколько мгновений, пребывая в раздумьях. Уточнил:

— Сколько он уже в таком состоянии?

— Около полутора недель.

— Интересно... — Поразмыслив еще немного над услышанным, Феликс, наконец, озвучил предполагаемый диагноз. — Чем бы все-таки не болел этот мужчина, я скорее склоняюсь к психической природе данного расстройства. С учетом пережитых им событий, такая симптоматика вполне может быть вызвана тяжелым травматическим неврозом***** — хотя, конечно, первичное проявление его спустя столь длительный период времени это большая редкость. Или же особо затяжным алкогольным делирием — зачастую, потеряв работу, а следовательно и средства к существованию, многие люди попросту спиваются. Сомневаюсь, что данный пациент был исключением. Однако, — продолжил он, — меня смущает столь низкая температура тела, а так же цвет языка. Подобное наводит на мысль об отравлении неким веществом, определить которое не представляется возможным. С вашего позволения, я бы предпочел провести дополнительный анализ крови, дабы подтвердить, или же опровергнуть эту догадку.

— В этом нет нужды. — Отверг его инициативу главный врач. — Сам я уже знаю, что именно происходит с этим человеком — мне хотелось услышать именно ваши предположения. И хотя я не могу не отметить вашу наблюдательность, а так же действительно хороший уровень знаний и навыков, все же буду вынужден вас разочаровать — ни одно из них не верно. Но не волнуйтесь — дело не в ваших врачебных способностях. Дело в том, — пояснил, наконец, Мороу, — что данное расстройство является уникальным именно для этой местности. Я называю его Фогшорским синдромом — больные им часто жалуются сперва на слуховые, а затем и визуальные галлюцинации, чувство некоего невидимого присутствия, необъяснимого холода в животе и груди, а так же постоянное ощущение жажды и тяжелую бессонницу. Постепенно состояние их ухудшается, становясь подобным тому, что вы наблюдаете сейчас у данного пациента — однако с течением времени все симптомы ослабевают и в конце концов проходят полностью, без каких-либо последствий.

— Удивительно! — Преисполненный интереса, Феликс вновь окинул взглядом трясущегося на койке мужчину. Ранее ему не приходилось иметь дело с уникальными расстройствами — а потому искреннее научное любопытство ненадолго затмило неизменно присущее ему сострадание. — И что же вызывает этот синдром?

— Однозначного ответа на этот вопрос нет — в силу множества различных обстоятельств, у меня не было возможности выяснить природу данного заболевания. Однако я предполагаю, что все дело в испарениях, исходящих из полузатопленных пещер, коими в обилии усеяны скалы вокруг острова. В некоторые дни вы даже можете увидеть их над водой — они напоминают густой туман зеленоватого оттенка. Живущие вблизи берегов, а так же те, чья работа связана непосредственно с морем хотя и всеми силами пытаются избежать этого, однако все равно вынуждены постоянно контактировать с этой неизвестного состава взвесью, очевидно обладающей галлюциногенным эффектом. По крайней мере, это отличное объяснение всем описываемым ими странным существам и непонятным видениям, приходящим в тумане. И на некоторых из этих людей ее избыточное воздействие оказывает куда более пагубный и затяжной эффект, чем на остальных.

Услышанное поистине будоражило. Разум одновременно охватила тревога, порожденная зловещей неизведанной природой поражающей островитян болезни, и в то же время — энтузиазм исследователя, узревшего нечто поистине редкостное и необычайное. Из головы, несмотря на все душевные переживания, не выходила мысль о том, что он вполне мог бы описать этот самый "Фогшорский синдром". Совершить для всего остального мира открытие, внеся свое имя в историю медицинской науки.

И быть может, доказать тем самым мистеру Эдмунду Гамильтону, что решение пойти во врачи, вместо того, чтобы стать промышленником, вовсе не было самой страшной ошибкой в его жизни.

Движимый данными размышлениями, Феликс впился глазами в лицо доктора Мороу и едва сдержался от того, чтобы сложить руки в умоляющем жесте.

— Я мог бы помочь вам в изучении данного явления! У меня есть все необходимые умения и...

— На данный момент я не могу предоставить вам подобную возможность. — Категоричная фраза пресекла его запал, заставив осечься и замолчать. Впрочем, дальше владелец лечебницы несколько смягчился. — Я вижу ваш потенциал, а так же искреннее желание. Это не может не радовать. Однако сперва я бы предпочел понаблюдать за вами в работе, дабы убедиться, что подобное рвение сохранится в долгосрочной перспективе. Не сочтите меня предвзятым, но люди вашего возраста склонны слишком часто менять сферы своих интересов — а подобное дело требует большой ответственности и целеустремленности. Так что к этому вопросу мы вернемся позже. А пока — пройдемте лучше в мой кабинет. Обсудим финальные аспекты вашего трудоустройства.