Был 1918 год. Календарь громогласно знаменовал летний месяц август со всеми его уходящими жаркими деньками. Воланд расслабленно потягивая вино в Московской квартире, а ныне и столичной квартире. Майские предпосылки для переноса столицы в Москву, конечно, не радужные, но что самое главное, это не должностные обязанности Воланда, а значит и чёрт с ними. Уже не Российская Империя, но ещё не Советский Союз. Страна претерпела массу изменений за последние годы, но это несравнимо с тем, что ей предстоит пережить в ближайшем будущем, уж Воланд-то знает.

В тот вечер 1908 года Воланд пропал. Хотя нельзя отрицать, что «провалился сквозь землю» более подходящий эвфемизм. Ему пришлось вернуться к работе. Первым делом он направился в архив. В перечитанном вдоль и поперёк личном деле мальчишки ничего нового найти не удалось, сколько не листай пожелтевшие страницы, тогда Воланд запросил лично у Метатрона данные о всех пророках, которые в рамках последних нескольких веков были посланы на землю. Список состоял из пары-тройки имён, которые Воланду совершенно ни о чём не говорили, но которые, в отличие от нужного ему, он видел в адском архиве. Ему потребовалось несколько лет, чтобы лично перебрать этот забытый не одним лишь Богом архив в поисках нужной документации. Перелопатить все полки и файлы, произвести полную ревизию и о, чудо! Папка с названием «Пророки» была небрежно брошена на полку под буквой «Ш» и датировалась 1570 годом. В папке была найдена целая стопка занимательного чтива на вечер: три гневных письма с жалобами на коллег, обличение в краже чернил из соседнего отдела, две предсмертные записки и одно признание в тайной беременности. И бумага о Мастере. Сложно сказать, кто был ответственен за утерю этого документа – подчиненные Воланда или высшая канцелярия, но на котором году поиска Воланд был уже просто рад, что какой-то утерянный файл про Мастера вообще был.  Юноша действительно оказался бедным, забытым по воле халатных рабочих пророком. Наверное, такое до-невозможного грустно осознавать. Да, впрочем, Мастеру об этом знать и не обязательно. Главное, что это дало Воланду в руки все нужные ему карты.

А потом Воланд вернулся. Он не мог быть уверен, сколько именно Мастеру пришлось его ждать, но тот встретил его приветливый улыбкой и громадной стопкой обещанных рукописей, которые Воланд прочёл до последнего листочка. Вот и сейчас по-прошествии времени Мастер так же нежно к нему относится.

– Это будет полный провал! – нервно бросил он, старательно поправляя шляпу перед зеркалом. – Я опозорюсь, если даже они не возьмут рукописи!

– Дьявол, – вздохнул Воланд, – дорогой моя Мастер, перед кем вы опозоритесь? – спокойно отвечал он, наблюдая за копошениями мужчины перед зеркалом. Воланд сейчас никуда не спешил. Ему банально некуда. Он мог позволить себе развалиться на диване в углу комнаты и не спеша пить им же наколдованное вино. У него отпуск. Ну, почти.

– Перед собой… да и перед вами, в конце концов! – в сердцах бросал он, поправляя теперь костюм.

– Глупости, я знаю, что вы хороший писатель.

– Вот бы газетчики тоже так думали.

– Тем более, – продолжал Воланд, – ваши переводы высоко оценивались в институте. Сами помните. Вы ведь понимаете, что ваши рассказы не печатают, потому что вы политической повестке не подходите? Дело ведь не в вашем мастерстве!

– И что ж мне, замолкнуть и писать чушь? Или вообще рукописи в стол складывать? Мне, как и любому писателю, хочется признания.

– Я вас признаю! – весело отозвался Воланд.

– И вы знаете, что я это неимоверно ценю! Надеюсь, что найдётся кто-то, кто ещё оценит мою писанину.

– Мастер, не поддавайтесь унынию, я считаю, что вы хорошо пишете. Все так или иначе сталкиваются с отказами, а чтобы добиться успеха, нужно просто не останавливаться и продолжать писать. У вас есть талант, и вы обязательно найдёте тех, кто оценит вашу красоту. Не давайте себя сбить с толку и продолжайте писать!

– Ценю вашу заботу! – наотмашь ответил Мастер, но всё же улыбнулся своему отражению. – Ладно, я побежал! Если мои рукописи всё же примут, мы выпьем вместе вечером?

– Это я вам обещаю, – растягивая улыбку ответил он.

Они обязательно выпьют вечером за литературный талант юноши. Если не повезёт, то выпьют от грусти за ненапечатанный сборник рассказов. Если согласятся печатать лишь половину или отправят за правками, то… просто выпьют. У юноши вообще открылась фантастическая любовь к спиртным напиткам средней и высокой крепости, хотя и слово «юноша» уже не самое удачное в отношении Мастера. Недавно тому исполнилось двадцать семь.

Мастер последний раз глянул на себя в зеркало и выбежал в коридор. Полминуты и входная дверь хлопнула, знаменуя, что хозяин ушёл.

Воланд лениво встал с дивана. В такой обстановке грех не позволить себе немного расслабиться. Пиджак упал с его плеч, самостоятельно летя на вешалку и в шкаф. Воланд подкатал рукава белой рубашки и разминая спину, прошелся вглубь комнаты. Чёрный хвост тоже вытянулся по струнке, а затем обмяк почти падая на пол, но в итоге пола совсем не касаясь, предпочитая парить в нескольких миллиметра от него. Воланд набрал в лёгкие побольше воздуха. В квартире пахло пылью и розами. Цветов Мастер никогда не держал, но перебить запах книжных полок, из которых эта квартира состояла процентов на семьдесят, было необходимо. А между тем, эту квартиру именно  Воланд помогал выбирать! Она, разумеется, съёмная, но намного лучше тех коммуналок, которые изначально смотрел Мастер. Квартирка не в центре, но вполне приличная. По роковой случайности владелец как раз сделал невероятную скидку молодому арендатору! Что может быть удачнее!  Родные, в свою очередь, помогать нерадивому сынишке с квартирой не спешили, отдавая эту ответственность целиком и полностью самовольно в довольно безответственные руки сына. Юноша хоть и согласился получить высшее образование, но от медицины отказался на-отрез, ударившись в изучение истории. Родные оценили это не лучшим образом. Из дома юношу не выгнали, но и помощи никакой не оказывали ни тогда, ни сейчас, когда институт Мастер уже окончил. Оставалось лишь радостно любоваться собой в зеркале, подмечая, что рога от этой истории так и не выросли, хотя, может Мастера новый аксессуар бы и обрадовал.

 Воланд уронил взгляд на фонограф. Он подумал с полминуты и включил музыку. По комнате распространилась лёгкая мелодия раннего новоорлеанского джаза. Ещё совсем молодое направление музыки, но подающее такие надежды! Из динамика ему сегодня играл сам Джелли Ролл Мортон. Чёрный хвост словно сам собой начал дирижировать, совершенно не попадая в такт.

– Гелла! – гаркнул Воланд в пустоте комнаты. Одиночество моментально нарушилось. Перед его глазами появилась высокая бледная блондинка с красными глазами. Та вечно приковывала взгляды своей красотой, но мало кто не ужаснулся растерзанному горлу, которое ей и дало вечную молодость.

– Да, мессир, – ответила она, учтиво улыбаясь. Красные пронзительные глаза были прикованы к Дьяволу.

– Как там дела? – поинтересовался Воланд, доливая вино в бокал.

Вампирша поджала губы. Взгляд красных глаз упали куда-то на половицы.

– С переменным успехом… у вас накопилось много работы. Метатрон написывает нам чуть ли не каждый день, требуя личного визита, мы уже не знаем, как ему отказывать. Вам нужно спуститься.

– Это займёт много времени,  сейчас я однозначно не пойду.

– Мессир, вы же понимаете, что это важно? Один из высших ангелов требует личного визита. Земной мальчишка не стоит такого внимания, у нас целый ад без руководства, – цедила она, опасаясь поднять глаза.

– Не тебе давать мне советы, Гелла, – начал Воланд, повышая тон до командного. – Я оставил тебя в аду как свою правую руку и ты смеешь идти ко мне и жаловаться, что не справляешься? – гаркнул он на девушку, от чего та вздрогнула. Не мудрено, подвести самого Дьявола не хочет даже бывалая вампирша. – Вопрос с Метатроном решай как хочешь, а бумаги пришли мне на вот этот журнальный стол.

Девушка закусила губу. Лёгкий взмах тонкой руки и в мгновение ока на столе выросла стопка из белёсых листов бумаги с причудливыми надписями на всех языках мира. Остановилась стопка чуть не дойдя до потолка.

– Это продажи души?

– В том числе.

– Хуже средневековья, чёрт бы их побрал.

Девушка молча согласилась с этим утверждением. Сейчас она могла позволить себе осмотреться. Звонкий стук высоких каблуков прошёлся по залу, а половицы тихо поскрипывали им в унисон. В комнате стоял тёмный диван, низенький журнальный столик, пара-тройка книжных шкафов, деревянная тумба с фонографом и письменный стол, заваленный бумагой не хуже журнального. Портьеры на окне были плотно зашторены, но тонкий материал всё равно пропускал какое-то количество света. Гелла на всякий случай сделала пару шагов от окна. Пахло пылью и розами.

– Мессир, зачем вам сдался этот мальчишка? Я столько лет по вашему приказу за ним наблюдала – ничего интересного в его жизни нет. Вам не надоела Москва? Азазелло всё чаще вспоминает о Риме, может и туда стоит заглянуть? Или в Германию? Они, конечно, скоро проиграют, но вы же читали, что там намечается дальше?

– Гелла, – позвал он вампиршу. Та перестала вертеть головой по сторонам и упёрлась глазами в Воланда, – это не твоего ума дело. Брысь!

Одного слова и лёгкого движения рукой хватило, чтобы высокая женская фигура пропала столь же резко и неожиданно, как и появилась.

Воланд глубоко вздохнул, допивая бокал залпом. Ни тени опьянения в его сознании не было. Он снова глянул на стопку бумаг до потолка. С этим нужно было что-то делать.

Так тянулись часы. Беллетристика страшная. Документация была разная, но в большинстве, всё же, связанная с людскими душами. Четверть всей стопки контрактов была оформлена в вольной форме, что заставляло Воланда тихо чертыхаться себе под нос на разных языках. Всё же создать единый формат бланков было бы удобнее, но как же их вид распространить по миру… Всё остальное – внутриадские ведомости о количестве грешников, о тех, кто своё отстрадал и отправился в рай; досье новоприбывших и обращение от подчинённых с просьбой о разрешении смазать ворота в ад, чтобы те не так ужасно скрипели. Воланд устало вздохнул и поставил подписи на каждом документе. Время тянулось безбожно. Половина стопки уже сгорела в адском пламени, вернувшись в бухгалтерию или отправившись в архив. Лёгкая джазовая мелодия «Courthouse bump» так ненавязчиво играла на фоне, переливаясь как дорогой бурбон из бутылки в бокал. Ни про что, кроме документов, даже не думалось. Возможно поэтому он не услышал, как хлопнула дверь. Воланд встал, чтобы долить вина, оно как раз стояло рядом с фонографом. Пролить алкоголь на бумаги было бы проблематично, потому пришлось воспользоваться ногам. Всё же наколдованное вино стереть магией сложнее.

– Воланд! Дорогой вы мой! Приняли!

В комнату буквально ворвалась фигура в шляпе, почти сразу же её лишаясь. Мастер снял её и кинул куда-то не глядя. Только благодаря невероятной удаче та не улетела в одну из многочисленных бумажных стопки в этой комнате, разрушая их и так хрупкую гармонию.

Он почти напрыгнул на Воланда, нагло хватая того за плечо и руку с бокалом. Бокал был отнять моментально и опустошён одним глотком, но рука так и осталась в воздухе, не убирая никуда бокал, но умудряюсь вместе с этим кое-как схватиться за чужие тонкие пальцы. Мастер увалок Воланда куда-то на центр комнаты, начиная довольно неакадемично, но бодро вальсировать под джазовую мелодию, играющую из фонографа. Воланд моментально запутался в ногах. Его свободная рука вцепилась в чужое плечо.

– Вы представляете! Представляете! Они приняли! Им понравилась моя работа! Наконец-то! Я так счастлив, что готов… плясать от радости! Я так хотел с вами этим поделиться! Вы – моя муза! Я вам так благодарен! – Мастер тихо засмеялся, глядя на совершенно ошарашенного Воланда. Дьявол же смотрел совсем не на Мастера, а вниз, стараясь двигаться так, чтобы не наступать на чужие ноги, но это у него совершенно не получалось. Хвост пару раз задел ножку стола и тумбы, отозвавшись свойственным звуком, потому был поджат, чтобы не разбить и так немногочисленные пожитки молодого писателя.

– Я… очень рад за вас, – отвечал Воланд, – но вы слишком перевозбуждены.

– Никакого «слишком»! – ответил Мастер, ритмично кружа и себя, и своего собеседника. – Так и надо реагировать на подобные новости!

– Я думал, мы будем пить от радости, а не плясать…

– Так одно другому даже способствует! Наколдуйте мне ещё бокал.

Воланд бегло поднял глаза на лицо Мастера. Пожалуй, он никогда не видел его таким счастливым. Короткие волосы недавно подстриженные уже не шли юношеской волной. Брови нежно приподняты. Между бровей начала проглядываться ещё не настолько глубокая морщина, которая сейчас почти полностью разгладилась. Улыбка растянута от уха до уха. Голубые глаза сверкают. Воланд даже поймал себя на мысли, что в груди расплывается какая-то давно забытая нежность. Ему очень приятно видеть Мастера таким.

Воланд одним взглядом наполнил бокал вином и снова упёрся глазами в ноги, всё стараясь уловить суть.

– Вы не умеете танцевать? – спросил Мастер, снова осушая бокал до дна. Бокал он всё же поставил к фонографу, снова ловя одну из рук Воланда и продолжая импровизированный вальс. – Я думал, вы бывали на тысячах разных балов.

– Бывал, но танцевать мне не приходилось.

– И вы никогда не хотели научиться? Поверить не могу, что вы не умеете танцевать.

– Что ж, когда-то умел.

– До рогов? – догадался Мастер.

– Задолго. Но тогда вальса ещё не существовало.

Это его наказание от отца. Созидать Воланд не может. Но где же кончается этот запрет? Где проходит это невидимая грань? Воланд пытался её нащупать множество тысячелетий, размазывая краски по холсту, исписывая чернилами бумагу, но грань невидима. И так точна! Ни одно произведение Дьявольского искусства так и не смогла дать плоды. К сожалению, танцев это тоже коснулось. Ведь танцы, это тоже искусство созидания самого танца, где ценителями являются и танцующие, и зрители.

– И вы совсем никогда не вальсировали? Почему?

– Я путаюсь в ногах. Совершенно не понимаю, что я должен делать и как двигаться, – честно ответил Воланд. Мастер первый за многие столетия, с кем Воланд может быть действительно откровенным. Но нельзя сказать, что Воланд открыл ему душу, хотя-бы потому что души у Дьявола и нет. Но что-то в этом мальчишке цепляет его, заставляя выдавать все подробности жизни без утайки, если о них, конечно, спросят. Перед Мастером Воланд практически безоружен. Но даже это «практически» условно, ведь метафорический пистолет убран в дальний сейф самолично Воландом. Он не причинит этому мальчишке вреда. Когда можешь читать людей как книги, найти кого-то, подобного Мастеру, было бы даром. Было в нём что-то такое, что порой заставляло Воланда тихо трепетать, мучаясь в догадках, какой же рой мыслей жужжит в этой голове на этот раз. О, Воланд был знаком с другими пророками, но те никогда его не интересовали. Они всегда были набожны, фанатичны. С ними невозможно было побеседовать о чём-то более глубоком, чем истина и религия. Мастер же не такой. Сказалось отсутствие влияния Отца. Мастер совсем другой. Воланд с таким удовольствием изучал Мастера и до сих пор изучает, так и не познав полностью. А тот, в свою очередь, изучает Воланда в ответ. Они обоюдно позволяют этому происходить, не пряча себя за враньем и утайками. Их встреча значит для них слишком много.

– И… даже сейчас вы не понимаете шаги? Вы не можете их осознать?

– Пожалуй, – нехотя ответил Воланд.

– Так давайте я вас научу! Тут же всего ничего!

– У вас не выйдет!

– Это мы ещё посмотрим.

Мастер перехватил Воланда поудобнее, переводя руку с плеча на талию. Чёрный хвост неосознанно вздрогнул. Воланд положил руку на плечо Мастера.

– Смотрите, сейчас я поведу. Вам нужно запомнить всего два шага, а потом повторять их. Смотрите на ноги!

Воланд послушно опустил голову.

– Я иду правой ногой вперёд, а вы левой отступаете назад.

Воланд послушно отвёл ногу назад, замерев в этом положении. Мастер замер в позе шага вперёд.

– Отлично! Теперь я шагаю вперёд второй ногой. Вы шагаете второй назад, но держите в голове, что нам сейчас нужно резко повернуться. Я сейчас веду, так что я вас должен повернуть, а вы развернётесь по инерции. Смотрите!

Мастер делает резкий шаг вперёд, переворачивая их на сто восемьдесят градусов. Воланд покрепче вцепился в чужое плечо. Шаг даётся ему сложно, идёт он неуверенно, но в руках Мастера и с чёткими инструкциями у того вполне получается. Несдержанная улыбка коснулась его губ.

– Теперь то же, но наоборот. Я иду назад  с правой, а вы вперёд с левой, но я всё ещё веду, так что это я должен вас тянуть за собой.

Под чёткие инструкции Мастера они сделали круг. Затем второй, а затем и третий. Круги медленные, с остановками на объяснения, но танец шёл. Лёгкое опьянение Мастера позволило тому не сковываться и вести себя откровеннее обычного. Он без лишних церемоний притягивал чужое тело практически вплотную к своему, тихо тараторя Воланду на уха следующий шаг, обжигая горячим дыханием щёку, а Воланд только и мог подставляться под этот жар, внимая каждому слову. Сейчас они совсем не попадали в ритм, но это было и не важно. Воланд лишь тихо млел от осознания, что он танцует. Они танцуют. Мастер смело вёл, утягивая Воланда за собой, совсем не позволяя тому отстраниться. Их пальцы были переплетены. Лица находились всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Широкая ладонь Мастера аккуратно и настойчиво держало талию Воланда. Жар чужого тела пьянил не хуже любого вина. Благодаря Мастеру их движения были столь гармоничны, столь легки, словно и не было на Воланде никаких проклятий. Слово и падения самого не было. Словно за спиной все ещё шелестят крылья. Шорох ткани, звуки музыки и низкий шёпот слились в единое целое. Если бы сердце Воланда могло биться, то оно точно бы билось в унисон с сердцем Мастера. В этот момент создалось ощущение, будто время остановилось, и они остались совершенно одни в этом мире. Ещё немного и Воланд уверует в красные нити судьбы, которые и свели их вместе в тот осенний день 1897.

– Хотите попробовать повести? – сбавляя ритм на нет спросил Мастер.

Воланд поднял голову, впечатываясь глазами в потемневшие голубые радужки. На чужих губах играла лёгкая улыбка. Широкие ладони всё ещё не позволяли отойти ни на шаг. Воланд сдался.

– Да, хочу.

Одно плавное движение вперёд. Губы Воланда накрыли губы Мастера своими. Никакой пошлости, Воланд не старался на него давить, да у него бы и не вышло. Но и страха перед таким личным действием он не испытывал. Сейчас он испытывал трепет. Такой приятный, нежный трепет в груди, о котором, кажется, успел позабыть. Он слышал, как зашлось ударами чужое сердце. И вот, казалось, что его робко оттолкнут, скажут какую-то глупую шутку, но Мастер несмело приоткрыл губы, позволяя углубить поцелуй, а Воланд словно только этого и дожидался. Он нежно скользнул в чужие приоткрытые губы, задавая медленный, тягучий ритм, ловя все вздохи писателя. Холодная рука Воланда с плеча через шею нежно переместилась на загривок, руша причёску. Мастер же притянул чужое тело ближе, совсем вплотную, оглаживая широкими ладонями спину, скрытую одной лишь рубашкой. Грудь к груди. Сердце к сердцу. Если бы сердце Воланда билось, то Мастер бы однозначно сейчас его услышал. Чёрт возьми, так хотелось, чтобы Мастер его услышал! Хотелось утонуть во всех этих ощущениях. В тех, что в голове, на губах и в теле! Захлебнуться в них к чёртовой матери! Испить все оттенки этих чувств до последней капли! Насладиться каждой секундой и протянуть её с собой через века. Мастер отстранился первым.

– Что же вы со мной делаете? – тяжело дыша прошептал он в чужие губы. Привычные голубые глаза утонули в черноте зрачков. Ресницы подрагивали, но взгляд бы прикован к паре разных глаз.

– Вы мне не подвластны, мальчик мой.

– Ох, враньё… – пробормотал Мастер, растягивая лёгкую улыбку. Его руки взлетели к лицу Воланда. Они аккуратно прошлись по основанию рогов и нагло легли на чужие щёки, нежно поглаживая большими пальцами холодную кожу. Воланд под таким любящим взглядом лишь чуть горделиво приподнял голову, столь же внимательно рассматривая Мастера. – Я ведь полностью в вашей власти, мессир.

Мгновение и Мастер сам потянулся за новым поцелуем. На этот раз более быстрым, глубоким, чувственным. Таким, от которого мысли путаются даже у самого Дьявола. От таких поцелуев разум лишается мыслей, а тело перестаёт слушаться, становясь податливым, как глина. От таких поцелуев даже Дьявол чуть сжал руку на чужом загривке, не позволяя остановиться. Такой поцелуй никогда не опишет Шекспир с его трагедиями. Такой поцелуй погружает в мир чувств, не поддающихся словесному описанию, но Воланд уверен, лишь Мастер мог бы описать такое на бумаге. Такой поцелуй – это не просто прикосновение губ, это почти обмен душами, если бы Воланд мог что-то предложить. Да и душа Мастера Воланду не принадлежит и никогда не будет. Этот человек слишком самобытен, чтобы принадлежать хоть кому-то.

Мастер отстранился первым, тяжело дыша. Его затуманенный взгляд не знал куда упасть, бегая то по лицу Воланда, то по комнате вокруг.

– Ох, извините, я, наверное, вас сильно отвлёк… – он стрельнул глазами куда-то поодаль от Воланда. Тот обернулся и увидел высокую стопку документов. – Уже так поздно… наверное, время отправиться в спальню.

– Не беспокойтесь о документах, у меня ещё вся ночь впереди.

– Вообще-то я думал, что может быть этой ночью вы составите мне компанию?

Воланд не сдержал улыбку.

– Вы пытаетесь искусить самого Дьявола? Думаете вам это по зубам? – заглядывая в голубые глаза протянул Воланд, понижая голос.

– Несомненно, раз я смог украсть у него первый танец.

Воланд не сдержал довольный смешок. Мастер сказал это с таким горделивым видом, что Воланду захотелось снова утянуть того в поцелуй.

– Что ж, – начал Воланд, – значит документация подождёт столько, сколько ей суждено подождать, mein lieber Meister.

Воланд перехватил одну из ладоней на своей щеке, оставляя нежный поцелуй на её тыльной стороне, не теряя зрительного контакта. Мастер не сдержал вздоха. Писатель переплёл их пальцы и сделал робкий шаг в сторону спальни.