Когда они впервые встретились, была ранняя осень 1897 года. Закат неминуемо подкрадывался и к золотому столетию, и к монархической власти, и к ещё по-летнему тёплому осеннему дню. Воланд хотел насладиться данным триединством закатов, так удачно расположившихся сейчас в бывшей и будущей столице России.

Ровный шаг с отзвуком каблуков и трости был практически неслышен на улицах шумного города. Воланд наслаждался этим. Наслаждался своей возможностью ненадолго затеряться в толпе зевак и торговцев, спешащих на Охотный ряд. Сейчас он мог позволить себе на пару часов, что для его вечности сравнимо с парой секунд, утонуть в людском обществе вне рабочей среды. Подобные обходы он делает регулярно, хоть и не очень часто, давая возможность обществу хоть немного видоизмениться. Воздух был пропитан смесью приближающегося дождя, тухлятины и прогорклого масла. Воланда это нисколько не волновало. Охотский рынок это место, которое, в отличие от других рынков, ныне считается наиболее престижным, потому здесь можно нередко встретить даже представителей московских гастрономов, которые приходят сюда в поиске деликатесов. Ах, что за место! Вся улица была застроена двухэтажными лавками, в которых продавали мясо, рыбу да колбасы. Редька, редиска, кочаны капусты выкладывались с особым чувством эстетики, но это лишь в сезон. Колбасные ряды удивляют случайно зашедших москвичей разнообразием продукции. Купить можно хоть сотни сортов! Внутри каждой лавки с потолка свисают окорока всевозможных видов, лукаво смазанный растительным маслом, чтобы выглядеть свежее и аппетитнее. В рыбном же ряду можно было отыскать специальные бассейны. Там плавают живые осётры и стерляди. Ну что за рынок!

Но Воланд тут не за этим. Разумеется не за этим, ведь нельзя помыслить, чтобы такой, как он, интересовался настолько нелепыми попытками людей в гастрономию. Никак нет! Воланду нравились рынки своей энергетикой. Найти здесь честного человека сложнее, чем в аду, уж он-то за это ручается! Это место – смесь уймы людских пороков, выведенных в Абсолют своей безнаказанностью. Впрочем, это даже не удивительно. Вот лет десять назад был тут забавный случай, как мясники, которых, к слову, тут и так недолюбливают, отколотили толпу студентов. Студенты устроили шествие по Моховой улице, выкрикивая революционные лозунги, а их, собственно, задержала полиция. Однако молодые люди расходиться отказались, потому и попали под горячую руку местных торгашей. Бойню эту в народе прозвали "Битвой под Дрезденом", так как всё произошло около одноимённой гостиницы. Воланд блаженно улыбался, вспоминая этот случай. Души почти всех присутствовавших там теперь завещаны ему. А некоторые уже даже переданы. Да, славное место этот рынок!

Трость его мерно стучала, не привлекая ничьего внимания, пока её владелец вальяжно проходился между прилавков, слыша крики торгашей, пытающихся заманить клиентов, но не слушая их. Эти крики никогда не обращены к нему, пока он сам того не пожелает. Стук каблуков обходил прилавки с яствами, не обращая никакого внимания ни на один из них. Глаза его были устремлены вверх. Вверх, где небо уже начинало розоветь, а облака волнами шли провожать солнце на покой. Вверх. Туда, откуда его когда-то выгнали, как неразумного ребёнка. Эта мысль могла бы унестись в далёкие дебри, куда она обычно и уходит, когда Воланд молча засматривался на небосвод, но в этот раз она оборвалась, как нитка у непутёвой швеи. Воланд почувствовал, как кто-то дёргает за рукав его пальто.

– Господин, у вас… рога, – выдал по-детски высокий голос где-то рядом по левую руку. Воланд повернул голову. Перед ним стоял бережно причёсанный мальчишка лет шести в тёмных брюках и белой матроске. Взгляд у ребёнка был до‐чёртиков удивлённый, даже… завороженный.

Воланд неосознанно нахмурился. Он резко перевёл взгляд на толпу, снующую вокруг. Ни одной пары глаз, кроме глаз ребёнка, к нему приковано не было. Рука в чёрной перчатке неосознанно взлетела ко лбу, чуть касаясь двух длинных загнутых рогов, скрытых от людей мороком.

– Да, вот эти рога, – повторил ребёнок, как будто Воланд мог и не знать, о каких рогах идёт речь. Он не смог скрыть всего удивления, с которым взглянул в этот момент в лицо мальчишке, пытаясь понять, кто он такой. Нечисть, пусть даже и такая юная, не имела привычки к нему подходить. В ведьмовских семьях о правилах поведения с рогатыми незнакомцами рассказывают с пелёнок. Человеческий же ребёнок не должен был обратить внимание не то что на рога, но и на самого Воланда, пройдя мимо, как, впрочем, и любой взрослый, пока сам Воланд не пожелает обратного. Сейчас этот мальчишка стоял по левую руку от Воланда, даже не пытаясь поймать воландовский взгляд. Ребёнок смотрел лишь на предмет своей заинтересованности – на рога. Дьявол же всё вглядывался в детское личико, старался разглядеть совсем юную душу в глубине голубых радужек, понять, кто он, но ничего в глазах не видел. С детьми такое бывает. В Церквях принято допускать ребёнок к исповеди, когда тот из младенчества переходит к отрочеству, то есть по достижении семилетнего возраста, а ранее тот безгрешен, следовательно, и душа у ребёнка белая, почти светится своей невинностью, не позволяя ничего разглядеть. Мальчишка ещё и крещёный. Выходит, что не нечисть. – Вам эти рога через двери ходить не мешают?

– Не мешают, – со своим привычным акцентом ответил Воланд, ожидая лёгкое удивление на этот счёт, но оно не последовало.

– А они настоящие? Вы с ними родились? – продолжил любопытствовать ребёнок.

– Настоящие, – растягивая лёгкую улыбку отвечал Воланд, поблёскивая глазами. Он перехватил трость поудобнее и аккуратно присел на корточки, чтоб быть с мальчишкой одного роста, – но рога у меня не с рождения. Выросли, когда отец выгнал из дома, – честно ответил он, – как вас зовут, мальчик мой?

Воланд всё пытался найти в его лице какую-то зацепку, что-то, что прольёт свет на ситуацию, но тщетно. Мальчик явно из обеспеченной семьи. Ребёнок любимый, но непутёвый. Любимый, потому что даже на рынок был одет по последней моде да в дорогие ткани, не успевшие даже помяться. Непутёвый, потому что даже в людских семьях детей учат не разговаривать с незнакомцами, а с рогатыми особенно.

– Я Миша, – проговорил ребёнок, наконец посмотрев в лицо собеседнику. Глаза ребёнка округлились ещё сильнее, заметив гетерохромию.

– А по батюшке?

– А… Афанасьевич.

– Вот что, Михаил Афанасьевич, где же ваши родители?

Ребёнок вдруг опомнился, обернулся через плечо и забегал глазами по толпе.

– Я… – начал ребёнок, – смотрел на осётров, а потом… – и продолжил вглядываться в толпу, кусая губы.

Найти мать ребёнка плёвое дело, особенно, когда его пропажу уже обнаружили. Даже среди толпы пороков и вороха криков Воланд всё равно отчётливо видел, где в толпе сгущаются облака тревоги. Очень уж хотелось посмотреть на родителей мальчика. Воланд надеялся, что это даст ему пару подсказок.

– Я помогу вам, – произнёс Воланд поднимаясь на ноги. Идти им совсем не далеко. Главное, что бы сам ребёнок вторично не потерялся, но это опасение беспочвенно. Услышав слово «помощь» мальчик нагло схватился за чужой рукав, как делал это в самом начале, не менее нагло за него дёргая. Воланд возражать не стал.

– Господин, а вы иностранец, да? Вы говорите как моя няня. Она немка. Вы тоже немец?

Они двинулись в сторону мясного прилавка, мягко маневрируя между скоплений людей.

– Да, – чуть задумавшись ответил он, – я, пожалуй, немец.

– А в Германии у всех рога?

Воланд тихо захихикал.

– Стало быть, у вашей няни тоже рога есть? – спросил тот, переводя взгляд на мальчика.

Ребёнок задумался на пару мгновений и ответил:

– Нет, но когда мы читаем сказки, иногда она их показывает, – мальчик поднял указательный палец свободной руки и приставил его к виску, изображая рог, – как у коровы.

Дальше мальчик начал что-то тараторить про детские сказки, но это Воланд уже не слушал. В нём сейчас играло такое лёгкое, приятное удивление этим мальчишкой. Мало кто в его возрасте решил бы поболтать с настолько странным незнакомцем, даже если закрыть глаза на детскую наивность. Сам Воланд детей совсем не любил, да и сталкивался с ними не часто. Всё же контингент ада обычно несколько старше. Пройти осталось всего три-четыре лавки, Воланд уже даже видел молодую крестьянку в чуть поношенном, но всё равно ухоженном платье. Её волосы были аккуратно убраны назад. На лице читалась паника. В данный момент эта женщина очень активно что-то объясняла продавщице, явно пытаясь узнать, не видела ли та здесь одиноко блуждающего мальчика. Михаил тоже заметил её. Он посильнее перехватил край чужого рукава и понёсся вперёд, таща Воланда за собой. Путь в три‐четыре лавки они проделали в мгновение ока, отчего у Воланда успело заныть больное колено. У лавки с овощами мальчишка наконец отпустил его рукав, рванув в руки к заметившей его женщине, которая по всем прямым и косвенным признакам угадывалась как няня, тем самым разочаровывая Воланда.

– Анна Германовна! Анна Германовна, глядите, у этого господина рога! – прокричал мальчишка чуть путаясь в буквах отчества. Он подбежал к женщине, на этот раз хватая за рукав её, и указывая на Воланда пальцем. Женщина же на это ударила мальчишку по руке каким-то заученным жестом.

– Не показывай пальцем, – с немецким акцентом по-нравоучительски строго произнесла женщина, но тут же опомнилась и смягчилась, впиваясь глазами в Воланда.

Перед ней предстал мужчина лет сорока с лишним в дорогом костюме, пальто и с тростью. У мужчины были разные глаза и кривоватая улыбка, но женщину интересовало совсем не это. Она всё вглядывалась в его тёмные волосы, пытаясь разглядеть там рога или что-то отдалённо на них похожее, но явно не находила. Воланд на это лишь растянул улыбку посильнее. Он аккуратно поднял обе руки и прислонил указательные пальцы к вискам.

– Wie eine Kuh*, – добавил он.

Глаза женщины чуть расширились, но сразу после она рассмеялась.

– Danke, dass Sie den Jungen mitgebracht haben. Ich und seine Familie sind Ihnen sehr dankbar**.

– Es freut mich, dass ich Ihnen helfen konnte*** – проговорил Воланд, глядя в глаза женщине, а затем опустил взгляд на ребёнка, – а с вами, Михаил Афанасьевич, мы ещё встретимся, – вкрадчиво закончил он, наблюдая, как мальчик растягивает улыбку. Тот ответно попрощался.

Женщина с ребёнком уже давно ушли, а Воланд так и остался стоять на том же месте. Он смотрел вверх на розовое небо, понимая, что сейчас пропускает закат. Наверное, невероятно красивый закат, который пропускать было бы кощунством, но дело уже не в закате. Этот мальчишка всё поменял, внеся сильные коррективы в недалёкое будущее Воланда. Мальчишка особенный. Но непонятно чем и почему. В курсе ли об этом на небесах? Воланд не знал. Сейчас он задумчиво смотрел на ускользающие из поля зрения порозовевшие облака и думал, что нет ни малейшего сомнения, что теперь он обязан проведать этого мальчишку через несколько лет и решить, что с этой его особенностью делать. А пока пусть кто-нибудь за ним присмотрит, чтоб не помер раньше времени. Лучше из ближних, чтоб сведения шли сразу в руки, а не петляли по департаментам…