Ванджа нетерпеливо потоптался, затем, когда и супруг Вана дозволил им прогуляться вдвоем, потащил за собой кисен с силой небольшого ураганчика. Спешно уводя друга за собой подальше от навеса, под которым расположилась семья, чувствовал ванджа меж лопаток злобный взгляд Хосока.
- Братец с утра пьют, - зашептал он Сокджину, едва отошли за ближайший поворот. - И на празднике лили за воротник, будто в последний раз вино видят, это вот папенька до него ещё не добрались, помяни мое слово, друг мой, вечером, когда все по покоям пойдут, папа придет до брата и всыпет ему, несмотря на регалии.
- Мне кажется, ваш папа уже недобро на наследного принца смотрит, и, скорее всего, его уже скоро уведут с пира, - заметил Сокджин. - Сильно злой он.
- Злой, конечно! Все внимание тебе, все сплетни о тебе, всяк его ругает и смеётся, а ещё...
Тут ванджа захихикал, и кисен закатил глаза и вздохнул.
- ...а ещё, друг мой, о чем все судачат, ну-ка, отгадай-ка! - он отпустил руку кисен, чтобы от восторга попрыгать. - Все, буквально вся столица судачит, кто спас тебя, кто защитил! Ты, верно, ночи не спал, милый мой, все в мечтах! Ах, как я бы волновался, если бы смог в объятиях альфы побыть!... Кажется, ни есть, ни спать не смог бы! И что, что он?! Этим днём ты виделся с ним, говорил?! Это шанс тебе, вырази ему благодарность, через то сблизся...
- Мой принц, не надо, - рассмевшись, возразил кисен. - Генерал невольно оказался моим спасителем, и больше он о репутации принца и королевской семьи пекся, чем о моем благополучии, что ему и по должности положено. Разумеется, вчера я выразил ему свою благодарность, однако, сегодня сплетники его безконечно смущают, уверен я, напоминаниями о том, что, конечно, хотел бы забыть он...
Посмотрев на лицо ванджа, кисен запнулся. Скептически хмыкнув, Чимин поинтересовался:
- Ты, друг мой, привык его мысли угадывать по выражению лица, но почему решил что, что знаешь его так хорошо? Кто сказал, что мысли его ты угадываешь?
- Коли был бы ваше высочество вчера в тот момент в том месте, и сам бы решил так.
- Что отец альфы моего человек сдержанный, я и сам знаю, и эмоции свои хорошо прячет, однако, кто знает, что он чувствует...
- Мой принц, так ведь что за позор для альфы степенного, серьезного, прослыть защитником кисен, да ещё и от рук разъяренного любовника?! - расхохотался Сокджин. - Нет уж, что угодно вы можете говорить, а всякому понятно, что случившееся ему неприятно, и я бы не хотел ему напоминать об этом, потому и слухи смущают и досадуют. Но - никто не может остановить сплетни, пока они сами не исчерпают себя, так что положим к тому первый камень, и сменим тему.
Ванджа немедленно открыл рот возразить.
- Обсудим тот факт, что молодой господин Мин тоже тут, - лукаво закончил мысль Сокджин.
Рот ванджа тут же захлопнулся, так как на такую тему он побеседовать был вовсе не против.
- Сумели ли вы хотя бы поздороваться? Я понимаю, что правила дворцового этикета прямо запрещают, но мы оба знаем, что укромные уголки и ваш верный Тэмин способны помочь даже в самых безнадёжных случаях!
- Сумел, как же, - похвастался ванджа, однако, тут же принялся ворчать. - Не знаю, нарочно или нет, но генерал и его величество, едва увиделись, принялись говорить о грядущей поездке генерала к границе на учения, это будет зимой, я так понял, эта тема не даёт им покоя круглый год, непонятно, что можно так неустанно обсуждать, скука смертная! Так вот, пока они говорили, папенька атаковал молодого господина вопросами по его службе и учебе, и мой милый, - тут омежка слегка смутился, но так как были одни они на тропинке, то смущение не продлилось долго, - был рад похвалиться, и ведь есть чем, а сам на меня смотрел, вот неужели, друг мой, передо мной красовался...
- Ну уж понятно, что не перед супругом Вана, ваше высочество - известное дело, что перед вами, - улыбнулся Сокджин.
- Вот, - смущённо потупив взор, кивнул Чимин, который и сам знал ответ, но уж как приятно было услышать, - затем кто-то отвлёк папеньку, Тэмин стал так, чтобы нам не мешались, и молодой господин и я принялись болтать, и так уж интересно! Он, помню, про скачки с молодыми господами Кимом и Ли рассказал, и про свои занятия по дуньинскому языку, он его изучать решил, вдруг служить отправят, и я ему про свои вышивки и рисунки, и он так живо интересовался! Потом мы кости братцу Хосоку промыли с ним, поругали его за тебя, душа моя, - приобнял Сокджина ванджа. - А потом!...
- Что?! - заинтриговано вытаращился Сокджин, так как Чимин набрал воздуха в лёгкие, весь воодушевленный.
- А потом папенька сказал, что нам неприлично вдвоем говорить без него, опомнился, черт его дёрнул за ханбок!
Сокджин прыснул от смеха.
- И пришлось молодому господину, извинившись, уйти, да ведь и генерал уже с ваном от нас отошли к тому моменту, - проворчал Чимин. - Не нравятся мне такие порядки, мы ведь просто говорили!
- Ну, друг мой, нельзя...
- Тебе вот можно! - обиженно губки надул Чимин.
- Я кисен, а не ванджа. Мне не то чтобы можно - мне даже положено, - улыбнулся Сокджин.
- Вот и не знаешь, - вздохнул Чимин, увлекая друга за собой дальше, по тропинке, что к прудикам вела, между кустов жасмина. - Что лучше: быть ванджа или кисен? Я знаю, знаю, ты скажешь: как сравнивать можно, но ведь есть плюс большой в твоей жизни, мой друг! Можешь ты с альфой, что понравился, говорить открыто, никто и слова не скажет, и чай ему наливать, и даже наедине прогуляться, а я? Ждать, пока он решится отцу слово молвить, да потом, только после свадьбы никто нам слова не скажет, а до того - записки через слуг передавать да украдкой видеться... Ты мог бы и замуж выйти, за кого пожелаешь, а я...
- Ваше высочество где-то в сказках про кисен читали, а своего Сокджина, кажется, и не знаете, - покачал головой кисен. - Вы думаете, сахар - служить в чайном доме? Послушайте же, что скажу вам. Да, красиво мы наряжены и накрашены, и кажутся дни наши беззаботными и весёлыми, но ведь это лишь игра наша, чтобы альфам нравится, а за ширмой беспечности - суровые будни. Кисен, если хочет не простым быть, а покои иметь и слуг, должен быть умен, мудр, воспитан, как тот же ванджа. Уметь говорить красиво и умно с любым собеседником, танцевать, петь, стихи сочинять, на музыкальных инструментах играть, да не просто так - виртуозно. Должен уметь выступать красиво и говорить чарующе, смотреть сладко на альфу. Я знаю, Хичоль, господин мой, в юности был лучшим кисен столицы, вот я, мой друг, ему не чета - он был лучшим из лучших, и сейчас он, скажу тебе, всем фору даст. До сих пор отец ваш к нему уважение показывает, за былые заслуги - это дорогого стоит.
Покачал головой кисен и продолжил.
- Все кисен стрямятся стать лучшими - не приносишь чайному дому денег, не любят тебя гости - хозяин в шею погонит со двора на улицу стоять, или ранг не поднимет, будешь простым служкой, а тут небольшая разница: никто ты, существо бесправное, любой обидеть может. Вот и стараемся. Самое главное для кисен - к двадцати годам найти спонсора, можно и двух, но если влиятельный, то и одного достаточно. В идеале, конечно, попасть во дворец церемоний и служить Вану, или в гарем, но это удается единицам, тут экзамены и на таланты, и на учёность выдержать надо, и конкуренция жёсткая. А так, при спонсоре в чайном доме, хорошо живётся, только о его настроении печься, вроде бы - о чем мечтать ещё? Да только не всегда, далеко не всегда тот спонсор, кто омеге мил - влиятельные альфы все довольно властные и жестокие к кисен. Мне ещё повезло, что наследный принц хотя бы молод и собой хорош, - фыркнул Сокджин. - Но более всего повезло мне, что хозяин чайного дома меня как сына принял. В храм хожу, мой принц, первая свеча - за Хичоля, вторая - за вас, третья - за Вана, четвертая - за Кенсу. Без вас четверых я сгинул бы...
Сокджин нежно поцеловал висок притихшего принца и улыбнулся.
- А замуж кисен выходят редко, разве наложниками нас берут, или вдовые старые альфы, которым наследники не нужны, а так... Потешиться в доме, не выходя никуда - сам знаешь, вдовым пестовать горе свое долгие годы положено.
Чимин округлил глаза.
- Нет, милый, он меня бы не взял, - усмехнулся Сокджин. - Он из тех, кто любит быть первым да единственным, как мне показалось. Он таким, как я, побрезгует.
- Снова ты выводы делаешь, его не спрося.
- И спрашивать нечего. И поперек принца не пошел бы он, и так... Не судьба нам.
- Лукавишь! - возразил Чимин сердито. - Помню, когда я ещё ходил к тебе, слышал, как ты с ним разговаривал, споры вели жаркие о политике и философии - забыл?!
- Я не забыл. Да он, видимо, о них уже не вспоминает. Как наследный принц сказал, что заберёт меня в гарем, так он перестал меня к своему столу приглашать с чаем, и хоть пытался я разговоры заводить - сухо отвечал.
- И не звал ни разу в покои?
- Нет. Хичоль ведь все знает, он и сам ему деликатно предлагал меня. Нет, говорит, другого.
- Каждый раз кого-то одного вместо тебя?
- Нет, разных, да и редко он ходит, а с каждым годом все реже.
Чимин сочувственно покачал головой. Никак у него не выходило с кисен спорить, что не так уж генерал равнодушен - судя по словам Сокджина, прав был он, а не ванджа.
Неспешно идя мимо жасминовых кустов, вдыхая аромат их, омеги наслаждались обществом друг друга и покоем. Гуляли гости дворца по тропинкам, но чужому променаду не мешались, издали шум пира доносился, погода славная, теплая стояла. Вдохнув ароматы осени вокруг, улыбнулся ванджа и сказал, крепко друга по другу взяв:
- А скажи вот, душа моя, друг мой: не будь обстоятельства так, неблагополучны, а ведь ты из белой кости, живя в своей семье - хотел бы ты мужем генерала Мина стать?
Вздохнув, рассмеялся тихо Сокджин.
- Кабы даже будучи кисен, одно право иметь чай ему наливать и беседовать, как прежде, улыбку его видеть - ко мне обращенную, чтобы песни мои внимательно слушал, как прежде - кажется, не нужно более. Немало времени прошло, глупо вспоминать такое, но ещё снится ночами. Я бы и этим счастлив был, ванджа мой, просто говорить с ним, слышать его, и чтобы участие в его взгляде и речах, а не сухость ко мне. Иногда... Во сне видится волнующее, о нем. Но я запретил себе мечтать в яви. Лишнее.
- Все брат. Настращал всех, а генерал - человек чести, и уступил тебя, - проворчал Чимин.
- Ты опять фантазируешь, мой принц!
- А вот и нет!
- А вот и да!
Рассмеялись оба. Тем временем, дорожка привезла их к мосткам. Взойдя, любуясь водой и водными цветами, неспешно прошли омеги немного. Снова Сокджин сменил тему с грустной:
- Ломал я голову, как вашему делу помочь, мой друг. Уж молодого господина увещевал, но, кажется, придется снова. Я дождусь, пока он в чайный дом придет гостем, скорее всего, к Чусоку ближе, и снова заведу тему. Жаль, с генералом мне не переговорить за вас, не мое это дело, да и не рискну..
- Возможно ли, что молодой господин только делает вид, что я ему нравлюсь...
Сокджин испуганно посмотрел на милое личико ванджа.
- Ну вот, что за речи?! Своими ушами слышал, как нравитесь молодому господину! Дайте срок, ваше высочество, уверяю вас, на свадьбе погуляем вашей с ним, ещё смеяться станете с ваших сомнений.
Вспыхнув, засмеялся Чимин, прикрыв губы веером. Молодой омежка он был ещё, все сердце пылкое чувство первое захватило, и хоть старался он быть верным другом и делами Сокджина интересовался с готовностью, но всё-таки любил свои обсуждать более, снова и снова с радостью слыша от друга, как молодой альфа о нем думает да что говорит, и глупо было бы юношу винить за такое. Зная, что более не с кем Чимину поделиться, Сокджин продолжал задавать вопросы, говорили они тихо, и дальше мостика никто их не слышал - лишь каждые минуты четыре раздавался смех, который ванджа никак уж не мог сдержать.
Через какое-то время нашел их Тэмин. Виновато улыбаясь, сообщил он, что супруг Вана просит ванджа вернуться: один из послов, оказывается, прибыл, чтобы передать слова почтения и симпатии от принца своей страны. Чимин немедленно скривился.
- Отец, конечно, хитрец, - заметил он, обращаясь к Сокджину. - Дал мне честное слово, что пока не станет портреты отправлять мои, а сам?!
- Так он, может, и не отправлял, может, ему прислали, это уж твое высочество не остановит, - вздохнул кисен. - Ступайте, я тоже в ту же сторону пойду, но медленнее.
- Все отцу выскажу потом, - пригрозил ванджа и двинулся вперёд стремительным шагом.
Тяжко и горестно вздыхая, ринулся Тэмин следом, на ходу причитая:
- Избаловал любовью своей Ван сынка, а сынок - хитрый лиса, то он хрупкий цветок, а то колючий ветер зимний! Опять я буду порот, опять...
Рассмеявшись, покачал головой Сокджин, эти речи выслушав. Так мчался Чимин, что вскоре с глаз скрылся, и шаги его грозные стихли, и остался кисен один на дорожке.
Уже стемнело, но светло от фонариков в саду. Пахнет теплой влажной землёй, от воды пруда прохладой дует, но надёжно одет кисен, не замёрзнет. Неспешно ступая, о своем думая, вышел Сокджин на дорожку с жасмином, что по обочинам рос, вдохнул аромат растений, покачал головой, затем за куст завернул и - как вкопанный встал, изумлённо глаза округлив.
На дорожке перед ним - генерал Мин. Альфа выглядел несколько необычно: одет хоть аккуратно и причесан, а все же в лице его было нечто совершенно ему не свойственное. Недолго подумав, Сокджин решил, что это можно назвать растерянностью.
- Господин генерал, - вспомнив о приличиях первым, поклонился кисен, взяв себя в руки.
- Добрый... Вечер, - с трудом справившись с голосом, ответил низкий голос мужчины, звучавший, пожалуй, хрипловато. - Вы... Ванджа?
- Ванджа Чимин к супругу Вана отправился. Вы его искали?! - заволновался омега, вдруг подумав, а не проявил ли уже смелость Чонгук, и не сообщил ли обо всем отцу.
- Нет, к чему бы? - возразил альфа, уже совсем спокойно.
Но глаза, выражение их говорило о том, что ещё не вполне в порядке рассудок, и что-то альфу беспокоит. Сокджин решил дерзнуть и поинтересоваться.
- Вы упомянули ванджа, должно, видели нашу с ним прогулку, - тут его осенила догадка ещё одна, и опасливо кисен добавил, - вероятно, что-то слышали вы?
И тут альфа порозовел. Оба они умолкли, глядя друг другу в глаза. В сущности, и говорить уже было совершенно не о чем - со всей ясностью Сокджин догадался, что нигде в своем предположении не ошибся. И касается это открытие вовсе не ванджа.
Лишь в этот миг с ужасом осознал кисен, что имя молодого господина Мина не было меж ними сказано, когда кусты жасмина с ванджа проходили, зато сказал Чимин имя генерала... Стало быть...
Испуганно ахнув, закрыл кисен ладонями рот, круглыми глазами глядя на генерала. Тот, видимо, снова растерялся, так как вряд ли желал быть пойман на подслушивании чужих секретов.
- Я, - сказал он, хмурясь, потирая костяшек большого пальца, словно навершие меча, коего при нем не было, - Лишь случаем шел тут же, вот той тропкой за жасмином. Сына искал, он с друзьями... Ушел...
- Прошу вас во имя всех богов не держать зла и не расстраиваться тем, что по случайности услыхали, - торопливо выпалил кисен, сделав шаг к нему, но тут же отступив на место. - Разумеется, не могло у ничтожного кисен и мысли возникнуть, что славный господин генерал подслушивать станет омежьи разговоры, кто такой кисен, чтобы генерала интересовать, все Сокджин понимает, - поклонился он, - равно как не стоит думать генералу, что кисен теперь как-то иначе вести себя станет, уважение отринув - нет, вовсе! Прошу вас из-за глупого кисен не отказываться от нашего чайного дома и общества других наших омег. Не избегайте меня, умоляю вас! Никак не желал я показывать вам чувства свои, и впредь ничем не напомню вам, не беспокойтесь, прошу вас...
- ...я думал, ты его очаровал по своей воле, и влюблен, - вдруг, словно договаривая мысль, задумчиво произнес генерал.
Запнувшись, Сокджин выдохнул. Шумело в ушах волнение, словно сильный ветер, и чувствовал кисен, что никак не надышится, дыхание не выровняет.
- Лестно, что вы всё-таки обо мне немного подумывали, - улыбнулся он, стараясь говорить спокойно. - Нет, мой господин. Никогда не любил его и не люблю, и не полюблю, жестокость его тому причиной, и... Чувство к вам... Прошу прощения, что о чувстве вам говорю своем так нагло и прямо. Должно, неприятно вам.
Он поклонился снова и посмотрел на альфу - открыто, честно, хоть дрожа от страха и волнения. Сердце колотилось в горле, руки никак покоя найти не могли, теребили веер. Генерал смотрел кисен в глаза и, ясно было, слова искал в сердце или разуме - чувствуя, что должен что-то сказать теперь. Сокджин прикусил губу - не хотелось ему в ещё более неловкое положение альфу ставить. Не дав, посему, альфе открыть рта, коротко попрощался он и ушел, стремительно, словно сбегая. Сердце ныло омеги, душа назад простилась - а вдруг альфа скажет, что-то.... Такое, что счастье омеге подарит?
Но опыт сердца возразил: годы ходит в чайный дом и тебя за мебель почитает, теперь смутили его твои чувства. Хочешь прямой и сухой отказ услышать, омега?
Послушав сердце, шел кисен дальше, и только возле Хичоля нашел относительно покой. Мыслями до конца дня он возвращался к разговору и постепенно, по полочкам его разложив, осознал, что в волнении, как таковом, нет причин.
Знал же омега, что из-за принца стал генерал сдержан, перестал их общение поддерживать. Имеет ли значение для генерала, любит омега принца, или нет, имели ли значение для него их разговоры и даже дружба, как кисен ошибочно считал? Думается, что и нет, подумал кисен. Иначе, по примеру министров, не оставил бы генерал его своей дружбой, лишь при принце избегая ее показывать, а без него рядом сохранил бы дружескую симпатию.
Значит ли это, что и без кисен генералу хорошо? Определенно, да. И, поразмыслив, вскоре генерал разговор этот забудет, как забыл дружбу. Не о чем было кисен волноваться. Так разум говорил, так логика звучала.
Но ночью той не спал кисен, впрочем, и не плакал, лишь в окно смотрел на ночной, шумящий ветром в ветках, сад, и думал, можно ли в душе, в самом деле, взрастить настоящую любовь к тому, кто ненавистен?... кажется, так всего легче было бы для всех.