Хичоль не спал всю ночь - переживал за красоту Сокджина и вообще, в целом, как его кисен во дворце выступят. Это только для посторонних людей и слуг он был невозмутимый и всесильный хозяин чайного дома - на самом деле, чувствительный, как юный ванджа. Но прятал этого нежного Хичоля надёжно в сердце, и только самые давние клиенты знали о нем (например, Ван, как догадаться нетрудно).
Едва дождавшись, когда забрезжил рассвет, вскочил неугомонный на ноги, слугу растолкал, что дремал под дверьми, велел одеваться подать, затем привел лицо в порядок и отправился к покоям кисен, всех троих надлежало проверить, как выглядят.
Двое ещё спали и выглядели во сне как обычно: чуть припухшие, но сносные. Хичоль насчёт них и не переживал: накануне важных выходов запрещал он главным кисен много пить и есть, и буйным клиентам даже понюхать их не давал. Но болело, болело сердце Хичоля за первого своего на весь чайный дом! Прошел он к покоям, не увидев Кенсу у дверей, испугался, но не стал двери силой дергать, ломать - осторожно приоткрыл.
Аж назад отступил.
Сокджин был уже на ногах, в исподнем восседал за столиком, а Кенсу, спокойный, с лёгкой улыбкой, наносил господину тон и краску.
- А, - сказал Хичоль, так как кисен на него посмотрел с лёгким удивлением.
- Доброе утро, господин, - мягко, но приглушённо, ответил тот. - Проверить меня пришли?
Подобрав подол, переступил Хичоль порог и подошёл к столику. Внимательно личико кисен изучил, едва дострагиваясь до подбородка, так и эдак повернул.
- А все мои настойки да мази, - промурлыкал как бы между прочим слуга.
Хичоль снова сказал "А", оставил лицо Сокджина в покое и на подушку рядом опустился. Разгладив складки, сказал:
- Что ж, лицо цело, руки и ноги в порядке, но голос...
- Лучше не напрягать, - сразу сказал Кенсу. - К вечеру будет лучше, но петь ему нежелательно.
Хичоль на него посмотрел.
- Я понимаю, но он все равно не сумеет, там всё-таки повреждено немало, - пожал плечами слуга.
Хичоль снова на него посмотрел.
- Тут время лечит, никакая трава хрипоту не уберет, а будет перенапрягать - вообще без голоса останется, - проворчал слуга.
Хичоль нахмурился, застонал, пошлепал ладонями по коленям. Делать, однако, нечего.
- Ещё раз, - сказал он, - Один ещё только раз я увижу такое поведение от наследного принца, пойду к Вану и потребую разрешения для чайного дома не пускать этого грубияна и драчуна на порог, помяните мое слово! Найду Сокджину нормального спонсора, чтобы ему спалось спокойно и дышалось вольготно, - он потянулся погладить плечо омеги, - мое золотце, курочка, несущая золотые яйца, любимый ученик мой, - просюсюкал он. - Сейчас собирайся, не забудь каягым свой, дорогуша, к десяти часам выезжаем.
Он поднялся, облегчённо вздыхая.
- Кенсу может себе новое платье выбрать, для гуляний в городе, если хочет, - приятно улыбнулся он, полуобернувшись.
- Лучше деньгами! - тут же скорректировал тот.
Тяжко вздохнув, Хичоль пожал плечами и поскорее ушел, чтобы ещё чего не стребовали. Едва дверь за ним закрылась, Сокджин улыбнулся, лукаво на Кенсу посмотрев.
- На что тебе деньги?
- Коплю, - невозмутимо ответил тот. - Мало ли, у господина есть сбережения, и к меня пусть будут, незнамо, как жизнь сложится, а я господину обузой быть не хочу.
- А я подумал, приданое откладываешь...
- Да какое мне приданое? - смутился омежка, даже руками лицо закрыл. - Вот устроится господин, тогда и отложу на приданое, да и молодой я ещё совсем, успеется.
- На житье и свадьбу я сам тебя обеспечу, а эти трать в свою радость, - со смехом ответил Сокджин.
Кенсу зафыркал, стал от такого отнекиваться, хотя видно было, приятно ему.
Закончив собираться, вышли к парадному крыльцу, где встретили двух других омег, одного с лютней, другого - с сяо, и спустились к паланкинам. Хичоль ехал первым, за ним паланкин Сокджина, после - с остальными омегами. Кенсу шел между господином и стражей чайного дома. Погода выдалась солнечная и теплая с самого утра, и слуга наслаждался прогулкой, чуть с голодухи зевая: есть ему не запрещали, но от волнения кусок не лез в горло, да и господин, только плошечку риса съел и чаем запил.
Во дворце уже стоял дым коромыслом, но чувствовалось, как все рады предстоящему празднику. Евнух забрал от Хичоля его омег и повел к дворцу церемоний, сам же омега отправился в главный дворец засвидетельствовать свое почтение его величеству. По пути Хичолю встретились и другие хозяева чайных домов, чьи омеги были званы выступать. Поздоровавшись, Хичоль с любопытством прислушался к их беседам.
- Раньше гарем его величества был первым в танцах и пении, теперь дворец тратится на приглашенных кисен, совсем обленились!
- Да раньше и во дворце церемоний были свои певицы и танцовщицы, куда же они подевались?
- Никуда не подевались, там и сидят, да только не хватает их искусства для такого праздника, вот будет наследный принц праздновать день рождения зимой, нас позовут только гостями, они будут себе на плошку риса зарабатывать!
Хозяева чайных домов засмеялись удачной шутке. Хичоль усмехнулся. Он знал, почему артисты дворца церемоний на самом деле будут сегодня только за музыкальное сопровождение: будут на дне рождения Вана иноземные послы, и хочется государю их хорошенько развлечь. На всю Азию славятся пением да танцами кисен столицы Чосона, так зачем звать рядовых артистов, когда столичные чайные дома рады услужить государю?! Предвкушал Хичоль, какой ажиотаж вызовут у гостей праздника его трое красавцев, каких, без ложной скромности, нигде боле не сыщешь, и отражалось на лице его самодовольство, пока плыл хозяин чайного дома по дорожке в сторону дворца, и осталось на нем, когда кланялся государю.
Вот и праздник в разгаре. Гуляют гости, льется музыка, прекрасные кисен и миловидные слуги дворца прохаживаются от стола к столу, подливая вина и предлагая кушанья. Хичоль был в числе гостей, окружённый теми самыми послами, развлекал их беседой и торжествующе посматривал на конкурентов, что от зависти плавились. И чувствовал взгляд государя, ехидный - кому, как не Вану, знать все коварство давнего друга? Но вот насытили первый голод гости, и объявили начало концерта, вышли музыканты на помост и расселись. Хичоль расположился удобнее и улыбнулся Вану - да, мол, мои теперь танцуют, затем и сыграют. Сетовал омега, что не услышат гости голоса Сокджина в этот день - и злобно на наследного принца поглядывал, что чернее ночи угрюмый сидел, чарку за чаркой в рот опрокидывал.
Вздох по толпе пронесся - из ряда дворцовых музыкантов выступили девять омег, трое хичолевых, и шестеро других домов. Неделями омеги репетировали танец совместный, пока хозяева голоса срывали, доказывая, что ведущая партия должна быть за их кисен.
Разумеется, не было в столице хозяина, что сумел бы перекричать Хичоля. Смотрел он на кисен величественно, словно был тут сам ваном, и лишь о том думал, как после вчерашнего, сможет ли привычно безупречный танец показать Сокджин.
Что бы тебе, принц наследный, с поносом свалиться, проворчал омега про себя!
Заиграла музыка, и девять кисен в нарядах цвета осенней листвы принялись танцевать. Только стоявший в толпе слуг Кенсу знал, какого труда стоит его господину сохранять эту плавность тела, грацию и безупречность движений, кусал губы омега, сжимая кулаки, молясь всем богам, каких знал, чтобы господин справился с этой задачей. Все внимание, всех без исключения, было приковано к Омеге, прекрасному, как луна, и любой жест или мимика могли его выдать.
Но Сокджин танцевал так, словно был совершенно здоров, словно тело его не несло синяков, а на душе не сквозила рана. Он старался не отвлекаться ни на что иное, кроме танца, не смотреть по сторонам, а так хотелось - понять, смотрит ли, нравится ли ему.
Что альфа в толпе гостей, омега не сомневался. Ему не нужно было и видеть лица - чувствовал сердцем, что рядом он. Подумав об альфе, улыбнулся омега, чуть порозовели щеки, в движениях страсть особенная пробудилась. Гости, словно в гипнозе, смотрели, едва дыша.
Резко музыка оборвалась - внезапно омеги остановились. Миг - и разразились зрители аплодисментами. Поклонившись грациозно, покинули сцену кисен, уступив место другим. Хичоль кивнул Кенсу, и омега опрометью кинулся к господину.
- Всяк знает, что нет кисен краше и искусснее тех, что служат в столице Чосона, - раздувшись, как жаба, проквакал посол Цинь, глядя на Вана. - Наслышаны мы, кисен тот, что вел танец - не известный ли в столице Сокджин, о коем альфы все плачут?
- Он, прекраснейший цветок Чосона, - кивнул Ван с улыбкой.
- Наверное, сильный садовник у этого цветка, - хитро сощурившись, проговорил посол.
- Сильный, - резко встрял Хосок, глядя на него. - Я тот садовник. Мой этот пион.
- Пион! Пион - цветок императора, можно ли кисен сравнивать с пионом? - расхохотался посол.
- Так и кисен он, как сами заметили вы, непростой, - примирительно улыбнулся супруг Вана. - Песни, танцы, общение, красота - во всем он первый в столице.
- Песен не слышал, - улыбнулся посол.
Ван бросил взгляд на Хичоля, прислушивавшегося тревожно к разговору.
- Сегодня песен не будет от него, дадим другим кисен нас порадовать, - ответил Ван послу, и Хичоль благодарно склонил голову.
С недовольством на отца посмотрев, горя ушами, наследный принц опрокинул в себя ещё стопку вина и отвернул лицо. Так тебе и надо, подумал Хичоль. Изуродовал мне кисен, лучшего кисен, чьи песни ждал двор в этот день! Как же быть как же оградить наш чайный дом и моего Сокджина от этой напасти, подумал омега. Давненько голова его этим вопросом болела...
Вчерашнее происшествие, к неудовольствию ванджа Чимина, обсуждалось во дворе, и вот, к его ещё большему негодованию, продолжило обсуждаться на пиру. Он сидел в числе старших наложников и ванджа-омег и пытался защитить друга, переводя снова и снова темы, однако, омеги, как известно, любят сплетни, и за неполные сутки понастроили столько версий, одна другой вздорнее, что не чаял уже омежка, как бы только от этого общества подальше убраться.
- И зачем вам, братец, надобилось так буйствовать?! - выговаривал он Хосоку, едва узнав о случившемся от Тэмина. В сопровождении его незамедлительно разыскал ванджа братца, дабы воззвать к ответу. - Что сделал мой друг, что так вы побили его?! За что?! Уж, кажется, смирен вами и запуган достаточно!
- С чего вы взяли, ваше высочество, что буду перед вами я отчитываться, да и по какому вопросу - кисен?! Уж не для того ли кисен, чтобы альфам радость нести?! - скрестив руки на груди, издевательски смотрел на брата наследный принц.
- Какая же радость благородному мужу в том, чтобы бить неповинных людей?! - разозлился ещё пуще Чимин, Тэмину пришлось его за полу ханбока придержать. Пищал слуга, чтобы успокоился молодой ванджа, да только так Чимин рассердился, что умных советов не слушал. - Стало быть, во дворец его забрав, ещё пуще яриться начнёте?! Почему он, за что ему это от вас?!
- Я просто хочу! - ответил Хосок. - И не обязан отчитываться! Хочу делать так, и буду!
Как маленький и глупый ребенок, подумал Чимин, сидя на пиру и тот скандал вспоминая. Пошел он затем отцу жаловаться, а у того уже посланник от Хичоля.
- Дорогой мой сын, я все сделал, что в моей власти, - вздохнув, покачал Ван годовой. - Но нет закона, чтобы запретить наследному принцу это зверство. Если бы Сокджин был свободным омегой или его мог защитить родственник-альфа...
- Но ведь вы знаете, отец, что он из белой кости!
- Он был продан. Стало быть, раб. Закон в этом плане категоричен. Мне жаль, милый, - сочувственно улыбнулся вандже государь.
Плача злыми слезами, Чимин покинул отца и вернулся к себе, и Тэмин утешал его, пока не пришла пора на пир собираться.
Вот проклятье, подумал омежка, сидя на пиру. Ну, ничего. Если Сокджин окажется во дворце, подкуплю слуг и выкраду его, у себя в покоях сберегу... Или денег ему дам, чтобы сбежал... Понимал ванджа, что все это детские меры, но душа его была стол невинна, что ничего серьезнее не могла выдумать, и от этого омежка мучился.
Даже присутствие Чонгука на празднике было омрачено для него.
Впрочем, не совершенно полностью.
И Сокджин сказал, чтобы ванджа не смел кручиниться.
А Чимин был мальчиком послушным.
Когда не надо на уроки, конечно!
Закончив с танцами, Сокджин присоединился со своим каягымом к музыкантам, усевшись посредине из группы, чтобы гости могли его видеть, и заиграл. Вышедшие вперёд омеги его чайного дома запели, их голоса были весьма приятны слуху, и гости заулыбались, внимая. Бросив взгляд на Хичоля, Сокджин убедился, что наставник его всем весьма доволен.
Сам он был не весьма и вовсе не доволен! За то время, что провел он отдельно от Хичоля, чего только ни наслушался! Двое других кисен его чайного дома, конечно, в этом не участвовали, так как жили с Сокджином по соседству и боялись ножниц в руках Кенсу, но других-то людей так было не запугать! Только ленивый, как поняли кисен и его слуга, не судачил о том, что вчера произошло в чайном доме, да что за вздор, почему нет других тем?! Кажется, весь свет только тем и интересовался, что отношениями наследного принца Чосона и его фаворита-кисен! Начни Цинь войну снова (мало ли, что им в голову взбередет, этим циньцам), и то, кажется, меньше о том пересудов не будет!
- А вы слышали, как вчера в ночи наследный принц за кисен в чайном доме бегал?!
- От него вином за версту разило! Вот позорище...
- Говорят, там оргия была, и один кисен улизнул...
- Да не было там оргии, это фаворит от наследного принца текал, так как тот его заставлял страшным непотребством заниматься! Говорят, рукоятью меча пользовать хотел!
- Ох, ужас какой!
Больших усилий стоило Сокджину не давать Кенсу с кулаками кидаться на этих фантазеров, да и самому сохранять спокойствие.
- Поговаривают, есть у кисен другой спонсор, о котором принцу неизвестно, но принц подозревает, альфы всегда чувствуют, когда в их стойло чужого коня ставят! Вот улики нашел да пришел в неистовство!
- Да как же он осмелился другого спонсора завести?!
- А вы бы не завели, кабы вам такого грубого альфу навязали?! Поди, принц только мечом пользовать и умеет, иначе разве бегал бы кисен от его ласк?!
Сгорая со стыда, Сокджин только и мечтал, чтобы поскорее на сцену выйти и от этих толков там спастись. Была и другая группа сплетников - первые-то гудели, но к кисен не вязались, только с любопытством поглядывали, а эти-то:
- Мы слышали, господин кисен, что вас генерал спас!
- Да, прямо вот так, закрыл грудью от принца!
- Уж на что в столице любят генерала Мина, он настоящий благородный муж! Вы, наверное, в спасителя теперь влюбитесь!
- Жаль, что вы кисен, а иначе ваш отец мог генералу вас мужем предложить, мда... И не отблагодарить вам его никак, принц никого к вам не подпускает.
- Генерал вдовый, в чайный дом не так часто ходит, поди, и он был бы рад вашу благодарность принять!
Кенсу рычал, Кенсу шипел, Кенсу просил дать себе власть хоть слугам глаза повыцарапать, но Сокджин запретил. В толпе гостей ему генерал попался, не мог он тут не быть. При мысли, что мужчина сердца слышит все эти разговоры, возможно, кто-то и к нему с ними обращается, топило душу омеге стыдом, и избегал он с альфой встречаться, и потому что в глаза не мог смотреть, и потому что от ещё большего любопытства оградить желал. Впрочем, альфа вел себя невозмутимо, как обычно, и если и негодовал, то сам с собой, молча.
Чонгук вот все портил. Найдя Сокджина после официальной части пира, сказал, не потрудившись даже шептаться:
- Здравствуйте, так приятно видеть, что вы в порядке после вчерашнего, отец молчит, но он, конечно, тоже за вас переживал! Если вам какие снадобья нужны, пожалуйста, не экономьте! И стоило бы вам от праздника этого отказаться и полечиться, всё-таки крепко вам досталось...
Хичоль поспешил раскрыть веер, чтобы скрыть улыбку. Сокджин улыбнулся спокойно и ровным голосом, не моргнув и глазом, поблагодарил альфу за любезность. Смутные сомнения его терзали, что генерал о происшествии помнил лишь постольку, поскольку сегодня все о нем судачили, и более ничем оно его не занимало, но Чонгук почему-то думал иначе. Списав все на юный возраст альфы, Сокджин пожелал ему веселья и пошел дальше - хотелось найти ванджу Чимина, который явно так же томится, что нельзя с молодым господином переговорить.
Однако, не успел он далеко отойти, как нашел его и Хичоля евнух Вана и пригласил к высочайшему кругу. Отказываться, понятно, никто и не подумал, к тому же, в кругу государя находился, должно, и ванджа, так что омеги незамедлительно за евнухом проследовали.
И действительно, ванджа был при отце, а так же наследный принц, супруг Вана и его фаворит, и младшие принцы, конечно. Подойдя к царствующей семье, Хичоль и Сокджин поклонились, старший омега ещё раз выразил почтения Вану и поздравил с днём рождения, пожелав долгих лет и мирного правления.
- Все отметили гости, как дивно танцевали кисен, - заметил супруг Вана. - Сокджин, ты, как всегда, великолепен, красотой пленяешь, да и игра твоя на каягыме выше всяких похвал.
- Жалею, что не мог порадовать вас пением, - проговорил омега. - Слышит ваше величество, как сипит мой голос.
- Заранее знали, что будем лишены радости этой, - улыбнулся Ван. - Знаем и причину, - покосился он на сверкающего злыми глазами наследного принца. - Надеемся, в празднование Чосон увидеть Сокджина на пиру во дворце и уж тогда, непременно, услышать песни в его исполнении.
- Нет большей чести этому кисен, как служить вашему величеству чем могу, - поклонился омега. - Как и на пир ваш быть приглашенным! Зная о том, что не смогу порадовать пением вас, все же не был лишён чести присутствовать, показать скромное искусство мое.
- Коли было бы твое искусство только в пении, не звался бы ты первым кисен Чосона и столицы, - улыбнулся Ван, с теплом на омегу глядя. На Хосока покосился. - Не бойся, омега, веселись сам на пиру. Пригрозил я, коли принц снова обидит тебя, накажу его, в чайный дом ваш ходить запрещу указом.
Фыркнув обиженно, Хосок отвёл взгляд от отца. Чимин показал ему язык в спину и, выйдя из-за спины папы, в руку кисен вцепился, счастливый.
- Пойдем же, друг мой, поболтаем, коли пока нет дел у тебя, а только гулянье. Соскучился я!
- С позволения вашего величества, - поклонился кисен Вану, и тот кивнул в ответ.