Ван, казалось, только генерала и ждал! Выглядел несколько взбудораженным, щеки немного пунцовели, и расхохотался, едва друга своего увидел. Поклонившись в знак приветствия, генерал улыбнулся.
- Что-то хорошее с самого утра случилось у вашего величества, что такой вы возбужденный?
- Хичоль приходил, - не стал Ван лукавить. Откашлялся, брови насупил (слуги же смотрят, нельзя посрамиться, не дитё, чай). - Некоторые неприятные вести поведал, но всегда я рад его видеть, ты знаешь. Редко он радует своим появлением, мог бы и каждый день приходить, моцион опять же... Кхм... Ты, мой друг, как поживаешь?
- Хорошо, спасибо. Привез сына на тренировку в казармы, сам заодно в ведомство, готовлюсь, как известно вам к учениям зимой... А зачем Хичоль приезжал? - не вытерпел Юнги, со вниманием на Вана глядя.
Тот покосился на него с высоты роста (Ван на голову выше генерала был), затем снова кашлянул и слуг со стражей отослал подальше. Заметив в глазах ванского евнуха обиду, генерал послушно выждал, пока лишние уши подальше уберутся, и внимательно воззрился на друга.
- Наследный принц вчера опять позор творил, - заворчал Ван, как в юности с ним бывало, сейчас только при друге позволял себе, - я ему запретил в чайном доме ночевать, как известно тебе, а после инцидента перед празднованием моего дня рождения и подавно. И вот, накануне Чусока, когда уже завтра мне надо быть в радушном настроении, подкинул мне свинью под дверь! Принес ему кто-то сплетню, что кисен его, Сокджин, в покоях принимает Альф, а мой ему это настрого запретил! Сам знаешь, какой он до этого кисен ревнивый! Ну, и помчался, словно мужик какой-то, позорище, в чайный дом за космы того альфу драть! А альфы и след простыл, если и был он, так принц на кисен душу отвел, даже Хичолю досталось... Ну и остался там до утра! Весь город судачит, снова на все корки его имя полощут. Запретил я с сегодня ходить ему до чайного дома и трогать Сокджина, Хичоль страшно ругался, драться лез даже, даааа! Знает, что все ему спущу, - Ван покачал головой. - Закон, что ли, менять придется, в самом деле, запретить принцам кисен в гарем брать - так другие кисен обидятся... Но ведь через Сокджина совсем репутация под принцем шатается, а его репутация - этой всей семье урон. Что вот делать?
Выслушав Вана, Юнги сразу, конечно, понял, что никакой скандал Хичоль не учинял, а это Ван выдумал, но остальное все с рассказом Чонгука и Чимина совпадало. Подумав снова о том, как горька судьба несчастного кисен, что никакого выхода ему нет, кроме как на себя руки наложить, генерал поведал вану обо всем, что знал - и о том, кто был тот альфа в покоях кисен, и о том, о чем они там говорили. Ван, чем дальше рассказ, тем сильнее дивился, но затем заулыбался, довольный, рассмеялся и друга обнял.
- Что ж за дивные вести!!! А ванджа, хорооош! Как будто я такой отец, что он мне не доверяет?! Нет бы прийти и самому сказать - нет, брат, как-то не так мы детей растим, что они кисен больше доверяют, чем нам!
- Тот кисен мудрый и деликатный человек. Я ведь некогда хорошо его знал, - улыбнулся Юнги. - Пока принц его не застолбил за собой, имел радость вести умные беседы, в падук играли и прочее. Но это все в тех годах, а мы про теперь говорим, - сам себя перебил он. - Есть сейчас две важные темы. Поведение принца. И судьба наших детей. Тебе решать, Ван.
Улыбаясь широко, прохаживался тот по дорожке вперёд и назад, затем сказал:
- Ну, насчёт детей наших скажу, что не против! Раз любовь, пусть омежатся! Твоя семья и сам ты в почете в Чосоне, вы из белой кости, так что нет причин мне отказать твоему сыну: пусть придет к супругу моему и официально руки просит ванджа, а я уж сообщу свою волю. Добро, мой друг, добро даю!
Улыбнувшись широко, поклонился Юнги, слова благодарности за честь оказанную высказав. Обнялись отцы, ещё раз меж собой детей за трусость пожурили.
- Но и кисен не хочу в беде оставить, - затем Ван сказал. - Люб мне ребенок этот, хочу, чтобы наконец покой у него был и дом достойный. Не по уму и не по характеру ему в чайном доме век жить свой, пусть хорошо устроится.
- Принца бы омежить, тогда будут у него иные дела, чем по чайным домам мотаться, - заметил Юнги, который вовсе не тех слов от Вана ждал и теперь терзался подозрениями, что же далее сказано будет.
- Верно! - хлопнул Ван в ладоши. - Омежу принца! Выберу сам жениха, а то пока его дождешься... Как омежится, заберёт себе кисен, и будет душа его ревнивая успокоена! Перестанет к Чонгуку ревновать так же, так как тот братом ему станет, и Сокджину хорошо, и нам всем!
Юнги так и сел бы прямо на пол, да вовремя вспомнил, что ему не по чину так лицо терять. Моргнув дважды, он пошлепал губами и осторожно произнес:
- Я, признаться, думал, что вы всё-таки запретите его высочеству забирать кисен из чайного дома, и Хичоль вас об этом просил... Ведь тут у кисен вообще никакой защиты от принца не будет, и тот ему шагу ступить вольно не позволит... Да ещё супруг приревнует и, не дай боги, потравит..., - он волновался все сильнее, хотя внешне это не особенно проявлялось.
Вздохнув, Ван покачал головой и похлопал генерала по плечу. В наивной самоуверенности его взгляда Юнги увидел дурные знамения.
- Ты не знаешь принца, друг мой.
У Юнги упало сердце.
- Его психология мне хорошо известна.
Захотелось схватиться за голову.
- Едва он поймет, что все альфы от Сокджина отстранены...
Аргументы, как на грех, разом все из головы Юнги выветрились, как и способность нормально соображать вообще. Вроде можно было бы что-то возразить, но от ошеломления только и мог генерал, что открывать и закрывать рот.
- ...как тут же охолонется и станет милым и заботливым альфой. Я знаю, он любит кисен, и тут их любви ничто помехой не будет! Супруга же любить принцу будет не обязательно, Хосок его быстро приструнит, сделает так, что тот родит сына, а затем пусть живёт себе спокойно. А как наследник появится, кисен перестанет травы пить и подарит мне кучу внуков, разве плохо? И Хосок окончательно станет хорошим. Дети делают браки крепче и людей - добрее.
Юнги молчал, пытаясь справиться с шоком. Впервые в жизни своей он совершенно не знал, как ему быть, ведь только что собственными руками он уничтожил жизнь, которую намеревался спасти. Слова убеждения так и не пришли на ум, осталось лишь вздохнуть и пожать плечами.
Ван ещё долго разглагольствовал о том какую славную они сыграют свадьбу Чонгука и Чимина, и как пышно отметят свадьбу Хосока, и что наследный принц вскоре перестанет делать отцу нервы, а Юнги кивал, украдкой тяжко вздыхая, и думал о том, как теперь он будет смотреть сыну и зятю в глаза...
***
Известие о том, что Хосоку официально, приказом отца, запрещено появляться в чайном доме Хичоля и приближаться к кисен Сокджину, было принято в столице за небывалое событие. На каждом углу, в каждой таверне, в каждом доме в омежьем и альфьем кругу все судачили о том, что доигрался наследный принц со своими проказами, раз такой терпеливый и добрый отец вышел из себя. Слуг и кисен дома Хичоля, и его самого, выходивших в город по делам, провожали любопытными взглядами и шушукались за спиной, торговцы из числа тех, кто давно был знаком с Хичолем, расспрашивали его со всей деликатностью, как поживает кисен и как в чайном доме восприняли такое решение Вана.
- Кисен хорошо поживает, поправляется, уже вскоре снова начнет выходить к гостям, - по наущению Хичоля, отвечали все слуги и кисен, и сам он. - Нет, принимать в покоях по-прежнему он может только наследного принца - верим, что его высочество остепенится после наказания отца, если омегу видеть желает, и тогда будем рады открыть перед ним наши двери.
Такой и только такой ответ разрешил давать Хичоль и никуда с этого не спрыгивать, а иначе грозился пороть - но люди, не желая довольствоваться такой лаконичной отговоркой, напридумали сами кто во что горазд. Слуги каждый день приносили в уши Хичолю сплетни о принце и кисен, одну абсурдные другой, а в один день Кенсу, вернувшийся с беготни по делам, запыхавшись, выпалил на всю столицу:
- Спектакль актеры ставят! Про любовь принца и кисен! Где видано такое позорище?!
Хичоль махнул рукой - все реклама, кроме некролога! На самом деле, хоть и бурчал он на сплетников, а в эти дни дела в его чайном доме так поднялись, что и желать большего нельзя: гости толпами валили в покои, щедро отваливая золото, судачили с кисен и слугами о случившемся, а те и рады были, за спиной Хичоля, подливать масла в огонь общественного волнения.
На самом деле, Хичоль был в курсе, но делал вид, что нет. И знал только, что денежки считать.
И вот, в одну из пятниц, в середине октября, Сокджин впервые вышел к гостям. Синяки и ссадины его зажили, вернулась красота омеги, снова томно блестели глаза его, нежная улыбка гостей очаровывала, как и умное слово, и сладкая песня. Снова танцевал омега, чай разливал по пиалам, с благодарностью подарки и комплименты принимая от гостей. Хичоль, нанявший к этому вечеру ещё стражи в дом, ходил довольный: в отсутствие принца, все гости чувствовали себя свободнее и веселее с кисен, министры наперебой старались его внимание захватить, молодые господа от отцов ни в чем не отставали: пришел и Чонгук, которого никто ни в чем не винил, но он сам ругал себя почём свет, и Джехен, и Егем. И Сокджин, с ними всеми беседуя, зная, что нет мучителя поблизости и не будет, кажется, только не пел от радости.
Наутро Кенсу с умывальной чашей принес в покои господина письмо из дворца. Приподнявшись на ложе, Сокджин с испугом посмотрел на слугу, но тот лишь весело рассмеялся.
- Нет, господин мой, то не от изверга этого! Это ванджа Чимин пишет, его рука выводила имя ваше на конверте, и его слуга послание принес. Передал я с Тэмином его высочеству коробку засахаренных ягод.
- Верно ты сделал, любит ванджа ягоды, что наши младшие ученики делают, - кивнул Сокджин, усаживаясь поудобнее в постели и конверт вскрывая. - Поглядим, что пишет. Последнее письмецо было три дня назад, писал ванджа: ругал его папенька, что снова ко мне ездит, ещё строже запретил. Виноват я перед другом моим... О! - удивлённо перебил омега сам себя. - Зовёт во дворец, говорит, принц наследный отбыл в гарнизон на учения смотреть, не застанет меня. Хочет какие-то важные вести сказать!
Не мешкая долго, умывались, оделись красиво, затем направились завтракать у Хичоля (хозяин чайного дома ждал к себе главных кисен для совместной трапезы каждое утро), там и отпросились ехать. Хичоль улыбнулся, кивая - ни в чём любимый кисен его не видел отказа. Грела душу Хичоля мысль о том, как богато вчера он гостей принимал, и что Сокджина была в том большая заслуга.