Маркер летал над белой доской, рисуя цифры и диаграммы. Им было куда удобнее писать, но Фуго скучал по крошащемуся в пальцах мелу. Он скучал по тем временам, до которых не встречал проклятого студента Марселя Дени. Хотя и не студент вовсе, как оказалось — Джорно был ровесником Фуго, просто имел внешность «человека без возраста» — при желании ему можно было дать и пятнадцать, и двадцать пять. Как одень и причеши — столько лет ему и будет.

Паннакотта шёл по улице. Его никто не охранял, на нём не было отслеживающих устройств — хоть бери автомобиль и отправляйся на вокзал. Он несколько раз так и пробовал. Стенд загадочного Карла перепрограммировал работу мозга, и стоило Фуго пытаться бежать, как тело переходило в режим «автопилота» и двигалось само по себе, а Фуго оставалось лишь беспомощно наблюдать. Через некоторое время контроль возвращался. Наказание хуже не придумаешь — быть запертым в клетке собственного тела. Паннакотта не мог ни уйти, ни совершить суицид. Нет, он не собирался убивать себя, но интереса ради пытался порезать вены. Надо ли говорить, что нож выпал из онемевших пальцев? И ежу понятно, что для того, чтобы отменить действие стенда, нужно либо заставить Карла сделать это, либо убить его. Только вряд ли Джорно Джованна позволит сделать.

Паннакотта стиснул зубы. Кроме неприязни, его имя напомнило о другой вещи, которая его ожидала, но не вызывала никакой радости. Потому Фуго не торопился в квартиру, бесцельно таращась в витрину сувенирного магазина. На полке стояли фигурки из муранского стекла. В повторяющихся вещах было что-то успокаивающее. Пройтись пешком, посмотреть на витрину, но ничего не купить.

«Смертную казнь нельзя отложить», — усмехнулся Фуго, но гримаса была вымученной. Попытка шутить на плахе.

Он поднимался по лестнице многоэтажки и находил квартиру. Он закрывал дверь на защёлку. У Паннакотты был хороший слух, он слышал шаги идущих по лестнице и каждый раз вздрагивал, но это оказывались соседи, которые возвращались с работы. И в какой-то момент начинало казаться, что, может, и обойдётся.

Но нет, эти шаги звучали как похоронный марш. Человек шёл уверенно, не топая и не шаркая ногами. Он вставал напротив двери и стучал три раза. В квартире был проведён звонок, но в нём не было необходимости — пришедший знал, что Фуго его ждёт.

Паннакотта на деревянных ногах шёл в прихожую. Попытка спрятаться за закрытыми дверями была ребячеством, а Фуго стремился сохранить остатки достоинства.

Джорно Джованна чувствовал, что Паннакотта его ненавидел и боялся. Но не пытался упрямиться, зная, что бесполезно. Джорно переступал через порог. Фуго молча сверлил его взглядом, Джорно так же не говорил ни слова. Вежливая беседа выглядела здесь в высшей степени нелепо.

Босс садился на диван, математик — на кресло.

— Рассказывай.

Паннакотта терпеть не мог говорить о своём прошлом. Если и приходилось что-то сообщать на эту тему, то обходился нейтральным — родился, учился, устроился на работу. Ничего интересного, жизнь среднестатистического человека. Сейчас бы он предпочёл отмолчаться, но стенд заставлял выполнять приказ. Но он же не уточнял, что именно говорить, верно? Фуго выбирал обычные события. Но по недоговоркам, паузам, обмолвкам Джорно догадывался, что он хочет утаить.

— С этого места подробнее.

С проницательностью психиатра-садиста Джорно выуживал самые неприятные и болезненные воспоминания, заставляя переживать их заново. Паннакотта в своё время научился деперсонализации — он представлял себе, что это происходило не с ним. Но на этот раз эта психологическая защита не срабатывала. Джорно проламывал любую оборону, заставляя воспалённый разум полыхать от боли.

Самый последний человек на земле, перед кем бы Паннакотта хотел бы показывать слёзы — это Джорно. Но ему становилось так плохо, что не плакать было невозможно. Организм плевать хотел, гордость там, не гордость, он стремился погасить горящее пожарище, которым в данный момент являлся его мозг. Фуго рыдал и продолжал говорить.

«Думает, что взрослый парень, а ревёт как девчонка!»

Лицо ненавистного босса выражало лишь сочувствие. Он говорил какую-то чушь, что Фуго ни в чём не виноват, что всё хорошо. Под конец Джорно обнимал, гладя по спине. Паннакотта думал, что с куда большим удовольствием свернул бы ему шею, но был вынужден принимать его прикосновения, утыкаясь лицом в плечо. Надо же, Джорно даже не боялся за дорогой костюм.

ДжоДжо целует его. Фуго жмурился и отвечал на поцелуй. Ему вспомнился Аврелий, его участие и желание помочь. Вот только это оказался стенд Джорно. Плевать он хотел на Фуго, для него он неисправный механизм, который он ремонтировал, не спрашивая, правда, желает ли механизм, чтобы его чинили.

***

— Клара, я не буду проводить экскурсию у школьников!

— Я не могу, так что будешь! Ты же работал учителем, в чём проблема?

— Я студентов учил! Студентов, а не детей!

— Справишься!

Паннакотта зарычал, но отправился к группе школьников. Так оно и есть — группа скучающих подростков, которых притащили в культурное место для насильного окультуривания. Молодая поросль же хотела развлечений и чхать хотела на науку. И что с ними прикажешь делать?

— Добрый день.

Школьники лишь лениво скосили глаза.

— Значит, так, ученики. Я тоже не рад вас видеть, потому извольте пройти со мной в учебную аудиторию и выслушать крайне неинтересную лекцию по матанализу. Она настолько скучная, что студенты засыпают на пятнадцатой минуте. Интересно, сколько вы продержитесь.

В группе послышались смешки. Учительница зашипела на школьников, призывая к дисциплине. Пройдя в аудиторию, Фуго достал маркер и начал писать на белой доске:

— Часто мы сталкиваемся с трудноопределимым понятием, которое выражается словом совокупность. Например, можно говорить о совокупности людей, присутствующих в данный момент в данной аудитории, о совокупности дождливых дней в данном году и прочее.

По-видимому, в каждом из этих случаев можно было бы вместо слова совокупность употреблять слово множество. В математике постоянно приходится иметь дело с различными множествами: множество точек, являющихся вершинами какого-нибудь многоугольника, множество натуральных чисел (N), множество целых чисел (Z) и так далее. Если мы попытаемся дать точное определение понятию множества, то придем к определению множества через множество. Например: «Множество возникает путем объединения отдельных предметов в одно целое. Оно есть множественность, мыслимое как единство». Поэтому мы примем в качестве основного положения следующее: «Вещи a, b, c… особым, не подлежащим определению образом, определяют вещь M, и, обратно, вещь M определяет вещи a, b, c…». Это отношение мы будем выражать словами: множество M состоит из объектов a, b, c, … Таким образом, множество считается заданным, если про всякую вещь определено, входит она в это множество или нет. a, b, c,… Таким образом, множество считается заданным, если про всякую вещь определено, входит она в это множество или нет.

— Вы по памяти читаете?! — спросила школьница.

— Да, мне надоело то и дело заглядывать в конспект, и я решил заучить.

Фуго не был уверен, что школьники толком поняли лекцию. Видимо, их больше интересовало шоу чокнутого фрика, помешанного на математике, чем собственно матанализ. Ну и пусть. Клара, зараза, спихнула на него этих неучей, вот и выкручивается как может.

***

Джорно стал оставаться по вечерам. Фуго ничего не оставалось, как накрывать на стол — надо было оказать гостеприимство, хотя самому не сильно хотелось есть. Паннакотта, по правде говоря, не особо любил готовку и считал, что людям, которые добровольно тратят на неё кучу времени, просто больше заняться нечем. Но и полуфабрикатами питаться не хотелось, так что он освоил простые рецепты из мяса и овощей. Иронизировал про себя — не побрезгуешь ли кухней учёного, следующего принципам здорового питания? Джорно не брезговал — ел с удовольствием и зачем-то рассказывал о своём прошлом. Можно подумать, Фуго есть до него дело — свалил бы уже скорее. Но ДжоДжо говорил о своём детстве, которое трудно было назвать счастливым — мать-шлюха, которая родила его от случайного мужчины и уходила веселиться в злачные места, оставляя маленького ребёнка одного дома. Потом она вышла замуж и переехала в Италию.

Паннакотта делал вид, что ему было интересно. Присутствие Джорно не вызывало такого отторжения. «Стокгольмский синдром»? Даже «сеансы» — так он их называл — переставали вызывать неописуемый ужас, хотя более приятными они не стали.

После работы его встретили три школьника.

— Ты не мог бы с нами позаниматься? Мы готовимся к школьной олимпиаде.

— Я плохой учитель, сразу говорю.

— Почему?

— Я очень вспыльчивый.

— Раздражительнее моего папаши ты уже не будешь. Тому слова не скажи — сразу орать начинает, — усмехнулся один.

— Ладно, приходите завтра часов в пять.

Выяснилось, что если ученики толковые и, самое главное, заинтересованы в знаниях, то с ним интересно заниматься. Паннакотта не заметил, как засиделся с ними.

— Ой, мне бежать пора!

«Интересно, как он отреагирует на опоздание?»

Джорно невозмутимо сидел на скамейке у подъезда.

— Что-то случилось?

— Молодую смену выращиваю, — сказал Фуго.

Джорно зачем-то рассказывал о своей юности и пути восхождения на вершину мафии, как терял на этом пути дорогих ему людей. Фуго делал вид, что ему не всё равно. Он смирился с присутствием этого человека на своей территории и даже ждал его без прежней нервозности. Ненависть в его глазах сменилась бессилием — он устал бороться. Не сказать, что и до этого прикосновения были неприятны, но Паннакотта не хотел, чтобы до него дотрагивался именно этот человек.

Однажды он зашёл в сувенирный магазин и купил стеклянного лебедя из муранского стекла.

— У тебя хороший вкус, — сказал ДжоДжо.

— Кто не любит красивые безделушки.

Паннакотта ответил на поцелуй. Сам, не под действием стенда.

Да пошло оно к чёрту! Толку от его упрямства, если он не может изменить обстоятельства и только изматывает себя.

Джорно остался ночевать у него. Фуго подавался ему навстречу, не закрывая глаза. Он так решил.