За три дня до свадьбы наследного принца, несмотря на всеобщий шум и осуждение, власти столицы принялись украшать город. Расчет был, безусловно, верным: скандалы скандалами, но не так уж сильно изумил последний поступок принца народ, он, так сказать, граждан своей страны частенько безумствами баловал. И, как верно заметил Кенсу, не из благородной семьи был похищенный - кабы так, баяли люди, и расторгли бы помолвку со стороны жениха-омеги. Но так как кисен был спасен, принц, как молва гудела, примерно выруган (Чимин был возмущен, что молва его не восхваляла в связи с этим, он же голос сорвал, пока кричал!), так, спрашивается, чего же ещё?! А празднику люди завсегда очень рады, тем более, что погоды стояли чудесные, солнышко, морозец, снежок блестит и хрустит, и как же сочно красный свадебный ханбок на женихах, должно, будет смотреться!
Сокджина же ближайшая дата пугала. Небезосновательно считал он принца Хосока, известного своим эгоизмом, способным учинить расправу над вероломным омегой. Протерзавшись ещё денёк, не стерпел омега, и явился пред очи генерала, аккурат после обеда. Тот был в кабинете, какие-то бумаги написывал, попивая чай и печеньями. Доложив о себе и получив дозволение войти, омега прошел к столу и уселся напротив мужчины, на почтительном расстоянии.
- Экономы сидят подле господина, - не поднимая глаз, произнес генерал.
Сокджин беспрекословно поднялся и пересел.
- Ты должен подсесть ближе, - снова, не глядя на него, прокомментировал альфа.
- Я ещё не эконом.
- Но учиться по-правильному надо сразу. Если наставник твой тут, ты сидишь сбоку, но за его спиной, а без него ты его смена.
Успокоившись тем, что ничем сам альфу не потревожил, Сокджин послушно придвинулся. От генерала так приятно орехами пахло и медом печений, и чаем крепким, что омега невольно улыбнулся. Взрослый мужчина, а не пахнет ни кислым, ни грубым, ни конями даже. И волосы всегда чисты, и кожа, кажется, лет ему совсем немного, и только в глазах мудрость годы выдавала, да руки, натруженные, с крупными венами, что так Сокджину нравились...
- Прошу прощения господина, что решил обеспокоить, - вырвавшись из любования, проговорил Сокджин, радуясь, что генерал на него не смотрит. - Но есть один вопрос, который меня заботит, осмелился явиться и спросить.
- Ну? - бросил альфа, пересыпав лист порошком, стряхнул его, убрал лист, новый положил и стал дальше писать.
- Скоро свадьба наследного принца.
- Хочешь пойти?
Альфа улыбнулся, на омегу покосившись, но тут увидел, что тот аж позеленел от страха, и передумал шутить.
- Господин, должно, пойдет, - с трудом справившись с шоком, выдавил омега из себя.
- Нет, не пойду. Кстати, удачно ты прибыл, - без всякого перехода сказал генерал, шумно ноздрями воздух втянув, потянулся сам, шеей похрустел. - Вели мне собрать вещей. Надо на границу возвращаться, вот завтра в утро и поскачу. Не люблю я пиры, признаться, и принца видеть не желаю. Ван меня понял и принял решение. Ванджа, правда, отговаривал не ходить, но я ему объяснил, куда еду, и смирился.
Альфа почесал ухо.
- Уши горят, думается, зять меня костерит...
Усмехнулся. Сокджин шлёпнул губами.
- Так что ты хотел? - вздохнув, альфа отложил палочку и перевел взгляд на него. - Тебе что от свадьбы этой?
Сокджин на мгновение запнулся. Альфа очень давно не смотрел ему вот так, прямо в глаза. Залившись краской, он захлопал ресницами и взгляд потупил.
- Боюсь, - сказал, - как бы принц опять людей не подослал и ...а ..., - он запнулся, и в ужасе посмотрел на генерала. - Как же вы...уедете уже?!
Альфы улыбнулся. Улыбку такую на лице Чимина можно было бы ехидной назвать, или коварной даже, и даже смутно помнил омега из прошлых лет, что генерал так же улыбался ему, когда втягивал в спор о материях, пока молодому оппоненту мало известных. Однако, в те годы Сокджин ещё юным омежкой был, с альфой даже и шутил. Нынешний такое делать давно уж отучился.
- Боишься, что едва я за порог, как явятся люди принца и сцапают тебя?
Сокджин кивнул, губы кусая.
- Считаешь ты меня гарантом своей безопасности, зная, что никакие права мои на тебя для принца преградой не встанут?
Сокджин снова кивнул, глаза его совершенно круглые стали, пальцы нервно теребили полы ханбока.
- Считаешь, что генерал чосонской армии, белая кость, личный военный советник его величества должен все дела оставить и в твоего телохранителя превратиться?! - прогремел альфа, злобно глаза сузив. - Совсем обнаглел ты, омега?!
Как вышло, что Сокджин сей же секундой не рухнул в обморок либо горсткой пепла не обратился, то мы вам не скажем. Отпрянув от генерала, с вытаращенными глазами, Сокджин буквально онемел от ужаса и весь задрожал. Вот сейчас, подумал он, выхватит свой меч альфа, да и башку глупому и наглому кисен снесет! Генерал же с места двигаться не спешил, меча, что рядом лежал, не хватал и продолжал лукаво улыбаться.
- Ты думал, я тебя выкупил, чтобы сразу и хоронить? Думаешь, весело это мне, м? Зять меня со свету сживет за тебя... эх, взял обузу на шею, - покачал альфа головой.
- Как же быть мне, чем вашу ношу облегчить? - осторожно спросил Сокджин, вернувшись на место, но в глазах его ещё был страх и опасения.
- Не знаю, - вздохнул генерал. - Придется тебе со мной ехать, на границу. И слуге Кенсу, тоже.
Сокджин моментально губы в рот втянул и прикусил, весь красный, взглядом по коленям своим шарит. Генерал помолчал, на него глядя пару минут, зная прекрасно, что изводит омегу, мерно дышал, зная, что тот прислушивается. Медленно взгляд поднялся, робко Сокджин на благодетеля посмотрел.
- Люди о вас глупости говорить станут, - пробормотал.
- Как ещё мне защитить тебя прикажешь? - ехидно поинтересовался альфа. - Или от приказа ванского отказаться, да подле тебя в городе ходить, меч наголо?
Покраснев ещё сильнее, Сокджин закрыл лицо рукавом.
- Шутить изволите с глупым кисен...
Запнулся, убрал рукав, кашлянул. Краска с лица сползла.
- Простите... я ещё не привык, что боле в чайном доме не служу. Кхм. Извольте, сейчас же велю вас в путь собирать, и мы с Кенсу тоже, подготовимся к завтрашнему утру. Прошу прощения вашего за доставленные хлопоты в связи с тем, что я в вашем доме...
- Сколько думаешь извиняться, омега?
Умолк Сокджин. Голос Юнги спокоен, сух.
- Одиножды сказал, и будет. Одиножды поблагодарил, и довольно. Делами докажи, что благодарен, а слова ничего не значат. И извиняться нечего, так как не был я к решению никем принужден, обдумал все, прежде чем купчую подписать. И о слухах тоже подумал. Но меня не трогают такие вещи. С моей репутацией нечего бояться наветов. И тебя, стало быть, слухи не должны заботить, коли ты под моей защитой. Иди. Сбирайтесь в путь.
Тут же поднявшись, поклонился Сокджин и вышел вон. Стыдно было ему безмерно, что позволил себе столько вольностей и показал себя неблагодарным и глупым. Вздохнув, что, видно на роду ему написано от дурости своей страдать, двинулся кисен в сторону людской, чтобы слугами распорядиться, как вдруг позади дверь открылась. Обернувшись, увидел кисен генерала, что стоял, убрав руки в широкие рукава.
- И вот ещё что. Напиши сегодня вандже, и скажи, что до весны не будет тебя в городе, так как до того времени я на границах буду, погранпосты осматривать. Его высочество моему сыну передаст и... Хичолю. Мне недосуг это делать.
- Да, ваша светлость, - поклонился омега, чьи щеки вспыхнули от радости.
Альфа кивнул и скрылся в кабинете.
"Говоришь, не нужно слов благодарности? Знал бы ты, что я совсем иные слова ими заменяю, что ежели так не стану выражать свою любовь к тебе, то, кажется, задохнусь. Вот как ты заботишься, чтобы я нормально с друзьями и папой попрощался, какая душа твоя добрая, и сердце - щедрое на теплоту"
***
В первом городке на северной границе Чосона, где остановился генерал, должны были они пробыть десять дней. На этот срок власти крепости выделили Юнги и его свите, состоявшей из тех же, самых лучших и преданных Альф, гостиницу, выстроенную как раз для приема высоких чинов.
Кенсу провел там день, сам дом, окрестности, слуг местных посмотрел, на господ полюбовался и сказал Сокджину за ужином, который они в своей комнате на двоих делили:
- Мне тут не нравится!
Прыснув от смеха, Сокджин поинтересовался, что же не так. Кенсу заворчал:
- Местные господа все чванливые, завистливые, сплетники ещё больше, чем в столице, офицеры мужланы, ведут себя так, будто омег сто лет не топтали, конями воняет, дороги плохие, парков нет, только небольшие сады, простолюдье солдатское все хамло какое-то, вода жёсткая и пахнет скверно, холодно ужасно, солнце в лицо бьёт, поедемте домой скорее...
Умолк обиженно, так как господин его рассмеялся. Угомонившись, Сокджин положил другу на рис мяса и овощей.
- Ешь. Уж после того дворца нам ли с тобой жаловаться? Только подземелья холодные хуже, а тут неплохо, в самом деле. Комнаты нам дали хорошие, и только о генерале забота, не о целом хозяйстве, можем с тобой получше новую работу освоить, стало быть.
- Генерал сказал, двое суток не вернётся, будет на смотрах.
- Тем паче.
- Тут есть чайный дом.
- И что же?
- Туда, поди, отправится.
- Право имеет.
Недовольно насупившись, смотрел Кенсу, жуя рис с овощами. Сокджин ему чаю подлил.
- А мне все тут нравится. Правда, я так понял, кто-то уже рассказал местным, что я был кисен, и вообще, всю эту историю тут знает каждый. Одни говорят, что я специально к генералу навязался, чтобы окрутить, другие - что генерал специально меня спас, чтобы я к нему с готовностью наложником пошел. И то, и другое звучит отвратительно...
- Я с нашей стражей подружился, господин, чтобы они нас исправно в городе охраняли.
- Не стоило, - возразил Сокджин.
- Вы, кажется, не очень хорошо нравы местные понимаете, - не согласился Кенсу. - В столице люди мыслят свободнее и прогрессивнее, опять же, чуть где недомолвки - идут в чайный дом, а господин Хичоль всегда все обстоятельно сообщает, к тому же, вас в столице знают, знают, что вам свойственно, а что - нет. Тут же мнение у общества зашоренно из-за узкого круга общения, хотя городок немаленький, редко куда местные выбираются, редко свет остальной видят, судят старомодно о многих вещах, и не привыкли с разных сторон на дело смотреть. Как оно кажется, так и верно, стало быть. Так что вы, господин, не расслабляйтесь, и я подле вас бдеть стану.
Переубедить Кенсу было ничем не легче, чем уговорить наследного принца не буйствовать, когда он пьян. Сокджин вздохнул и покорился воле друга.
Потекли денёчки, да все медленно, так как в работе пока ещё плохо разбирался Сокджин, и без Кенсу, конечно, многое упускал. Но так как изо всех сил старался, то не так уж много ошибался. По обсуждению с Кенсу решили они, что одеждой генерала вместе заниматься будут, за едой Кенсу прислужит, а на кухню с поручениями и уборкой - уже Сокджин.
- Посматривает на меня, когда прихожу, - делился Кенсу, - мне кажется, ждёт, что вы приедете с подносом.
- Коли бы так, сказал. Не думай лишнее.
Нет, Кенсу решительно господином недоволен был! Очень уж ему хотелось, чтобы с генералом Сокджин поладил так, чтобы снова подружиться, но понимал так же, что на подобное время нужно. Очень уж все сложно в мире устроено, сетовал омежка, неудобно!
Пока Кенсу был в гостинице занят, Сокджин ходил на рынок - хоть гостиница с кухней была, а все же десерты и чай генерала не устраивали, и Сокджин решил, что будет приносить ему угощения и листья чайные из лавок в городе. Площадь была здесь лишь одна, магазинов имелось совсем мало, но ассортимент, пусть небольшой, качеством столичному не уступал, и быстро нашел Сокджин подходящее. Заходя в лавки, неизменно видел, как другие посетители, большинством омеги, неодобрительно на него косятся. Прислужники и владельцы заведений были любезны, но буквально ели глазами омегу.
За дни подле генерала, страхами прежними все менее терзаем, оправился Сокджин, выздоровел, снова румяны щеки стали, заблестели глаза, вернулась красота, а с синяками и ранами прошла и медленная неуклюжая поступь - трудно ровно ходить, когда дохнуть спокойное можешь. Снова ходил омега ровно, красиво, речь его, внятная и грамотная, и голос негромкий, и лицо, и густые черные волосы, все местным альфам по вкусу пришлось. Теперь, став слугой, перестал наносить макияж Сокджин, перестал и шелка носить, и вовсе не скучал по этому всему. Однако, проходя мимо торговца украшениями, не мог не задержать шаг - несколько минут трогал красивые подвески, серьги, заколки, броши, веера, и браслеты, а так же коробочки с пудрами и помадами, и гребни.
Хичоль привез сыну из чайного дома все его вещи, однако, в поход с генералом отправляясь, взял Сокджин только простые ханбоки и предметы ухода за собой, а украшения оставил. Ещё взял небольшой, на три персоны, сервиз фарфоровый, который очень любил. То был Чимина подарок на один из дней рождения Сокджина, тонкая работа, изящный в своей простоте, чайничек, три пиалы, три блюдца, три крышечки, все пионами украшено. В этот чайник и заваривал омега чай генералу.
Посмотрев на украшения, но не купив, шел Сокджин дальше, по списку глядя, что ещё сделать надобно. Старался в городе не мешкать он, хотя любо гулялось по морозцу, от удовольствия на солнце щурясь. Кажется, с каждым вдохом вымораживал воздух в Сокджине прежние страхи, успокаивал душу.
Однажды, вот так домой вернувшись с дел, переоделся он в форму и отправился разыскать Кенсу: видел он, как на двор гостиницы генерал завернул коня, при виде омеги приказал себе бочку приготовить скупаться. Двое суток опять генерала не было, так что поспешили омеги, готовя купанье.
- Чай мне сделай, - бросил Юнги, явившись в покои, на ходу латы скинув на пол.
Поклонившись, Сокджин и Кенсу латы подобрали, сапоги затем, Сокджин понес их чистить, а Кенсу опустился возле столика, так как чай уже был заварен ими.
- Я тебе сказал, - спокойно возразил Юнги, глядя на Сокджина. - Пока купаюсь, будь ты тут.
Кенсу вытаращил глаза, деревянно поднялся и пошел вон, прижимая к груди доспехи, сапоги, генеральскую шубу, поднос, под всем этим едва не валясь с ног, и так шустро дверь задвинул, что едва не вывалил ее. Теперь можно было не сомневаться - пока господина в комнату не дождется, ни есть не сядет, ни спать не ляжет.
Сокджин принял это испытание судьбы с достоинством и смирением. Оставив в покое чай, он совершенно спокойно принял у генерала ханбок и исподнее, сложил все у входа, чтобы забрать, при этом умудрившись не смотреть на мужчину, и на то, как тот забрался в бочку. Послышался плеск - генерал окунулся в горячую ароматную воду и, вынырнув, уселся, раскинув руки по бортам. Подойдя к чайнику, омегу наполнил чашечку и с ней подошёл к бочке.
- Не бойся.
Он улыбнулся и подал чай недрогнувшей рукой.
- Вряд ли ваша светлость может думать, что бывший кисен боится обнаженных мужчин.
- Насколько мне известно, вы изображаете стыдливость, когда видите нас, и когда обнажаетесь сами, - ответил альфа, приняв чай и сделав глоток. - Да и ты, хоть и бывший кисен, избегаешь уже несколько дней поднимать на меня глаза, а теперь так вообще смотришь в сторону.
- Если господин хочет, чтобы я смотрел, я буду. Мне казалось, ему это неловко.
- Я бывал с омегами, и бывал с кисен. Когда я говорю с людьми, привык смотреть им в глаза.
Сокджин покорно повернулся и посмотрел на него. Альфа по очень маленькому глотку пил чай, закрыв глаза. Его тело было совершенно белым, как снег, плечи широки, грудь крепка, под красивой кожей четко вырисовывались мышцы. Имелись розовые шрамы, какие-то едва видные, старые, какие-то свежее. Тело было чисто, и на груди, и вокруг темно-розовых сосков, и на руках. Черные волосы на голове лежали блестящим шлемом, обнажая красивый чистый лоб. Юнги был красивым мужчиной и для своих лет выглядел бодро и свежо.
Думая о том, как страстно хочется коснуться его руки, лежавшей так близко, омега вздохнул.
- Что? - открыл глаза альфа.
- Приходили из чайного дома.
- Зачем? Я обедал у них сегодня, кажется, дел не оставил.
Сокджин сглотнул это, улыбнулся.
- Спросили, не желает ли господин кисен?
Юнги молчал и смотрел на омегу.
- Они могут прислать, сказали, комендант крепости приказал вам во всем угождать. Стараются.
Юнги сощурился, пристально глядя. Сокджин выдержал этот взгляд, хотя точка пульса на его шее так и билась.
- Без макияжа лицо твое менее белое, более матовое и смуглое, - вдруг произнес он.
Сокджин промолчал, несколько сбитый с толку.
- Но тебе даже идёт. Вообще, смотрю, ты оправился.
- Вашей заботой.
- Допустим. Отоспался, есть нормально стал, работой от дум отвлечен. Снова красивый.
- Господин слишком добр к скромному омеге.
- Полководцы крепости говорят, их мужья тебя на все корки чехвостят, и меня заодно, мол, вдовый я, а взял наложника, когда омежиться мог. Тебя за расчётливость ругают, меня - за падение нравов. Плохой, мол, пример подаю. А ещё что говорят, знаешь?
- Ежели в офицерском кругу, то как же знать? - улыбнулся Сокджин.- Хотя, если угадать попросите, предположу, что говорят вернуть меня в чайный дом, а взамен - своих сыновей в мужья прочат.
Юнги расхохотался, кивая, подал пиалку за новой порцией чая. Сокджин наполнил ее и на приступ опустился, поставил чайник на колени.
- Альфы все на тебя ставку сделали. Так же убеждены все, что я делю с тобой ложе. Достают тебя этим?
- Я не слушаю. Не их дело, что у нас с вами, господин. Досужие толки, везде они есть, что толку сердиться?
Покивав, Юнги положил голову на подголовник и закрыл глаза.
- Что вы думаете на этот счёт? Думаете нового мужа брать в дом? - спросил Сокджин.
- Пока я только о делах могу думать. В столицу вернёмся весной, отдыхать, тогда и смогу тебе ответить.
- Подумал я, что генералу самому меня уведомить хочется, вот и завел разговор.
- Да нет, я лишь пытался понять, как ты относишься к слухам.
- Так что мне ответить чайному дому?
- Интересный вопрос, - потер подбородок Юнги. - Скажу: не надо мне кисен, и люди тут же решат, что всё-таки правы, и с тобой я тешусь. Скажу: надо, ведите, и скажут - какой же идиот, взял первого кисен Чосона ради того, чтобы носки стирал! Так и эдак неудачно мне будет. Что посоветуешь?
- Коли хочется вам - зовите, коли нет - оставьте это. Не слушайте людей, себя слушайте, - пожал плечами омега.
- Лаконично, - вдруг расхохотался генерал и на него посмотрел. - Что ж, скажи, пусть зовут.
Прикусив губу, Сокджин кивнул и потянулся чаю подлить, но генерал отодвинул пиалу.
- Не допил еще. Оставь чайник и иди, сам я дальше справлюсь, позову убирать позже... а скажи мне, можешь ты в чайный дом сходить и попросить каягым?
Замер Сокджин, приподнявшись с приступа.
- Вам... кисен с каягымом, хотите и музыку послушать?
Генерал улыбнулся, снова к пиале губами прижавшись.
- Хочу я музыку послушать, в твоем исполнении.
Омега выпрямился и посмотрел на него в волнении.
- А кисен?...
Генерал улыбнулся ещё шире, на него лукаво покосился.
Так бы и дал тебе подзатыльник, любовь моя, подумал Сокджин. Нарочно душу мне терзаешь! Ладно, воля твоя, глумись.
Поклонившись, ушел, сказал слугам-альфам ждать, пока позовут бочку убрать, спустился с одеждой вниз, в прачечную. Кенсу чистил латы, прищепкой нос зажав, приход господина его озадачил, но так как в прачечной и другие слуги были, пришлось ему свое любопытство понянчить. Однако, так поздно они дела в тот вечер завершили, что лишь на то им сил хватило, чтобы утереться и умыться, и улечься спать.