Последующая неделя, несмотря на небольшое количество пациентов, выдалась насыщенной, практически напряженной. Персонала, особенно образованного, и вправду сильно не хватало — немногие из островитян могли похвастаться хотя бы законченной школой, не говоря уже о намеке на хоть какую-то, тем более медицинскую, специализацию. Факт этот, конечно, печалил, но вовсе не удивлял — желающие достичь большего уплывали отсюда и более не возвращались, а те, кого устраивал местный уклад жизни, редко нуждались в чем-то серьезнее умения читать и худо-бедно писать. Потому на Феликса, как, впрочем, и на всякого другого новичка на его месте, свалилась приличная доля работы — отчасти ныне востребованной, а отчасти давно накопившейся. Почти полных шесть дней новоиспеченный врач провел в лечебнице безвылазно, не считая редких визитов во двор, где он, впрочем, старался не задерживаться из-за взглядов гнетущих статуй, к виду которых так и не смог привыкнуть. Лишь к середине седьмого он, наконец, смог выкроить некоторое свободное время, которое, предварительно оповестив доктора Мороу, решил посвятить осмотру города. Глава лечебницы возражать не стал, однако счел нужным предупредить, что для таких путешествий Феликсу, как чужаку, лучше бы найти провожатого из местных, способного, в случае чего, защитить его от лишнего внимания. Впрочем, тот и сам прекрасно помнил, чем закончился прошлый необдуманный визит. Первой мыслью было обратиться к Лауре, однако молодой человек быстро отверг эту идею — медсестра была занята не меньше него и к тому же рисковала сама стать жертвой нападок и кривотолков. Потому, не будучи особо обеспеченным в средствах дабы заплатить кому-то стороннему, после некоторых размышлений он решился попытать удачи обратившись к Лоуренсу, как к единственному человеку вне лечебницы, которого успел хоть сколько-то узнать.

Удивительно, но рыбак довольно быстро и охотно согласился на это предложение. Кроме того, даже извинился за грубость, что проявил по отношению к нему в тот день, когда вел молодого врача в Аркрок, объяснив свое поведение тяжелыми чувствами и воспоминаниями, которые вызывало у него это жуткое место. Феликс подумал, что наверняка они были связаны с Лаурой, однако, будучи человеком тактичным, расспрашивать подробнее не стал. Лишь поблагодарил его за помощь и после некоторых минимальных приготовлений, отправился следом, стараясь не отставать от быстро и широко шагающего Лоуренса.

Провожатый из него оказался не самый красноречивый — в основном говорил островитянин коротко и по делу, давая лишь самую нужную информацию. Но прежде — описал сам город, вскользь пройдясь по его истории и приведя сравнение того, каким оный был раньше с тем, что представлял собою сейчас. Из рассказа Лоуренса складывалось, что ранее пусть и не слишком крупный, но все же и не самый маленький, Фогшор сейчас вымер более чем наполовину и вся основная жизнь в нем сгрудилась в трех определенных местах, не пришедших еще в совершенно плачевное состояние. Первым и самым оживленным, был, конечно же, прибрежный район, включавший в себя Фишермен, Вермонт и часть Эдгертон стрит. Если быть точнее, его южная половина, где находился порт и вереница все еще функционирующих пакгаузов*, в коих происходила сортировка и распределение пойманной рыбы, ракообразных и моллюсков. В северной же располагалось несколько судоремонтных доков, ныне уже не использовавшихся из-за серьезного сокращения количества прибывающих и отбывающих от острова кораблей, а также ряд разделочных станций, тоже давно заброшенных, но все еще источавших тошнотворный запах ворвани** и подгнившего рыбьего мяса. Каких-либо заведений там почти не было, потому днем эта сторона прибрежного района затихала, немного оживая лишь к вечеру, когда немногочисленные обитатели ее возвращались по своим домам. Следующей точкой людского скопления была названа Хаммонд-стрит — окраинная улица, ведшая к консервному заводу Блэкстоуна, что давал работу еще некоторому количеству жителей острова. Из всех прочих предприятий Фогшора, это, пожалуй, чувствовало себя увереннее всего — помогла война, породившая спрос на долго хранящиеся и надежно упакованные продукты питания. Чего нельзя было сказать о находившейся там же плавильне, закрывшейся более сорока лет назад и на сегодняшний день превратившейся в запустелые, заросшие травой и продуваемые всеми ветрами руины. И наконец последним Лоуренс упомянул район Маунт-Ривер — отдаленное от всех прочих место на горном склоне, где расположились дома немногочисленных влиятельных обитателей острова. Про него рыбак смог рассказать меньше всего — ему, как человеку небогатому, почти не приходилось бывать там. Потому эта часть повествования свелась в основном к информации о самых известных его жителях — мэру Эверетту Оукли, нынешнему владельцу завода Флинту Блэкстоуну и Мортимеру Нэшу — потомку некоего капитана, в свое время умудрившегося нажить немалое состояние вроде как за счет торговли с аборигенами отдаленных южных островов. Феликсу бросилось в глаза то, что последнего из троицы его провожатый упомянул тише и как-то осторожнее всех остальных, кинув при этом взгляд на тот самый склон. Как будто боясь чего-то. Или... Кого-то? Равно как и в прошлый раз, расспросить об этом молодой человек не решился. Тем более, что рыбак, к тому времени, уже сменил тему, поинтересовавшись, откуда именно тот желает начать осмотр города. Справедливо предположив, что визит в богатый район без надобности может не понравиться тамошним обитателям, а прибрежные улицы не откроют ему ничего, кроме грязной рабочей рутины местных рыболовов, Феликс, подумав, составил маршрут, предполагавший посещение главной площади, осмотр заброшенной церкви, в свое время виденной им с высоты, а так же прогулку вдоль Хаммонд-стрит — перспектива взглянуть на разрушенную плавильню отчего-то пробудила в нем неожиданный, почти что детский интерес. Однако если насчет первой и последней идеи Лоуренс не имел никаких возражений, то вот вторая вызвала резкое неприятие.

— Делай что хочешь, но к церкви я не подойду и под дулом пистолета. А тебе, как чужаку, не советую этого делать тем более.

Подобная реакция не могла не изумлять. В первый момент молодой человек даже растерялся, не найдясь поначалу, что ответить на столь категоричное заявление. Но все же спросил запоздало, несколько мгновений спустя:

— Но... Почему? Что в ней такого? Это ведь просто заброшенное здание...

— Ошибаешься. — И снова голос рыбака понизился почти до шепота, от звуков которого по спине пробежали мурашки. Осмотревшись по сторонам, он остановился и продолжил лишь оказавшись совсем рядом со своим спутником. — Оно не заброшенное. Оно оскверненное. Да так, что ни один священник, будь он даже святым во плоти, этой проклятой церкви не отмолит!

Туманные слова Лоуренса отчасти объясняли, почему культовое сооружение, обычно увядающее в таких местах в самую последнюю очередь, на Фогшоре, судя по виду, пришло в упадок уже много лет назад. Однако этот его тон, этот страх во взгляде, что устремился на мгновение в сторону возвышающейся над низкими домами колокольни и тут же оказался отведен подальше... Что же такого могло произойти в этой самой церкви, что оставило столь яркий отпечаток на душе отнюдь не робкого островитянина и, вероятно, множества других здешних жителей?

— Неужели в ней было совершено что-то настолько ужасное? — Этот вопрос Феликс задал уже вслух, стараясь при этом говорить не громче своего провожатого. В мистику он, конечно, не верил, равно как и во влияние неких, пусть даже и кошмарных по своей сути событий, на дальнейшую судьбу тех мест, в которых они произошли. И все же явственная нервозность обычно спокойного человека взволновала и его — в особенности вкупе с мыслью, что для столь сильных страхов должно было быть действительно веское основание. — Какое-то преступление, или...

— Хуже. Гораздо хуже... — Рыбак тряхнул головой, словно сбрасывая какое-то отвратительное наваждение, рефлекторно потрепав и натянув пониже рукава. — Впрочем, тебе не стоит знать этой истории. Все равно, даже если я и расскажу тебе, ты в нее не поверишь — а лишний раз поминать этих... Нет, лучше уж просто послушай меня, Феликс Гамильтон. Забудь ты об этой церкви — и даже не вздумай расспрашивать про нее местных! В лучшем случае тебя просто выбросят за порог. В худшем... Знаешь, пойдем лучше я покажу тебе центр, как ты того и хотел.

Горячность и порывистость этих тихих, но от того не менее резких слов, всколыхнула в душе смесь тревоги, сомнения и в то же время — навязчивого любопытства. Все услышанное явно указывало на некое необычайное происшествие прошлого, обросшее позже фантастическими подробностями и превратившееся в леденящую кровь городскую легенду. И хотя его пытливый ум и давний интерес к фольклористике побуждали прямо сейчас попытаться выяснить хоть какие-то детали, все же молодой врач понимал, что, скорее всего, не добьется ничего, кроме грубого окончания этих своих расспросов. Потому действовать он решил хитрее — и, сперва переведя разговор на отвлеченную тему, позже мимоходом поинтересовался, нет ли на острове действующей библиотеки или хотя бы книжного магазина. Особых надежд на это не было — однако, к его приятному удивлению, спутник его указал на соответствующую вывеску, как раз видневшуюся неподалеку от выхода на центральную площадь.

— Есть одна. Держится стараниями Освальда Сэдлера — бывшего учителя, преподававшего в школе до тех пор, пока та не закрылась. Помнится, большую часть программы я проходил уже в этой самой библиотеке — старик убедил отца, что мне не стоит бросать обучение едва начав его. Верил, что меня ждет нечто большее, чем бесконечные заплывы, ремонт сетей и возня с рыбьими потрохами. — Прозвучавший следом смешок вышел совершенно невеселым. В словах снова послышались нотки горькой потерянности и Лоуренс вздохнул тяжело, пробормотав следом что-то неразборчивое и меланхоличное. — Ну да что уж там... Тем более, речь сейчас и не обо мне. В общем, можешь как-нибудь заглянуть — посетителей там, в отличие от "Китового уса", никогда не бывает много, так что Сэдлер, думаю, будет весьма рад твоей компании.

— Хм... — Феликс бросил взгляд на часы и, решив, что вполне может позволить себе выделить время на этот визит, предложил: — Может быть тогда зайдем сейчас?

Рыбак замялся отчего-то, похоже, не считая хорошей и эту его мысль. Однако если в прошлый раз подоплекой тому были искренние опасения в том числе и за благополучие недавнего знакомого, то в этом случае явно имели место какие-то более личные причины. И все же результатом затянувшихся размышлений по итогу стало согласие, данное, впрочем, без какой-либо уверенности. Лоуренс явно сомневался в том, что делает — но несмотря на это все-таки взошел вверх по ступеням и, медленно потянув позеленевшую, истертую дверную ручку, несмело шагнул внутрь.

Удивительно, но место это вовсе не произвело на Феликса ожидаемого и, признаться, ставшего уже практически привычным отвратительно гнетущего впечатления. Вечный тяжелый дух, смесь рыбьей крови, гнили и плесени, пропитавший, казалось, каждую доску, кирпич и даже камень на этом острове, здесь уступал место лёгкому запаху пыли, старых книг и каких-то едва уловимых сладких благовоний. Яркое освещение и неожиданно высокие потолки придавали на деле не столь большому помещению ощущение просторности, а чистота, гармоничность и ухоженность окружающей обстановки приятно ласкала глаз, в особенности на фоне многих прочих Фогшорских видов. Невольно вспомнилась библиотека в доме мистера Гамильтона, отчего сердце вновь защемило одновременно от тепла приятных юношеских воспоминаний и тоскливой печали болезненного расставания. Однако эмоции и мысли эти совсем скоро перебил звук торопливых, слегка шаркающих шагов. А вскоре из-за полок показался седой, худощавый и сильно сутулящийся старик в тяжелых роговых очках и мешковатом растянутом свитере крупной вязки. Изрытое глубокими морщинами, лицо его при виде вошедших озарилось искренней радостной улыбкой, а взгляд бледно-зеленых глаз наполнился мягким, почти что отеческим теплом.

– Лоуренс, мой милый мальчик! Неужели это и вправду ты? Ох, как давно же я тебя не видел — совсем ты, гляжу, позабыл старика... А как там Лаура? Ты все еще не помирился с ней?

По тому, как помрачнело лицо рыбака, Феликс догадался, что в подобных расспросах и заключалась причина его нежелания посещать это место. Стараясь не проявлять грубости по отношению к пожилому и совершенно не злонамеренному человеку, он, однако, с трудом умудрился сохранить лицо, коротко и сухо ответив.

— Нет. Не помирился.

Сэдлер покачал головой, заговорив опечаленным и укоризненным тоном, сродни тому, коим заботливые родители обычно отчитывают провинившихся детей.

— Зря, очень зря... Она ведь твоя семья, Лоуренс. Вы ж во всем мире одни друг у друга остались — так разве можно вот так...

— Я подожду на улице.

Оборвав чужие причитания и практически прорычав это сквозь стиснутые зубы, островитянин резко отвернулся и вышел из библиотеки. Смущенный и обескураженный видением некоего личного и неожиданного конфликта, Феликс растерялся, не зная, как это прокомментировать и что ему вообще стоит делать в этой ситуации. Старик же вздохнул тяжело, поцокал языком и, обернувшись ко второму своему посетителю, явно хотел было что-то сказать — да так и застыл безмолвно, вглядываясь в лицо молодого врача. Подобная реакция совсем выбила того из колеи, заставив даже немного попятится, недоумевая — чем же мог быть вызван этот ступор? Неужели его нездешнее происхождение настолько смутило добродушного библиотекаря? Или дело было в чем-то другом?

— Прошу прощения... Я вас чем-то смущаю?

— О... Нет, нет, это вы меня извините! — Отмерев, наконец, Сэдлер засуетился вновь, торопливо разложив по полкам те книги, что сжимал до этого в сухих подрагивающих руках и вернувшись после к разговору. — Просто вы очень напомнили мне одного человека... Впрочем, конечно же, мы не могли быть знакомы до этого, так что видно всему виной мое портящееся зрение. Ну да какое вам дело до заблуждений старика... Вы, должно быть, Феликс Гамильтон, тот доктор с большой земли? Слухи здесь разлетаются быстро, но, надо сказать, я представлял вас несколько иначе. Старше, может быть... Впрочем, я в любом случае рад тому, что мне довелось познакомиться с вами. Сами знаете, в наши края редко заглядывает кто-то извне, а местные жители не слишком любят читать. К сожалению, им куда милее алкогольный дурман, нежели свет учения... Ну да что это я, в самом деле! Вы едва перешагнули порог, а я уже, должно быть, утомил вас своими стенаниями и болтовней. А ведь вам наверняка было нужно что-то конкретное. Но вы только скажите — и я сразу все принесу!

Лепет библиотекаря и вправду уже успел сбить его с мыслей, однако будучи человеком терпеливым и с пониманием относящимся к причудам и досадным привычкам, возникающим у многих с наступлением преклонного возраста, Феликс ни разу не перебил его, а под конец речи лишь вежливо поблагодарил за его предложение. После чего спросил:

— Я собираюсь остаться жить здесь, потому считаю необходимым узнать больше об истории вашего острова. Вы не могли бы посоветовать мне пару каких-нибудь книг на эту тему? Желательно тех, что касаются местных легенд, если, конечно, таковые имеются и могут быть предоставлены по абонементу. Я бы с удовольствием почитал их и здесь, но, к сожалению, тороплюсь — хотелось бы успеть осмотреть город до наступления темноты.

Глаза Сэдлера тут же заблестели, как если бы он услыхал что-то невероятно приятное. Тонкие бледные губы снова тронула улыбка — в отличие от очевидно суеверного Лоуренса, старик явно был рад видеть этот его интерес, и похоже, с удовольствием был готов поощрить его. Сухая рука снова легла на недавно отложенную книгу, следом прозвучала просьба немного подождать — и библиотекарь вновь скрылся среди полок, вскоре вернувшись еще с двумя томами в разных обложках, но явно одного издания. Их он и положил перед своим любопытствующим гостем, поочередно обозначив содержание каждого.

— Здесь, — узловатый палец скользнул вдоль коричневой, лишенной какой-либо изысков обложки, — рассказывается о самых древних известных временах, начиная еще с тех, когда остров этот был населен небольшим и почти неизученным поныне племенем кельтов. Тут же, — следом внимание оказалось обращено ко второй, темно-зеленой книге, — речь идет уже о более современном периоде, начиная с тысяча шестьсот семьдесят пятого года, когда был основан полноценный одноименный город. И, наконец, последняя часть — та, что с синей обложкой — повествует о моменте великого расцвета и великого упадка, случившегося после эпидемии тысяча восемьсот шестьдесят четвертого. Есть, конечно, еще одна — но, полагаю, я итак пока предоставил вам достаточно материалов для изучения. Но вы можете зайти сюда в любой момент — и я охотно ее выдам! А если вдруг у вас возникнет желание побыть моим слушателем, то еще и с удовольствием отвечу на возникшие у вас вопросы.

Горячий интерес и явная любовь к этой теме показалось Феликсу весьма необычным явлением. Конечно, он наблюдал не так много здешних обитателей, и в основном только со стороны, однако по большей части их отношение к собственному месту жительства было в лучшем случае нейтральным, а в худшем — таким, какое высказывал Лоуренс, в свое время назвавший Фогшор разлагающейся дырой. Библиотекарь же, похоже, не только не разделял свойственного другим местным безразличия, отвращения и пессимизма, но будто бы даже искренне восхищался этим затерянным отдаленным уголком суши посреди темного океана. Обратив же более пристальное внимание на принесенные книги, молодой врач удивился еще больше, заметив на них оттисненные инициалы и фамилию автора. Несколько поистершаяся, но все-таки вполне различимая, надпись на корешке гласила — О.Б. Сэдлер.

— Так значит это вы провели все эти исследования? — Подобное не могло не вызывать у него уважения. Будучи человеком образованным, Феликс прекрасно знал, сколь кропотливого и колоссального труда требует изучение истории какого-то конкретного, обделенного вниманием ученых места. Впрочем, старик покачал головой.

— О, нет. Точнее, не совсем — я принимал в них некоторое участие, но большую часть работы проделал мой отец — Орсон Бенедикт Сэдлер. В свое время он обучался в Маунтхэмском университете и даже успел побывать там преподавателем языков — однако предпочел вернуться сюда, в место, где родился и вырос. Знаете, он в целом был одним из немногих людей, у кого имелась надежда когда-нибудь если и не вернуть Фогшору его былое благополучие, то хотя бы спасти от судьбы, которая постигла город сейчас. С этой целью отец, помимо прочего, написал и отпечатал эти книги малым тиражом на собственные скопленные средства. Надеялся таким образом придать нашим краям хоть какой-то известности и тем самым привлечь внимание властей к их проблемам. Как видите, успехов он не достиг. — Речь библиотекаря прервал тихий печальный вздох. Впрочем, следующая фраза прозвучала уже не столь печально. — Но ему, несомненно, было бы приятно знать, что есть все-таки люди извне, способные разделить его интерес к, на деле весьма богатому прошлому нашей малой родины. Точно так же, как приятно это и мне. Так что можете забрать эти книги на столько, сколько вам понадобится. Не стану занимать ваше время заполнением абонемента — в нем все равно нет нужды. Но искренне надеюсь, что вы еще зайдете ко мне вскоре после или, может, во время прочтения.

Явно скучающий и обделенный вниманием, старик-библиотекарь испытывал искреннюю радость от общения с кем-то, кто готов был уделить время ему и его книгам. Так что Феликс все же решил задержаться ненадолго — задал пару вопросов о его отце и процессе изучения, поинтересовался конкретной ролью во всем этом самого Освальда и, перекинувшись напоследок добрыми пожеланиями, наконец уложил книги в свой потрепанный, но все еще прекрасно сохранившийся мессенджер***, выкупленный у знакомого курьера еще в студенческие времена. После чего, попрощавшись, вышел за дверь.

Ожидавший его Лоуренс выглядел раздраженным — пальцы, держащие сигарету, подрагивали, а взгляд, устремленный в пустоту, явственно передавал течение тяжелых, гнетущих и тягостных мыслей, занимавших сейчас его разум. Молодой человек поинтересовался осторожно, не хочет ли он обсудить то, что их вызвало — но получил на это решительный отказ. Не став настаивать, Феликс предложил просто продолжить путь — и рыбак молча отступил от стены, затушив окурок о перила и двинувшись дальше, безмолвно и угрюмо размышляя о чем-то своем. Лишь спустя время он снова подал голос, заведя речь о каких-то отвлеченных вещах — и постепенно разговор все же перетек в мирное русло.

Однако спустя недолгое время их настигла другая беда. Погода, что еще в середине дня была едва облачной и могла даже претендовать на звание хорошей, начала вдруг стремительно меняться — тучи сгустились, затянув небо непроницаемой пеленой и вскоре стало ясно, что тьма придет гораздо раньше, чем можно было ожидать. Кроме того, в один момент, Лоуренс вдруг остановился и указал на шумящую, всколыхнувшуюся волнами темную океанскую гладь. Над ней, пролегая вдоль тонкой полосы изгибающегося мыса, протянулась колышущаяся неровная дымка странного, какого-то зеленоватого оттенка. Вглядываясь в нее, врач невольно вспомнил слова Фрэнсиса Мороу о тумане и его жутких, необъяснимых свойствах, отчего по коже тут же пробежал неприятный липкий холодок. Стало понятно, что о продолжении прогулки не может быть и речи — это подтвердил и его спутник, предложивший провести Феликса до уходящей в гору дороги и там разойтись. В тот момент они как раз находились близ окончания Фишермен-стрит, так что этот путь не должен был занять у них особо много времени. Можно было позволить себе самую малость промедлить с возвращением — и рыбак не преминул воспользоваться этой возможностью, попросив своего знакомого подождать, пока он не купит себе еще табака или, если повезет — пачку дешевых сигарет, которые тут обычно стремительно разбирали уже в день их привоза.

Оставшийся на улице, Феликс убить время курением не мог — ставший в свое время жертвой жестокой шутки мальчишек постарше, с самого детства он не выносил вкуса горького дыма. От того и занять себя был способен лишь праздным созерцанием безрадостных видов, нагнетающих чувство уныния и все более нарастающей тревоги. Однако уже вскоре внимание его привлекло какое-то странное движение в тени одного из заброшенных, наполовину обрушившихся домов. Приглядевшись, молодой человек с трудом различил маленькую худощавую фигурку, выскользнувшую откуда-то из руин и, стараясь держаться отбрасываемого стенами мрака, торопливо двинувшуюся к морю. Неужели ребенок — один, и в такой-то час? Сердце, взволновавшись, отозвалось тоской и печалью — слишком знакомой ему была подобная картина. Знакомой до острой, сворачивающейся в тугой комок боли в животе, горящей от побоев спины и жгучих слез на глазах. Несчастный маленький беспризорник, этот мальчишка наверняка отправился воровать со складов рыбу или еще что съестного, способного обеспечить ему хоть один сытный вечер или, может быть, несколько шиллингов, если вдруг повезет кому-то продать украденное. Столь удручающее зрелище не могло не вызвать у Феликса прилив искреннего сочувствия, заставив его отойти от двери магазина и торопливо окликнуть юного бродягу, постаравшись обратиться к нему при этом как можно мягче и осторожнее, заодно сходу продемонстрировав в вытянутой руке кошелек.

Мальчишка вздрогнул и обернулся. С секунду посмотрел на приближающегося к нему человека — и вдруг резко бросился бежать от него, причем по направлению к морю. Перепуганный столь неожиданной реакцией, молодой человек не придумал ничего лучше, чем окликнуть его снова. А после, сбросив с плеча свою сумку в знак того, что он скоро вернется обратно — кинулся за ним, ведомый отчасти иррациональным, а отчасти — продиктованным собственными воспоминаниями страхом за чужую судьбу.

Парнишка, к его счастью, оказался хотя и довольно юрким, но все-таки не самым шустрым. Несколько раз Феликс едва не терял его из виду — однако умудрялся заметить снова, и снова продолжал погоню, не оставляя при этом попыток докричаться до него. Конечно, он отдавал себе отчет, что со стороны выглядит по меньшей мере глупо, если даже не как-то неправильно — однако ужас перед мыслью о том, какая участь может ждать одинокого ребенка в этом полуразрушенном, полном озлобленных, спившихся и опустившихся морально жителей, городе, перебивала все прочие. И хотя он пока не знал, что предпримет, когда все же настигнет его — но твердо был намерен сделать хотя бы что-нибудь. Что угодно, что могло бы помочь ему — только бы для начала догнать...

Ряды каменных домов осталась позади, уступив место лабиринту ветхих рыбацких избушек. За ними последовала узкая полоса берега, и, в конце концов, длинный старый причал, на который и взбежал беспризорник, после развернувшийся к преследователю и доставший откуда-то маленький перочинный нож. В том, что он не побоится пустить его в ход, Феликс не сомневался, прекрасно зная свойственные таким детям повадки загнанных в угол хищных зверьков. Потому и остановился заранее, принявшись приближаться к нему медленно и осторожно, пытаясь сквозь неровное дыхание донести мысль о том, что не станет его обижать.

— Слушай... Я... Я не враг... Не наврежу...

— Не верю!

Оскалившись, беспризорник сделал взмах перед собой и отступил еще дальше, оказавшись в опасной близости от кромки прогнивших, прогибающихся даже под детскими ногами досок. Молодой человек затормозил резко, опасаясь, что тот может случайно сорваться в воду — и в конце-концов остановился, выставив ладони вперед и предприняв новую попытку объясниться.

— Я понимаю, что напугал тебя, но клянусь — я действительно просто хотел помочь...

— С чего это вдруг чужаку быть таким добреньким, а? Что, думаешь, я тебя к золоту приведу или каких секретов раскрою? Так вот не дождешься! Никому я из вас ничего не скажу, слышишь!? Никому!

— Золото? Секреты? — Феликс моргнул удивленно, не понимая даже, с чего бы вдруг ребенку начать говорить о таких вещах. — Да нет же, что за глупость! Я сам думал предложить купить тебе еды или дать немного денег. Мне бы не хотелось, чтобы ты подвергал себя опасности хотя бы в ближайшие несколько дней — и богом клянусь, у меня даже мыслей не было требовать с тебя что-то взамен! Тем более еще и таких фантастических вещей.

Мальчишка ненадолго замолчал, щурясь недобро и глядя в его глаза с настороженностью дикого кота, размышляющего, стоит ли резануть когтями внезапно протянутую руку или все же дать шанс неожиданному благодетелю. Но, в конце концов, похоже, решил сменить гнев на милость, опустив нож и немного отступив от края причала. Впрочем, держался по-прежнему на расстоянии и, похоже, в любой момент готов был снова выхватить свое маленькое, но все же опасное в умелых руках оружие. Наконец Феликс получил шанс полноценно отдышаться и хоть немного разглядеть недоверчивого малолетнего бродягу.

И от вида его в душе вдруг всколыхнулось неожиданное, иррациональное и почти непреодолимое чувство отвращения.

Маленький, коренастый, какой-то весь неровный и словно опухший, мальчишка невольно вызывал ассоциации с лягушонком, едва вытащенным из мутного болота. Водянистые глаза его, выпученные и блеклые, казалось, даже не закрывались до конца, буравя чужака холодным и озлобленным взглядом. Зубы, мелькавшие порой во все еще проступающем оскале, выглядели какими-то слишком уж белыми и будто бы даже... Острыми? Молодой человек мелко мотнул головой — конечно же, ему это только мерещилось. Тем более, что странность эта у беспризорника была далеко не последней — внимание привлекли и редкие тонкие волосы, и борозды чего-то вроде ожогов на шелушащейся, болезненно бледной коже и какие-то непонятного происхождения симметричные впадины за мелкими, будто бы недоразвитыми ушами. Феликсу вдруг захотелось попятиться, а лучше и вовсе немедленно уйти, оставив этого необъяснимо омерзительного ребенка в покое. Однако усилием воли врач все же отогнал от себя эти бесчеловечные, непонятно с чего вообще возникшие в голове мысли. Будучи бездомным сиротой, тот наверняка чем-то болел — и чураться его от этого было все равно что добровольно встать в один ряд с людьми, которые когда-то унижали и били его самого, заодно желая "потаскухиному щенку" поскорее подохнуть и не загрязнять своим присутствием улицы и без того не самого чистого Бристоля.

Мальчишка, меж тем, подал голос — теперь его тон звучал уже не агрессивно, но как-то неприятно презрительно, будто бы даже с некоторой снисходительностью.

— А. Так тебе, выходит, никто ничего не сказал, да? Ну оно и правильно. Вас, чужаков, хлебом не корми — дай только в чужих грязных портках покопаться. Ну ничего... Меня-то папа заберет отсюда скоро — а вот ты останешься. Все вы тут останетесь, покуда волной не снесет...

На мгновение молодому человеку показалось, будто беспризорник сейчас плюнет ему под ноги — настолько едко прозвучали эти его слова. Однако тот лишь поморщился, глянув на него словно на дохлую рыбу, неделю пролежавшую в сыром песке — а после отвернулся к морю, всматриваясь куда-то в недра клубящегося, подступающего все ближе тумана. Зрелище это подняло в груди липкое, неприятное чувство тревоги пополам со стойким ощущением неправильности, практически нереальности всего происходящего. Что-то было не так с этим мальчишкой — настолько, что к горлу подкатила тошнота, перебившая на время всякие альтруистические порывы. Пришлось сделать пару шагов назад и совершить несколько глубоких вдохов и выдохов, дабы вставший в глотке комок наконец отступил, позволив заново собраться с моральными силами. Очевидно, безопасности ради, стоило бы попытаться уговорить малолетнего бродягу уйти отсюда — однако разум подсказывал, что подобное предложение только насмешит его. К тому же, во всех его речах, враждебных и пренебрежительных, Феликса заинтересовал один конкретный момент.

— Так значит ты не сирота?

Ответом ему снова стал взгляд прозрачных глаз, от которого кожа невольно покрылась мурашками. Несколько секунд отвратительный беспризорник лишь молча разглядывал его не моргая, вскармливая все более нарастающую тревогу и заставляя думать, что ему не собираются более ничего говорить. Но в конце концов все-таки отозвался, снова повернувшись к неспокойному, затянутому зеленоватой дымкой океану.

— По матери — сирота. Убили ее в прошлом году эти акульи псы. — В словах просквозила лютая, совсем не детская ненависть, а ножик щелкнул с неприятным звуком, закрывшись и раскрывшись снова. — А по папе... А папа мой в море. Давно уже, лет сорок как или пятьдесят. Вон, кстати, хош — сам на него посмотри. Видишь плывет вон там?

Короткий, сморщенный и какой-то будто бы раздутый палец указал вдаль, на темные скалы, ныне почти полностью укрытые плотной дымкой тумана. Странное дело — но Феликсу показалось, будто бы он и вправду уловил среди них неожиданное движение. Борясь с навалившимся с новой силой желанием броситься прочь отсюда, он все же нерешительно прошел немного вперед, силясь рассмотреть, очевидно, далекого лодочника или рыболова, нашедшего хорошее место среди камней...

И почувствовал, как в следующий момент кожу вдруг резко обожгло жгучей, пронзительной болью — а доски ушли из под ног, затрещав и рухнув вместе с ним в холодный поток бушующей холодной воды.

Неожиданная глубина поглотила его с головой. Рефлекторный выдох не оставил ему столь необходимого воздуха, а назревавшая долгое время тревога мгновенно переросла в панику, заставившую его бездумно и бесполезно забарахтаться, быстро потратить силы впустую и в конце концов сделать долгий губительный вдох. Горло тут же рвануло изнутри мерзким соленым потоком. Глаза сами собой распахнулись, являя болезненный мрак, навалившийся со всех сторон, клубящееся облако собственной крови...

И нечто еще более темное, гуманоидное и живое, проскользнувшее далеко внизу, в черноте под его ногами.

Сильная рука ухватила за воротник, резким рывком вытягивая его наверх и оттаскивая подальше, почти к самому песчаному берегу. Тело тяжелым мокрым мешком рухнуло на скользкую поверхность причала, а перед мутными глазами мелькнуло несколько черно-белых пятен. Отзуки собственного истошного кашля смешались с чужой грубой руганью, в тот момент, когда его перевернули на бок и помогли наконец избавиться от заполнившей легкие воды. Дрожа от холода, хрипло дыша и пребывая в состоянии всеобъемлющего ужаса, Феликс даже не сразу понял, что опасность уже миновала, и не сразу различил в своем спасителе Лоуренса, обозленного и взволнованного одновременно.

— Какого дьявола?! — Первым делом спросил тот, уловив в глазах молодого врача первые признаки хоть какой-то осознанности. — Я просил тебя несколько минут просто подождать — а ты тут утопиться решил?!

— Маль... Чик... — Слова давались тяжело, с болью, и произносить их выходило поначалу лишь по слогам. — Где...

— Понятно все — мути уже наглотался, значит... Чертовы чужаки, что ж у вас стойкости никакой! Не было тут никакого мальчика — если только тебя таковым не считать. А похож ведь, знаешь — глаз да глаз за тобой надо, чтоб вдруг не помер ненароком! — Кажется, рыбак хотел добавить что-то еще, однако наконец заметил порезанную одежду и кровь, до того смываемую текущей с едва не захлебнувшегося Феликса водой. — А это-то ты как... Проклятье!

Торопливо склонившись ниже, Лоуренс задрал его пиджак вместе с рубашкой и с некоторым облегчением выдохнул, убедившись, что рана хотя и длинная, но не настолько глубокая для того, чтобы считаться опасной. И все же поспешил поднять его на ноги, перекинув чужую руку через свое плечо и торопливо направившись к своему жилищу. О возвращении в Аркрок не могло быть и речи — Феликс едва шевелился, периодически снова и снова заходясь протяжным надрывным кашлем и болезненно мелко дыша из-за соли, въедающейся в рассеченную плоть. И снова пристанищем его в трудной ситуации обещал стать уже знакомый маленький дом, держащийся в отдалении от многих прочих точно так же, как держался обычно его мрачный и нелюдимый молодой хозяин.

А с моря, все ближе подбираясь к затихшему, будто замершему в ожидании чего-то острову, зловещей мутной пеленой продолжал подступать странный зеленоватый туман.