В следующий раз они встретились три недели спустя.
Начало октября предзнаменовал не только календарь, но и украшенные к Хэллоуину витрины, пестрящие оранжевыми тыквами, паутиной и гирляндами в виде летучих мышей. В магазинах и кафе два раза в неделю проводили мастер-классы по вырезанию тематических фонарей из тыкв, объявления о которых висели повсюду. В придачу ко всему прочему, испортилась и погода. Несмотря на всю ту атмосферу, которую создавали держатели коммерческих заведений, настроение задавали дожди и ветра, срывающие листву с деревьев.
Стоя на остановке в ожидании автобуса до Квинса, Питер кутался в шарф и время от времени закрывал уши руками. Сегодня его занесло в Бруклин, а точнее в Уильямсберг, и он проклинал чёртов купон из газеты со скидкой на консервы. Он мог бы его просто выкинуть, как поступал с другими купонами, но как любитель салата из консервированного тунца решил воспользоваться заманчивым предложением.
В пакете, стукаясь друг об друга, звенели консервные банки и бутылка дешевого виски, но их звук терялся в завываниях ветра, в звучавшей из колонок ближайшего магазина «This Is Halloween» в исполнении «Panic! At the Disco» и в дорожном шуме. Какофония звуков создавала иллюзию, и из раза в раз Питеру казалось, что пакет порвался и консервные банки выпали на асфальт. В один из таких параноидальных приступов Питер и заметил прогуливающегося мимо Джеймса.
В неизменной чёрной кожанке он выглядел как истинный байкер, а вот синие джинсы и простые ботинки явно не вписывались в его стиль. Из-под воротника куртки торчал клетчатый шарф. Питер честно хотел отвернуться, но так уж вышло, что он продолжал пялиться. И этот факт, естественно, не скрылся от Джеймса. Остановившись по другую сторону автобусной остановки, он покрутил головой и, наконец заметив Питера, с улыбкой направился к нему. Что ж, Питер был сам в этом виноват.
Проигнорировав сбившийся пульс и внезапную сухость во рту, он старался выглядеть таким же приветливым, каким выглядел Джеймс. Расслабил плечи и от волнения, которое было совершенно неуместно, едва не выронил пакет. Вряд ли это можно было назвать трюком, который помог бы ему сбежать, но правда тут в том, что убегать не хотелось. Он так давно не общался с кем-то, кроме своих коллег (разговоры с ЭмДжей по телефону не считаются), что не осознавал, насколько этого ему не хватало.
О пакете с консервами Джеймс даже не спросил, зато поинтересовался, как у Питера дела. Этот вопрос показался таким странным и ненужным, что Питер не сразу нашелся с ответом. Вместо стандартных ответов, которые считались нормой этикета многие века, он хмыкнул и пожал плечами.
— Держусь, — бросил он. — А ты всё работаешь?
— Время от времени приходится, — сказал Джеймс, широко улыбнувшись.
В том, что он улавливал настроение Питера, не стоило и сомневаться. Паркер, конечно, изо всех сил пытался выглядеть как среднестатистический американец — с улыбкой и сияющими глазами — но он был трезв, что сильно осложняло ситуацию. Прикидываться счастливым сложно, особенно когда поводов для счастья вовсе нет.
— Тот парень прекратил тебя преследовать? — тон его голоса звучал странным образом заинтересовано. И Питер бы понял, будь вопрос действительно важным, но таким пустяком просто невозможно интересоваться всерьез.
— Я бы не назвал мистера Хогана парнем. Видел его сегодня утром, когда он пытался пропихнуть конверт в мой почтовый ящик, который я нарочно заклеил скотчем.
— Умно. Значит, сегодня тебя не нужно спасать.
— Ты без мотоцикла, — Питер, прищурившись, поглядел за спину Джеймса в поисках его модного транспортного средства, которое могло бы быть припарковано у магазина или на другой стороне дороги, но ничего не увидел. Похоже, Джеймс таскал свою кожанку с пуллером в виде клинка и значок-кадуцей, напоминавший символ аптечной сети, даже в те дни, когда не строил из себя байкера. — Или ты припарковал его за углом?
— Я живу неподалеку, а по району обычно хожу пешком, — признался Джеймс. «Здорово, — саркастично отозвался внутренний голос Паркера, — он, кажется, ещё и ЗОЖник». — Забавное совпадение, кстати. Только вспоминал, как ты давился сэндвичем на парковке.
Питер сглотнул. Он бы не назвал это совпадение забавным, скорее ужасным и неуместным, потому что для Питера это значило, что не он один тронулся умом. Джеймс вспоминал о нём? С какой это стати вообще? К горлу подкатывал ком, и он ловил себя на мысли, будто Джеймс его разыгрывает. Не то чтобы раньше такого не случалось, чтобы кто-то после случайного секса западал на него, но в случае с Джеймсом это казалось чем-то невероятным.
Сложно было представить, чтобы такой парень как Джеймс вообще вспоминал парней-однодневок, с которыми однажды переспал. Питер пытался убедить себя в этом все три недели, заполняя все свободное время работой и поеданием мороженого с кофейным ликером. Джеймс ему нравился — он красивый, страстный и не против помочь, когда это нужно, но каждый раз думая о нём и о том, могло ли у них что-то получиться, Питер одёргивал себя.
Он знал, что не все отношения обречены на провал, но больше не хотел испытывать свою жизненную удачу. Так что он просто убеждал сам себя, что Джеймс — просто парень, который пару раз появился в его жизни. Кто знает, может через месяц он встретит другого Джеймса и будет убиваться по его красоте, страсти и сноровке в сексе. Это работало, только вот кофейный ликер частенько рушил все его доводы, и усилия превращались в прах.
Иногда он держался дольше: мог не вспоминать о Джеймсе почти сутки, но всякий раз, когда не получалось заснуть из-за напряжения, Питер дрочил, и память дразнила его соблазнительными образами. Проблема была в том, что о той совместной ночи он мало что помнил, поэтому не мог отделить фантазии от реальности. На дрочке это не сказывалось, а вот на эмоциональном состоянии на утро — ещё как.
— ...раз мистер Хоган тебя больше не преследует? — спросил Джеймс. — Питер?
— Прости, я-я прослушал. Что ты там говорил?
— Не хочешь выпить кофе? Тут недалеко есть отличная кофейня.
В этот самым момент Питер чувствовал себя, как рыба еж. Из-за волнения казалось, что он надувается и обрастает иголками, которые защищают его от внешнего мира, и он глупо моргал, широко раскрыв глаза. Его что, приглашают на свидание? Или это просто очередная прелюдия, плавно ведущая их в общую постель?
— А вон там бар, — растерявшись, Питер указал на красное кирпичное здание через дорогу: вывеска горела красным неоном в лучших традициях баров Нью-Йорка. Название бара «Мистер О’Лири» было выведено строчными круглыми буквами, а в качестве завершающего элемента светилась греческая буква дельта, демонстрируя свои острые углы. — Ближе. И название прикольное.
Джеймс посмотрел в сторону бара, оценил и снова взглянул на Питера.
— В кофейнях вечно тусуются расфуфыренные придурки, занимающие лучшие столики и ничего не заказывающие, — оправдался Питер. Не то чтобы Джеймс требовал от него каких-то оправданий, но ему нужны были эти оправдания. — Если ты хочешь весь вечер стоять с чашкой кофе посреди прохода, то конечно, давай сходим в кофейню.
Он не хотел звучать как манипулятор. А ещё совершенно точно не хотел просиживать штаны в кофейне и трезво смотреть на вещи, гадая, зачем это Джеймсу приглашать его выпить кофе.
— Пошли, — Джеймс пожал плечами, и Питер уловил в его голосе безразличие: ему неважно, куда идти — в бар или в кофейню — главное уйти с улицы и что-нибудь выпить.
Пока они переходили дорогу, Джеймс бросил несколько общепринятых фраз, на которые Питер ответил, хоть и неохотно. Трезвый он не был настроен на разговор, просто потому что слишком много думал, и мысли его были из тех, которые легко озвучить вслух, не подумав. Страшно представить, какие будут последствия, сболтни он глупость.
«Мистер О’Лири» мало чем отличался от других баров Нью-Йорка: кожаные диваны, круглые деревянные столы на одной ножке и абсолютное отсутствие приватных мест. В тусклом свете общего освещения барная стойка и витрина за ней светились как лампочка накаливания. Яркая картинка слепила глаза, и Питер зажмурился, прижимая к себе пакет с консервами.
Джеймс взял его за предплечье и, смеясь, провел к столику, который прятался за очередным диваном с высокой спинкой. Столик был небольшой, рассчитанный явно на одного, но второй стул на всякий случай стоял у стены. Питер едва не споткнулся на подъеме на небольшой подиум, на котором располагались места для гостей.
В воздухе витал запах муската, яблок и апельсинов и напоминал о приближающемся празднике. На столике прямо по центру стояла лампа-тыква, рядом с которой лежал переключатель, и, когда Питер нажал на кнопку, свет в тыкве с оранжевого сменился на зелёный. Придвинув стул, что был прислонен к стене, Паркер размотал шарф и повесил его на спинку, но не стал снимать свою осеннюю куртку, раскрашенную в цвета бостонской бейсбольной команды. Пакет с покупками опустил на пол.
Официант принёс меню и винную карту. Еда не интересовала Питера, так что он быстро проскользил взглядом в самый конец и стал изучать ассортимент спиртных напитков, которые предлагало это заведение. Но всё, что ему бросалось в глаза — странные цены, которые были раза в два больше, чем в тех барах, где обычно бывал Питер. Бутылка пива за семнадцать баксов — это же грабёж! А судя по ценам на вино, к его созданию руку приложил сам Один.
Тем не менее Джеймс изучал точно такой же список и не выглядел возмущенным. С виду, по нему и не скажешь из богатых он или из бедных. Питер вообще не мог понять его статус в обществе, и, несмотря на то, что он прекрасно знал, где Джеймс работает, с трудом представлял, что входит в его обязанности и сколько ему за это платят. Он уже отчаялся и был готов заказать хотя бы чашку кофе, когда вдруг увидел сезонное предложение под громким названием «Три за двадцать». Конечно, это не так выгодно, если говорить о количестве лет жизни, но в баре предлагали купить три коктейля — на выбор: Черный мартини, Куба Либре или Лонг-Айленд — и сэкономить семь долларов.
— Сезонное предложение — отпад, — Питер улыбнулся, почему-то решив, что такое замечание необходимо. Будто бы без глупого пояснения Джеймс записал бы его в алкоголики. — Я люблю коктейли.
— Даже если в них сахара больше, чем в Кока-коле?
— Особенно, если в них больше сахара, чем в Кока-коле.
Первая порция Куба Либре закончилась быстрее, чем Питер ожидал. Он так нервничал, что не заметил, как в рот проскользнул кусок льда. Джеймс пил пиво, поглядывал на телевизор над барной стойкой, транслирующий спортивные новости, и рассказывал, каким это место было два года назад, создавая фору для Паркера, пока тот незаметно грыз проскочивший в рот кусочек льда.
Отвлекаясь, Питер наблюдал то за пальцами, теребящими этикетку на бутылке, то за губами в ухмылке. Ему нравилось всё, и чем быстрее заканчивался коктейль, тем сильнее становилось его желание — не наблюдать, а прикасаться к пальцам губами, а к губам пальцами. Целовать, облизывать, посасывать... Воображение дразнило его, и жар, начавшийся где-то внизу живота, постепенно расходился по всему телу, заполняя собой каждый холодный угол.
— Всё в порядке? — поинтересовался Джеймс, когда Питер, резво отставив в сторону опустевший стакан, взял второй.
Паркер улыбнулся, отпил совсем чуть-чуть, чтобы промочить горло, и уставился на покрытую корочкой ранку с правой стороны верхней губы. На щеке с этой же стороны виднелся уже заживающий синяк непривычной формы.
— Ты подрался с левшой? — спросил Питер, облокотившись на стол. Он подпер рукой подбородок и беззастенчиво смотрел на Джеймса.
— С левшой? — усмехнулся тот.
— Ну знаешь, если я захочу тебя ударить, то попаду прямиком по левой щеке.
— Не обязательно быть левшой, чтобы бить справа.
— И где ты дрался? В каком-нибудь клубе или баре?
— На работе, — самым обыденным тоном ответил Джеймс и сделал глоток. Питер засмотрелся на его губы, обхватывающие горлышко бутылки. — Но это ерунда.
— «Безопасные перевозки», — Питер одной рукой изобразил кавычки. — Что это вообще значит?
— То и значит. Перевожу вещи с места на места со стопроцентной гарантией доставки.
— Наркотики, что ли?
— Нет, но спасибо за идею. Если останусь без работы, буду знать, где искать заказы.
— Значит, о работе ты не расскажешь?
— Прости, не могу. Иначе меня уволят.
— Тогда, может, расскажешь про этот странный значок на кожанке?
Сделав еще глоток, Питер перегнулся через стол и коснулся значка, блестящего на воротнике куртки. Гладкий металл оставил на пальцах холодный ожог, и Паркер отдернул руку. Нахмурился и посмотрел на пальцы так, словно ожидал увидеть там след от укуса одной из змей, но кожа на пальцах была всё такой же белой и идеальной настолько, насколько могла быть у парня, расставляющего товары по полкам в магазине. Волшебство какое-то.
— Этот значок мне подарил друг.
— Парень? В смысле бойфренд?
— Лучший друг, — добавил Джеймс озадаченно. — Он рисует эскизы для всяких украшений и аксессуаров. Этот значок из коллекции, посвященной греческим и римским богам. Кадуцей — символ Гермеса, который является богом целой тучи всякой всячины, но в том числе и благоволит путешественникам.
— Символично, — Питер ухмыльнулся. — И что, работает?
— Надеюсь, а то чего я его постоянно ношу.
— Класс. Тогда мне нужен такой же талисман, только в форме четырехлистника, притягивающего удачу.
— Удача — это обман. Не ведись на рекламные лозунги и рассказы про лепреконов.
Рассмеявшись, Питер снова уделил внимание своему коктейлю. Джеймс продолжил что-то рассказывать, и постепенно разговор разрастался. Питер и сам не заметил, как так вышло, что он перешел в наступление. Вопросы сыпались из него, как песок из старушки, он не переставал смеяться и улыбаться. И, конечно, не отлипал от стакана с коктейлем. За всё время, пока они сидели в баре, Джеймс несколько раз промокнул салфеткой рану на губе, но на вопросы о самой ране не отвечал, пользуясь тем, как легко пьяный Паркер перескакивал с темы на тему.
С каждым новым глотком он всё меньше волновался о ране и синяке и всё больше заглядывался на Джеймса. Три недели он мучился, глядя на визитку и не решаясь позвонить, и теперь получал свой приз за терпение.
Такое поведение для него было не свойственно — он ведь намеренно выбирал в качестве партнеров на одну ночь таких парней, которых бы в обычное время никогда бы не позвал на свидание. Джеймс соответствовал этим критериями. Во-первых, он не из его лиги — слишком красивый, ухоженный и стильный. Во-вторых, Питер старался не трогать одиночек, потому что чаще всего такие парни появлялись в баре по совету психолога или в поисках очередной жертвы для убийства. В-третьих, Джеймс был малость старше любого из его бывших парней на одну ночь, и с теми, кто был старше, Питер старался не знакомиться, потому что они обычно искали кого-то для серьёзных отношений.
И вот с Джеймсом Питер нарушил все «но», за которые так долго держался. Это было чуть больше тех «не», которыми руководствовался сам Джеймс. Единственный принцип, который остался цел — не давать всем подряд свой телефонный номер. Тут он намеревался держаться до самого конца. Последний колышек для палатки помогал ему не слететь с катушек.
Несмотря ни на что, Питер всё равно признавал тот факт, что Джеймс — смешной и классный парень, но это ничего для него не меняло. Он зарекся ещё полтора года назад заводить отношения с симпатичными, хорошо одетыми парнями, умеющими красиво говорить и встречающимися с кем-то другим. Здесь Джеймс пролетал по всем пунктам — эта палатка стояла на всех положенных ей колышках.
На конце третьей порции коктейля, получившегося из растаявшего льда, Питер понял, что чуть-чуть перешёл черту. Но то ведь чуть-чуть, чего из-за этого переживать. Невзирая на тот факт, что отчаяние и агрессия подступали одновременно, и Питер понимал, что его выбор невелик и неизбежен, он всё-таки допил остатки. Подошедший к ним официант попал под горячую руку, и Паркер, нахамив ему, отодвинул агрессию в сторону. Джеймс, прищурившись, долго наблюдал за ним, прежде чем заговорить.
Питер тоже смотрел на него. Изучал. Снова зацепился взглядом за синяк и рану и пришёл к выводу, что эти два повреждения не могут быть связаны — не то расстояние, да и синяк уже почти прошел, в то время когда ранка на губе кровоточила. Даже пьяный мозг Питера не мог отрицать такой простой факт.
— Эй, всё в порядке? — спросил Джеймс. Питер попытался оценить тон его голоса и понять, заплетается ли его язык точно так же как собственный, но тут полномочия здравого смысла уже закончились — он не понимал реально ли то, что они видит и слышит. — Совсем розовощекий.
— А я всегда такой, — ответил Питер. — Розовоще...
Отчего-то такое простое слово оказалось таким сложным. Питер чувствовал, что это неправильно, что так не бывает и в английском нет труднопроизносимых слов, это ведь не немецкий с их словами-словосочетаниями и не французский, сующий в каждое второе слово лишние буквы.
Попытки произнести слово заставляли Джеймса смеяться. Питер не злился, сейчас это его не занимало, потому что буквы его в голове пытались сложиться в сложное слово «розовощекий», и ощущал себя так, словно ему только что поставили дислексию.
— Так, теперь нам точно пора, — сказал Джеймс. — Не надрывайся.
Питер упустил тот момент, когда Джеймс расплатился за напитки. Его кошелек не полегчал, что значило, что теперь он должен Джеймсу двадцать баксов, и это ещё один повод встретиться с ним снова. Он не смог намотать шарф и осторожно засунул его в пакет с консервами. Только заметив дверь туалета, он сообразил, что хочет отлить. Сам не зная зачем, он попросил Джеймса подождать, всучив ему пакет, и в одиночестве направился в уборную.
Уборная представляла собой крохотную комнату со стенами, выложенными бежевым кафелем. К тому же, не нужно было обладать великими математическими знаниями, чтобы посчитать все предметы, потому что здесь всего было по одному: писсуар, туалетная кабинка, зеркало и раковина. Пахло химикатами, но Питер считал, что это тот самый запах чистоты, который сигнализирует о том, что встреча с микробами в этом туалете маловероятна.
Справив все дела в кабинке (когда сильно напивался, Питер предпочитал справлять нужду в кабинках, потому что считал не вежливым светить голой задницей в общественном туалете, пока его пальцы не разберутся что и куда надо застёгивать), он вышел к раковине и умылся. Теперь он и сам видел, насколько розовыми были его щеки — как если бы он проторчал на морозе полдня, — но всё ещё не мог сообразить, как правильно произнести слово «розовощёкий». Намерение справиться с этой задачей, которая оказалась такой непосильной для его пьяного мозга, никуда не делось, и Питер, смотря на себя в зеркало, решительно набрал воздуха в лёгкие, готовясь произнести слова вслух.
Наверное, сейчас он выглядел как ученик театральной школы. Только в разы глупее, ведь он никогда не учился актерскому и театральному искусству, так что не мог знать, как происходит такое обучение. Едва он раскрыл губы, произнеся первые два слога, как какой-то парень толкнул его в спину.
— Эй, придурок, это тебе не личный толчок. Мой руки и вали отсюда, — у парня за его спиной были рыжие волосы, дешевый черный костюм с ярко-кричащим красным галстуком и стойким запах бурбона изо рта.
— Да тебе чего жалко, что ли?
— А вот знаешь, жалко. И ты бесишь. Сначала тысячу лет сидел в кабинке, теперь никак руки помыть не можешь.
— Если так хочешь помыть руки, сходи в женский туалет. Правда за твоё нытье тебя могут турнуть и оттуда, — огрызнулся Питер. Чаши весов, ещё несколько секунд назад гармонично балансирующие «ничью», перевесила агрессия. Зачесались кулаки.
— Ты бы посмотрел с кем разговариваешь!
— С ещё одним Уизли? — усмехнулся Питер.
— Ну ты напросился.
Парень бросился на него, но Питер ухитрился и отклонился в сторону. Рука рыжего встретилась с зеркалом, и он завопил, как кот, которому на хвост наступили. Очевидный промах только сильнее разъярил его, а от второго удара Питер не смог увернуться — на его теплой толстовке остался кровавый след. И как же его это разозлило! Хоть он и сказал Джеймсу, что опыт в драках у него имеется, драться он не хотел — все его драки были компьютерными симуляциями. Когда он становился агрессивным, то предпочитал оскорблять всех вокруг и хамить, но тут меньшей кровью не обойтись.
Что ж, ну надо так надо, решил он и уже был готов замахнуться, когда в это крохотное помещение вбежал обезумевший Джеймс. Сначала он посмотрел на зеркало, потом его взволнованный взгляд заметил следы крови на толстовке и переметнулся к лицу Питера. Схватил его за воротник и оттащил в сторону. Рыжего это, конечно, не устроило.
— Да я ему башку оторву, — фыркнул тот, — отпусти его.
Джеймс загородил Питера собой.
— Заткни свой рот, — неожиданно грубо сказал Джеймс. Парень, проморгавшись, очумело взглянул на Джеймса.
— Ты...
— Смойся, — приказал Джеймс. — И не забудь заплатить за порчу имущества.
Питер с восторгом глядел на происходящее: чёрт возьми, как же сексуально в этот момент Джеймс выглядел. Кому продать душу, чтобы на утро помнить этот его взгляд, жесткость и грубость, чтобы дрочить было проще?
— А клинок на твоей молнии указывает на то, что ты рыцарь? — спросил он, совершенно забыв про труднопроизносимое слово.
— Пошли домой.
Когда Джеймс сказал, что проводит его до дома, Питер расплылся в улыбке. В пьяной и очаровательной, даже благодарной, что тот аж покраснел. Всю дорогу (а добирались они на такси) в пакете звякали банки с тунцом, их звучание смягчал шарф. В машине ехали молча, но Паркер с трудом сдерживался, чтобы не сорвать с Джеймса одежду: его пьяную, агрессивную версию возбуждали мужчины, умеющие постоять за себя, ну и за него конечно.
Очутившись в полутемной квартире, Питер не выдержал и полез целоваться, по пути снимая обувь и откидывая в сторону пакет с консервами. Джеймс даже не попытался отвертеться, как будто только этого и ждал весь вечер: момента, когда можно будет прикасаться и целоваться. Они оторвались друг от друга только чтобы раздеться. Пока Питер возился с пуговицей на джинсах, Джеймс включил лава-лампу, свет от которой тут же упал на Паркера, прям как в ВИП-комнате стриптиз-бара. Чтобы снять штаны, Питер полностью опустился на кровать. Расстегнул молнию, засунул руки под джинсы и трусы и попытался стащить, но без помощи Джеймса не справился: тот схватился за низ штанов и стянул их.
Одежда больше не мешала. Питер притянул Джеймса к себе, уложил его на спину, а сам навис сверху. Его кожа казалась такой горячей, как будто его только что вытащили прямиком из центра извержения вулкана. Лоб вспотел, волосы растрепались, но вот взгляд… Сумасшедший, пьяный, соблазнительный. Питер поцеловал его, запустив пальцы в волосы, и целовал жадно, как будто ждал этого целую бесконечную вечность. Джеймс отвечал, но лениво, в этот раз решив полностью положиться на его инициативу.
— Ущипни меня за зад, — рассмеялся Питер, держа Джеймса за подбородок. — Поставлю пять с плюсом, если оставишь засос в районе копчика.
Джеймс этот вызов принял с улыбкой. Им пришлось ненадолго отлипнуть друг от друга, и каждый делал это с неохотой, хоть и знал, что за эту маленькую паузу явно получит приз. Питер улегся на подушки, а Джеймсу пришлось устраиваться в изножье кровати, чтобы оставить тот самый засос. Так они и оказались в шестьдесят девятой позе, которую, по правде говоря, Питер не очень любил. Лежа на боку, они ласкали члены друг друга руками, Паркер губами прижался к животу Джеймса и наслаждался солёным привкусом. От кожи Джеймса странным образом пахло приятно, хотя, может, так ему казалось просто по пьяни. Он не касался члена губами, но очень хотел. Во рту скопилась слюна, которую он раз за разом сглатывал, считая это своим наказанием за нетерпение. Он ждал первый шаг от Джеймса, потому что хотел понимать, как далеко они сегодня смогут зайти. Не прошло и двух минут, когда Джеймс, помогая себе рукой, начал водить головкой члена по его губам.
— Хочешь трахнуть мой рот, чтобы снова увидеть мои розовые щеки? — ехидно спросил Питер. Джеймс тяжело вздохнул и сильнее ткнул ему в губы членом.
— Блять, — выдохнул Джеймс, когда Питер раскрыл губы и принял его. — Охуеть же можно.
Он попытался двигаться навстречу рту Питера, но ничего не вышло — его член только выскальзывал изо рта из-за сбитого ритма. Тогда он встал на колени так, что лицо Питера оказалось между его ног. И вот это был вид! Влажный член, яйца, округлая попа. Когда Джеймс начал двигать бедрами, Питер обнял его и положил обе ладони на ягодицы. Он сминал их и раздвигал, когда вздумается, время от времени получая по носу яйцами. Барнс в свою очередь не сильно баловал его ласками: дрочил, иногда брал в рот головку и ласкал языком, но по ощущениям, возбуждение было не таким сильным, каким казалось изначально. Как ни странно, но эта часть — его разрядка — не так сильно его волновала. Он был так занят Джеймсом, что не следил за собой.
Ничто не сравнится с чувством, когда ты понимаешь, что другой человек настолько тащится от тебя и от того, что ты делаешь, что его реальность растворяется. Именно это чувствовал Питер в каждом движении Джеймса. Он старался изо всех сил, пускал в ход язык, в медленные моменты прижимая член к небу, давая передышку собственному горлу, и Джеймс благодарил его стонами, не громкими, а скорее внутренними. Питеру казалось, что только он их и слышит.
От этого кружило голову, а желудок перекручивался как плетеное пирожное.
— Ты такой пьяный, что я не уверен, сможешь ли ты кончить, — Джеймс по-прежнему дрочил ему. Питер по-прежнему сосал и не мог ответить.
Но ему было плевать: кончит он или нет, какая разница, пока у него во рту этот член, который Джеймс загоняет ему в глотку. Пока Джеймс дрочит ему, пусть и вяло, но все равно приятно. Пока они здесь вдвоем, и он слышит каждый тяжелый вздох, внутренний стон и чувствует, как дрожат его колени. Сейчас только это имело знание.
Когда Джеймс был близок к разрядке, то начал двигаться навстречу Питеру хаотично, резко и даже грубо, но Питер принимал его, как есть. Правую руку он спустил к своему пенису, а левой придерживал яйца любовника, чтобы не получать ими по носу, и заодно ласкал ту часть члена, которая не была во рту. В какой-то момент Джеймс уткнулся лбом ему в живот, задвигал задницей сильнее и, когда член выскользнул изо рта и скользнул по губам, кончил.
Питер, тяжело задышав, сжал свой член. Несколько поцелуев в живот и толчков в собственный кулак сделали дело: он кончил и провалился в сон, даже не замечая, что тяжелая туша в виде Джеймса Барнса упала на него.
Утро встретило Паркера жутким похмельем. Он не мог открыть глаза, каждое движение отдавалось жуткой болью, а его дыханием запросто можно было травить тараканов и мелких грызунов. И зачем, спрашивается, он только пил.
Подумав о том, что случилось вчера, он резко поднялся и сел на кровати. Голова кружилась, подступала тошнота, потому что желудок уже давно танцевал что-то вроде «Ча-ча-ча». Чтобы хоть как-то унять боль, Питер стал массировать виски, надеясь на эффект плацебо — это никогда не помогало, но он всё равно делал так каждый раз. Постепенно ему казалось, что он приходит в себя — боль отходила на второй план, и он начал слышать звуки, которые его не раздражали.
А потом в дверь позвонили, и он буквально завыл — по ощущениям он находился прямо под трезвонившим колоколом и всё вокруг дрожало. Слава богам, он успел добежать до туалета и не заблевал пол спальни. Ему понадобилось время, но, прочистив желудок, он наконец умылся, почистил зубы, намочил волосы, приглаживая, и вышел из ванной с намерением налить себе воды, чтобы запить обезболивающее, которое он нашёл в шкафчике над раковиной.
— Надо же, ты уже встал.
Питер резко поднял взгляд и уставился на Джеймса, который откуда-то взялся в его квартире. Воспоминания о вчерашней ночи накрыли его новой порцией головной боли и стыда. Джеймс не стал задавать лишних вопросов, протянул ему стакан воды (который, как оказалось, всё это время покоился на прикроватной тумбочке). Он так улыбался, что чувство стыда сменилось чувством вины.
— Мы же вместе пили, — прохрипел Питер, опустошив стакан. — Почему ты такой бодрый?
— Ну, я выпил всего пинту пива. И не нарывался на драку.
На словах про драку Питер снова застонал и сел на кровать, закрывая глаза руками. Он не помнил, чтобы дрался. Помнил, как пил. Как жаловался на работу и на Тумса, которого превратил в собирательный образ всех его боссов. А ещё как они ехали домой в такси, и Джеймс гладил его коленку. Это было так приятно, что он едва не превратился в лужицу.
Ну и конечно после всего этого они трахались. Эту часть Питер тоже помнил смутно, но это не мешало ему испытывать то, что он испытывал: странный набор чувств из вины, стыда и эмоциональной неопределенности по отношению к Джеймсу. То, что он сидел перед ним совсем голый, Питера не волновало; его куда больше тревожило то, что его желудок до сих пор крутило и в этом было виновато не похмелье.
— Как таблетка подействует, — заботливо произнес Джеймс, и Питер насторожился, — приходи на кухню. Я заказал суп, его только разогреть надо.
— Суп? — воодушевленно поинтересовался Паркер. Он не ел нормальной еды с тех пор, как последний раз навещал Мэй на свой день рождения. — Погоди, ты хозяйничаешь на моей кухне?
— Не в первый раз. Там достаточно легко разобраться, потому что у тебя нет никакой организации. Что, кстати, не очень для ментального здоровья. Во всяком случае так считает доктор Рейнор и...
— Суп, — перебил Питер. — Звучит отлично.
И в этот самый момент Питер ненавидел себя. За то, что вчера снова напился и затащил Джеймса в постель, и за то, что только от звука его голоса вздрагивал. Сейчас бы ему остаться наедине с самим собой, покричать в подушку и поразмыслить на тем, что он творит. Эти три случайные встречи, три случайных секса, и всё с одним человеком — он опять нарушал правила, которые нарушать категорически нельзя.
Он не просто так выстраивал защиту, не просто так не подпускал к себе парней, не просто так предпочитал ничего не чувствовать. Но Джеймс заставлял его сомневаться и думать над принятыми давным-давно решениями.
— Слушай, давай договоримся, — Джеймс накладывал ему суп, обращая взгляд только к кастрюле и половнику. — Если ты снова захочешь заняться сексом, то просто позвони. Не надо пасти меня в Бруклине.
— Я не пасу тебя в Бруклине, я там работаю, — буркнул Питер. — И с чего это я должен тебе звонить?
— Я не говорю, что ты должен. Просто вдруг... Захочешь. И кстати, тот мужик, что тебя преследует, приходил. Принес конверт, я оставил его на тумбочке с ключами.
Телефон Джеймса, лежавший на столе, провибрировал. Странно, что этот парень вечно держит телефон в беззвучном режиме. В этот раз Питеру не удалось подсмотреть кто и что написал, но он был уверен, что это снова та самая Нат — ещё одна причина, по которой сближаться с Джеймсом — плохая идея.
От супа приятно пахло, и Питер принялся есть, уговаривая себя не поглядывать на ухмыляющегося Джеймса, набирающего сообщение.