И дни неумолимо тянутся дальше. Тем же вечером Альбедо переводят в лечебницу при храме; за его состоянием больше не требуется так пристально следить, а значит, худшее его миновало. Кайя, как Алиса ни упрашивала бы его, наотрез отказывается брать отпуск и появляется в штабе сразу же, как может – и с тех пор едва показывается из кабинета, забыв, кажется, и про весь окружающий мир, и про себя самого.
Осень, наконец, добирается с севера в Мондштадт и раскидывается по кронам окружающих его лесов огненным покрывалом. Через пару недель Альбедо начинает вставать с постели и даже рассылает своим ученикам несколько заданий. Жизнь постепенно изглаживается, становится прежней, и что-то тревожное, взвившееся в Кайе тогда, теряется в привычной рутине.
На смену тревоге снова приходит удушающее одиночество – теперь каждую ночь он засыпает совсем один, а днями едва находит время, чтобы заглянуть к Альбедо хотя бы на час. Но, возможно, хрупкий мир, который он строил столько лет – и который едва не рухнул в тот день, – всё-таки устоял в его руках.
Октябрь подходит к своей середине, принося с собой первые ночные холода, и осень сгорает в лесах дотла, оставляя после себя только голые чёрные ветви. Альбедо уже позволяют выходить на улицу, и – Барбара говорит, возможно скоро она отправит его долечиваться домой.
Посреди одного из таких дней, ветреного и холодного воскресенья, Кайю вдруг вызывает к себе Джинн.
– Ты заставил себя ждать, – она сидит за столом, как обычно величественная и осуждающая, и собирает документы по стопкам. В кабинете больше никого нет – только тихо позвякивают и гудят на своих полках тоненькие золотые механизмы.
– Ещё не отрастил себе крылья, – Кайя прикрывает за собой дверь и расстегивает верхние пуговицы плаща. – Что за срочные дела?
– У меня для тебя несколько новостей.
– Только не говори, что хорошая и плохая.
– Это уже как ты сам рассудишь, – Джинн ищет что-то в ящике стола, потом достаёт ещё одну стопку бумаг и встряхивает её, – Но вряд ли они тебе понравятся. Итак, первая: мы пересмотрели пути снабжения, поэтому некоторое время провизия будет поступать в лагеря на побережье с задержкой.
– Так, – Кайя кивает, сложив руки на груди.
– Есть какие-то комментарии по этому поводу?
– Справятся. А вторая?
– Погляди, – и Джинн отсчитывает и выкладывает перед собой несколько листов.
Кайя подходит и заглядывает в них. Потери понёс второй отряд "Б"… Тела погибших отправили обратно в…
– И что это такое? – он смотрит на Джинн.
– Отчёт капитана пехоты, – Джинн откидывается в кресле, вторя жесту Кайи и складывая руки. – Вчера примерно в девять вечера неизвестный, владеющий Пиро – форма владения не установлена – устроил пожар на территории, где работали в том числе и твои люди. В результате операция была завершена, но десятеро пехотинцев погибли.
Кайя мрачнеет, вчитываясь в записи.
– Это ещё что за номера.
– Возможно, это происки Фатуи, – Джинн забирает листы и складывает их обратно в стопку, – Но я не понимаю их цель. В той точке нет никаких стратегических объектов, и вообще…
– А может, и не Фатуи, – Кайя усмехается себе под нос.
– Есть какие-то мысли?
Он раздумывает немного. Конечно, есть. Одна – если ему повезёт, он застанет её на винокурне.
Впрочем, только его сейчас не хватало.
– Несколько.
– Значит, будь добр, вытяни из них всё, что сможешь. Как можно скорее, – она пристально смотрит на него. – Ясно?
Неужели придётся иметь дело кое с кем.
– Есть, мэм.
//
– Ну, спокойнее, красавица, – он проверяет подпругу и похлопывает по лоснящейся шее свою черногривую Деметру, недовольно бьющую хвостом – ей пришлось отвлечься в самый разгар обеда и разговора с подругами-лошадьми, – Я тоже предпочёл бы сегодня отдохнуть, но мы же не хотим, чтобы Джинн устроила нам головомойку, верно? Вот так, моя девочка, – он выводит её из стойла и, перемахнув через широкую спину, садится в седло, – Спокойнее.
Мондштадт, как и всегда по воскресеньям в эти часы, кипит жизнью – и на ярмарочной площади едва можно протолкнуться. Кайя ругается себе под нос, стиснув зубы, когда приходится резко свернуть в сторону – прямо перед ним выбегает мальчишка-оборванец и, едва не попав под копыта Деметры, тут же укатывается дальше, сжимая в руках чей-то мешочек с морой. Возможно, тот, кто называет орден сборищем ленивых недоумков, в чём-то и прав – сейчас, вынужденный пропустить ещё кучу мальчишек, гонящихся за тем, первым, Кайя почти готов с ним согласиться.
День, на самом деле, не задался с самого утра. Сперва сбежал его кофе, заляпав всю Алисину плиту, потом Кли заигралась с кошкой и разлила на документы, которые чëрт его дëрнул оставить на столе в столовой, целую баночку чернил, а теперь случилось это – и лишило его всех планов на вечер. В том числе и навестить Альбедо, которого он не видел уже несколько дней. И потому сейчас, выходя за городские стены и тут же закрывая лицо от порыва холодного ветра, несущего пыль с дороги и сухие листья, он проклинает и орден, и эту погоду, и этот день.
А главное, он проклинает Дилюка, который в очередной раз засунул свой орлиный нос, куда не требуется.
Кайя минует густой Шепчущий лес и добирается до винокурни уже когда солнце закатывает за горизонт, оставляя после себя на темнеющем небе алые полосы облаков. У самых ворот во владения он спешивается и дальше ведёт Деметру за поводья.
– Кто здесь? – сторож, невысокий парнишка в большой фуражке, дремавший у ворот, держа в руках фонарь на шесте, вздрагивает и оглядывается по сторонам, – Назовитесь!
– Ордо Фавониус, – лениво отзывается Кайя. – За Мондштадт, как и всегда.
Мальчишка подходит ближе, крепко сжимая шест. Форма ему велика в плечах – видно, на работу приняли совсем недавно и ещё не успели подогнать сюртук по размеру. Значит, вряд ли он знает местную историю, думает Кайя.
Что же, такие сказки редко рассказывают детям.
– Хозяин не жалует орден, – мальчишка навешивает над ними свой фонарь и недоверчиво оглядывает мощную Деметру, помахивающую хвостом оттого, что ей засветило глаза, – Какие дела могут быть у Фавонии на винокурне?
– Это тебя не касается.
– Меня касается всё, что проходит через эти ворота!
Кайя рассматривает его, чувствуя, как внутри искорками загорается раздражение. Неприглаженные вихры выбиваются из-под фуражки. Цыплёнок, а уже такой нахохленный. Неужели господин Дилюк перестал учить собственных работников манерам.
Он вдыхает и учтиво улыбается.
– Винокурня всё ещё часть Мондштадта, – говорит он спокойно, – А Мондштадт находится под юрисдикцией Фавонии, хочет твой хозяин того или нет.
В голове мальчишки, судя по его взгляду, запускается мыслительный процесс. Видно, он что-то понимает по тону Кайи, а может, гербы Мондштадта на попоне Деметры внушают ему здравые мысли, потому что он вдруг теряет весь свой угрожающий вид. Мальчишка насупливается, крепче перехватывает шест и отходит в сторону.
– Вот так-то, – Кайя удовлетворённо кивает ему. – Далеко пойдёшь.
Он благодарит Архонтов за то, что спускается вечер, а потому в виноградниках нет почти никого из работников винокурни. Ему встречается только несколько виноделов, возвращающихся в поселение – их лиц он не помнит – да старый садовник, уже закончивший работу над цветником и идущий ему навстречу. Тот замирает с граблями в руках и стоит так, глядя на него во все глаза; Кайя едва смотрит на него, плотнее запахивает плащ и дальше ведёт Деметру за собой по широкой вымощенной дороге.
Горничные, кучкой щебетавшие на широкой веранде усадьбы, вздрагивают и замолкают, едва его завидев – и через мгновение упархивают за дверь парадного входа. Кайя останавливается неподалёку и позволяет себе немного осмотреться по сторонам. В поредевших к октябрю цветниках поблёскивают редкие кристальные бабочки; кажется, ветер, весь день обдувающий Мондштадт со всех сторон, словно и не думает сюда заглянуть.
Он появлялся здесь как-то, возможно, раз или два с тех пор: в последний раз это был какой-то званый ужин, и Джинн обязала его явиться от лица ордена – только чтобы он ушёл, не выдержав и часа. За годы, прошедшие с той ночи, когда он сбежал, мало что поменялось – всё те же ухоженные густые цветники и виноградники, всё те же гравиевые дорожки вокруг фонтана. Тёплый свет фонарей над верандой. Странное чувство, что этот дом больше не его, притупилось со временем – к его огромным гордости и облегчению.
Вряд ли что-то теперь связывает его с этим местом. Разве что…
Надобность в очередной раз видеть этого идиота с огромным самомнением.
Кайя нервно дёргает носом.
Из дома показывается запыхавшаяся Аделинда, приглаживающая на ходу оборчатый фартук.
– Госп… Капитан Кайя! Что приключилось? – она сбегает вниз по лестнице, придерживая юбку – потом щёлкает пальцами кому-то за спиной Кайи и указывает на Деметру.
Седая прядь серебрится у виска. Когда она успела появиться? Кайя не может вспомнить.
– Нужно сказать пару слов господину Рагнвиндру, – он передаёт поводья Деметры молча подошедшему Эльзеру. Хотя, кто знает, долго ли ей придётся стоять в стойле, – Ничего страшного, кое-какие вести из ордена.
– Позвольте, я вас проведу, – Аделинда подхватывает его под локоть и ведёт к дверям, – Господин сейчас в своём кабинете, говорят, у него намечается крупная сделка с винной компанией из Ли Юэ! Подумать только, такое время, а спрос…
– Славно, – Кайя вежливо ей улыбается и кивает, – Мондштадт будет ему благодарен.
Да провались эта сделка в Бездну.
Он страшно боится, что Аделинда сейчас начнёт расспрашивать его обо всём на свете – прежде он не раз становился её жертвой для разговоров и поучительных лекций – но они следуют по длинным тёмным коридорам в полной тишине, словно что-то подсказало ей, что сейчас не лучшее время для расспросов. Она даже не смотрит на него, идя чуть впереди – и Кайя позволяет себе поглазеть по сторонам. В доме с момента его последнего визита поменялось больше, чем снаружи – добрая часть комнат заперта, картины на стенах завешаны полотнами, почти нигде не горит свет. В холлах и оконных углублениях стало как будто меньше украшений.
Надо же, в какого затворника превратился мастер Дилюк.
Наконец, Аделинда останавливается у одной из дверей.
– Здесь, – говорит она растерянно, словно сама себе, – Мастер решил обустроить этот кабинет под себя после того, как…
Она вдруг одёргивает себя и коротко стучит.
– Господин! – зовёт она, – К вам посетитель!
Кайя может поклясться, что слышит долгий тяжёлый вздох.
– Пусть возвращается завтра, – раздаётся из-за двери голос Дилюка. – Сейчас не время.
Аделинда коротко смотрит на Кайю и неловко ему улыбается. Потом стучит ещё раз.
– Прошу прощения, господин, – зовёт она снова, – Но это капитан Кайя!
Тишина вмиг напряжённо сгущается. Проходит долгое мгновение – затем Кайя слышит быстрые шаги, и дверь открывается.
Вот он. Огненные волосы собраны в неаккуратный хвост, несколько прядей выбились и падают на лоб, на плечи накинут дорожный плащ – только вернулся или наоборот куда-то собрался? – и взгляд его. Тяжёлый и пронизывающий.
Кайя криво усмехается из-за спины Аделинды.
Та продолжает неловко улыбаться, глядя то на Дилюка, то на него.
– Ну, – она вдруг начинает суетливо перебирать в пальцах свой фартук. В голосе её появляется нервная нотка, – Я, пожалуй, покину вас.
И, заметно торопясь, уходит к лестнице вниз, оставляя их один на один в тёмном коридоре.
– Добрый вечер, – Кайя склоняет голову.
Кайя закрывает за собой дверь и прислоняется к ней спиной, сложив руки на груди. Дилюк опирается ладонями на стол, заваленный бумагами. Всюду валяются раскрытые книги, карты свисают со столов, кресла и тумбы грудой сдвинуты в угол комнаты – и как только Аделинда позволяет ему держать кабинет почившего отца в таком состоянии.
– Ну? – требовательно спрашивает Дилюк.
Кайя закатывает глаза.
– Неужели ты не догадываешься, зачем я здесь.
– Я не ясновидящий, – отрезает он.
Кайя прислушивается. Потом приседает и с размаху ударяет локтём в дверь пониже замочной скважины. Горничная за дверью подскакивает, взвизгнув – и слышно только, как она, звонко стуча каблуками по паркету, убегает прочь.
Здесь они всегда отличались любопытством.
Кайя нервно дёргает носом.
– До меня дошли вести, что кое-кто едва не сорвал нам операцию на побережье, – говорит он, понизив голос, и лениво ведёт рукой. – Позволь спросить твоего мнения, кто бы это мог быть?
Дилюк стискивает челюсти так, что на его виске надувается желвак, и отводит взгляд. Кайя ждёт немного, потом вздыхает.
– Послушай, я не хочу превращать это в большую драму, у меня есть дела поважнее, – он отталкивается от двери и разводит руками, – Но не надо лезть в дела ордена.
– Я понятия не имею, о чём ты, – отвечает Дилюк вполголоса.
– Прошу прощения? – Кайя приподнимает брови, – Не расслышал.
– Я сказал, я понятия не…
Кайя подходит к нему, заставляя его осечься. Дилюк смотрит на него ястребиным взглядом. Искорки Пиро в его глазах – подавленная тяжесть гнева.
– Куда это ты собрался? – спрашивает Кайя, склонив голову к плечу, – Весь разоделся.
– Личные дела.
– И для личных дел тебе требуется это?
Он широким жестом указывает на ремни, опоясывающие его грудь и руки.
– Верно, – Дилюк чуть сощуривается. Голос его звучит спокойно – контрастируя со взглядом.
Кайя испытующе смотрит на него. Потом потирает ладонью лицо и, снова вздохнув, мягко улыбается.
– Не мешай мне, – говорит он негромко. – А то я могу и из себя выйти.
Дилюк молчит, исподлобья на него глядя. Он трудно дышит – видно, как поднимаются и опускаются его плечи. На картах под его руками – очертания холмов и утёсов у побережья, испещрённые линиями разных цветов. Точные, словно взяты из кабинета самой Джинн. Кайя усмехается.
Он вытягивает их из-под его ладоней и сворачивает в свиток. Глаза Дилюка продолжают пылать, пока Кайя прячет карты под плащ.
– Полагаю, вопрос решëн, – он склоняет голову в прощании. – Благодарю за содействие.
И уже разворачивается и собирается уходить, как Дилюк вдруг говорит ему в спину:
– Я бы не вмешивался, будь ты немного умнее.
Кайя резко оглядывается. Дилюк смотрит прямо на него.
– Вы недооценили угрозу, – продолжает он. – Не знаю, из-за неудачной разведки или по собственной глупости, но у них был отряд запаса, который атаковал бы, едва вы вернулись бы по постам.
Кайя улыбается – уже совсем не мягко.
– Не тебе учить меня тактике, – говорит он, едва удерживая спокойствие, но голос его всё равно граничит с шипением, – Люди погибли из-за того, что ты, самонадеянный идиот, решил всё к чертям…
– Если бы не я, погибло бы больше! – Глаза Дилюка вспыхивают на мгновение, как угли на ветру, – Намного!
Кайя чувствует, как раздражение, зародившееся в нём ещё днём, наконец, находит выход. Он подходит к нему в два шага и с хлопком опускает ладонь на стол рядом с его руками.
– Если так хочешь геройствовать, вернись в орден, – Кайя склоняет голову к плечу и сощуривается, – Давай, опозорь себя – через столько лет мастер Дилюк вдруг решил снова вернуться к сборищу недоумков в доспехах, вот это новость, – верхняя губа его подрагивает. И он выплёвывает: – Или иди к чёрту.
Дилюк смотрит на него, и крылья его носа гневно раздуваются. Ему пришлось отшатнуться на шаг, и теперь стоять так совсем неудобно – и это доставляет Кайе какое-то мрачное удовольствие.
Кайя с омерзением поджимает губы – и отворачивается.
– Скажи спасибо, что я ещё не сдал тебя, – бросает он через плечо. – Вмешаешься ещё раз – и разговор будет уже на другом уровне.
Он идёт прочь, ступая по разбросанным по полу бумагам, и чувствует на себе прожигающий взгляд Дилюка. И, берясь за ручку двери, вдруг слышит:
– У вас не так давно случилось несчастье, насколько я знаю, – голос Дилюка сухой и бесцветный, – Желаю скорейшего выздоровления.
Кайя стискивает зубы и с грохотом захлопывает за собой дверь.
Он покидает винокурню тихо, ни с кем не прощаясь – даже с Аделиндой. Вечер уже переваливается в ночь – огненные облака на горизонте померкли, и в небе, наполнившемся бархатной чернотой, загораются первые бледные звёзды. Кайя гонит Деметру через лес и даже не замечает, как бьëт в лицо рассекаемый им воздух, пахнущий прелой листвой – и это помогает немного успокоиться. Не думать.
Когда он, наконец, заходит домой, уставший и продрогший, на кухне горит свет. Алиса, непричëсанная и укутавшаяся в мохнатую шаль, сидит за столом, грея ладони о кружку кофе – и, увидев Кайю, вдруг оживляется и начинает сиять.
Она оставляет свой кофе, слезает со стула и, подойдя, протягивает к нему руки. Кайя молча откладывает в сторону плащ – карты Дилюка тихо похрустывают во внутреннем кармане – и вкладывает свои ладони в её.
– Милый, – голос Алисы тихий и торжественный, рубиновые глаза её мерцают мягким теплом, – Завтра Альбедо вернётся домой.