К постоянной боли можно привыкнуть. Но не замечать её невозможно.

Дети вовсе не идиоты. Паннакотта понял, что его не любят не потому, что он плохой — он просто не вписывался сюда. Он быстро научился держать осанку и носить высокомерное выражение лица: «Да, да, я знаю, что глаза бы ваши на меня не смотрели, так и я вас в гробу видал». Но всё-таки он был ребёнок, а не стойкий оловянный солдатик, потому срывался.

Лучом света в беспросветном мраке была бабушка. Собственно, на неё и переложили заботу о Паннакотте, хотя куда пожилому человеку возиться с маленьким ребёнком? Но она не жаловалась, жалея своего питомца.

Паннакотта, чтобы отвлечься, стал себя развлекать решением задач. Простые примеры в виде «На ветке сидели пять воробьёв. Три воробья улетело. Сколько птиц осталось на ветке?» ему быстро наскучили. Тогда он достал старые учебники, доставшиеся от старших братьев. Обыкновенные дроби, составные дроби, десятичные дроби, линейные уравнения, квадратные уравнения, теорема Виета, дискриминант, кубические уравнения. Мальчик усеивал листы рядами чисел, которые беспрекословно ему подчинялись, как армия солдатиков.

У отца, когда тот увидел, чем занимается Паннакотта, вытянулось лицо. Он сразу понял, что внезапно открывшийся талант сына можно использовать. Родители стали приглашать многочисленных репетиторов, заставляя заниматься целыми днями, не давая времени на игры и отдых. А для придания энтузиазма отец ещё и бил ремнём.

— Ты совсем не стараешься! — орал на него учитель математики, вредный семидесятилетний старик.

— Тогда попробуйте решить эту задачу, — Паннакотта написал на листе самый сложный пример, который смог придумать.

Репетитор бился над дьявольской шарадой пятнадцать минут.

— Это бессмысленный пример!

— Ну почему же, — Паннакотта разбил его на несколько частей, а потом изящно разобрался с каждой из них, приведя к лаконичному ответу. — Вы не смогли решить задачу, которую придумал десятилетний сопляк. Ай-я-яй, какая досада…

Разгневанный репетитор послал его к чёрту. Мальчик принялся и за других учителей, разбивая их в пух и прах. Фуго отправили в университет. Там тоже были преподаватели-самодуры, но некоторые из них относились к нему довольно доброжелательно, потому подросток вёл себя относительно смирно.

Бабушка перенесла инсульт и слегла в постель. С каждым днём её состояние ухудшалось, и доктора делали неоптимистичный прогноз. Она очень просила привезти Паннакотту, чтобы увидеться с ним перед смертью, но отец строго-настрого запретил говорить что-либо сыну, чтобы тот не сорвался с занятий. Бабушка умерла, так и не увидев любимого внука. Её похоронили, так же обойдя Паннакотту приглашением. Средний сын возмутился такой подлостью и написал младшему брату письмо.

Паннакотта едва не обезумел от горя. В невменяемом состоянии он заперся в комнате и стал крушить вещи. Из-за двери доносились звон стекла и треск ломаемой мебели. Обессилев, он рухнул на кровать и уставился в потолок.

Ему не дали побыть с человеком, которого он любил по-настоящему. Ему не дали даже проводить её в последний путь.

Паннакотта выл как раненый зверь.

Из глубины души поднималась чёрная ненависть к своей семье и всему человечеству, заставившему так жестоко страдать. Тогда Фуго решил, что никому не позволит использовать свой талант. Он не станет великим учёным, не изобретёт лекарство от рака, не будет разгадывать сложнейшие шифры. Он скорее сдохнет, чем позволит кому-либо использовать свой мозг.

Фуго стал ходячим кошмаром для преподавательского состава. Никто не скрывал радости, когда его, наконец, исключили из университета. Родители — как предсказуемо — устроили грандиозный скандал, когда он с позором вернулся домой.

— Почему ты не сделала аборт?! — орал Паннакотта матери. — Я знаю, что ты меня не хотела!!!

И тогда мать сказала, что гинеколог отговорил, потому что сказал, что у неё тромбофилия и аборт бы закончился фатально. Фуго лишь фыркнул — даже среди врачей встречаются идиоты. Конечно, беременность и роды намного безопаснее аборта, кто бы говорил! Ну или врач не идиот, просто долбанутый на всю голову противник абортов, который считал, что ребёнок — это всегда счастье.

Да ни хрена!!!

Паннакотта пошёл в школу, потому что ему был нужен аттестат. Он сразу стал изгоем — ботаник из семьи богатых шишек, да к тому же лузер, которого выгнали из престижного вуза. Когда он возвращался домой, за ним увязалась компания из трёх бузотёров.

«Почему они не могут просто оставить меня в покое? — думал Паннакотта. И снова в сердце закипела неприязнь: — Ради этих уродов я должен был служить человечеству? Ради шакалят, которым показалось весёлым покуражиться над беззащитным задротом?»

Фуго вспомнил разломанную в щепки мебель. Нет, он не будет сдерживаться. Получите и распишитесь, потом мамке не жалуйтесь.

Далее двое мужчин еле-еле смогли оттащить тощего подростка от избитых в мясо парней. Одному из миротворцев Паннакотта умудрился поставить фонарь под глаз. Хулиганы не смогли подняться на ноги, и им пришлось вызывать скорую помощь.

Фуго на следующий день пришёл на учёбу и заметил, что школьники шепчутся по углам и смотрят на него со страхом. Ну что ж, если для того, чтобы люди не связывались с ним, нужно иметь репутацию опасного психопата — значит так тому и быть.

***

Мел стучал по грифельной доске, выводя бесконечные числа. Когда пишешь лекцию, ничего удивительного, что на тебя смотрят. Загадочный студент Марсель Дени наблюдал за ним. На мгновение взгляды встретились.

«Ты — притворщик», — говорили зелёные глаза.

«Ты — притворщик», — говорили лиловые глаза.

— На сегодня всё. Вопросы есть?

Фуго даже язвить не стал по поводу отсутствия вопросов — сам устал. Последняя пара, как-никак. Он проводил студентов и закрыл лекционный зал. Паннакотта жил в комнате в общежитии, но потихоньку копил на собственную комнату, подрабатывая написанием курсовых и дипломных работ. Фуго поужинал и включил компьютер, чтобы выполнить очередной заказ. Все требования он знал наизусть — сам принимал работы.

Он не заметил, как стемнело, пока занимался работой. И тут же почувствовал присутствие чужого. Фуго был материалистом, потому не верил в духов.

«Наверное, я переутомился, вот и мерещится всякое».

Он решил завязать с работой и выключил компьютер. Паннакотта смотрел, как гаснет экран в темноте.

Нечто приняло его в свои объятия. Паннакотта почему-то не испугался, хотя по идее, если из темноты что-то тебя хватает, то ты должен завопить от ужаса.

Нечто поцеловало его.

Нежность в поцелуе обрушилась на душевные раны, как серная кислота. На агрессию ещё понятно было, как реагировать. Но как реагировать на то, что тебя готовы принять таким, какой ты есть, со всеми недостатками и психологическими травмами?

Паннакотта заплакал.