Хэ Сюань не надеется, что смерть всё же придёт за ним, он давно отринул надежду, как и все остальные чувства. В нём не осталось даже той ненависти, что толкала вперёд столько лет кряду. У него внутри, как и в Чёрных водах снаружи, мёртвый штиль.

И всё же, подобрав веер Цинсюаня, Хэ Сюань будто бы чувствует что-то, но старается не думать об этом. Веер он берёт в руки осторожно, словно тело раненой птицы, раскрывает бережно, как раскрывал бы сломанное крыло, проверяя серьёзность раны. Его руки давно ничего не чинили, лишь уничтожали, но когда-то он был хорош в этом. Так давно, что теперь едва помнится. В конце концов он всё равно не сделает хуже. Всё худшее он уже сотворил.

Сколько времени уходит на починку веера, Хэ Сюань не знает. Он не замечает смены дня и ночи, его владения всегда укрыты мраком, в котором он пытается скрыться от себя самого. Занимаясь починкой веера, он не ест и не спит, его существование словно бы вновь обретает смысл. Терять это ощущение не хочется и лишь потому, чтобы удлинить процесс работы, Хэ Сюань решает добавить к вееру украшение: обвязав основание веера алым шнурком, он вешает на него чёрную жемчужину.

Остаётся лишь понять, как вернуть Цинсюаню веер так, чтобы он не понял, что его передал Хэ Сюань. Ведь от него он не примет ни единой вещи, в этом Хэ Сюань уже убедился. Если Хэ Сюань укрывает Цинсюаня одеялом в особенно холодную ночь, Цинсюань, проснувшись, тут же отдаёт его другому. Если видит мешочек с деньгами, внезапно оказавшийся у него на пути, тут же спрашивает, кто его обронил, и передаёт счастливому «владельцу». Если видит оставленную без присмотра еду, то проходит мимо, даже изнемогая от голода. Он всем видом выражает, что не примет помощи от Хэ Сюаня, даже будучи на пороге смерти.

Хэ Сюань же следует за ним тенью, как и подобает неупокоенному духу. Словно надеясь, что если увидит все страдания Цинсюаня, то наконец испытает чувство удовлетворения и сможет покинуть этот измотавший его мир. Но мир не отпускает его, мир вцепляется ему в горло и говорит: «Смотри на деяния рук своих». И Хэ Сюань смотрит. На то, как Цинсюань изо дня в день продолжает бороться за жизнь, пока сам Хэ Сюань изо дня в день ищет смерти. А смерть ходит за Цинсюанем по пятам, прячась в холодных ночах и голодных днях, в наводняющих улицы болезнях, обвивает ногу Цинсюаня, сковывая её хромотой.

Но Цинсюань движется вперёд со свойственным ему упорством. Даже будучи незвергнутым на самое дно жизни, он вновь начинает улыбаться. И Хэ Сюань ловит эти улыбки, адресованные не ему, как подставлял бы лицо под лучи солнца тот, кто десятки лет томился в сырой тьме подземелий. Однажды ему удаётся услышать смех Цинсюаня, и он замирает, зачарованный, заворожённый, он тянется к Цинсюаню как и все, кто оказывается рядом. Но смех обрывается так же резко, как обрывается музыка, когда лопнет вдруг струна циня, порезав музыканту пальцы. Так по Хэ Сюаню режет взгляд Цинсюаня. Увидевшего. Узнавшего. Отвернувшегося.

Тогда Хэ Сюань обещает себе, что больше не приблизится к Цинсюаню, потому что не достоин ни отзвука его смеха, ни отблеска улыбки. Они не должны были знать друг друга, так пусть же хотя бы теперь всё будет правильно. Пусть они перестанут существовать друг для друга.

Хэ Сюань клянётся, что видит Цинсюаня в последний раз, когда помогает противостоять Безликому Баю. Он отдаёт веер так, чтобы Цинсюань точно от него не избавился и считает, что больше ничего их не связывает. Ничего, кроме чёрной жемчужины, висящей на алом шнурке.

***

— Так планируешь и дальше сидеть здесь, чтобы… — Хуа Чэн делает очень выразительную паузу.

— Дождаться, когда этот жалкий мир наконец сгинет, — заканчивает Хэ Сюань.

— Весьма интересная тренировка терпения, — Хуа Чэн подливает ему ещё вина. Хэ Сюань думает, что если он вызвал его, только чтобы вместе выпить, то… Плевать. Хэ Сюань даже раздражения испытать не может, не то что злости. Ему совершенно всё равно.

— Мне кажется, ты покрываешься плесенью, — качает головой Хуа Чэн.

— Это тина.

— Я говорил в переносном смысле, но знаешь, у тебя правда что-то зелёное на щеке.

— Тина, — повторяет Хэ Сюань.

— И в волосах.

— Водоросли.

Хуа Чэн лишь вздыхает. Ну, не всем жить в роскоши, среди шелков, парчи и золота, чтобы каждое мгновение рисоваться перед своим ненаглядным супругом. Хэ Сюань несколько дней (или, возможно, недель или месяцев) пролежал на дне Чёрных вод, среди затонувших кораблей, потому что там мысли мучили его меньше. Так что Хуа Чэн должен быть благодарен просто за то, что Хэ Сюань ответил на его зов. Мог бы сделать вид, что на дне духовная связь не работает. Или сменить пароль. Хотя он не может придумать что-то более красноречивое, чем «Не связывайся со мной, даже если ты умираешь, мне всё равно».

— В последние годы ты совсем пропал, — продолжает Хуа Чэн. — Даже в Чёрных водах теперь не вечный шторм, а мёртвый штиль. Многие думают, что ты умер или, что хуже, ослаб.

— Умереть действительно было бы лучше, — соглашается Хэ Сюань, отпивая вина и не чувствуя его вкуса.

— Я о том, что некоторые могут решить, будто сейчас хороший момент для того, чтобы заполучить себе твой прах, — Хуа Чэн говорит это очень выразительным тоном, но Хэ Сюань не реагирует. — В смысле я бы на твоём месте проверил его сохранность.

— Он в надёжном месте.

— И как это надёжное место сейчас поживает?

— Не понимаю о чём ты.

— Хэ Сюань.

— Хуа Чэн.

— Если кто-то придёт за твоим прахом, то пострадает в первую очередь тот, кому ты его доверил, даже не предупредив, — в голосе Хуа Чэна звучит осуждение.

— Сам-то, — фыркает Хэ Сюань, отворачиваясь.

— Я-то всегда рядом с моим прахом. И очень забочусь о том, кто его бережёт.

— Не посвящай меня в подробности вашей семейной жизни.

— Не забывай о том, что у Ши Цинсюаня теперь столько же сил, сколько у смертного, — от прозвучавшего имени Хэ Сюань морщится и жалеет, что вино нисколько его не пьянит. — Не подвергай его напрасной опасности.

«Больше, чем уже подверг», — повисает в воздухе невысказанным.

***

Решение отдать Цинсюаню свой прах не было импульсивным или сентиментальным. Хэ Сюань вообще никогда ничего не делает необдуманно и под влиянием эмоций. У него нет эмоций. Он давно утопил все чувства в глубинах Чёрных вод. Демон всегда знает, где его прах. Потому Хэ Сюань всегда знает, где Цинсюань. Он обещал себе не следить за ним, но… Хэ Сюань великий лжец.

Свет мира людей режет глаза. Слишком яркое солнце для осени. В воздухе пахнет прелой листвой и яблоками, но приближение холодов ещё не ощущается. Хэ Сюаню хочется в тень, хочется на губину.

Хочется увидеть Цинсюаня хотя бы мельком.

Хэ Сюань натягивает столь невзрачную личину, что даже воткнутая в землю палка смотрелась бы интереснее, и оглядывается. Насколько хватает глаз тянутся поля, между ними вьётся тонкой нитью дорога, уходящая в гору. Неподалёку виднеется что-то, напоминающее постоялый двор. Вокруг ни души ни живой, ни мёртвой. Хэ Сюань потеряно оглядывается, ища глазами Цинсюаня. Не выкинул же он веер в ближайшую канаву? Или обронил жемчужину? А если обессиленный упал от голода под какой-нибудь куст?

— Э-э-эй! Э-э-эй, уважаемый! — кричит кто-то сзади, но Хэ Сюань не оборачивается, слишком занятый обшариванием куста.

— Э-э-эй! У-ва-жа-е-мый! — не перестаёт кричать кто-то, и Хэ Сюань всё же выныривает из куста, оглядевшись, чтобы убедится, что это точно его зовут. — Да-да, к вам обращаюсь.

Хэ Сюань поднимает глаза. Над ним, подойдя уже довольно близко, нависает фигура мужчины, судя по одеждам и мечу, заклинателя.

— Потеряли что-то? — неожиданно участливо спрашивает заклинатель.

«Свой прах и своего бога», — уныло думает Хэ Сюань, но в ответ лишь качает головой.

— А ну, ладно, — говорит заклинатель несколько удивлённо. — Не подскажете, где в этой глуши можно поесть и переночевать?

Хэ Сюань на удачу машет рукой в сторону здания, которое приметил раньше. Заклинатель смотрит туда, и лицо его начинает буквально сиять от радости.

— Вот спасибо, уважаемый! Пошли с нами, выпьем вина, может, покажешь кого ещё из местных лучше расспросить о том, что у вас здесь происходит.

Хэ Сюань уже думает сказать, что понятия не имеет о том, что у «них» тут происходит, но не успевает.

— Шисюн, опять вы к людям пристаёте! Даже не подождали бедного калеку, как можно?

Хэ Сюань едва не вздрагивает от звучания знакомого голоса. Тут же возникает два противоположных желания: высунуться из-за широкой спины заклинателя и нырнуть в куст, только бы не встречаться взглядом с циановыми глазами. В итоге Хэ Сюань истуканом замирает на месте, будто надеясь, что если не станет шевелиться и дышать, его не заметят.

— Помнится, на завтрак кто-то быстрее ветра бежал, а теперь калека? — усмехается заклинатель.

— После стольких часов пути могли бы и снисхождение к своему шиди проявить.

— Сам вызвался со мной идти.

— Так вы же на ровном месте теряетесь, шисюн.

— Ну что за молодёжь пошла, никакого уважения к старшим, — вздыхает заклинатель.

Цинсюань выныривает из-за его спины, и Хэ Сюань действительно застывает. Забывает дышать. В последний раз он видел Цинсюаня в ободранной одежде, с грязными нечёсанными волосами и в окружении таких же бедняков. Сейчас же гладкие чёрные волосы его забраны в высокий хвост, а белые с сине-зелёным клановые одежды делают кожу Цинсюаня похожей на белый нефрит, а глаза особенно яркими. Улыбка его сияет так же, как раньше. И Хэ Сюань не понимает, почему не может умереть прямо сейчас с лёгким сердцем, зная, что даже злую судьбу Цинсюань смог победить.

— Смотри, — говорит заклинатель, и взгляд Цинсюаня обращается к Хэ Сюаню. Если бы он ещё верил в богов, взмолился бы им о том, чтобы остаться неузнанным. — Этот уважаемый согласился проводить нас до постоялого двора и выпить с нами! — объявляет заклинатель и, раньше чем Хэ Сюань успевает хоть что-то возразить, панибратски хватает его за плечи и тащит вперёд да так быстро, что Цинсюань, всё ещё заметно хромающий, едва успевает за ними.

***

Хэ Сюань и раньше-то не любил людных мест, а за последние лет… сколько-то (он окончательно потерял счёт времени), проведённые в уединении, он окончательно отвык от скоплений народа. Постоялый двор кажется ему раздражающим, чужое общество нервирует, чужие голоса режут слух. Но любой шум стихает, стоит только Цинсюаню сказать хоть слово. К счастью, он весело щебечет со своим шисюном, почти не вовлекая в разговор Хэ Сюаня.

— Не стоит вам столько пить, — качает головой Цинсюань, когда заклинатель вновь наполняет пиалу для себя и Хэ Сюаня. Вино здесь оказывается на удивление сносным. Ещё более удивительно, что Хэ Сюань чувствует его вкус.

— А тебе не стоит старших учить, — притворно хмурится заклинатель, — вот не налью тебе больше.

— Я, вообще-то, старше вас, я уже говорил.

— Уж конечно. Ещё скажи, что ты низвергнутый небожитель.

— Ну-у-у, — тянет Цинсюань, усмехаясь.

— Если хочешь вознестись, тебе следует работать ещё усерднее.

— Не хочу я, — Цинсюань, не соблюдая никаких приличий (хотя какие приличия на третьей бутылке вина) облокачивается на стол и закатывает глаза. — Что я там забыл на этих Небесах?

«Лучшую жизнь?» — думает Хэ Сюань. Хотя как будто сейчас ему и под небесами неплохо живётся.

— Я бы вознёсся только чтобы на местных красавиц посмотреть, — говорит заклинатель.

«Наверняка последователь Пэй Мина», — думает Хэ Сюань.

— Вот какой красавицей была богиня ветра, — мечтательно вздыхает заклинатель, а Цинсюань едва не давится вином. Заклинатель хлопает кашляющего Цинсюаня по спине, спрашивая, чего это с ним. Цинсюань хрипит в ответ что-то отдалённо похожее на «всё нормально», и заклинатель продолжает: — Рядом с ней ещё часто видели какую-то хмурую красотку в чёрном. Интересно, последовательница или любовница?

Цинсюань снова давится и кашляет. Хэ Сюань тоже едва не выплёвывает вино на стол, но старательно сдерживает порыв, сохраняя на лице невозмутимое «хмурое» выражение.

— Разве последовательница или возлюбленная стала бы с хмурым лицом ходить? — спрашивает Цинсюань, как только возвращает способность говорить. — Наверняка какая-то из богинь со Средних небес, которую богиня ветров просто заставляла ходить за собой. Потому и лицо хмурое.

— Может, у неё от природы такое лицо? — не сдерживается Хэ Сюань и тут же мысленно отвешивает себе подзатыльник.

Заклинатель рядом с ним вздрагивает и отшатывается.

— Ты говорить умеешь?! Я думал, ты немой!

Хэ Сюань лишь пожимает плечами.

— Раз ты не немой, — говорит заклинатель, — расскажи, что у вас здесь происходит. Говорят, люди у вас по ночам пропадают.

— Знаю об этом не больше вашего, — отвечает Хэ Сюань и даже не врёт.

— Господа заклинатели пришли помочь нам?! — звонкий голос заставляет всех троих обернуться. Совсем ещё крохотная девчушка, уронив поднос, проносится через зал и тут же падает на колени, почтительно сложив руки. — Мою старшую сестру похитили. Молю, спасите мою сестру! Она… она…

Девочка не договаривает и заливается слезами, закрыв лицо руками. Хозяйка постоялого двора бранится, крича, что девчонка должна быть благодарна ей за то, что взяла работать вместо сестры, а она тут отлынивает. Заклинатель же вступается за девочку, говоря, что такая малютка и вовсе работать не должна. Цинсюань же опускается рядом с девочкой на колени и гладит её по волосам. Тихим голосом говорит:

— Мы спасём твою сестру, обещаю.

Девочка шмыгает носом, пытаясь унять рыдания. Хозяйка всё бранится. Тогда Цинсюань, вздохнув и сделав такое выражение лица, чтобы сразу было ясно, какого он мнения о хозяйке постоялого двора, кидает ей небольшой мешочек с деньгами.

— Угомонись и оставь девочку в покое, пока не вернём ей сестру.

— Ну шиди Фэн, это же половина всех наших деренг! — возмущается заклинатель.

— Ещё заработаем, — фыркает он, поднимая девочку с пола и усаживая на скамью.

Что ж, какие-то методы решения проблем у Цинсюаня совершенно не изменились, даже бедность не сделала его бережливее. По крайней мере в отношении широких жестов.

— Я не могу принять столько, — всхлипывает девочка.

— Как тебя зовут, милая? — спрашивает Цинсюань.

— Мао, господин заклинатель.

— А-Мао, если ты не можешь принять деньги просто так, попробуй их у меня выиграть, — улыбается Цинсюань, чуть склонив голову набок. Девочка несколько секунд смотрит на него, совершенно заворожённая этой улыбкой, а потом кивает. — Отгадаешь загадку, тогда деньги твои.

— А если не отгадаю?

— Ну-у-у, — Цинсюань задумывается, приложив палец к губам. Хэ Сюань смотрит на его губы. Непозволительно долго. — Тогда тебе придётся два дня служить мне и носить мои вещи.

— Но у вас нет вещей, достопочтенный заклинатель.

— У меня есть меч и веер, они о-о-очень тяжёлые.

Мао, подумав ещё немного, кивает.

— Тогда слушай внимательно, — Цинсюань наклоняется к ней чуть ближе, будо собираясь поведать страшную тайну. Почти так же он делал прежде чем подшутить над какой-нибудь богиней литературы. — Я могу следовать за тобой тысячи ли и не потеряться. Я не боюсь мороза и огня, не ем, не пью, но я исчезаю, когда солнце садится на западе. Кто я?*

Мао глубоко задумывается, морща лоб. Хэ Сюань же ловит себя на том, что загадка кажется ему знакомой. Воспоминание всплывает медленно, словно из самых тёмных глубин. Голос матери, спрашивающий: «Я исчезаю, когда солнце садится на западе. А-Сюань, кто я?»

— Тень! — радостно отвечает девочка.

— А-Мао, ты такая умная, — улыбается Цинсюань, и, несмотря на севшее уже солнце, в зале будто становится светлее. Девочка улыбается ему в ответ и даже не отказывается от предложенных угощений.

— А я не знал такой загадки, — говорит заклинатель, — сам что ли выдумал?

— Нет, — Цинсюань качает головой. — Мне её брат в детстве загадывал.

У Хэ Сюаня вино встаёт поперёк горла, начиная отдавать гнилой водой.

— Ты не говорил, что у тебя есть брат.

— Был, — взгляд Цинсюаня тускнеет, а улыбка меркнет.

— Прости, мне жаль, — заклинатель ободряюще похлопывает его по плечу.

— Ничего. Это дела прошлого, — Цинсюань вновь улыбается, но уже через силу.

Хэ Сюань решает, что ему больше здесь не место. Здесь рядом с Цинсюанем. Здесь в мире смертных. Здесь среди живых.

***

Хэ Сюань решает понаблюдать за Цинсюанем ещё немного. Издали. Потому что, если тут рядом бродит сильный демон, мало ли что может случится. Не с Цинсюанем, а с прахом самого Хэ Сюаня, конечно. Он не собирается становится добычей только потому что кто-то теперь слишком слаб.

«Тогда, возможно, не стоило отдавать Ши Цинсюаню свой прах?» — ядовито спрашивает голос Хуа Чэна в голове.

«Не помню, чтобы спрашивал у тебя совета», — отмахивается от него Хэ Сюань.

«Ну, я куда опытнее в вопросах взаимоотношений с Небожителями».

Хэ Сюань прерывает духовную связь. Почему он до сих пор не сменил пароль?

Укрывшись в тени дома, большую часть ночи Хэ Сюань просто наблюдает за жилищем. Мао пригласила Цинсюаня и его шисюна ночевать в свой домишко, так что хотя бы за постой им платить не пришлось. Хэ Сюань то и дело заглядывает в окно, смотрит на безмятежное спящее лицо Цинсюаня и одёргивает себя. Впиваясь ногтями в кожу, заставляет не думать о том, каково это — лежать рядом с ним, вдыхая запах свежего ветра; уснуть рядом с ним, обнимая; проснуться рядом с ним, увидев мягкую после сна улыбку. Коснуться пальцами, поправляя спутавшиеся за ночь пряди. Потянуться ближе…

Отросшие демонические когти пробивают ладонь насквозь. Хэ Сюань почти не ощущает боли. Не больше той, которую испытал заставив себя отойти от окна. Надо обойти деревню. Может, демон охотится где-то поблизости. Тогда Хэ Сюань просто выместит все свои чувства на нём.

Исследовав деревню и ещё пару соседних на всякий случай, Хэ Сюань не находит и следа демонического присутствия. Либо местные что-то надумывают, либо демон очень хорошо скрывается. Только вот, вернувшись к домику Мао под утро, Хэ Сюань понимает, что очень зря оставил свой пост. Ведь демон был здесь.

Малышка Мао сидит на пороге перед распахнутой дверью и горько плачет.

— Что здесь произошло? — Хэ Сюань не умеет успокаивать детей так, как делает это Цинсюань. Вообще никак не умеет. Но девочка берёт себя в руки и, вытирая рукавами крупные слёзы, говорит:

— Здесь была демоница. Она… она схватила…

— Заклинателей? — не выдержав, спрашивает Хэ Сюань.

— Только старшего. Схватила его, непонятно откуда взявшись, — Мао снова всхлипывает, — и сказала, что отпустит, если братец Фэн отдаст ей веер. Он не согласился. Тогда демоница сказала искать её на горе в старом храме, если братец Фэн передумает. И он…

— Пошёл на гору один? — мрачно спрашивает Хэ Сюань.

Мао кивает.

— Идиот, — выдыхает Хэ Сюань и разворачивается, направляясь к горе.

— А вы тоже заклинатель? — кричит ему вслед девочка.

— Нет, — отзывается Хэ Сюань.

— Тогда не ходите, вы же погибните!

Хэ Сюань усмехается.

— Дважды не погибают.

***

Хэ Сюань мечется по горе загнанным зверем. Он недооценил местного демона, и кем бы ни была эта тварь, она очень хорошо умеет прятаться. И скрывать своих жертв. Хэ Сюань сначала надеялся, что сможет добраться до горы быстрее хромающего Цинсюаня, после надеялся перехватить его до встречи с демоном. Потом понял, что Вселенная намерена уничтожать все его надежды. Поколебавшись, Хэ Сюань отбрасывает человеческую личину, а вместе с ней и все ограничения духовных сил. Пусть местный демон чувствует, что на его территорию пришёл хищник покрупнее. Может, испугается и сбежит.

Но, даже высвободив всю демоническую силу, Хэ Сюань не чувствует ни Цинсюаня, ни собственного праха. Что если искать их стоит вообще не здесь?

Едва не разнеся всю гору по камню, Хэ Сюань всё же находит печать для перемещения на тысячу ли. К тому моменту он так зол, что только чудом не выжигает эту печать своей силой. После перемещения земля под ним точно дымится. Теперь Хэ Сюань видит среди зарослей храм — он усмехается, чувствуя горькую иронию — бога воды и богини ветров. Заброшенный и уже начавший ветшать. Любые храмы, где селятся демоны, быстро приходят в негодность. Исключение разве что храм водных каштанов. Его присутствие Хуа Чэна хуже сделать бы не смогло.

Хэ Сюань с трудом заставляет себя не ворваться в этот храм, снося всё на своём пути. Даже догадается человеческую личину натянуть, прикинувшись заклинателем. Надеясь, что демон ещё не сожрал Цинсюаня — или Цинсюань демона, с ним стоит быть готовым ко всему, — Хэ Сюань открывать двери и тут же слышит:

— Держи её!

Резко обернувшись, он пытается понять, откуда исходит голос Цинсюаня, но не видит.

— Кого?

— Дверь же!

Но когда Хэ Сюань снова смотрит на дверь, та уже захлопывается. И пропадает. За спиной раздаётся заливистый и не слишком приятный женский смех.

— А я говорила, что никто тебе не поможет и живым ты отсюда не уйдёшь! Если не отдашь мне веер, конечно.

— А я говорил, что ты много хочешь и мало получишь, — фыркает в ответ Цинсюань.

Демоница явно очень злится, но огненный шар пускает почему-то в голову Хэ Сюаню. Впрочем, ему даже уворачиваться не приходится. Мощный поток ветра отрывает Хэ Сюаня от пола и толкает за одну из колонн едва ли не в руки Цинсюаню. Он выглядит бледным, потрёпанным, но живым. По крайней мере, у него столько же конечностей, сколько было вечером. Уже успех.

— Эта демоница, — говорит Цинсюань махнув веером себе за спину. — Похитила несколько человек и пила из них энергию, держа их в магическом сне. Я пробрался в подвал храма и освободил их. Там была печать для путешествия на тысячу ли, я переправил людей через неё, отправив с ними своего шисюна. А потом демоница вернулась и заперла меня здесь. Дверь открыть можно только снаружи. Я же сказал тебе держать её.

— Надо было понятнее выражаться, — нахмурился Хэ Сюань.

— Надо было быстрее реагировать. Как ты с такими навыками вообще заклинателем стал?

— Упорным трудом, — отмахивается от него Хэ Сюань. — У тебя есть какой-то план?

Возможно, здесь где-то ещё есть печать для перемещения. Видимо, демоница сделала их несколько, ведущих в разные места. Энергозатратно, зато поймать её так довольно сложно.

— Она скоро выдохнется, тогда и добить можно будет, — самоуверенно заявляет Цинюсань, — или сбежать.

Хэ Сюань же отмечает, что, несмотря на то что демонице явно очень хочется заполучить веер с жемчужиной, сунуться к Цинсюаню она не рискует. Тоже выжидает.

— Ты не понимаешь ценности этого веера, глупый заклинатель! Отдай мне его и будешь жить! — кричит демоница, расположившаяся на возвышении между статуями бога воды и богини ветров.

— Я про свой веер всё знаю, а вот ты явно вообще ничего в жизни не понимаешь. Только тот, кто ничего не смыслит, надел бы такое ужасное сочетание красного и зелёного. Ни мозгов, ни вкуса!

Вместо ответа в них тут же летит целый сноп огненных сфер. Впрочем, большая часть пролетает мимо, и лишь пара врезается в колонну. Всё, что Цинсюаню остаётся сделать, — отмахнуться от горячего воздуха.

— Она очень вспыльчивая и очень косая, — шепчет Цинсюань, наклонившись почти к самому уху Хэ Сюаня. Из-за нахлынувшего желания прижать его к себе, зарываясь лицом в волосы, Хэ Сюань едва всё не прослушивает. — Её забавно злить, вот смотри, — Цинсюань кричит за спину: — Может, тебе вместо парчи очки купить, сестричка?

Снова сноп огненных сфер, ни одна их который не попадает в цель.

— Или всё же бабуля?

Пока демоница мечет огонь вместе с руганью, Хэ Сюань понимает, что Цинсюань, как ни странно, действительно знает, что делает. И даже помощь ему вроде как не сильно-то и нужна. Тем не менее, раз уж пришёл, придётся помочь. Просто чтобы выбраться отсюда быстрее.

— Я помогу тебе с ней разобраться, — говорит Хэ Сюань. В ответ Цинсюань смотрит на него очень скептически.

— И как ты мне поможешь? — он приподнимает бровь. — У тебя ведь даже меча нет.

Ох. Точно. У заклинателей ведь обычно есть мечи. Хэ Сюань слишком торопился и забыл об этом.

— Без меча справлюсь, — говорит он. Цинсюань ещё раз окидывает его оценивающим взглядом, а потом всё же кивает.

— И какой у нас план?

— Я бью, ты прикрываешь.

— Но…

Хэ Сюань не дослушивает. Он выскакивает из-за колонны, даже не уклоняется от огненных шаров, просто продолжает бежать, демоница и правда ужасно косит. Хэ Сюаню хватает нескольких мгновений, чтобы оказаться к ней почти вплотную. Сначала на лице демоницы не отражается ничего, кроме надменности. А потом проявляется страх. Она его узнаёт. Конечно, она его узнаёт.

— Г-господин, — еле шевелит губами она, — п-пощадите.

Хэ Сюань видел множество таких на горе Тунлу. Как нападать на тех, кто слабее, так они первые. А как встретят сильного противника, так сразу «пощадите». Но Хэ Сюань никого не щадит. Цинсюань может подтвердить.

Стоит Хэ Сюанью занести руку, как демоница с оглушительным воплем ужаса отскакивает в сторону, и… это становится последним, что она делает. Статуя богини ветров с оглушительным грохотом падает на неё, погребая под собой и заставляя рассыпаться прахом.

— Вот что значит быстрая реакция, — Цинсюань выходит из-за колонны, небрежным жестом поправляя волосы.

Хэ Сюань вдруг понимает, что улыбается. Смотрит на него и улыбается.

Спохватившись он тут же возвращает лицу привычное — «хмурое» — выражение.

— Дверь появилась, давай уйдём отсюда, твой шисюн наверняка волнуется за тебя, — бросает Хэ Сюань и идёт к выходу из храма, не оборачиваясь, чтобы не видеть, как Цинсюань застывает на несколько мгновений, вглядываясь в лицо статуи Ши Уду. Хэ Сюань жалеет, что случайно не разрушил её.

Выйдя из храма, Хэ Сюань видит, что уже близится закат. Видимо, демоница создала какое-то искажение времени. До темноты в деревню теперь даже с путешествием на тысячу ли не вернуться. Придётся проводить Цинсюаня, а то один на ночной дороге, вымотанный боем с демоницей, он рискует стать добычей для разбойников. А на сегодня с него хватит приключений. Заметив, что Цинсюаня нет подозрительно долго, Хэ Сюань оборачивается, ожидая увидеть, как Цинсюань до сих пор стоит, так и смотря на статую.

Он и правда стоит, но у выхода из храма, тяжело прислонившись к одной из колонн. По одежде его растекается огромное алое пятно, заливая весь правый край. Цинсюань прижимает к боку руку, но толку от этого немного.

Хэ Сюань оказывается рядом с ним меньше, чем за мгновение.

— Как? Демоница же мертва! Ты…

— Она нанесла мне её ещё когда я освобождал пленников. Из-за спины напала на сестру А-Мао. Я закрыл собой. Я же обещал Мао, что верну ей сестру, — Цинсюань пошатывается, и Хэ Сюань помогает ему осесть, опираясь спиной на колонну. — Потом просто сдерживал кровь духовной энергией. Но вот она кончилась, и…

— Я поделюсь энергией! У тебя есть исцеляющие талисманы?

«Он теперь смертный, — набатом бьётся одна мысль в голове Хэ Сюаня, — смертный, смертный, смертный. Почти мёртвый».

— Были. Я истратил их, когда будил пленников.

— Идиот!

— Ты говорил.

Хэ Сюань лихорадочно думает, что же делать. Он не умеет исцелять. Не может исцелять. Сам Цинсюань тоже этому не обучен. Даже если дать ему энергию, это вряд ли поможет.

— Расселся тут, — шипит на него Хэ Сюань и подхватывает на руки. — Идиот. Какой же идиот.

Цинсюань тихо стонет от боли. Крови всё больше. Но люди же не умирают так быстро? Хэ Сюань понимает, что не помнит. Он слишком давно не человек. Но сейчас он пройдёт сквозь печать путешествия на тысячу ли. Донесёт Цинсюаня до деревни. А там помогут. Там точно будет врач.

Он не может умереть. Не здесь. Не так. Он выжил в его чертоге. Выжил в трущобах. Выбрался из них. Прошёл по пути самосовершенствования. Стал заклинателем, как и хотел.

Он не может.

Хэ Сюань готов отречься от желания обрести покой. Он готов вечно скитаться за Цинсюанем.

Я могу следовать за тобой тысячи ли и не потеряться.

Он готов существовать лишь затем, чтобы видеть его улыбку, ему не нужно иного света, кроме света его глаз, иного тепла, кроме тепла его смеха, иной музыки, кроме музыки его голоса.

Я не боюсь мороза и огня, не ем, не пью.

Кажется, он говорит всё это вслух. Цинсюань лишь бледно усмехается и роняет голову ему на грудь, закрывая глаза. Даже алое закатное солнце не придаёт его синевато-белой коже более живого цвета. Хэ Сюань чувствует, как Цинсюань исчезает, словно истаивает вместе с этим днём. Если бы он мог, он вцепился в его жизнь когтями, он удержал бы её в теле.

Но я исчезаю, когда солнце садится на западе.

— Цинсюань!

Он открывает глаза, медленно, словно пробуждаясь от тяжёлого сна. В его глазах Хэ Сюань вдруг видит своё отражение. Видит своё лицо, искажённое страхом.

Кто я?

— Хэ Сюань, — едва слышно шепчет он. И словно молния входит под кожу. Он так ждал этого. Так боялся этого.

Он его просто так не отпустит.

— Потерпишь, — почти рычит Хэ Сюань, а после приникает губами к губам Цинсюаня, вдыхая столько энергии, сколько может за раз.

Цинсюань протестующе мычит ему в губы. Пытается оттолкнуть, но слишком ослаб, чтобы что-то вышло. Хэ Сюань знает, что ему противно. Но ради спасения жизни можно и потерпеть. Оторвавшись от его губ, Хэ Сюань хочет передать ему ещё энергии, но понимает, что это не помогает. Тени под глазами Цинсюаня становятся лишь темнее.

«Он же смертный».

На Хэ Сюаня находит осознание. Смертные не могут так же легко, как небожители, поглощать демоническую энергию. Она для них ядовита.

Он ничего не может сделать. Никак не может помочь.

— Хэ Сюань… — голос Цинсюаня тише падения последнего листа с ветви перед приходом зимы. Тише заката солнца перед бесконечной ночью.

— Заткнись! Я отнесу тебя в деревню. Там…

— Хэ Сюань!

Он замирает. Ладонь Цинсюаня, та, что не запачкана его кровью, ложится Хэ Сюаню на щёку. Стирает с кожи что-то влажное. Заставляет снова посмотреть Цинсюаню в глаза. В глаза цвета самых тёплых волн, восточного ветра, весенних птичьих песен.

Если в этой Вселенной есть хоть капля сострадания, она позволит Цинсюаню выжить. Хэ Сюань готов хоть сейчас провалиться на само едно Диюя. Страдать там сотни сотен лет.

Только пожалуйста.

— Хэ Сюань, — шепчет Цинсюань, глядя ему в глаза, — я тебя про…

Управшая тишина кажется оглушительной.

— Цинсюань? — зовёт его Хэ Сюань. — Цинсюань?!

Он встряхивает его, но ничего не происходит. Цинсюань не открывает глаз. Хэ Сюань опускает его на землю, пытается прощупать пульс на запястье. Пытается уловить дыхание. Пытается… хоть что-то сделать. Солнце скрывается за горизонтом, и Цинсюань пропадает вместе с ним. Тает вместе с последними лучами света.

Смерть всё же приходит. Гладит Хэ Сюаня ледяной рукой по щеке. И забирает у него самое дорогое. Забивает Цинсюаня, даже не дав ему договорить, даже не дав ему проклясть Хэ Сюаня напоследок. Ведь это он всё же стал его погибелью. Он привлёк к Цинсюаню внимание демоницы. Он лишил его статуса небожителя. Всё он.

Хэ Сюань ложиться рядом с ним на землю, обнимая, зарываясь носом в волосы. Хэ Сюань помнит, как они лежали так однажды. Цинсюань пах горным ветром, виноградным вином и весной. Цинсюань говорил что-то, Хэ Сюань едва различал слова, погружаясь в музыку его голоса.

Вот бы вздрогнуть сейчас, проснуться и понять, что все последние годы были сном. Посмотреть во взволнованное лицо Цинсюаня, услышать:

— Мин-сюн? Ты чего?

— Ничего. Просто плохой сон приснился.

— Что снилось? — пальцы Цинсюаня неспешно ведут по волосам, гладят, перебирают пряди.

— Твоя погибель.

Цинсюань ничего не говорит. Хэ Сюань не просыпается.

Он приникает к замершей груди, где больше не бьётся сердце.

Почему он не может тоже умереть сейчас? Почему не может распасться водной пылью?

Он не этого хотел. Он совсем не этого хотел.

— Пожалуйста, — Хэ Сюань не знает, о чём молит, о жизни или о смерти.

Хэ Сюань не плачет больше. Он воет на одной протяжной ноте.

Но Небеса, как и всегда, оказываются глухи.