Питер не раз слышал грустные истории из жизни случайных парней. Большая часть этих историй звучала так наиграно и избито, что он воспринимал их, как белый шум, бесполезно сотрясающий воздух. Кого-то бросил отец, над другими издевались в школе. Некоторые в попытке произвести впечатление присваивали себе судьбу персонажей фильмов, и от таких парней он сбегал при первой же возможности. По сравнению со всеми этими парнями Джеймс почти ничего не говорил и это невероятно раздражало.
В полутьме кухня казалась совсем крошечной. Питер ощущал, как давят стены, а потолок нависал над головой тёмной тучей. Единственная не перегоревшая на вытяжке лампочка светила тускло, и её лучи едва дотягивались до стола у противоположной стены. Сидя спиной к окну, Пит пристально наблюдал за Джеймсом, ловил его грустные улыбки в приступе приятной ностальгии и серьёзные взгляды в те моменты, когда воспоминания становились слишком тяжёлыми, чтобы озвучить их вслух. Он замечал, как на доли секунд Джеймсом завладевала злость и даже ярость, и в такие моменты его сковывала нерешительность. Он не боялся, нет, просто не знал, чем здесь можно помочь. Нельзя наложить повязку на душу, которая, не стоило и сомневаться, сильно покалечена. И как так вышло, что прежде он ничего из этого не примечал?
Джеймс рассказывал об армии, воспоминания о которой представляли собой кашу. Он путался в словах, но, собираясь с мыслями, кое-как сопоставлял факты. Иногда замолкал и с минуту смотрел на свои руки, нервно сжимающие чашку, таким взглядом словно видел призрака. В один из таких моментов Питер, не выдержав, протянул свои ладони к нему и накрыл его пальцы. Вздрогнув, Барнс взглянул на него.
— И давно ты уволился со службы? — Питер придерживался той громкости и тона голоса, которые задал Джеймс.
Питеру стоило догадаться обо всем раньше. Эта выправка, этот взгляд, эта сила в руках и ногах... Перед его носом было столько знаков, которые он просто проигнорировал, пытаясь спрятаться от чувств, и теперь ощущал себя не в своей тарелке. Он сглотнул накопившуюся во рту слюну и глянул в сторону бутылки пива, которую достал из холодильника, когда они только пришли, но так её и не открыл.
— Три с половиной года назад.
Черты красивого лица Джеймса терялись в тени, но Питер настолько много раз разглядывал его, что нарисовал бы по памяти. На щеке ещё не цвел желтый синяк, но представить его форму казалось самым лёгким заданием на дом. Сидеть напротив, иметь возможность поддержать прикосновением, просто слушать — вот это привилегия, настоящая и имеющая ценность, а не те бессмысленные драки на ринге, о которых твердила рыжеволосая девица.
— Первое время было сложно адаптироваться к мирной жизни, – Джеймс облизнул пересохшие губы. — Каждый звук казался выстрелом, каждый шорох приравнивался к опасности. Тело жило на одних только рефлексах, а мозг отключался. Меня несколько раз арестовывали, думая, что я под кайфом. Через полгода меня отправили на принудительную терапию.
— И твое участие в боях без правил — часть лечения?
— Там есть кое-какие правила. Эти бои дали мне цель, а потом и работу. Жизнь обрела смысл, — повисла пауза, заставившая Питера поволноваться. — В конце концов, я добился успеха, и ты был этому свидетелем.
Для Джеймса победа в бою была успехом. Питер же смотрел на это с другой стороны: он замечал разбитую губу и синяки на щеках, скованность движений из-за болевых ощущений, и задавался вопросом, а стоит ли это всё того мига радости, который называют успехом? И он бы с легкостью сказал нет, ориентируясь на собственный опыт, но смотрел на Джеймса и видел не только другого парня, но и другой опыт, другую жизнь, другие трудности.
Об армии Питер знал немного. Кое-что слышал о дисциплине и порядке, видел разную военную форму и несколько художественных фильмов, и на этом всё. Теперь он смотрел на Джеймса и понимал, что помимо прочего армия ещё и ломает. Кто-то не справляется с последствиями, пуская под откос всю свою жизнь. А кто-то не сдается, не опускает руки и продолжает хвататься за нормальную жизнь, несмотря на все неудачи.
— Значит, эти бои — твой клей?
— О чём ты? — непонимающе спросил Джеймс.
— То, что помогает тебе держаться на плаву, — объяснил Питер. — Глупая метафора.
— Отличная метафора.
Джеймс крепче ухватился за его руку. Этот жест напомнил Паркеру их с Недом и ЭмДжей походы на скалодром. В старших классах они любили полазать по пластмассовым скалам, хватаясь за спасительные выступы, чтобы не повиснуть в воздухе на тросе. Прямо сейчас он ощущал себя совсем как выступ, надеясь, что его-то никогда не отпустят, и едва различимый в полутьме взгляд Джеймса, сосредоточенный на их сцепленных руках, казался ему достаточной гарантией.
— Иногда рядом есть тот, кто помогает встать на ноги, когда ты упал, но порой приходится искать опору в самом себе. Участие в этих соревнованиях когда-то было моей опорой, и теперь я стою ровно на своих двух. Желание оглядываться назад с каждым днём всё меньше. Я не забыл войну и никогда не забуду, но это не повод хоронить себя заживо.
Если бы Питер не знал, что Джеймс импровизирует, то счел бы эту речь заранее заготовленной — уж слишком ладной она была. Без пауз и без оговорок. И в этой крохотной речи было столько искренности, что он ненароком задумался о своих чувствах и проблемах, о его отношениях с собственным прошлым и о том, как его жизненные решения не помогают ему подняться, а толкают в лужу.
Несмотря на то, что и его жизнь была омрачена несколькими трагедиями, всё это казалось ерундой на фоне того, о чем говорил Джеймс. Страдать из-за разбитого сердца — это так банально и так незрело, что Питеру стало стыдно. За то их знакомство, когда Джеймс нарушил собственное правило, за глупые разговоры о не такой дружбе и за истерику после одной из встреч с Хэппи.
— А я-то думал, что херово живу, — с грустной улыбкой сказал Питер. — Ты видел жизнь, а я...
Взгляд Джеймса сделался таким серьёзным, каким Паркер его ещё никогда не видел. В нём не было ярости, не было и злобы. Ни сочувствия, ни жалости. Такой взгляд казалось невозможным интерпретировать. Некогда голубые глаза теперь по цвету напоминали мощные грозовые тучи. Сжав губы, Джеймс встал с места и, обойдя стол, сел рядом с Питером. А затем обнял его да так крепко, что в ушах зазвенело.
— Доктор Рейнор говорит, что обесценивание страданий — самая ужасная ошибка, которую может совершить человек по отношению к другому, — его тихий голос звучал над самым ухом, и Питер так жалел, что не мог видеть его лицо прямо сейчас. — Пережитая нами боль делает нас теми, кто мы есть, и важно принять эту боль, научившись жить с ней. Обесценивание — прямой путь к саморазрушению.
— Я не...
— Я учусь жить со своим грузом, — усмехнулся Джеймс, не дав Питеру договорить. — И верю, что ты тоже можешь. Ты сильнее, чем кажешься на первый взгляд.
Питер с трудом подавил всхлип. Он уткнулся в плечо Джеймса, наконец обняв его в ответ. Уверенность в том, что его не бросят вот так в слезах и одиночестве, стала крепче. И может было рано делать выводы, но он видел в Джеймсе ту опору, которая не дает ему окончательно упасть в пропасть.
Ещё пару недель назад почувствуй он столько всего разом, бросился бы к бутылке. Но сегодня у него не было никакого желания держаться за пагубную привычку в попытке избавиться от тяжести в душе и забыться. Бутылка пива, стоявшая на столе, даже не привлекала его взгляд, как и розовое вино, которое он купил ЭмДжей на Рождество.
И это было лучшее чувство во всей Вселенной.
Болтать о всякой ерунде он мог без остановки, но говорить о чувствах всегда было сложно. Едва справившись с эмоциями, Питер наконец осмелел и, положив ладонь на щеку, поцеловал Джеймса. Он не знал, как выразить всё, что чувствовал словами, и надеялся, что поцелуй скажет куда больше, чем сказал бы он.
Как назло, губа Джеймса закровоточила. В ящике с таблетками нашелся бинт и перекись водорода. Питер на всякий случай достал обезболивающие и подумал, что нужно поблагодарить Мэй за то, что она в день его переезда озаботилась домашней аптечкой. Он торопился, из-за чего едва не уронил половину содержимого ящика на пол. Бинт оторвал неровно, смочил перекисью и аккуратно прижал к краю губы Джеймса. Тот улыбнулся.
— Не делай так, — сказал Питер. — Губа растягивается, и рана вместе с ней.
— Это всего лишь разбитая губа, — усмехнулся Джеймс. — Заживёт.
— И не разговаривай, эффект тот же.
— Я согласен помолчать в твоём присутствии, — не унимался Барнс, и Паркер нахмурился: смоченный бинт ерзал, вылезающие из него нитки прилипали к губе. — Но у меня остался один очень важный вопрос. Я собирался задать его через пару дней, но...
— Говори уже.
— Какие у тебя планы на Рождество?
— В Рождество мы с тётей смотрим старые фильмы.
— И чем же тогда вы занимаетесь в сочельник?
До Рождества оставалось две недели, и у Питера уже были планы. Уже лет двадцать канун Рождества проходил по одному и тому же сценарию, который Мэй с улыбкой называла традицией. Он не любил говорить об этом, как и о других праздниках, которые считаются семейными. Но после всего, что сегодня рассказал Джеймс, он не мог соврать или не договорить, как делал раньше. Набрав в грудь побольше воздуха, он сильнее прижал бинт к ранке.
— В сочельник мы ходим на кладбище.
Джеймс изменился в лице. В его глазах затерялись смятение и непонимание, но так он хотя бы наконец-то сжал губы, не стремясь снова заговорить. С другой стороны, теперь Питер чувствовал себя неуютно в застывшей тишине и задергал ногой.
— Мои родители погибли в канун Рождества, — сглотнув, объяснил Паркер. — Мне было четыре. И не надо мне сочувствовать, я их даже не помню.
Вместо жалости, извинений и прочих проявлений вежливости, Джеймс усмехнулся. Это было так странно, отчасти даже неуместно, но Питер не злился. В кой-то веки он не услышал заезженного «мне жаль», а это многого стоило.
— Тебе нужно это прекратить.
— Но у тебя ещё кровь идёт.
— Я не об этом, — Джеймс выхватил у него бинт, который уже успел пропитаться кровью. — И не про походы на кладбище. Если хочешь делиться чувствами, делись. Перестань закрываться от всего мира, не вороти нос от тех, кто тебя жалеет. Не бойся просить помощи и не стесняйся её принимать. Позволь себе жить, Питер. И проведи со мной канун кануна Рождества.
Всё это звучало неправильно. Кто вообще сначала рассказывает о любви к себе, а потом задает глупые вопросы? Подумав об этом, Питер взглянул на Джеймса и ухмыльнулся. Он вспомнил их первую встречу и явный красный свет, а теперь они сидели на его кухне и разговаривали о личном. Наверное, об этих противоположностях все говорят, когда утверждают, что они притягиваются.
— Если у тебя и на этот день есть планы, то...
— Нет, нет. Планов на канун кануна Рождества у меня нет. Так что...
— Обещаю, буду у тебя к семи часам вечера в канун кануна Рождества.
Судя по выражению лица Джеймса, он пытался отыскать смысл в словах, которые сам сказал. Питер рассмеялся и одними губами повторил:
— Канун кануна Рождества.
***
Договоренность ещё не значит, что всё пойдёт по плану. С самого утра Питер маялся в неведении, не зная вернётся ли Джеймс из командировки. Эта неопределенность маячила перед ним, не давая ни на секунду забыть: не всегда обещания даются для того, чтобы их сдержать.
Не сдержанные обещания — его проклятье. Так что, когда Джеймс сообщил о внезапной командировке, Питер напрягся. Это случилось на следующей день после того, как Барнс назначил ему «свидание». Прежде они не договаривались о встречах, но судьба толкала их друг к другу, словно пытаясь указать правильный путь. И вот как только он был готов открыть своё сердце, как случается это: Джеймс опаздывает на час.
Вертя в руках телефон, Питер размышлял о том, а может ли эта ситуация быть случайностью, как и все их прошлые встречи. Что-то ведь должно быть на его стороне, и в кой-то веки понадеяться на случай казалось ему правильным решением. Но вместо того, чтобы успокоиться, он только накручивал себя.
Так что, когда Джеймс переступил порог его квартиры, Питер буквально повис на нём. Разум отключился, как будто у него сели батарейки. Единственное, что он смог тогда сказать: «Ты сдержал обещание». А большего было и не нужно. Ему хватало того, что он снова мог целовать Джеймса, прикасаться к нему, слышать его дыхание и наконец ощутить то приятное чувство выполненных обещаний, которое странным образом его завело.
Джеймс тоже соскучился. Так как он снова приехал к Питеру, не зайдя домой, первым делом он попросился в душ, а когда Паркер зашел к нему, чтобы уточнить, что заказать на ужин, тот затащил его к себе прямо в одежде.
— Не можешь подождать и пару минут? — спросил он.
— Хочу тебя прямо сейчас, — ответил Джеймс, губами изучая его шею.
И если бы не сырая одежда и скользкий от мыла пол душевой кабинки, Питер ни за что бы не променял секс в душе на тривиальный секс в его кровати. После недолгих ласк, он выключил воду, скинул одежду, оставив её прямо там, и потянул Джеймса за собой в спальню. Повалив его на постель, он уселся сверху и посчитал, что самое время задать темп всему вечеру.
Лава-лампа, как и всегда, разбрасывала свой разноцветный свет по всей комнате. Джеймс с силой сжимал его бёдра, не давая полной свободы, и только его согнутые в коленях ноги не позволяли упасть назад. На кровати было много места, но они, как и всегда, облюбовали её правый край. Питер, упираясь руками ему в грудь, двигался в рваном темпе — то быстрее, то медленнее — и прикусывал губу, чувствуя что вот-вот кончит. Для того, кто две недели вынужденно воздерживался даже от дрочки, он держался достаточно стойко, но его выдержка понемногу трескалась, как лёд под ногами.
Он чувствовал, что Джеймсу требовалось куда больше, чем ему. Именно поэтому он хотел сделать всё по-своему и старался не спустить раньше времени. Приходилось прикрывать глаза, стараться не прислушиваться к звукам и не трогать свой член, потому что Питер знал — одна крепкая хватка и он кончит, а пока для этого было рано.
— Не смей, — выдохнул Паркер, почувствовав, как правая рука Джеймса скользнула по внутренней стороне его бедра к члену. — Ты ещё даже близко не...
Он подавился стоном, когда Джеймс резко двинулся ему навстречу. Схватив тянущиеся к члену ладони, Паркер выразил протест, но толку от этого было мало. Если Джеймс хотел, он брал, и Питер приходил от этого в восторг. Его руки дрожали, коленями он сжимал парня под собой и сколько бы он не думал о совершенно несексуальных вещах, не мог забыть о том, с кем он и чем занимается.
Джеймс трахал его нетерпеливо, резко, по-животному. Тянул к нему руки, обнимал за шею и целовал. Обхватывал его, прижимая к себе, и от каждого движения член Питера тёрся по твердому животу. С каждым новым толчком Питер чувствовал, как его тело напрягается. И это напряжение искало выход. Все клетки его тела ощущались как одна натянутая струна. Руками он вцепился в Барнса, нашептывая ему на ухо обращения к богам. Он жаждал своей разрядки ничуть не меньше, чем ощущения пульсирующего члена в заднице. Но кончил, так и не дождавшись.
Все тело звенело. Уши заложило, и он с трудом дышал, в порыве страсти прижавшись губами к плечу Джеймса. Тело дрожало и не слушалось. Мозг отключился и больше не мог отдавать рациональные команды. Член внутри него ощущался немного болезненно, и он, осторожно соскользнув с Джеймса на левую сторону кровати, облегченно выдохнул.
Ему понадобилось еще пару минут, чтобы отдышаться. Придя в себя, он поймал взгляд Джеймса, который лежал, раскинув ноги в стороны, и смотрел на него. Он так широко улыбался, как будто выиграл в лотерею, а сытости и блаженства в этой улыбки явно было лишку. Наверняка, во всём виноваты его розовые щеки, от которых Барнс почему-то приходил в восторг в любое время дня и ночи.
Другого объяснения Питер не находил, ведь в отличие от него, Джеймс так и не кончил. Он лениво дрочил себе без всякого энтузиазма и делал это как будто рефлекторно, а не потому что нуждался в разрядке.
— Может, — Питер лег на бок и накрыл своей ладонью руку Барнса, — лучше я, как думаешь?
— Всё нормально, я устал и, наверное, поторопился. Мы сможем наверстать это позже. Ты не обязан.
Как же паршиво это звучало. Не обязан. Как будто Питер спал с ним, потому что был должен. Какая глупость, и так хотелось сказать об этом вслух, но момент явно не подходящий. Перекатившийся на бок Джеймс потянулся в сторону прикроватной тумбочки — там лежал его телефон. Взгляд Паркера скользнул по его спине без синяков и ссадин, и только шрам на левом плече выделялся из общей картины светлой кожи и мускулов.
С такого ракурса открывался прекрасный вид на задницу. Не то чтобы Питер редко наблюдал нагие ягодицы, но не глянуть на них лишний раз просто не мог. Напряжение в мышцах создавало идеальное зрелище. Соблазн прикоснуться к таком искусству заполнил все его мысли. Не дав себе времени на глупые размышления, он двинулся ближе, наклонился и оставил влажный поцелуй на пояснице.
Он не стал рассусоливать и тянуть резину, только лишь удобнее сел, упершись одной рукой в кровать, положил другую на правую ягодицу и немного сдвинул в сторону. Как только язык коснулся промежности, Джеймс вздрогнул. Он забыл про тумбочку, подобрал подушку и уткнулся в неё лицом, встал на колени и поднял задницу, превратившись в мраморную статую, навечно застывшую в постыдной позе. И Питера это больше, чем устраивало. Пока он лизал, вжимаясь, его отвлекали только тихие стоны в подушку.
Такая реакция Джеймса на ласки казалась необычной. Прежде он не стеснялся стонов, вечно норовил что-нибудь сказать или матерился, потому что Паркер всё делал правильно, но сейчас до ушей доносилось лишь сладкое эхо. Отпрянув, Питер коснулся пальцами чувствительной кожи и провёл между ягодиц несколько раз. Осторожно надавил и, наклонившись, провел языком аккурат возле пальца. Он не перешагнул через линию, которую считал красной, но в то же время получал наслаждение от того, как пальцы скользили по влажной коже, как подушечка едва проникала в Джеймса и как тот в ответ мычал в подушку.
Это был увлекательный аттракцион — дразнящие движения пальцами, а после — успокаивающие прикосновения языка. И каждый раз, когда один сменял другой, Джеймс резко вздрагивал, а пальцы на его ногах подгибались. Питер упивался этим зрелищем и ласками. Дикий восторг расходился по его телу тягучей судорогой, и если всё так и будет продолжаться, то его возбуждение не заставит себя долго ждать.
Вот только терпения Джеймса надолго не хватило: он начал двигаться навстречу языку, а когда Питер пускал в ход пальцы, тот как будто пытался отстраниться. Его движения походили на покачивания на краю пропасти, и он никак не мог решить, хочет ли он прыгнуть вниз или отступить на шаг назад. И когда Паркер в очередной раз сменил язык на пальцы, Барнс, не выдержав, прохрипел:
— Да просто засунь уже свой язык в мою задницу.
Это не было похоже на приказ или на вежливую просьбу. И только лишь толика грубости, которую он обычно вкладывал в хватку на затылке Питера, чтобы тот глубже взял его член, проскочила в словах. Та самая, которую можно было списать на проявление силы. Питер усмехнулся. Как же великолепно всё это было!
Светлая кожа покраснела, напряженные ноги дрожали. По яйцам к члену стекала слюна, и Питер, вместо того чтобы продолжить вылизывать, размазал её по стволу и стал дрочить. Джеймс, матерясь, снова уткнулся в подушку. И как только Паркер решил, что он всё держит под контролем, как все его планы разрушили несколько движений.
Вытянутые вдоль тела руки скользнули к ягодицам, и Барнс, используя все остатки собственных сил, раздвинул их. Смотря на эту картину, Питер сглотнул и тяжело выдохнул, ощутив, как внутри всё перевернулось, стягиваясь в возбужденный комок. Джеймс выглядел уязвимым и открытым с поднятой кверху и раскрытой задницей. Этот акт соблазнения отключил Питера от реальности, и всё, что оказалось ему под силу это наклониться, припасть языком и губами к влажной, раздразнённой коже и делать всё то, что придёт в голову.
В этот раз Джеймс был отзывчивее. Когда он убрал руку с левой ягодицы, чтобы опереться на неё и не упасть, Питер заменил её своей. Его правая рука по-прежнему ласкала член, и конечностей на собственное удовольствие не хватало. Пользуясь положением, он терся об одеяло и был уверен, что Барнс неотрывно наблюдает за его скользящим по ткани пенисом.
Оргазм Джеймса был не таким сильным, как обычно, но в этом и была его прелесть: всё как будто замедлилось, Питер чувствовал, как член пульсирует в его руке и как сжимается задница в предоргазменом состоянии. Все тело его любовника дрожало так, что его собственная рука служила мостом для этого состояния: от ягодицы Джеймса по пальцам Питера прошлись мурашки. Перед тем, как кончить, Джеймс почти что сложился пополам, поджав пальцы, одной рукой схватил подушку, а другой так сильно надавил на затылок Паркера, что на несколько секунд Питер не мог даже вздохнуть, и чувствовал лишь жесткое прикосновение пальцев и слюну, стекающую по подбородку.
Длинный стон прерывался вздохами, и Джеймс, спустив Питеру в руку, наконец расслабился и отпустил его. И пока тот испачканной в чужой сперме руке дрочил себе, Барнс обмяк на кровати. Лаская себя, Питер смотрел на сильную спину, разглядывая шрам на плече, и, прижав левую руку к груди, тёрся сосками о предплечье. Он кончил с именем Джеймса на губах и, упав рядом, прижался к его спине.
Питер задремал и пришёл в себя, когда Джеймс, хихикнув, предложил в следующий раз идти в душ по очереди, чтобы не пришлось снова туда возвращаться.
— И стоит наконец выбрать, чем мы будем ужинать, — поддакнул Питер.
Ещё несколько долгих минут они лежали молча, Паркер обнимал Джеймса со спины и ровно дышал. Лава-лампа, за огнями которой он наблюдал, не дала ему уснуть. Он держался за этот свет, сам не зная, зачем. Он даже не был уверен, что его пара на сегодняшний вечер пребывала в сознании. Устав от молчания, он ткнул Джеймса в спину.
— Давай ещё так полежим, — пробормотал Барнс. — До первого урчания в животе. Ну или до того момента, когда придёт время вручить тебе подарок.
На этих словах Питер подскочил на кровати. Подарок? По правде говоря, он думал о подарке для Джеймса в честь Рождества, но его скудные заработки и отсутствие идей решили всё за него, после чего и пришлось отказаться от этой мысли. В конце концов, он был уверен, что и Джеймс поступит так же. Всё-таки официально они не встречаются и сегодня не Рождество и даже не сочельник. Какой тут может быть повод для подарка?
— Это у тебя шутки такие или у твоего члена новое прозвище? — Питер попытался пошутить, но в голосе проскочили нотки нервозности. Джеймс наверняка это заметил.
— Нет, это просто подарок, — тихо ответил он. — Который ни к чему тебя не обязывает.
— Но я ничего не приготовил для тебя...
— Малыш, тише, — Джеймс лег на спину, устроив Питера у себя под боком. — Считай, что это не подарок, а сувенир из Вашингтона. У меня оставался лишний час до самолета и мне нужно было чем-то заняться, а девчонки потащили на шоппинг. Пройти мимо этого просто так я не мог. Благодарности принимаются в любом виде, в том числе и в съедобном эквиваленте.
Улыбнувшись, он поцеловал Питера лоб, и этот поцелуй сработал лучше любого лекарства. И хоть Паркер почуял жжение румянца на щеках, на душе почему-то стало легко и тепло, что он чувствовал себя тающим на сковороде маслом. Желудок заурчал.
— Надо помыться и заказать ужин.
Через час они уже сидели за столом, и Питер жадно поглядывал на паэлью, которую заказал Джеймс. От тарелки, наполненной рисом и морепродуктами, так вкусно пахло, что тот суп, который заказал он сам, уже не казался ему удачным выбором. Название, конечно, звучало красиво — Сальморехо. Он даже пробовал произнести его с испанским акцентом, отчего Джеймс громко смеялся.
Самым удивительным было то, как Барнс поедал свою паэлью. Он использовал две вилки — одной он ел рис, а другой выковыривал гребешки и перекладывал их на салфетку. Странный ритуал для того, кто заказал блюдо с морепродуктами и отказывался есть самую вкусную его часть.
— Почему? — Питер, сунув ложку в крем-суп, зачерпнул красную жижу с кусочком ветчины и вареным яичным желтком. — Что тебе сделали гребешки?
— Просто не люблю.
— А две вилки?
— Это мой бзик, — спокойно сказал Джеймс. — Ты не вскрываешь письма, которые тебе приносит Хэппи, а я использую две вилки для паэльи.
— То есть одна вилка может довести тебя до слёз?
— Что ж там такого в письмах, что тебя так трогает?
— Предложение по работе, — Питер повесил голову, перемешивая суп.
— Хорошее?
— Наверное. Я ни разу не открывал эти конверты. Старк пытается взять меня измором, но я пока держусь. Правда, — он ненадолго замолчал, прожевывая ветчину, — из-за него я не могу устроиться в другую компанию, да вообще никуда. Поэтому я работаю в прачечной, в супермаркете и у Джеймсона.
— Старк?
— Тони Старк. Вроде как его все знают.
— А давай посмотрим все эти письма прямо сейчас, — предложил Джеймс. — Ну точнее после ужина.
— Какой в этом смысл?
— Это будет твой подарок мне.
Подарок. Это слово резало по больному, потому что чтобы ни говорил Джеймс, Питер чувствовал себя не в своей тарелке. Кажется, этим чувством вины Барнс и пользовался. И хоть эта была явная манипуляция, Паркер находился в шаге от того, чтобы поддаться. Он ни раз порывался открыть эти письма и посмотреть на предложения, которые наверняка заманчивы, но каждый раз трусил и закидывал все письма в ящик тумбочки.
Может, узнать обо всем из уст Джеймса будет проще, чем прочитать самому?
Ещё через полчаса, помыв посуду и убрав всё в шкаф, они вернулись в спальню. Питер вытащил письма и даже сходил за парочкой новых, которые всё ещё лежали в коридоре. Все свои находки он скинул на кровать и замер возле окна. На подоконнике стояла коробка, упакованная в блестящую бумагу и перевязанная золотого цвета бантом.
— Выглядит слишком внушительно для случайной покупки, — Питер прищурился. — Это не розыгрыш?
— Неа, — ответил Джеймс. — А вот предложение Старка выглядит как шутка. Он мог бы и побольше денег тебе предложить.
Это едкое замечание Питер предпочел оставить без внимания. Его куда больше интересовала гигантская коробка в полметра, норовившая упасть на пол. Весила она от силы полкило, и он с лёгкостью перенес её на свободную часть кровати. Смотря на пеструю обёртку, он вспомнил детство. Мэй каждый год старалась устроить для него настоящий семейный праздник, несмотря на то, что для неё и дяди Бена эти первые несколько лет Рождество не приносило ничего хорошего.
Ворошить память всегда тяжело, и Питер, сглотнув, потёр глаза. Джеймс если и заметил, то виду не подал.
Помедлив ещё секунду, он всё-таки сорвал упаковочную бумагу. Резко, нетерпеливо, из-за чего запутался в ленте от банта. Глядя на картинку, вырисовывающуюся под его пальцами, он не верил своим глазам. Но прежде, чем Питер успел распаковать подарок до конца, в дверь позвонили. Он не знал, сколько сейчас времени, но по ощущениям день близился к завершению. Не стоило и сомневаться, что за дверью вновь стоял Хэппи Хоган. С их последней встречи прошёл, наверное, месяц, но он не скучал, и хоть было ясно, что Хоган не таскал за собой его бывшего, внезапное появление лакея Старка было в его списке нежелательных встреч.
— Я открою.
Джеймс среагировал моментально, поднявшись с места быстрее, чем Питер успел моргнуть. И, наверное, ему следовало бы напрячься из-за того, как часто Барнс хозяйничает в его квартире, но все те чувства, которые он испытывал, выразили протест. Опустив взгляд на ещё не полностью распакованный подарок, он заметил красно-белый логотип на краю коробки и закрыл глаза руками.
Не то чтобы это не могло быть правдой, но при мысли, что Джеймс запоминал те ерундовые замечания, которые он время от времени кидал без задней мысли, в груди закололо. Даже ЭмДжей не прислушивалась к его словам так, как это сделал парень, с которым он знаком четыре месяца. Сердце застучало по ребрам, пульс подскочил, и Питер почувствовал, что краснеет, но никак не мог заставить себя убрать руки от лица просто потому, что боялся расплакаться.
— Питер, — голос Джеймса звучал тревожно.
Паркер, естественно, пропустил тот момент, когда Джеймс спровадил Хэппи и вернулся в комнату. И ладно бы он его проглядел, но как он мог не услышать?
— Питер, — теперь голос звучал ближе. Матрас прогнулся под весом опустившегося на него Барнса. — Ты в порядке?
— Ты купил мне Лего по «Звёздным войнам»? — переспросил Питер, а затем, не дожидаясь ответа, продолжил: — Ты купил мне Лего по «Звёздным войнам».
Он не собирался плакать. По крайней мере, это в его планы не входило, но, когда Джеймс обнял его, прижав к себе и прикоснувшись губами к макушке, ничего другого ему не оставалось. Его горячие руки успокаивали, но Питер все равно не смог мгновенно собраться и стать собой прежним. Что-то внутри надломилось, но если раньше любые поломки внутри вызывали дикую боль, то сейчас он чувствовал лишь облегчение. Словно Джеймс — единственное обезболивающие, идеально лечащее все его болячки, а его объятия — трос, за который цепляешься, чтобы выбраться из колодца, и который он больше никогда не отпустит.
Вытирать слезы о футболку Джеймса было не очень-то вежливо, но от его плеча оказалось оторваться сложнее, чем думал Питер. Единственное на что хватило сил — неловкий поцелуй в шею, который, как он надеялся, заменит если не все, то хотя бы часть слов благодарности. Когда наконец он набрался смелости и взглянул на Джеймса, тот улыбался. Собственно, кроме улыбки было ничего и не видно, но на душе стало так спокойно, что слёзы прекратились, а ком, стоявший в горле все это время, бесследно растворился.
— Это кантина Мос-Эйсли, — сказал Питер, протягивая руку к подарку. — Не самый часто попадающийся набор. Ты ведь его не случайно купил.
— Я за ним ездил, — признался Джеймс, усмехаясь. — Долго выбирал, какой взять, и вот…
— Сам выбрал?
— Мне немножко помогли. Нравится?
Питер, освободившись от объятий, взял коробку в руки и стряхнул остатки оберточной бумаги. На лицевой стороне коробки была изображена точная копия кантины Чалмуна с Татуина, только более яркая и фигурная. Пластиковая фигурка дьюбэка утоляла жажду пластиковой водой. Трипио явно жаловался R2D2 на свою полную опасностей жизнь, а Оби-Ван собирался применить силу. С другой стороны нарисованного здания стояли Дарт Вейдер и штурмовик.
— Хан выстрелил первым, — ухмыльнулся Питер. — Это потрясающий подарок. И я не знаю, как я могу тебя отблагодарить.
— Улыбайся так почаще.
Не стерпев, Питер двинулся ближе и поцеловал Джеймса. Осторожно, как будто в первый раз, не касаясь никаких других частей его тела. Это был мимолетный порыв, который он не посчитал нужным пресекать, и не сомневался, что поступает правильно. Улыбка не сходила с его лица.
— Ну что, соберем эту малышку?
В голосе и жестах Джеймса было слишком много энтузиазма. Питер, прищурившись, с подозрением посмотрел на него.
— А тебе нравятся «Звёздные войны»?
— Я смотрел только тот эпизод, в котором сестра поцеловала своего брата, не зная, что он её брат. Но это мы всегда можем исправить.
Джеймс не испугался ни кучи деталей конструктора, ни количества страниц в руководстве по сборке, и Питер с трудом сдерживался, чтобы не признаться ему в любви. В качестве твёрдой поверхности для будущего шедевра они использовали пробковую доску метр на метр, которая уже сто лет пылилась в шкафу.
Ещё никогда в жизни он не собирал Лего с парнем, с которым спал. И как же приятно было чувствовать поддержку, на которую Джеймс был так щедр. Ещё приятнее осознавать, что Джеймс не делал вид, что ему интересно, потому как его любопытство было настоящим. Когда Паркер долго тянул с ответом на вопрос о «Звёздных войнах», Барнс тянулся к телефону и гуглил, вслух зачитывая статьи из Википедии.
Так прошел самый лучший канун кануна Рождества.
Утром Питер проснулся от ароматного запах кофе. Кинув взгляд на недостроенную модель кантины, он улыбнулся самому себе и поднялся с постели. На кухне, естественно, хозяйничал Джеймс. В одних спортивках и с сырыми волосами он стоял у плиты, внимательно следя за тем, что творится в турке. Питер с трудом узнал ту турку, которую года два назад ему дарила ЭмДжей, ведь сам никогда ей не пользовался, но не удивился, что Джеймс так легко её нашел. Похоже, у того был талант, и сокровища сами прыгали ему в руки.
— Мне всю ночь снилось, как я разъезжаю на дьюбэке по пустыням Татуина, — подал голос Джеймс, давая понять, что заметил усевшегося напротив окна Питера.
— Один?
Джеймс повернулся. На его лице сияла улыбка.
— С тобой. Один я бы там умер.
— Не стоит драматизировать, — закатил глаза Паркер и следом рассмеялся.
Ему не хотелось быть серьезным. Спустя много времени он наконец чувствовал себя счастливым и не желал ничего менять. Он был готов приложить все усилия, чтобы сохранить то, что имел сейчас. Его броня под натиском заботы Джеймса трещала, и недалеко был тот день, когда Питер, сам того не понимая, доверится ему полностью.
Вскоре на столе появились две чашки и тарелка с сэндвичами. Питер потянулся к еде, не дожидаясь, пока шеф-повар к нему присоединится.
— У меня есть сумасшедшее предложение, — сказал Джеймс, сев за стол. Питер, соблюдая приличия, не стал разговаривать с набитым ртом. — Как ты смотришь на то, чтобы пойти вместе на новогоднюю вечеринку к Старку?
Настроение Паркера тут же упало, покатившись по наклонной в неизвестном направлении.