В своих покоях генерал оказался только поздним вечером. Завершив все дела, но ещё ужасно злой, не стал он покамест омег звать, а сперва пригласил к себе хозяина гостиницы. Белый как мел альфа явился на зов, кинулся в ноги и показал бумагу, что принцем солдатам была дана. Читая ее, от ярости дрожал генерал - составил все так, что вышло, будто генерал незаконно слугами владеет, дескать, законный захват. Отшвырнув бумагу, Юнги обрушил на дрожащего хозяина гостиницы весь свой гнев, сказав, что с такой охраной гостей и враги не страшны, и что ноги его в этой гостинице больше не будет, вообще, снести велит. Напугав до полусмерти и отослав прочь, сел генерал за письмо вану, где во всех подробностях козни Наследного принца выписал, а в конце добавил:
"Принц в шаге от того, чтобы со мной поссориться окончательно. Прошу вас сообщить ему это, и напомнить, как я в детстве его наказывал, если не слушался на уроках моих по боевым искусствам".
Угомонившись этим пока, генерал отправил послание с верховым в столицу, переоделся и ушел обратно на стены, учения смотреть, приказав хозяину во всех прихотях омегам потакать, ни в чем не отказывать. Дрожащим голосом тот уверил, что будет обращаться с омегами, как с членами семьи генерала. Тот фыркнул себе под нос и ускакал. Страшно хотелось пойти к ним и поговорить, но Юнги не умел утешать омег. С усмешкой горькой подумал он, что впервые жалеет, что не приобрел этот навык. Перед глазами стоял бледный омега, обнимающий друга, что плакал, дрожал, едва держась на покалеченной ноге, а вокруг снег валил и ветер дул, и такими они двое маленькими и слабыми показались, что сердце альфы сжималось.
"Сможет ли спать ночью? От каждого шороха вскрикивать станет. Дёргаться. Меня бы бояться не начал... только сдружились обратно, только шутить со мной начал, проказничает... Я словно отогрелся возле него, кажется, никогда так много не смеялся и не чувствовал себя так славно, как эти дни... Чертов ванский мальчишка!!! За что омеге все это в жизни... продать его, что ли, обратно Хичолю...", - помотал головой, разозлившись сам на себя. - "Нет. Не продам. Мой он! Сам защищу! Черт, слуга его смелее меня!!! Ну же, альфа, что ты трусишь?!"
И ругал себя, и ругал, до самой глубокой ночи.
***
Сокджин и Кенсу говорили до самого часа Крысы. Прошедший мимо постоялого двора ночной дозор уведомил об этом своей громогласной болтовней и смехом. Порешив укладываться спать, омеги расстелили постель, и Кенсу, едва голова его упала на подушки, вырубился. Хоть боли в ноге и все синяки донимали его, триумф собственного мужества и победа над врагом поддерживали, и успокоительные травы в чае, конечно, тоже. Сокджин смотрел, как друг посапывает, обняв валик-подушку. Его маленькое приятное лицо смотрелось совсем детским во сне, полные губы выпячивались, и господин всегда улыбался, когда наблюдал это. В хрупком Кенсу столько мужества и силы, сколько нет в некоторых альфах, подумал бывший кисен. Нужно будет как следует постараться, чтобы его свадьба прошла весело и красиво.
Сам он лежал ещё час, уже Крысы хвост оставался, а сон не приходил. В уши лезли все ночные шумы и звуки, омега лежал, не шевелясь, старался думать о приятном (о том, как альфа вновь спас его, бросив все дела), но шум вторгался в эти мысли, назойливо, нахально. Комнатка слуг была маленькой, хотя и уютной, и в ее тепле Сокджину чувствовал себя спокойно, как в ракушке своей устрица, но за стенами жил страшный холодный мир, где было место таким людям, как наследный принц.
Ты ведь теперь супруг, отчего никак не уймешься, думал омега в отчаянии. Теперь тебе можно завести гарем, где будет много красивых молодых омег, ещё не пуганных тобой. Станут сражаться за твое внимание, изо всех сил стараться нравиться тебе. Подари им свою страсть. Забудь, что я был когда-то твоей игрушкой. Ты будущий владыка страны... весь мир к твоим ногам, все тебе доступно.
Он понял, что окончательно приободрился, и не сможет спать. Осторожно выбравшись из постели, Сокджин хотел было налить себе воды, как вдруг услышал за стеной шаги.
Тяжёлые, неспешные. Холод ужаса сковал члены, омега замер, округлив глаза в темноту. Хотелось зажечь свечу и разбудить Кенсу, однако, что если это воображение разыгралось? Необходимо дать другу отдыхать. Сокджин подошёл, мягко ступая, к двери, прислушался. Шаги явственно слышались, но ...это же не может быть наследный принц?! Откуда ему взяться?! Знакомые надёжные стены вокруг излучали защиту, сердце подсказало, что кто угодно мог ходить по коридорам постоялого двора. Не в силах выносить все это, Сокджин решил выйти и посмотреть, вдруг не спит генерал. Если так, он попросит поговорить с собой, хотя и не найти большей наглости, но находиться с ужасом наедине омега был просто не в состоянии. За прошедшие подле альфы недели привык омега ощущать защищённость. И вот, эта наивность сыграла против него.
Осторожно приоткрыв дверь, Сокджин выскользнул в коридор, на ходу натягивая теплый чогори на белый нижний ханбок, в котором спал. Видимо, где-то было открыто окно, так как по полу немного сквозило, даже несмотря на ондоль. Ступая неслышно в носочках, омега пошел в направлении покоев генерала, прислушиваясь к шагам, которые, казалось, звучали отовсюду. Оглядываясь назад, Сокджин все ждал появления источника шагов, он вышел из коридора в общий холл, пустой и погруженный в полумрак, и вдруг...
- Это мой пульс в ушах, что ли? - замер он, вытаращив глаза.
И в этот момент услышал шаги совсем близко. Подняв голову резко, он увидел на лестнице, ведущей на второй этаж, генерала. Мгновение альфа и омега смотрели друг на друга, сердце Сокджина с перепугу так сильно билось, что Юнги услышал и усмехнулся.
- К тебе шел. Так и знал, что не спишь.
Очень удачно, что темно, подумал Сокджин, чувствуя, как жаром заливает щеки, шею и уши. Улыбнувшись, чувствуя, как страхи улетучились, он поклонился.
- В самом деле, не мог уснуть, шорохи пугали... совсем трусливый я, - признался.
- Идём, у меня чай заварен, - махнул рукой альфа. - Меня... не боишься?
Дурак ты альфа, что ли, отразилось на лице омеги, но, разумеется, вслух он этого не сказал. Поднявшись следом, вошёл в просторные покои мужчины, где горела одна лампа, возле столика, на котором был сервирован чай. Чувствуя, как липкий страх пропал безвозвратно, омега опустился на одну из подушек и разлил напиток. Юнги скинул теплый чогори, который накинул на плечи, и уселся рядом.
- Отчего Кенсу не с тобой? Почему ты не чувствовал безопасности в комнате? - спросил Юнги, помолчав, поглядывая на омегу.
- Кенсу болен теперь, он очень устал. Мы говорили долго, затем он вырубился...
Сокджин вздохнул, было заметно, его что-то волнует, но он не решается произнести. Терпеливо улыбаясь, Юнги попросил не молчать.
- Велели вы больше не говорить о благодарности и не виниться, - проворчал омега.
- И в чем же тут тебе виниться? - удивился Юнги. - Разве ты виноват, что наследный принц такой эгоист? Думаю, нет. И никак спастись тебе от него бы не вышло, ты ведь пытался? Так о чем ты винишься?
Попыхтев, выслушав альфу, поставил пиалку омега на блюдце и повернулся к мужчине.
- В том, что обуза я на вашу шею, генерал. По доброте вашей, вняв просьбам папы моего, желая вандже угодить, купили меня, а за мной и череду сложностей. Беря в дом слуг, люди не ждут, что от этого будет что-то кроме пользы, усердного труда, а вы... ведь эти стражи принца могли ранить вас, покалечили ваших солдат, ладно хоть не умер никто, а все я виной...
Весь красный, так как генерал слушал с улыбкой, и смотрел как-то странно, и сидел, вообще говоря, что-то очень тесно к Омеге, отвернулся, сел боком и продолжал:
- Думал я над тем, что происходит, и вот к выводу пришел, что от меня вам одна докука. Скажете, купил слугой, а живёт как наложник, разве нанимался я его защищать, разве нанимался утешать, - и правы будете. Отдайте меня принцу, только прошу, Кенсу оставьте, чтобы его не коснулось мое несчастье более, добейтесь, чтобы принц вам хорошо заплатил и...
Юнги фыркнул и рассмеялся, Сокджин покосился на него сердито.
- Начнем с того, что я уже написал вану об этой ситуации и пригрозил сам по душу принца явиться, ежели не успокоится, и что теперь, прикажешь в обратку?! Забавно будет! Посмешил. Удобно придумал, для всех хорошо, ничего не скажешь! Я выйду альфой, который слова не держит, и твой папа придет ко мне за ответом, ванджа со свету сживет, да и что мне самому делать прикажешь без тебя?
Любуясь, как все лицо омеги краской залило, альфа подсел ближе и добавил:
- Отчего с наложником себя равняешь? Отчего не с мужем? Ведь о муже альфа печется, словно о самом большом сокровище, разве не так?
- Как мог я назвать себя мужем вашим, такую наглость позволить себе? - пробормотал омега, повернувшись к нему. - Шутить снова изволите над вашим слугой...
- Наглостью считаешь, но как быть с тем, что я тебя как раз мужем и вижу своим? - улыбнулся Юнги, коснувшись его щеки нежно. - Когда ты дороже всех мне стал, омега. Всегда во мне тепло к тебе было, но глушил я, ты знаешь причину, тягу видеться, а тут, узнав, что ты любишь, решился и дал этому ход.
Он потянулся, лбом оба омеги касаясь, так нежно, деликатно. Сокджин закрыл глаза, весь дрожа, и жарко так было, от груди по телу лилось это чувство. Ощутил он, как мягкие губы Юнги коснулись его губ, затем снова, словно первый поцелуй, а затем спохватился омега, опомнился и ответил им, со всем жаром и любовью ответил, ладонь на грудь альфы положив, чуть сжав его ханбок.
Отпустив губы альфы, посмотрел омега ему в глаза и, смущаясь, проворчал:
- Отчего молчали ж? Зная, что любит Сокджин вас, молчали? В радость вам мое сердце мучить...
- Сначала не решался сказать, затем решил, что найду момент... не суди строго, давно я не вел таких речей, давно с омегой в подобной связи не был, отучился быть нежным и ласковым. Думал, подарю ему заколку, он по цвету поймет, что хочу.
- После того, как вы всячески давали понять, что категорически во мне не заинтересованы? - сухо уточнил Сокджин, скрестив руки на груди.
- Я думал, что очевиден, что ты догадаешься, - рассмеялся Юнги.
- Кенсу догадался, кажется. Но мне не сказал.
Омега улыбнулся, потянулся поцеловать альфу сам. Чувствовалось, как сладко ему делать это, как ждал возможности. Не дал Юнги отпрянуть ему после, к себе прижал, обвив талию сильной рукой. Со всей нежностью, в которой отказывал себе, с любовью, что невозможно так сыграть перед тем, кто был некогда более чем искусен в притворствах. Уложив омегу на постель свою, разбил в осколки остатки его сомнений генерал, любя жарко, полно, нежа так, как прежде никогда этого омегу никто не нежил.
Гладить крепкие плечи его, целовать губы, ощущать его руки на теле, его самого - внутри себя. После четырех лет мучений, когда плотская страсть несла лишь боль и унижение, ощутить, что иной она быть может, - сердце омеги пылало от радости, тело льнуло к телу альфы, и никогда, даже в самом дорогом ханбоке и лучших драгоценностях, не был он так хорош, как теперь.
Глаза блестели истомой, губы вспухли, стройный стан в руках альфы, чьи губы каждый сантиметр кожи поцелуями метят. Вот таким он был всего краше, и жадно Юнги на него смотрел, образ в памяти запечатлевая.
- Люблю тебя, альфа, - прошептал омега, на вершину возносясь.
- Душа моя, любовь моя, омега, - хрипло вторил альфа, ткнувшись лбом в его плечо, ощущая, как узел взбух, и горячее семя вырвалось, обжигая.
В воздухе запахло утром, обещая день ясный и морозный, на сугробах крепкий наст, зябко ежась, побежали слуги по заднему двору. Сквозь сон слышал Сокджин их голоса и знал, что пора и ему вставать. Но руки альфы вокруг плеч его и талии, и к груди его щекой прижался, и сонно целуют любимые губы в лоб и макушку. Все вокруг альфой пахнет, и ещё в теле истома держится, и даже не спать хочется, а просто - быть здесь, сейчас, в этой минуте, с альфой, которому одному сердце отдано, его аромат
вдыхать, ощущать, что любит.
Как же тут уйти?