Его просьбе Зенин Маки не удивилась.
Разумеется.
Это же Зенин-Не-Называй-Меня-По-Фамилии Маки, хладнокровная и трезво глядящая на мир, на жизнь, на окружающих – в том числе и на паренька-первогодку, который разыскал её в лабиринте стеллажей библиотеки и высказал определённую просьбу. Удивить её было в той же степени невозможно, в какой и попытаться подобраться к Сукуне со спины незамеченным – и уцелеть после этого. Что же, Мегуми попробовал однажды.
Результат оказался предсказуемым, но горечи это не убавляло.
Злости.
Недовольства собой, льдом раскалывающегося под рёбрами, и желания повторения подобного не допустить.
Поэтому, наступив на горло собственной гордости, он Маки и отыскал.
Но если она всё же и удивилась, то виду не подала. По крайней мере, она захлопнула книгу, которую пролистывала до этого, сунула под мышку и аккуратно поправила очки – не совсем поправила, но сдвинула на кончик носа и приподняла брови, с лёгким недоумением, без особого интереса разглядывая Мегуми.
Как будто на жевательную резинку смотрела, которая имела наглость приклеиться к её юбке.
А Мегуми поджал губы, вздёрнул подбородок и незаметно стиснул руки в кулаки. Сунул их в карманы.
Очевидно, пришёл он напрасно. Или, может быть, стоило начать издалека, как-то смягчить и размыть главное, вместо того чтобы отрывисто отчеканить:
– Маки, я хотел бы спарринг. С тобой. Без оружия, амулетов и заклинаний. Врукопашную.
Итак, они находились в библиотеке.
Итак, они стояли в мягком приглушённом свете, испускаемым гирляндами бумажных указателей-оберегов и пурпурными печатями на полках с особенно опасными фолиантами. Воздух вокруг был густ и спёрт, пах книжной пылью и нагретой древесиной. Потолки устремлялись, казалось, в бесконечность и терялись в клубящейся тьме. А стеллажи тёмного дерева, не уступающие им в высоте, ломились от книг, брошюр и свёрнутых в несколько раз листов, едва ли не рассыпающихся от ветхости – серьёзно, директору Яге не помешало бы выделить библиотекарю помощника; это уже никуда не годилось. Но Мегуми был здесь не для того, чтобы оценивать состояние библиотеки.
Он знал, что найдет Маки в секции проклятого оружия. И не ошибся. А ещё он понимал, что неудобных вопросов не избежать – и был готов.
Оно того стоило.
Итак, Зенин Маки отвлеклась от чтения и теперь молчаливо рассматривала его поверх очков, словно зачарованных линз не было достаточно, чтобы Мегуми действительно рассмотреть. Неуютное, неприятное ощущение, как если бы посторонний взгляд в душу проникнуть пытался и исследовать каждый её угол – он подавил порыв шагнуть назад и передёрнуть плечами, скрестить руки на груди, закрыться.
Выдержал её взгляд.
Но Маки, вместо того чтобы осы́пать его вопросами, снова, как осы́пали уже все, начиная от Юджи и заканчивая директором Ягой, прижала книгу крепче и хмыкнулАа:
– Да я же тебя одной левой уложу. – И добавила будто бы невзначай: – Может, попросишь Юджи?
Нет.
Не попросит.
Только не Юджи.
– Он берёт грубой силой, меня же больше интересует техническая сторона вопроса, – упрямо мотнул головой Мегуми.
– Откуда такой интерес к рукопашному бою у заклинателя теней?
– Хочу быть готовым ко всему.
И это даже не было ложью.
– Это, случайно, никак не связано с тем фактом, что теперь ты живёшь в другой комнате, потому что в твоей – о, гм, снесена стена?
Начинается. Ну конечно же. Было бы слишком просто, если бы Маки молчаливо кивнула и без лишних вопросов отправилась вместе с ним в тренировочный зал или на стадион; если бы действительно не слышала о произошедшем в общежитие – таковых, похоже, на территории техникума не осталось – и не смотрела на Мегуми с подозрением. Как и все. Как и все, кому он солгал, потому что дал обещание молчать. Ради Цумики и Юджи, но не ради Сукуны. Не из-за его капризной прихоти.
Потому что решил так сам.
И потому что не решил, как поступить с тем знанием, что Сукуна обрёл свободу захватывать тело Юджи в любой момент.
Мегуми внутренне подобрался, а внешне – нарочито небрежно привалился боком к стеллажу, бесстрастно перевёл взгляд куда-то Маки за плечо и дёрнул уголком губ:
– Ходил во сне. И нет, не связано.
– Юджи сказал, что проснулся весь в синяках. – В голосе Маки проскользнула зыбкая, как песчаная рябь, тревога. – А его лицо было в крови. И он совсем ничего не помнит.
– Может, с кровати упал, – всё так же равнодушно пожал плечами Мегуми.
– Вы подрались, да?
– Нет.
Не они.
Не то чтобы подрались, впрочем, несмотря на старания Мегуми Сукуну в эту самую драку втянуть – теперь, оглядываясь назад, он подмечал слишком многое, что уже не мог бы позволить себе опустить.
– Слушай. – Маки шагнула к нему, а Мегуми всё же пришлось вновь посмотреть ей в лицо. Увидеть за стёклами очков не привычные твёрдость и непоколебимость, но что-то более мягкое, хрупкое и словно бы прозрачно-осторожное. – Если я чем-то могу помочь…
– Можешь, – стиснул зубы Мегуми и тоже шагнул к ней. – Давай уже сразимся.
Вот оно: то многое, от чего не получалось легкомысленно отмахнуться; то, что зудело в голове и настойчиво обращало внимание, фокусировало на себе. Той ночью произошедшее между ним и Сукуной нельзя было назвать дракой. И если сам Мегуми не скупился на удары кулаками и ногами, несколько раз пытался призвать шикигами, то Сукуна… если вдуматься, он даже не атаковал. Всё, что он делал, это бросал Мегуми, как игрушку – в стену, на кровать, не так уж и важно куда, – и заламывал ему руки, выкручивал запястья. Ни одного удара кулаком Мегуми не получил. Ни одного рассечения техникой. О произошедшем напоминали лишь царапины на щеке, глубокий укус на шее и отметины пальцев на руках. Саднящее горло. И вынесенная стена в комнате, бесспорно.
Хотел ли Сукуна поиграть или же не желал навредить по-настоящему – не узнать; Мегуми не пойдёт к нему за ответами. Достаточно. Уже сходил, умник.
Но определённые выводы для себя он сделал: во-первых, по части проклятой энергии он ему не соперник, увы, ни при каких обстоятельствах; во-вторых, ему требовалось подтянуть физическую подготовку. Чтобы в следующий раз стереть едкую ухмылку с лица Сукуны кулаком и не стать для него лёгкой добычей, как это уже случилось. А в том, что следующий раз состоится, Мегуми не сомневался: Сукуна сказал «ещё увидимся».
Едва ли он шутил.
А Фушигуро больше не позволит застать себя врасплох.
И пусть Присутствие оставило его в покое, он больше не ощущал его так ярко, как это бывало в самом начале, но тем острее и пронзительнее казались взгляды Юджи – они не были таковыми, Юджи был всё тем же, – но на дне его глаз темнело что-то. Что-то, что принадлежало не ему. Сукуна всё ещё наблюдал. Всё ещё чего-то ждал. Выжидал. Но больше не выходил на контакт и не призывал Мегуми выйти на контакт самому.
И с этим также предстояло разобраться. Когда-нибудь. Когда-нибудь в отдалённом будущем.
Мегуми предпочитал решать проблемы по мере их поступления.
– Ну так что? – поторопил он Маки.
А та наконец отступила, как будто за истёкшую минуту увидела больше, чем могла бы. Или разглядела в нём что-то, что дало ответы на её вопросы и без дополнительных пояснений.
– Через два часа на стадионе, – повела она плечом и, развернувшись, скрылась за соседним стеллажом.
Это было уже хоть что-то.
***
И это ровным счётом ничего не значило, потому что следующая вылазка едва не стала для Мегуми последней.
Ему предстояло отправиться в детский дом, где ребёнок покончил с собой из-за издевательств сверстников и детей постарше – и мощное проклятие первого ранга раскинуло сети паутины, клейкие, дымящиеся ядом, и гулко всхлипывало «пощекотать тебя?»; «я пощекочу тебя»; «хочу тебя пощекотать». Дети исчезали. А затем под их кроватями находили обглоданные скелеты и пустую оболочку кожи.
В последний момент к Мегуми в напарники определили Юджи, в то время как Нобару вместе с Инумаки отправили на другой конец города изгонять проклятие предпервого ранга. Чем были заняты преподаватели и остальные старшекурсники, Мегуми не знал. Не то чтобы его это всерьёз интересовало.
Они справятся вдвоём.
Особых трудностей не предполагалось.
Так думал Мегуми, пересекая порог центрального входа, – и вот он уже прижимается спиной к стене, медленно сползает на пол, кажется, оставляя за собой кровавый след, и зажимает зубами рукав формы, чтобы не орать от боли. А она, боль, жгучая, разъедающая и мучительно нескончаемая, кипящим шампанским заполоняла сосуды, пенилась и лопалась, и снова пенилась, и, блядь, лопалась, его всего словно бы изнутри выкрашивала в золотой; пробивала насквозь, точно корневища Ханами, и сжимала, сжимала, сжимала. Чтобы короткими тугими спазмами – на разрыв. Чтобы разрывом – каждое движение.
Каждый вдох.
Каждый удар сердца.
Шампанское Мегуми пробовал всего раз в жизни, но больше пить не станет уже никогда. Как и разводить домашние цветы. Спасибо, нахер не сдалось.
Болью слепило, оглушало и дыхание пересекало сухими хрипами, которые неизвестно как вернуть к положенному размеренному вдох-выдох.
Хотелось кричать.
Хотелось выть и метаться, биться о стены, разбиваться, раскалывая себя на тени и втискиваясь ими в углы, – и перестать существовать; да хотя бы и жалко униженно скрестись ногтями о пол – сделать хоть что-то, – только бы она отступила. Только бы всё закончилось.
Он бы и скрёб. И ногти бы ломал, и кожу стирал до кровавых ссадин, если бы правая манжета не была зажата зубами. Левая же рука…
Собственно, в этом и крылась причина боли.
И в беспечности самого Мегуми, безусловно.
Когда Юджи отправился на третий этаж, то сам он сразу же выбрал игровую комнату на первом, просто потому что услышал тихое, расслаивающееся на гласные «пощекочу тебя» и не пожелал медлить. Настороженно приоткрыв дверь, Мегуми заглянул в комнату. Ничего. Никого. Но едва ли это могло быть обманом слуха. Так что он придирчиво осмотрел стены, выкрашенные в неприятный бледно-жёлтый цвет, дощатый пол, бесхитростную мебель и игрушки, оставленные в стихийном беспорядке, – и слишком поздно поднял взгляд к потолку.
Он шагнул внутрь, одновременно с этим задирая голову, – и взглядом натолкнулся на шесть красных глаз-пуговок.
Проклятие, имевшее форму гигантского паука с человеческим лицом, уже прыгало на него. Инстинктивно Мегуми метнулся вбок и пригнул голову, а костяные жвалы, звонко щёлкнув над его макушкой, по касательной задели плечо и цепко сомкнулось на локте; меньше мгновения прошло – и вся рука до плеча оказалась проглочена проклятым духом. Тогда же пришла боль. Тогда же – всё и началось. Мегуми шарахнулся назад и выдернул руку – та вышла из глотки духа вместе с клубами едкого пара, с жутким шипением, проложившим между лопаток цепочку мурашек.
Он смутно помнил, как изгонял проклятие.
Теперь же, раненый и полностью дезориентированный, он вывалился в коридор, но дальше уйти уже не смог. Привалился к стене и по ней сполз на пол. Зажав зубами рукав, крепко зажмурился. Застыл в моменте. И весь съёжился, жалко, ничтожно, с частой мучительной дрожью. Словно уменьшись он в размере, то и боль уменьшится вместе с ним – должна, должна же, пожалуйста! Но она не уменьшалась. Колени мелко тряслись, икры перебивались судорогой. Отчего-то принялись неметь левое плечо, горло и нижняя челюсть; боли это не умалило, но неприятное покалывание будто бы отрезвило Мегуми. Останется здесь – погибнет, если Юджи не придёт за ним. И, к слову, хорошо бы узнать, как дела у Итадори и почему его до сих пор нет.
Не пострадал ли он.
Жив ли.
О, блядь, хотелось бы верить, что Сукуна умеет не только бросаться громкими фразами, но и в действительности защитит Юджи – сосуд, конечно же, какое ему дело до самого Юджи – в критической ситуации.
Не то чтобы ему хотелось верить Сукуне. Не то чтобы оставались другие варианты.
Но для начала нужно встать.
Проверяя собственную выдержку, попеременно хмурясь, Мегуми медленно разомкнул зубы. И повернул голову, наконец рассмотрел повреждённую левую руку.
То, что от неё осталось.
На месте руки определялось что-то страшное: местами она была обглодана до кости; от рукава – пара чёрных полос, перетягивающих локоть, неспособных скрыть лоскуты мягких тканей, багровые разжёванные мышцы и полупрозрачные плёнки лопнувших фасций. Белёсыми перламутровыми тяжами – сухожилия, растворить которые яд проклятия, очевидно, не успел. В контраст им – бурые, почти обугленные косточки запястья двойным рядом. С кончиков изуродованных пальцев медленно, вязко свешивались капли: не кровь, но тёмная, разбавленная гноем жидкость. А запах стоял такой, что первым порывом – отсечь руку по плечо, избавиться от поражённой некрозом конечности.
Кончики пальцев здоровой руки царапнули тень на полу, задели рукоять скрытого в ней меча. Но это был минутный порыв, слабость – и Мегуми со стоном ударился затылком о стену, хватанул воздух ртом.
Заклинателю теней нужны обе руки. Ему придётся вытерпеть.
А доктор Сёко Иэйри наверняка сталкивалась и не с таким, она вернёт его в строй, но чтобы добраться до неё, нужно, мать его, встать.
Вот только сил нет даже попытаться, а боль пенится и пузырится – казалось, звук характерного шипения реален, – и слепит, как в белой комнате общежития. В голове плотно, тяжело и жарко, а перед глазами – тающие пары. Марево, которое невозможно сморгнуть.
В яде проклятия наверняка содержались галлюциногены. Так что Мегуми почти не удивился, когда увидел перед собой Сукуну.
– Поднимайся, – поджал губы тот и раздражённо, нетерпеливо притопнул ногой.
– Нет, – вяло ощетинился Мегуми, чувствуя, как постепенно заваливается набок, но не находя в себе сил собственное падение остановить.
Судя по скрежету голоса и колючей сухости в горле, он всё же кричал. Он не помнил. Не слышал. Оставалось надеяться, что не слышал и Сукуна, что пришёл вовсе не поэтому – потому что удовольствия видеть себя униженным и побитым Мегуми предоставлять ему не собирался. Пусть подотрётся собственными ожиданиями. Но ещё Фушигуро помнил их ночной односторонний договор и нарушать его не собирался.
Даже если имел дело с галлюцинацией.
– Верни Юджи, мне не нужна твоя помощь, – приказал он пряди рыже-розовых волос над ухом, уху и белому потолку над ними – и его взгляд окончательно поплыл. Мегуми коротко моргнул, нахмурился и процедил сквозь крепко стиснутые зубы: – Я в порядке.
– Угум. Верну сопляка – и вместо одного трупа здесь будет два. Поднимайся. В третий раз повторять не стану. – Это Сукуна, развернувшись, выплюнул уже через плечо. И добавил тихо, с пренебрежением, с глухой брезгливостью, как если бы чиркнул спичкой и бросил её в источающий зловоние мусорный бак: – Тц, смотреть тошно.
Эффект его фраза возымела такой же: Мегуми загорелся злостью, оскорблением, которое, как ни старался, не мог проглотить ещё с их прошлой встречи. На одной только ярости он поднялся на ноги и, качнувшись, медленно последовал за Сукуной. Пол под ногами кренился и плыл, плавно проворачивался по часовой стрелке. Правой ладонью Фушигуро скользил по стене, удерживая равновесие, в то время как левая рука болталась безжизненной плетью. Боль концентрировалась, разъедала лёгкие и сердце, кислотным плеском билась о кости, и единственное, что оставляло его в сознании – это встопорщенные волосы Сукуны. Его затылок, на котором обнаружилось устрашающих размеров кровавое пятно: скальп был частично срезан, и при желании можно было рассмотреть затылочную кость; от краёв раны тонкими завитками поднимался пар. Ниже, на шее – узкие следы, борозды, как будто Юджи попался в паутину, повесился на ней и тогда-то получил серьёзное ранение головы.
Кровь стекала по шее, терялась под воротником формы.
Мысли – неподвижные валуны, и думать тяжело, насколько же сильно пострадал Юджи, если Сукуна решился взять контроль над его телом.
Но в ответ на мыслительную деятельность под кожей взорвалась тысячей крошечных пузырьков боль, вскипела, агрессивно забурлила. Невыносимо. Невыносимо. Невыносимо. Наверное, только поэтому Мегуми спросил:
– Сукуна…
Тот не остановился, но замедлил шаг и немного повернул голову, так что дополнительный глаз на скуле уставился на него.
– …тебе больно?
Секундное промедление, которого могло не быть, но Сукуна тут же вздёрнул нос и смешливо оскалился:
– А сам-то как думаешь? Не забывай, кто я, и больше никогда, никогда не сравнивай меня с вами, жалкими слабыми людьми.
– Это означает «да, но я пытаюсь заговорить тебе зубы»? – в тон ему хмыкнул Мегуми.
Сукуна остановился. Медленно, как-то даже демонстративно медленно, он запустил руки в карманы – и мгновение спустя уже нос к носу стоял к Мегуми. Ржавым кострищем на его лице разгоралось раздражение, граничащее с болезненным интересом. В глазах выстилалась бархатная тьма. Но ответить он не успел: сбоку от них свесилось ещё одно проклятие-паук.
– Пощекочу, – уверенно заявило оно и потянуло к Мегуми длинную чёрную конечность в щетине волосков.
Крепко нахмурившись, разом потерявшись в собственных мыслях, Фушигуро отступил на шаг.
Проклятие было изгнано.
Он точно помнил, он же сделал это собственными… ладно, собственной рукой. Одной. Но он не мог ошибиться, или же это означало, что могли оставаться и другие; что придётся отыскать Юджи… ах, нет, дождаться, когда Сукуна вернёт ему контроль над телом, и прочесать здание ещё раз. Или происходящее являлось следствием интоксикации: всего лишь очередной яркий образ, которого в реальности не существовало. Вполне возможно, что и Сукуна перед ним – ещё одна насмешка искажённого ядом сознания.
А конечность всё тянулась к нему, Сукуна же бесстрастно рассматривал лицо Мегуми, а сам Мегуми отступил ещё на шаг. Верно, Двуликий демон также мог быть галлюцинацией, ведущей его в ловушку. Но проверить его – как? как это вообще возможно? «эй, Сукуна, сотри половину Токио с лица Земли, а то мне кажется, что ты ненастоящий?» – означало спровоцировать. И тогда Сукуна собственного веселья ради действительно мог уничтожить половину города, а то и больше. Или оставить Мегуми без руки в назидание. И – нет, он наотрез отказывается иметь с ним хоть какие-то дела.
Никаких проверок.
Никакого Сукуны.
С него довольно.
– Пощекочу, – упрямо повторило проклятие.
Так что Мегуми завёл здоровую руку за спину, погрузил в тень и сомкнул пальцы на рукояти меча.
Но Сукуна опередил его.
Он наконец шевельнулся: вынул руку из кармана и не глядя – но глядя Мегуми в глаза, всё так же бесстрастно и скучающе, – взялся за жвалы. И дёрнул вниз. Это движение ему словно бы ничего не стоило. Шевельнулось лишь запястье, плавно, играючи и почти незаметно, но пауку оторвало голову: вытащило из тела вместе с короткой подъязычной костью, пучками лопнувших мышц и чёрными проводами вен. Сукуна разжал пальцы – с тупым звуком голова упала на пол, подкатилась к ногам Мегуми.
Третьего шага назад тот не сделал.
А следом на пол завалилось тело, разбросало уродливые конечности, коротко дёрнуло ими – и замерло. Спустя мгновение проклятие занялось лиловым пламенем и оказалось изгнано.
Сукуна же понюхал кончики пальцев, брезгливо поморщился и вытер руку о брючину. Чёрная линия на его носу комично преломилась, узор на лбу собрался в хмурую складку, а Мегуми окончательно удостоверился, что он – реальный. И в этот момент поймал себя на облегчённом выдохе.
Очень плохо он придумал, испытывать что-то похожее на облегчение, находясь рядом с Сукуной.
Они всё ещё враги.
И никогда не переставали ими быть.
А чувство безопасности, возникшее в тот момент, когда голова проклятия отделялась от тела, было мнимым. Нельзя забываться – соберись, Мегуми, – и полагаться на Сукуну.
И всё же.
Они с Маки катали друг друга по траве около часа, заламывали друг другу руки, выкручивали суставы, наносили удары по корпусу, ногам; Мегуми пропустил солидное количество подсечек, потому что скорость реакции Маки превосходила его. Часы их тренировок могли слиться в сутки, сутки в месяцы, а те – в годы, но даже так он и на шаг не приблизился бы к силе Сукуны. Его мощь выходила за рамки человеческого. Если бы хотел, он раскрошил бы Мегуми кости голыми руками, не прибегая к технике. Но он так не поступил.
Потому что Мегуми был для него «важен», что бы это ни значило.
И понять бы, как относиться к столь громким и сомнительным заявлениям, которые на практике подтверждались, чтоб их! С этим приходилось мириться. Но это не значит, что Мегуми бросит тренировки и опустит руки.
Он ещё наподдаст Сукуне.
Пусть и пока что – только словесно.
– Если пытаешься впечатлить меня, попробуй что-нибудь другое. – Поджав губы, он переступил через горсть пепла, оставшуюся от проклятия, и остановился перед Сукуной. Вернул ему бесстрастный взгляд.
– Например, вырезать половину техникума на твоих глазах? – знающе сощурился Сукуна. – Но нет, ты прав, я придумаю что-нибудь другое. О, ты не устоишь!
И обманчиво по-дружески хлопнул его ладонью по плечу.
Левому.
Болью ошеломило. Отдача обрушилась на голову проломленным потолком, погребла под собой; в глазах – тьма с красными трескучими фейерверками, в ногах – дрожащая слабость. Мегуми покачнулся, едва устояв – о, блядский Сукуна! – и опустил голову, расфокусированным взглядом уставился на носки собственных ботинок. Глотнул воздух ртом, ещё раз, и ещё – но не издал ни звука.
Чего-то такого Сукуна наверняка от него и добивался.
Чёрта с два Мегуми будет скулить перед ним от боли. Он прахом рассыплется, но не проронит ни слова.
Когда взгляд наконец прояснился, Фушигуро обнаружил, что Сукуна стоит уже в конце коридора у лестницы, ведущей в подвал, и выжидающе смотрит на него.
– В подвал, – неприязненно скривился Мегуми. – Ты, должно быть, шутишь.
– Ты, должно быть, думаешь, что у тебя есть выбор, – парировал Сукуна и щёлкнул пальцами в воздухе, указал на лестницу. – Давай-давай, мальчик, ты же не хочешь, чтобы я нёс тебя на руках, правда?
– Как будто ты стал бы.
– О, – широко осклабился Сукуна, но тут же, натолкнувшись на ответный мрачный взгляд, убавил градус насмешки. – Ладно, будем считать, что для этого ещё не время.
– Для этого никогда не время, Сукуна, – прошипел Мегуми, уже поравнявшись с демоном и протискиваясь мимо него к лестнице.
Он спустился, открыл дверь и первым шагнул в плотную спёртую тьму. Ладонью потянулся к стене в поисках выключателя, но натолкнулся ею на пальцы демона; холодные и подвижные, они пробежались по его коже, огладили костяшки и щекотно укололи когтями. Под короткий отрывистый смешок Сукуны Мегуми отдёрнул руку.
– Это ни к чему, – почти умостив подбородок ему на плечо, доверительно поделился тот. – Терпение, юноша.
И тут же, не дожидаясь ответной реакции, обогнул Мегуми и углубился в помещение. Тьма покорно расступилась перед ними: радужки демона вспыхнули резким свечением, сделали её, тьму, менее плотной и оттенили красным; обозначили границы помещения и придали объектам внутри него контур. Обличили сокрытое.
И тогда-то Мегуми наконец понял, для чего Сукуна привёл его сюда.
Напрягшись в плечах, он резко остановился.
Подвал был приспособлен под прачечную, но не безнадёжно устаревшие стиральные машины, корзины с грязным бельём и бессчётные сушилки приковали его внимание. Отнюдь.
Помещение кишмя кишело проклятиями.
Потолок был плотно завешен паутинной сетью, коконы кучковались над головой, массивными шишковатыми сталактитами свешивались к полу, а кое-где теснились и между стиральными машинами. Пол под ногами рябил от блеска хитиновых пластин, развёрстых паучьих оболочек и опустевших коконов, на стенах – перекрученные серебристые тяжи, радиально расходящиеся от невидимой точки впереди.
От коконов исходил дурной запах: в них зрели новые проклятия-пауки – и неудивительно, почему их оказалось так много. Мегуми тоже это чувствовал. Как в стенах здания десятилетиями вырастала обида. Копилась зависть. Уплотнялось отчаяние. И ревность, вскипающая внутри, выплёскивалась ядовитым. В детском доме пищи для проклятых духов было предостаточно.
Почувствовав постороннее присутствие, проклятия зашевелились и перфорировали тьму: между коконами вспыхнули десятки их красных глаз-точек.
Положение Мегуми стремительно ухудшалось.
Даже не будучи галлюцинацией, Сукуна заманил его в ловушку и привёл в гнездо проклятий.
Прескверно.
Но кто вообще мог подумать, что у проклятий может быть гнездо?!
С самого начала шаманы расценили соотношение сил неверно. И Мегуми, самоуверенный и самонадеянный, ничуть не лучше: он не потрудился выстроить ни одного предположения, слишком беспечный или погружённый в переживания – никаким образом не связанные с ночной встречей Сукуной, разумеется. Теперь же только и оставалось, что пожинать плоды собственной неосторожности.
– Пощекотать, хотим пощекотать, – заколыхались шелестом, как морские волны, проклятия. – Мастер Сукуна нашёл себе новую игрушку? Отдай его нам, отдай, отдай, мы сделаем так, что его крики будет слышно на у-у-улице-е-и-и-хи-хи!
Всё так же колышущиеся волнами, подсвеченные красным, проклятия окружали Мегуми, свешивались к нему с потолка и, голодно щёлкая жвалами, тянули лапы. Чернота их тел сгущала полумрак и смыкалась непреодолимой преградой. Заключала Мегуми в кольцо. А он выхватил меч и напружинился, готовый обороняться. Во рту пересохло, волосы клейко пристали к вискам; по шее щекотно скользнула капля пота. Затевать бой – заведомо проигрышная стратегия: с таким количеством противников ему не справиться, не в его нынешнем состоянии.
Но это не означало, что он сдастся и позволит проклятым духам растащить его на куски.
Как там говорил Юджи? «Если хочешь этот кусочек пирога, тебе придётся подойти и взять его»? Что-то в этом роде. И Мегуми стиснул рукоять меча крепче, подошвами скрипнул по полу, проверяя собственную устойчивость.
Крупный паук опустился между ним и Сукуной, гадко захихикал.
А Сукуна… не оборачиваясь сделал шаг прочь от Мегуми. И ещё один. И ещё.
Он удалялся, унося с собой красноватое свечение и оставляя Фушигуро позади, в кромешной темноте, заполонённой многоголосой хохочущей смертью. У Мегуми упало сердце. Нет, он не то чтобы надеялся, что Сукуна не позволит им растерзать его. Не то чтобы ожидал от тысячелетнего демона чего-то благоразумного и человечного. И всё же что-то похожее на разочарование отдалось пощёчиной, перчёной горечью устлало губы, и он поспешно слизнул это ощущение вместе с сукровицей; смешал горькое с солёным.
Сглотнул.
И повёл запястьем, примеряясь к первому замаху.
Но ничего не успел сделать.
– Пощекочу-у-у, – довольно протянуло проклятие – а в следующее мгновение его язык взорвался во рту, голову мотнуло; Мегуми обдало брызгами тёмной зловонной крови.
Проклятие осело на пол, судорожно заскреблось лапами – и занялось изгоняющим пламенем.
– Слушайте меня, тупые твари! – театрально развёл руки в стороны Сукуна и закружился на месте. Тьма перед ним всколыхнулась, плавно разошлась, как круги на воде, и сделалась ещё прозрачнее. – Если хоть кто-то прикоснётся… нет, посмотрит на мальчишку, будет мгновенно казнён. – И он остановился, поднял руку над головой и сложил пальцы, как если бы щёлкнуть ими собирался. Наполненные опасной, мрачной решимостью, четыре глаза медленно тлели. – Раз. Два…
Секундное промедление – и часть проклятий, подогнув под себя лапы, обрушились на пол и уткнулись в него лбом. Те же, кто не успели до «три» и щелчка пальцев, последовавшего за этим, завизжали и метнулись в стороны не глядя, потому что глядеть уже не могли: их глаза лопнули перезревшими виноградинами. Пронзительные крики рикошетом отскочили от стен, ударились о потолок и разбились на осколки эха.
Сукуна раздражённо закатил глаза и мизинцем ткнул себе в ухо, – а воющие от боли проклятия оказались мгновенно изгнаны. Испуганно охнув, остальные вжались в пол и словно бы дышать перестали.
Не говоря ни слова демон развернулся и углубился в прачечную, Мегуми же, не опуская оружия, взглядом прослеживал каждое его движение. Что-то в развороте его плеч, в тяжёлой походке и резких, рубленых взмахах руками подсказывало: здесь и сейчас, в эту самую минуту, шутки кончились. А Сукуна почти скрылся во тьме. Красными карандашными штрихами его силуэт вырисовывался из чёрного и тотчас скрывался между его страницами, чтобы секунды спустя возникнуть вновь. Он не телепортировался и не использовал технику, но самим собой резал тьму, а тьма резала его в ответ.
Направлялся он к дальней стене, к центру паутинных тяжей.
Мегуми напряжённо сощурился, пытаясь рассмотреть, что могло бы там находиться.
Дальняя стена дышала.
Гигантская матка, многоликая, многорукая и неподвижная, занявшая собой целый угол, завидев приближение Сукуны, расщепила жвалы и подогнула под себя конечности. Её глаза беспокойно замигали: массивное телосложение и отсутствие шеи не позволяли ей преклонить голову перед Королём.
– Н-не пощекочу, – с дрожью выдохнула она, и её мясистое тело качнулось. – Н-не буду. Не пощекочу! Не надо!
А Сукуна бесцеремонно взобрался ей на брюхо и устроился на нём. Свободно облокотившись о хитиновый нарост, он забросил ногу на ногу и широко, со зловещим восторгом улыбнулся, продемонстрировав два ряда ровных зубов. Матка под ним ухнула и затряслась – и тут же почернела, окостенела твёрдым, словно уже обуглилась за истёкшее мгновение. Перестала дышать. Подёрнулась бледными лиловыми искрами у головы.
Испуганно поскуливая, пятясь и не поднимая глаз, проклятия-пауки расползлись по углам.
В центре прачечной Мегуми остался один.
Один – напротив Сукуны.
Единственный, кто не склонил головы и не потупил взгляд. Единственный, кто после этого выжил.
Как интересно.
Полумрак стелился у ног демона громадным пышнохвостым котом, ласкался, распускал завитки-усы, а ржавое, как от пожара, зарево четырёх глаз дотягивалось до лица Мегуми. Жадно облизывало, точно языками пламени, – и щёки горели нездоровым, лихорадочным. Их жар Фушигуро стойко игнорировал. Волосы на его макушке потрескивали, как от электричества или того же огня – и это он также мог бы стерпеть.
Как оказалось, от Сукуны он был в состоянии стерпеть многое.
Как, блядь, интересно.
На импровизированном троне из мёртвой матки, объятый тьмой, со светящимися кровавыми глазами и улыбкой, далёкой от благодушной и нежной, Сукуна являл собой истинного Короля проклятий. И другого такого мир не узнает уже никогда.
Другого такого попросту не могло быть.
Не сразу Мегуми нашёл в себе силы отвести взгляд.
Что ж, ладно, это было впечатляюще.
А Сукуна, заметив его замешательство, вдруг поощрительно оскалился – каким-то образом Фушигуро догадался, что именно этот оскал означает поощрение – и поманил к себе.
И – нет, Мегуми не станет этого делать.
Не станет играть по правилам демона, чтобы потешить его самолюбие. Он не игрушка. Не развлечение. Даже для Короля, которому никогда не станет поклоняться. С другой стороны, Сукуна показал ему гнездо, которое сам Мегуми искать едва ли догадался бы, и избавил его от сражения с проклятиями. Подойти – не подчиниться, нет, всего лишь подойти – было бы жестом вежливости. Может быть, совсем немного, благодарности. Но благодарность Сукуне звучит странно, чужеродно. Невозможно.
Это какая-то проверка.
Сукуна наверняка что-то задумал.
Но не даёт покоя мысль, что если Мегуми ослушается и проявит характер сейчас, при выживших проклятиях, и пошатнёт авторитет Сукуны неповиновением, то что-то непоправимо сломается. Так что нахмурившись, но не убрав меч, он медленно направился к трону.
– На колени, – тут же с издевательской улыбкой добавил демон.
Мегуми остановился.
Клыкастая улыбка словно бы по шву разошлась и сделалась шире, ехиднее и злее. Сукуна понял ход мыслей Мегуми – и захотел зайти дальше; Двуликий демон, тысячу лет живший исключительно для себя и ради себя, разумеется, ему всегда будет мало. И никогда не достаточно. А ещё этот приказ до дурноты напоминал о произошедшем в комнате общежития. Вот только повторно подвергать себя унижению Мегуми не позволит: предел был у всего, в том числе и у его… благодарности.
Резко передёрнув плечами, он возобновил движение и приблизился к Сукуне. Сделал шаг. Ещё. Позади послышался негромкий гул шёпотков, проклятия встревоженно завозились, но не решились препятствовать ему.
А Сукуна вскинул брови, всем видом говоря «ты не посмеешь».
Ещё как посмеет.
Едко, прогоркло пахнуло гарью. Обугленный хитин под подошвой оказался хрупким, легко треснул, когда Мегуми перенёс вес и опустился на колени к Сукуне. Стараясь не морщиться, забросил обглоданную руку ему за плечо. И вонзился в лицо неподвижным взглядом.
Сбоку прозвучал смешок – и оборвался всплеском влажного взрыва.
Ни одного звука после этого не последовало.
Тишина сгустилась, уплотнилась и скрутилась в канаты, протянулась между ними невысказанностью; высказываться было не о чём. Широко распахнутыми глазами, с выражением крайнего недоверия, ошарашенного восторга, Сукуна смотрел на него в ответ. Вблизи Мегуми разглядел то, на что не обратил внимание ранее: бледная, землистого цвета кожа, жёлтые склеры, инъецированные капиллярами, и широкие зрачки. Влажная испарина на висках. Трепещущие крылья носа. А ещё от него веяло плотным гудящим жаром, как от костра, запертого в железной бочке.
Сукуна выглядел паршиво. Действительно паршиво, так, словно едва удерживал себя в сознании; так, словно ещё минута – и он рухнет на пол бездыханным или завоет и самого себя терзать когтями начнёт, выцарапывать из себя что-то, что бесконечно измучило его.
Мегуми почти спросил. Он шевельнул губами – и не успел.
– Пошли прочь, – отрывисто приказал Сукуна, продолжая удерживать с ним зрительный контакт.
Боковым зрением Мегуми уловил копошение, больше почувствовал, чем рассмотрел: присутствие проклятий ослабло. В прачечной никого не осталось.
Кроме них.
И всё усложнилось в разы.
Зрителей не стало, продолжать этот странный спектакль больше не было необходимости, но Сукуна не шевелился, а Мегуми не торопился менять своё положение. Что-то происходило в этом моменте. Что-то неуловимо менялось. Мегуми считал собственные вдохи и выдохи, намеренно замедлял их и надеялся, что его суматошное сердцебиение будет Сукуной великодушно проигнорировано. В глазах Сукуны же тлело пламя, меняло форму и перетекало из силуэта в силуэт, медленно, с короткими и яркими, нарушающими эту медлительность, искрами. Так могло бы сгорать солнце. Или сердце. А Сукуна протянул руку и кончиками пальцев с удивительной бережливостью тронул щёку Мегуми, смазал брызги крови проклятия. На ласку Фушигуро не подался. Но Сукуна и не ждал поощрения – плавным движением он уже перебрался выше, врыл пальцы в волосы на затылке и мягко потянул к себе. Прикрыл глаза. Дрогнул губами.
Быстрее, чем успел поймать себя на промелькнувшей мысли, Мегуми соскочил с его колен, отошёл на два шага. Вскинул меч и остриём нацелился Сукуне в подбородок.
Тенью, чем-то серым и многооскольчато разбитым промелькнуло на лице демона разочарование, но тот уже вернул себе невозмутимость и неторопливо встал. Показательно скучающе зевнул.
– Не испытывай моё терпение, – бросил он, кончиками пальцев взявшись за лезвие, – и оттолкнул. Подошёл вплотную, ладонью устроился на пояснице Мегуми, другой рукой подобрал его истерзанную ладонь и поднял на уровень своих глаз. Принялся рассматривать.
Мегуми опустил меч, но не ослабил хватки на рукояти.
Они стояли близко, тесно, как будто перед танцем. Но вместо музыки – дыхание, смешанное из-за недопустимой близости; частые ритмичные удары пульса в висках. От Сукуны пахло гарью, кровью и чем-то едким, раздражающим слизистую и вынуждающим поморщиться – Мегуми не морщился, терпел. Чёрт знает с какой стати щадил чувства демона.
– Что дальше? – наконец подал он голос, когда даже спустя две минуты Сукуна так и не шевельнулся.
– Закрой рот, – сухо огрызнулся тот. – Я думаю.
Он покрутил руку Мегуми перед лицом, пальцами перебрал тёмные косточки запястья и нахмурился. Что-то в нём изменилось: теперь он был откровенно не в духе и как будто бы стал ещё бледнее. Под его нижней губой проступили мелкие бисерины пота, и Сукуна безотчётно слизнул их; на спинке языка мелькнула остроугольная отметина – Мегуми моргнул и перевёл взгляд на их сомкнутые руки. И вовремя. Он успел увидеть, как над запястьем поднялся белый завиток обратной техники, успел ощутить мимолётное облегчение, но Сукуна тут же дёрнулся, выронил его руку и позволил ей свободно свеситься.
– Нет, я не буду тебя исцелять, – категорично заявил он. Выпустив Мегуми, он отвернулся и легко заскочил на трон, почти разлёгся на нём. Забросив руки за голову, согнув ногу в колене, а вторую свесив, он поёрзал на месте и наконец устроился. Уставился в потолок. И пояснил лениво, не Мегуми, но бледно-красной тьме над собой: – Не хочу. Ты не держишь своё слово и упорно нарываешься на похороны с закрытым гробом – с какой стати я должен каждый раз подтирать тебе зад?
Под конец фразы его голос дрогнул, в нём прорезалось недовольное ворчание.
– Что насчёт моей важности? – вздёрнул подбородок Мегуми.
– Ты забываешься, мальчик.
– Тогда зачем я здесь? Зачем ты здесь?
– Ты мне надоел. Пошёл вон, – отмахнулся Сукуна и раздражённо качнул свисающей ногой. – На третьем этаже в одной из спален такое же гнездо. И – да, они не будут сопротивляться! А через десять минут можешь вернуться за сопляком, если он тебе так важен. Он будет без сознания.
– Что ты собрался делать эти десять минут? – упрямо буравил его взглядом Мегуми.
– О, блядь, да заживо снимать с тебя кожу, если сейчас же не свалишь! – окончательно вышел из себя Сукуна и рывком сел, кулаком с треском впечатал в хитин. Его глаза налились кровью. Кипением заклокотало дыхание. А вся его наигранная расслабленность стекла краской, обнажив твердосплавный монолитный каркас злости. И вдруг он выдохнул совсем тихо, с шершавым хрипом, который Мегуми мог послышаться; который походил на мольбу больше, чем на ядовитую подначку: – И уж постарайся не сдохнуть за эти десять минут, сделай одолжение.
– Да, мамочка.
Сукуна в бешенстве вскочил с трона.
– Я вернусь через восемь, – не дал ему раскрыть рта Мегуми – и, вогнав меч в тень, как в ножны, бегом бросился из прачечной.
Он вылетел на лестницу и захлопнул за собой дверь – очень удачно: в неё тотчас что-то врезалось изнутри. Стена дрогнула, из-под двери просочилась белесоватая жидкость, смешанная с кровью, и показались мягкие размозжённые паучьи лапки.
Кокон, блядь. Сукуна швырнул ему в спину кокон проклятия!
Смысла в этом не было, но Мегуми щёлкнул замком, запирая демона в подвале. Однако уйти решился не сразу. Он затаился у двери и прислушался, чтобы через минуту различить не то рык, не то стон, и глухой звук удара тела о пол. Следом – пронзительный, отвратительно громкий скрежет, следом – ещё один стон, но тише, слабее. Почти растёртый языком по нёбу скулёж. Соблазн вернуться был велик, но Мегуми не решился испытывать собственную удачу и терпение Сукуны на прочность. Он и так сегодня позволил себе слишком многое. Учитель Годжо был бы в ужасе.
Или в восторге, что более вероятно.
Так что Мегуми отстранился от двери и ладонью устало вытер лицо. Боковым зрением он уловил движение своей изуродованной руки и вдруг осознал, что всё то время, когда Сукуна держал его за запястье, рука не болела. Она не болела и сейчас, но смотрелась так же безобразно. И неприятное онемение ушло.
Интересно.
Бросив короткий подозрительный взгляд на дверь, Мегуми развернулся и поспешил наверх.
***
Как Сукуна и обещал, проклятия не сопротивлялись, лишь испуганно бормотали что-то себе под нос и жались по углам. Зачистка гнезда прошла без затруднений. А когда Мегуми вернулся в прачечную, то обнаружил Юджи без сознания. Вокруг него на полу простирались множественные следы когтей, как будто дикий зверь драл всё, до чего мог дотянуться, и метался в агонии. Пытался вырваться из неё.
Едва ли успешно.
Как будто боль, выносить которую не осталось сил, наконец сразила тысячелетнего демона и обрушила его на колени.
***
– Значит, ничего серьёзного? – нахмурившись, во второй раз недоверчиво уточнил Мегуми.
Он знал, что ведёт себя неблагоразумно и нахально. Нетипично. Подозрительно. Что следовало бы поблагодарить за оказанную помощь и молча удалиться, не отвлекать доктора Иэйри от дел, но он ничего не мог с собой поделать.
В услышанное верилось с трудом.
Совсем не верилось.
А доктор Иэйри откинулась на спинку стула и сунула руку в карман халата, но очевидно не нашла, что искала, и с усталым смирением положила ладони на стол. Светильник над головой выделял на её лице рассеянные тени, подчёркивал особенно глубокие – под глазами. Задетые сквозняком, на стенах сухо шелестели бумажные талисманы. Пахло сладковатыми благовониями и отрезвляюще, резко – кожным антисептиком.
– Налицо явный след взаимодействия двух проклятий, – уже во второй раз, но всё так же терпеливо повторила Иэйри. Задумчиво забарабанила пальцами по столешнице. – Одно, более сильное, вобрало в себя яд другого и очистило рану. Так что остались механические повреждения, к счастью, исключительно мягких тканей. Связочный аппарат не задет. Иннервация не нарушена. Отоспись хорошенько, Фушигуро, завтра будешь как новенький.
– А если бы то, другое, проклятие не приняло на себя яд? – Мегуми повёл туго забинтованным плечом.
– Скажем так, сейчас ты лежал бы в морге в чёрном пакете. Или метался в бреду, умоляя о смерти, – бесстрастно бросила доктор Иэйри и потянулась к верхнему ящику стола. Выдвинув его, она вынула зажигалку, обыкновенную, пластиковую. Покрутила в руках и со вздохом вернула на место. – Но тебе повезло. По какой-то причине. А вот Юджи действительно досталось.
– Что с ним?
– Да сама не пойму, – пожала плечами Иэйри, и Мегуми поразился, с какой лёгкостью она обсуждает с ним другого пациента. Или же она делала это намеренно с какой-то одной ей известной целью. Или же Мегуми совсем ничего не смыслил во врачебной этике. – Проникающее ранение одно, но токсина он получил в два раза больше. Когда я использовала обратную технику, яд впитал мою проклятую энергию, переработал и реплицировал самого себя – иными словами, моя проклятая энергия стала для Юджи дополнительной дозой яда. Я… гм, сделала хуже. – Она запнулась, искривила губы и медленно, утомлённо потёрла глаза. – Боюсь, я ничем не могу помочь Юджи. Яд действует по типу желудочного сока: он переваривает мягкие ткани, а в качестве подпитки использует любую проклятую энергию в организме жертвы. В том числе и стороннюю обратную технику. Моя проклятая энергия, энергия самого Юджи, Сукуны – таким образом мы получаем бесконечный цикл расщепления токсина и его же синтеза. В итоге Юджи либо исцелится, если обратная техника по скорости будет превосходить репликацию токсина, либо окажется растворён им. В данный момент его организм не выдерживает. Не успевает. Вот только Сукуна…
– Причём здесь Сукуна? – выпрямил одеревеневшую спину Мегуми.
– Похоже, смерть Юджи ему больше не выгодна. Он сражается за двоих. Но я одного не могу понять: в прошлый раз он сам вырвал Юджи сердце, почему же пытается спасти его сейчас?
– Может, его планы изменились? – потупил взгляд Мегуми. – И Юджи ему нужен? Или что-то от него?
– Или от кого-то рядом с ним, – проницательно сузила глаза доктор Иэйри.
– Это всего лишь предположение, – мгновенно ощетинился Мегуми.
– Фушигуро. – Она смягчилась. Протянула руку и кончиками пальцев тронула его щёку; он увернулся от прикосновения. – Мегуми. Пойми одну вещь, это очень важно: он не признаёт друзей. Он использует окружающих, внушая им чувство значимости в его глазах, а затем избавляется от них.
– У меня нет с ним никаких дел, – упрямо поджал губы Мегуми.
– И тем не менее ты хочешь меня о чём-то попросить, не так ли?
Фушигуро неопределённо пожал здоровым плечом и запустил пальцы в волосы, дёрнул за кончик пряди, коротким уколом боли подстёгивая себя к ответу. В просторной приёмной под прицельным взглядом доктора Иэйри он чувствовал себя более скованным и уязвимым, чем в окрашенной красным темноте прачечной. Хранить секреты в ярком свете было невозможно. До сегодняшнего дня Мегуми не был уверен, что секреты у него есть, но теперь знал: один всё же имеется. В моменте, когда твёрдые пальцы надавили на затылок, а в глазах напротив заискрило догорающее солнце, он почти – почти, но и этого было достаточно, – задумался над тем, чтобы податься навстречу.
И не мог выбросить мгновение слабости из головы.
Не мог себя простить. В том числе и за это.
– Хочу поговорить с ним, – наконец решился Мегуми и, отпустив волосы, уронил руку себе на колено. Уставился в центр раскрытой ладони.
– Как я и сказала, Юджи в тяжёлом состоянии, он без сознания…
– С Сукуной, – вымученно уточнил Мегуми. – Вы же знаете, что я хочу поговорить с Сукуной. С самого начала знали.
Доктор Иэйри помолчала.
– Что ж, будь осторожен.
– Всегда.
Но она лишь скептически хмыкнула, беглым взглядом мазнув по его туго забинтованной руке, и поднялась. Отперла смежный кабинет и пропустила его вперёд.
– Я останусь здесь. – Связка ключей со звоном прокатилась вокруг её указательного пальца. Поднять взгляд и посмотреть Иэйри в глаза Мегуми так и не смог. – Зови, если потребуется помощь.
– Я разберусь. Спасибо.
Дверь за ним закрылась. Затихающий стук каблуков оповестил, что доктор Иэйри вернулась к своему рабочему столу.
А Мегуми встряхнулся и шагнул в кабинет.
Он уже бывал здесь раньше.
Просторное помещение с высокими потолками и стенами, утопающими в полумраке, ощущалось бесконечным; несмотря на полное отсутствие окон и видимой вентиляции, воздух в нём никогда не был спёртым. Плотной белой чешуёй на стенах рябили бумажные талисманы. Длинные ленты с заклинаниями, скреплёнными кровью, спускались от потолка к полу. Ровным жёлтым свечением заливали пол невысокие светильники в углах. А изгоняющие печати у изголовья каждой койки мерно горели кирпично-красным; они не были активны – и необходимости в этом не имелось: печати хорошо работали исключительно с одержимыми пациентами.
Сукуна одержимостью не был. Так, во всяком случае, казалось. Мегуми уже ни в чём не был уверен.
В кабинете располагалось шесть больничных коек, отделённых друг от друга непрозрачными ширмами, но сейчас занята была только одна из них.
И именно она интересовала Фушигуро.
Он передвинул прикроватную тумбочку ближе к проходу и уселся на неё. Напряжённо всмотрелся в Юджи. Тот не подавал признаков жизни; нет, не так, его грудь мерно вздымалась и опадала, но на этом – всё. Голова была полностью забинтована, так что не увидеть даже глаз, глубокие странгуляционные борозды на шее были густо обработаны тёмного цвета мазью, а ниже, почти у межключичной впадины, – след паучьего укуса. Кожа вокруг него посерела, потемнела расширенными чёрными венами и словно бы растрескалась.
Мегуми поморщился, как будто это на его шее обозначился след костяных жвал, и осторожно подобрал руку Юджи. Тронул кончики пальцев своими и одновременно с этим негромко позвал:
– Сукуна.
Они это уже проходили.
И как же странно, что истории имели обыкновение повторяться, вот только теперь всё получилось совсем иначе: как-то сломано, неправильно. Болезненно.
С горечью, но без злости, которой не быть не могло, и всё же – не было.
Во второй раз звать Сукуну не пришлось: вокруг запястья Юджи двумя обручами проступили чёрные линии. Ногти потемнели и заострились, а на тыльной стороне ладони, под подушечкой большого пальца Мегуми, распахнулся крупный глаз. Палец тот сразу же отвёл, но не выпустил руки. А глаз моргнул, взмахнув склеенными гноем ресницами, и уставился на Мегуми. Покрасневшими, отёчными смотрелись его веки, склера – жёлтой, с такими же широкими тёмными сосудами, как в области укуса. Краснота радужки выцвела почти до прозрачного. Веки вновь сомкнулись и тяжело разлепились, соединённые вязкими белёсыми нитями, и Мегуми, прикусив щёку изнутри, кончиком большого пальца аккуратно их стёр.
По кабинету разлился запах, щиплющее язык кислотное зловоние, которое он уже ощутил однажды – и не придал ему должного значения; сейчас оно было в разы гуще. Так пах Сукуна, когда прижимал его к себе и держал за искалеченную ладонь. Когда, выходит, забирал весь яд Мегуми себе, сам находясь при этом в крайне удручающем состоянии.
Вот же безмозглый тысячелетний придурок.
– Тебе больно, Сукуна. – На этот раз Мегуми не спрашивал.
А ниже глаза узкой линией прорезался рот, искривился, и Фушигуро уже знал, что сейчас Сукуна начнёт вести себя самым невыносимым и сварливым образом, только бы не показать, как ему на самом деле плохо.
И не ошибся.
– Избавь меня от этого выражения лица, – проскрипел Сукуна и снова медленно, клейко моргнул. – Мне не нужна твоя жалость.
– Это называется сострадание, – ломко хмыкнул Мегуми. – Хотя такой концепт тебе наверняка не знаком.
– Такой концепт, как до смерти пытать умников, кажется мне более интересным, – не остался в долгу Сукуна. – Начинать предпочитаю с вырванного языка. Или с игл под ногти – так и быть, сегодня можешь выбрать сам.
– Зачем ты это сделал? – понизил голос Мегуми и опустил голову, сжал пальцы Сукуны в ладони крепче. – Я не просил спасать меня.
– Ну так давай я верну тебе яд, – тут же с готовностью огрызнулся Сукуна, ощерил мелкие, по-рыбьи заострённые зубы. – Поваришься в этом кислотном кипятке недельку-другую, а потом я, может быть, помогу. Если будешь молить достаточно искренне. И громко.
Мегуми нахмурился, но кивнул и не стал убирать руку. Это была его доза яда. Его ошибка, повлёкшая за собой последствия. И ему с ней разбираться, испытывать разъедающую боль и превозмогать её, не Сукуне, что бы тот себе в голову ни вбил.
Минуты сменяли одна другую, но ничего как будто бы не происходило.
Тишина звенела между ними натянутой струной, никто не торопился разрывать её.
– А ты не перестаёшь удивлять, – вдруг хриплым клокочущим смехом зашёлся Сукуна, но тут же поперхнулся и закашлялся. – Эта дрянь растворит тебя быстрее, чем успеешь позвать дорогую сестрицу по имени. Так что нет. Пожалуй, потерплю твоё присутствие рядом ещё какое-то время.
– Насколько сильно сейчас мучится Юджи? – осторожно спросил Мегуми. – Ему можно помочь?
– Жить будет, – резко, холодно обрубил Сукуна, отчего-то разом утратив желание скалиться.
«А ты?» – этого Мегуми вслух озвучивать уже не стал.
– Так печёшься о сопляке? Что ж, – по-своему истолковал его молчание Сукуна, – думаю, я мог бы помочь ему встать на ноги быстрее. Но…
– Но?..
– Какую награду я за это получу? – И его рука выскользнула из ладони Мегуми. Указательный палец тронул его за голень, повёл кверху, когтем продавливая штанину и наверняка оставляя краснеющую полосу на коже. Ладонь перетекла на колено и сжала.
– Всё что захочешь, – окаменел лицом Мегуми, но не попытался высвободиться.
– Тогда… – Когти сомкнулись вокруг коленной чашечки. Но почти сразу же ладонь тяжело, обессиленно соскользнула и свесилась. – Хочу убить твоего шикигами. Эту грёбаную птицу. Нуэ.
– Конечно, – с болевым тиком вскинулся Мегуми. Разочарования в собственном голосе оказалось больше, чем злости. – На что я вообще смел надеяться? Забудь.
– «Забудь»? – притворно изумился Сукуна, развёл пальцы веером и громко, каркающе хохотнул. – Мне не мерещится, ты и вправду передумал? А как же благополучие сопляка? Он сейчас так страдает, ох, так страдает, ты бы слышал! «Ах, мне больно, больно! Прикончи меня, Сукуна! Я так больше не могу!» – И тут же посерьёзнел, добавил в собственный голос кротости и нежной, лживой заботы. – Одна бесполезная пташка в обмен на лучшего друга – не такая уж и большая цена. Или, мой маленький любитель концептов, ты не знаком с таким, как дружба?
– Я согласен, – рывком поднялся на ноги Мегуми.
И под тихий жестокий смех демона покинул больничную палату не оборачиваясь.