Кровь с рубашки белого цвета отстирывается отвратительно, ткань — кусок того еще дерьма. Рубашка спонсорская, если бы Бэкхён мог давай ей оценку, то обязательно сказал о том, какая тут плохая ткань, что продавать это за такие деньги — совершать преступление. Но ему ли судить, если на его лице еще большее преступление? Охлаждающий пластырь совсем не спасает его разбитый нос, всё равно опухает, слезая под левый глаз зеленым синяком. Ему пиздец. Через полтора часа он должен приехать в студию, но сейчас у него трясутся руки, словно он пытается пережить какую-то невероятную паническую атаку. На самом деле, Бэкхён не уверен, что чувствует хоть что-то. Даже ноющее острой болью тело не отдается никакими ощущениями внутри. Будто он совсем не в этом теле, видит его со стороны. Плевать. Нужно просто выбрать другую одежду и стереть с лица слезы.

Первый снег не кажется романтичным и вовсе, хотя каждый второй в этой студии обсуждает данное событие. У каждой непопулярной группки есть песня про снег, Рождество, про новый год, они сейчас заберутся в чарты, новая песня Бэкхёна рискует упасть достаточно глубоко, ей и так бороться с женщинами. Почему-то прямо сейчас, сидя на немягких стульчиках в этом проходном доме, он совсем не помнит свой релиз. Ни названия, ни мотива, ни чего-то еще, что как-то ее описывает. На нем и костюм не его стиля, потому что выступление в коллабе, так странно, не поймешь. В голове песня какая-та другая, она вертится на языке третий день, отрывками, он не знает, чья она, кто ее написал, а по строчкам будто бы и название не найдешь, чтобы послушать. Эта песня больше подходит ситуации, чем его.

На самом деле, Бэкхён не планировал быть тут, в гримерке ему нравилось чуть больше. На его лице не найдешь сейчас и следа от истерики, которую он ощущал некоторое время назад. Даже нос не кажется опухшим, будто никто ему его не разбил. В гримерке все напряженно молчали, не имея никакой уверенности в том, что могут обсуждать ситуацию, происходящую с артистом. Персонал, занимающийся продвижением этого релиза был прекрасным: они не задавали вопросов, просто делали свою работу, они помогали в каждой мелочи, а еще отлично прикрывали спину. Общаться с ними Бэкхёну искренне нравилось, как и находиться с ними в одном помещении. Но это совсем не нравилось Чондэ, который сбегал каждый раз, всю эту неделю продвижения, он получал макияж и уходил. Из-за того, что он безумно популярен, оставлять его в одиночестве как-то не хотелось, все будут пытаться с ним поговорить, что-то узнать, сделать пару фото или попросить потанцевать для своих коротких видео. Бэкхён прекрасно знал, что Чондэ не любит этого.

Вся личность Чондэ была скромной, немного неловкой в том, что он не может отказать в просьбах, но не ощущает никакой уверенности в том, что он делает. Его было так легко обижать и донимать. Тот человек, которого люди видели по телевизору и в соцсетях, был чертовски привлекательным: он обладал невероятными манерами, громким голосом, прекрасно шутил и еще прекраснее смеялся, он флиртовал с людьми, со зрителями, он красиво разговаривал и еще красивее пел. Сам по себе привлекательный, у него такая мужественная и одновременно мягкая внешность, такая разнообразная музыка, которая нравится всем. Чондэ и продвигали хорошо, говоря о нем в каждом углу. Чондэ - самый популярный артист, не являющийся ни мембером какой-то группы, ни айдолом в полном понимании этого, хотя концептуально очень подходил под последнее. Бэкхён искренне ему завидовал, потому что быть таким человеком он никогда бы не смог.

Сейчас у Бэкхёна выходит новый альбом, продвижение с ним начнется с субботы, а сегодня еще утро пятницы. Альбом Чондэ вышел еще три месяца назад, новым там и не пахнет, зато пахнет их совместным остом, выстрелившим в чартах какой-то странной вспышкой. Обычно Бэкхёна просто хвалили за такие вещи, но вот агентство Чондэ думало иначе, потому выкинуло обоих артистов на две недели специального продвижения. Работать Бэкхёну искренне нравилось. Но работать с Чондэ — нет. Помимо того, что вокруг Чондэ всегда вились люди, они начинали виться и вокруг Бэкхёна, словно желая через него пробраться к тому, кто им не по зубам. Только вот, самому Бэкхёну Чондэ тоже был не по зубам. Дело даже не в пропасти популярности между ними, они просто были совсем разными людьми.

До их предзаписи еще пятнадцать минут, Бэкхён искренне не может ни уровень в игре пройти, ни выкинуть из головы не свою песню. Зато Чондэ тихонько сидит напротив, словно и не с ним вовсе, в другом конце этого зала ожидания. Помещение небольшое, больше похоже на просторный коридор, только с видом цивилизации, мол, у вас есть чем развлекаться. Едва ли. Бэкхён зависает, смотря на Чондэ, на то, как в какой-то момент тот откладывает телефон, а потом трет лицо руками. Ничего особенного, только вот макияж его глаз размазывается по лицу и пальцам, еще и волосы задевает, путая их, что не способствует сохранению укладки. Бэкхён ощущает себя так раздраженно в эту секунду. Выныривает из пелены задумчивости, подрываясь с места, когда Чондэ наклоняется слишком низко, словно его сковывает какая-та боль, сжимает волосы пальцами.

Приходится почти подбежать к нему, присесть на корточки, тормошить за плечо, перекинуть руку на колено, пытаясь хоть как-то привести в чувства. Бэкхён искренне думает, что вот этого ему точно не надо. Одной из причин, почему он ненавидел работать в группе, было вот это чувство какой-то искусственной ответственности и переживания за другого человека. Ким Чондэ был сгустком какой-то мнимости и обиды, раздражал этой своей молчаливостью, с ним ни поговоришь, ни поешь, потому что при стаффе он не ел. Катастрофа, особенно для Бэкхёна, оберегающего всех, кто кажется хоть чуть-чуть слабее. И сейчас эта катастрофа смотрит на Бэкхёна сквозь пальцы, а потом убирает руки от лица. Бэкхён бы подумал, что что-то предотвратил, но Чондэ жмурится и откидывается назад, головой упираясь, если не ударяясь, в стену.

— Давай приходи в себя, — шипит Бэкхён, — что происходит?

— Сделай вид, что ничего, — ворчит Чондэ, смотрит куда-то в потолок, а потом снова прикрывает глаза, — все же делают вид, что не видят твоего разбитого лица.

Бэкхён старается отвлеченно смотреть куда-угодно, лишь бы не на его. Обижаться на это замечание он не хотел, тем более, что Чондэ прямо сейчас казался куда слабее, чем Бэкхён, систематически терпящий такое блядское отношение к себе. Оставленный рядом телефон Чондэ пестрит перепиской, которую Бэкхён не хочет читать, но получается случайно. Сообщения от Чондэ гласят уставшее "я не могу больше, если это не прекратится, придется рассказать всем", что заставляет Бэкхёна поддаться любопытству и прочитать часть ответа. Телефон гаснет быстро, но Бэкхён видит начало с агрессивным "твой рот приносит проблемы, только попробуй". Любопытно. Но спросить едва ли получится. Бэкхён никогда не спросит. Как и никто никогда не спросит про него.

— Ты хоть немного спишь? — осторожно спрашивает Бэкхён, поднимается, теперь будто бы смотря на Чондэ сверху. Тот открывает глаза и смотрит на него как-то излишне недовольно, — нормальный вопрос, эй.

— Ты же айдол, неужели не знаешь, как это работает? — Бэкхён бы передразнил его, мол, ты-то не далеко от айдола ушел. Только вот, у Бэкхёна сегодня камбэк-шоу альбома, а у Чондэ репетиция к премии для актеров, обычных айдолов туда не зовут выступать, — меня помяла эта неделя.

— Макияж надо поправлять.

— Да похуй, — смеется Чондэ, так грустно, что не верится, что в смехе может быть такая эмоция. Он поднимается с места, тянется и отправляется в сторону гримерной. Бэкхён не уверен, что должен идти за ним.

На самом деле, Чондэ был младше Бэкхёна на пару лет. Последний оказался в индустрии в мальчиковой группе, не добившейся никакого успеха. Почему-то популярность Бэкхёна создала сама себя, то ли из-за какого-то фанкама, то ли из-за какого-то шоу, но это уничтожило группу окончательно. Пришлось уйти, зато более продуктивный продюсер захватил себе готового айдола и отправил в сольное плавание. Продвижение было хорошим, узнаваемость росла постепенно, но очень продуктивно, его звали на разные шоу, озвучивать персонажей и петь осты. Бэкхён даже был способен проводить небольшие сольные концерты внутри страны, обычно эти концерты были связаны с выходом песен, длились недолго, но приносили хорошенький доход. Он был органически популярен, органически любим и уважаем людьми. Но Чондэ - совсем про другое.

Популярность Чондэ была каким-то невероятным парадоксом. Он был не просто популярен. Он был чертовски известен. Мальчишка крутился во всем этом с шестнадцати лет, получив свою известность чуть ли не в свой же первый релиз. Милый подросток с невероятным голосом и харизмой. Бэкхён, тогда только числившийся в стажерах, был в него искренне влюблен. Чондэ вырос на глазах у общества, многие его даже мило называли его "сын нации", довольствуясь им. Ему двадцать четыре, его всё еще считают милым ребенком, совсем не замечая, что он уже стал другим человеком. Лжец. На сцене он сияет так ярко, как никто другой, но вот в таких моментах прекрасно видно, что там пусто. На репутации Чондэ нет ни единого темного пятна, во что поверить как-то сложно, но от этого проще понять, почему он устало вздыхает, зажмуривает глаза, чтобы потом стать тем человеком, которого все обожают.

_______

Бэкхён ненавидит Чондэ от всей души. Наверное, потому что любит. На следующий день отдает ему подписанный альбом, специальную версию, не вкладывая в это никакого значения, но Чондэ даже не смотрит, бросая недовольное "Надеюсь, танец не сложный?". Бэкхён даже теряется сначала, не понимая, с чего бы вдруг Чондэ о нем беспокоился. Не о нем. Ему всё равно, как Бэкхён, еще не переодевшийся со своей записи на совместную, будет справляться со своей хореографией. Он просто не хочет записывать видео вместе, хотя вроде как должен. Да кому он там что должен? У фанатов Чондэ ходит байка, что, если кумир записал танцевальное видео с кем-то, другой артист благословлён. Бэкхён не планировал. И сейчас ему искренне хочется расплакаться. Он так старался, так хотел этим поделиться, но почему-то получил это.

— Мне не нужен...

— А зачем..? — Чондэ вопросительно поднимает бровь, но так, словно видит Бэкхёна впервые. Он поднимает руку с альбомом, чтобы на него посмотреть, а потом будто меняется в лице, осознавая, что ему дали. Бэкхён старался, расписывался даже аккуратнее обычного, писал глупое послание. На обложке - созвездие, совсем не подходящее названию, Чондэ открывает альбом, чтобы полистать, но из-за того, что это кейс с диском, как было раньше, особо и листать нечего, — "Море в пустыне"? А какое английское название?

— В этот раз решили, что будет только корейское.

— Миленько, — усмехается Чондэ, мягко, достаточно честно, — прикольно. Прости, не хотел звучать грубо.

— Всё в порядке, понимаю, — уверяет Бэкхён, ощущая себя чуть-чуть легче, но не от всей души. Ему всё еще неприятно, но он правда понимает Чондэ. Завтра — последний день общего продвижения, как-то обидно за всё это. Чондэ разглядывает альбом с разных сторон, открывает еще пару раз, чтобы посмотреть диск, пока Бэкхён переодевается, — там есть карта, надо поднять часть с диском.

— У меня как раз на страничке с тобой осталось одна ячейка, — мурлычет Чондэ, как раз отвлекаясь на это занятие. Бэкхён отмечает, что у него тонкие ногти, ему тяжеловато поддеть, чтобы открыть. Бэкхён даже на секунду думает о том, что нужно ему помочь, но именно в этой мысли обрабатывает сказанное.

— Что?

— А? — Чондэ не понимает его удивление, будто сам забыл, о чем говорил, — я не так делаю?

— У тебя есть мои карты?

— Ну.., — он немного криво улыбается, словно его поймали за каким-то стыдным делом, — я собираю карты с некоторыми айдолами. Вы порой бываете такие милые и уникальные, я иногда открываю листы карт той или иной эры, а там уже нахожу что-то прикольное и покупаю. Ну и те, которые есть в альбомах, которые мне дарят. Но иногда я и сам могу купить альбом, если там крутая обложка.

— И много у тебя моих карт?

— Одиннадцать, — делится Чондэ, как раз открывая кейс окончательно, чтобы достать маленькую брошюрку с фотографиями, текстом песен и картой. Бэкхён эту карту находил самой неудачной, тем более, для ограниченной версии, но Чондэ разглядывает ее, словно там всё прекрасно, — эта будет двенадцатой. Закрыл разворот с тобой. Ты не в курсе, что считаешься айдолом с самыми разнообразными картами?

— Был такой разговор, — соглашается Бэкхён, не думая даже как-то смущаться этому. Он правда прикладывает уйму усилий, чтобы его карты были разными хотя бы в рамках одного альбома. Компания делает дерьмовый мерч, впихивая карты, порой, словно специально, к самым бесполезным и дорогим вещам прикладывает самые красивые карты. Бэкхён обычно выкладывает фотки с таких карт в соцсети, но это самый сомнительный протест из возможных.

У Чондэ тоже существует достаточно много мерча, который требует карты, хотя в его альбомах такие бывают не каждый раз. За почти десять лет его карьеры у него не набралось даже двести штук, хотя у того же Бэкхёна их набирается больше сотни в течение года. Да, наверное, Чондэ не совсем про айдола, а именно про артиста. Бэкхёну этот артист нравился. У него не было коллекции чьих-то карт, только одна карта, которую давали за посещение концерта. Ему нравилась идея вести что-то вроде дневника с воспоминаниями, куда он бы приклеил и билет, и карту с этого концерта, но вести такие вещи он перестал достаточно давно. В день концерта он еще это не понимал, думал, потом вклеит, как будет свободное время. Но теперь он точно знает, что не будет делать это никогда. В свободные минуты хватает сил только на жалость к себе.

— Твой концепт тебе подходит больше, чем совместный, — вдруг говорит Чондэ, когда Бэкхён уже полностью переодевается и даже меняет прическу. Он отклеивает от щеки блестки-звездочки, которые совсем не подходят нежной музыке и пиджаку-пальто.

— Потому он и мой, — смеется Бэкхён, в этот момент его ловит визажистка, стирает губы, чтобы нанести другую помаду, оттенок такой больше подходит Чондэ, но пусть так. У Чондэ милые растянутые оранжевые стрелки, их почти не видно, но они прекрасно подчеркивают его кошачьи глаза. Этот оттенок использовали и для контуринга, и для помады. Бэкхёну больше в такой палитре подходит розовый, но сейчас его глаза подведены темным цветом по слизистой, пойдет и так, — тебе, к слову, тоже идет больше твой.

— Да как-то не большая разница, — отмахивается Чондэ, а Бэкхён впервые за все продвижение с ним ловит себя на мысли, что Чондэ рядом с ним выглядит искусственно, будто они никогда не могли бы быть в одном взаимодействие. У них такая разная внешность. Бэкхён ему завидует, находит более красивым, — у тебя сегодня еще шоу?

— Нет, мы сняли всё еще во вторник.

— Может прогуляемся после записи? Завтра же выходной, никаких шоу.

— С чего вдруг? — Бэкхён прекрасно знает, что его не отпустят. А если и отпустят, то только под присмотром. А этот "присмотр" его не радует настолько, что проще в окно выйти, чем при людях быть с ним. Завтра и правда не будет никаких записей, будь то шоу или отдельное продвижение с новым альбомом, можно и где-то посидеть. Не каждый день тебя зовет кто-то популярный на совместный вечер.

— Вряд ли мы в ближайшее время снова будем работать вместе, почему бы и нет? — Чондэ подходит ближе, наклоняется, чтобы поделиться мыслями почти шепотом, — давай скажем нашим менеджерам, что поедем с менеджерами друг друга, а сами поедем одни?

— Они потом узнают.

— Да, — соглашается Чондэ, так уверенно и с энтузиазмом, что его следующие слова кажутся не таким адом, каким являются, — но разве нас с тобой вообще пугают побои и издевательства в качестве последствий?

_______

Соврать получается как-то слишком убедительно, особенно, говоря уверенное: "Не каждый день меня зовет кто-то популярный на ужин". Бэкхён говорит это громко, среди своего стаффа и кучи танцоров, чтобы Хысын не мог ему отказать, не мог отругать, а был вынужден отпустить. Отпустить, прося скинуть геолокацию после приезда. Бэкхён обещает и даже скинет ее сразу, а пока молча едет с Чондэ в такси люкс класса, потому что так надо. И никого с ними. Они выходят немного раньше, чем нужно быть, чтобы не вызывать интереса у таксиста, поэтому приходится пройти через узкие переулочки, а Бэкхён отмечает, что они недалеко от его квартиры. Чондэ заводит его в небольшую забегаловку, у которой не самые прозрачные окна и вход, завешанные традиционными значками и плакатами. Тут готовят рачков и их сородичей, подают пиво и что-то покрепче. Чондэ сразу же стаскивает с себя шапку, слегка качает головой, словно поправляя волосы.

— Мы закрыты! — раздается мужской голос, видимо, работника этого места. Он выходит, чтобы выпроводить их, но замечает, сразу же становясь мягче, — как обычно? Или чего покрепче?

— Как себе, — мурлычет Чондэ, указывает на дверь, — закрыться?

— Будь добр, — бросает мужчина и уходит в сторону кухни. Чондэ возвращается закрыть дверь, а потом указывает Бэкхёну на зал с маленькими столиками, как бы предлагая пройти. Зал небольшой, как и полагается таким заведениям, но с низкой посадкой, где вокруг столиков подушки, чтобы сидеть на полу, в самих же столиках есть плиточка для подогрева. Бэкхён ощущает себя неловко, когда Чондэ стягивает с себя куртку и указывает на один из столиков в углу, как раз далеко от окон. Бэкхён кивает, а Чондэ кидает куртку рядом с их местом, совсем ничего не стесняясь.

— Вы знакомы?

— Мы друзья, — улыбается Чондэ, пока Бэкхён присаживается, не снимая до конца пальто, потому что немного замерз, пока они шли, — прячусь тут порой.

— И никто не находит? — удивляется Бэкхён, а Чондэ как раз уходит к стойке, где владелец отдает ему стаканы и пару бутылок пива, возвращается и ставит их на стол. Бэкхён вроде потягивается открыть, но Чондэ жестом просит подождать, быстренько убегая за бутылочкой соджу. Ну да, какой же он очевидный.

— Кому надо, тот и так знает, но никто не беспокоит. Я всегда говорю, что у меня много друзей, которые никак не связаны с индустрией, и прошу их не беспокоить, — рассказывает Чондэ, садясь напротив, — вроде пока ребята не жаловались, но к Минсоку порой приходят более активно на следующий день, как я тут бываю. Но никаких проблем никто не создает.

— Я почему-то был очень уверен, что у тебя много сталкеров и сумасшедших девчонок в фанатах, — Чондэ открывает пиво, разливая по бокалам, но смотрит на Бэкхёна немного удивленно, — ну ты очень популярный.

— Мои самые активные сталкеры уже подросли и стали фанатками айдолов помилее, — усмехается Чондэ, — из ярых только пара мужиков осталась да та ебанутая китаянка. Но я их поименно знаю, так что не лезут к обычным людям.

— Удивительно.

— Я всё же не айдол, — напоминает Чондэ, с чем Бэкхён спорить не может: его самого только и делали, что преследовали. Вокруг него ходило столько слухов, за что его притягивали просто каждый раз, хотя ничего верным и не было. Каждая сумасшедшая девочка требовала от него чего-то, травила его в соцсетях и в людях своей любовью. Отчасти Бэкхён завидовал себе непопулярному, находясь в более богатом мире сейчас. Чондэ же с фанатами имел границы, — у меня нет социальных сетей, флиртовых приложений, так еще и все в курсе, что у меня конфликт с агентством.

— На самом ли деле этот конфликт существует? — решается спросить Бэкхён, Чондэ трясет бутылочку соджу, а потом доливает в пиво, протягивая Бэкхёну бокал, — это же как теория заговора в мире шоубиза.

— Мы в конфликте, контракт кончается вот-вот, а я не собираюсь его продлять, — рассказывает Чондэ, — смотрю, что они придумают, чтобы заставить меня остаться.

— Но у тебя же тур со следующего месяца.

— Тур? — Чондэ смотрит удивленно, будто слышит об этом впервые. Хотя, Бэкхён не удивится, если это на самом деле так: сам он тоже иногда узнавал о своей работе после ее объявления, когда уже никуда не убежишь. Но Чондэ будто бы должен быть каким-то очень уважаемым у своего работодателя. Но куда тут? Чондэ лениво усмехается, пьет в пару огромных глотков напиток, даже не жмурясь, — кто бы сомневался.

— Сегодня утром видел новость.

— Вообще не был уверен в том, что этот тур нам нужен, — вздыхает Чондэ и будто бы что-то собирается сказать, но в этот момент к ним как раз выходит Минсок, что заставляет Чондэ обернуться на него. Тот ставит им много закусок, что-то сразу на плиточку для подогрева, да так много всего. Хотя, Бэкхён приглядывается, находится только разнообразие, но в небольшом количестве, — решил отдать нам все остатки?

— Да, у меня еще куча дел, поухаживаете за собой сами? — Чондэ кивает, — если нужна будет выпивка, возьмешь.

— Конечно. Нет желания сидеть со знаменитостями? — Чондэ улыбается ему как-то слишком честно и ярко, такой его улыбки Бэкхён будто и не видел никогда. Минсок кивает, забирает разлитую бутылку пива, а потом смотрит достаточно строго на Чондэ.

— Чего?

— Собираешься умереть тут? — говорит он, мягко-мягко пальцами приподнимает голову Чондэ за подбородок, словно проверяет его состояние, — всё в порядке?

— Да. Увезешь нас по домам?

— Если не уснете тут, — усмехается он и уходит куда-то к себе. Бэкхён точно уверен, что они не друзья. Чондэ поглядывает ему вслед, а потом спускает эту улыбку, словно через силу заставляя себя расслабиться и не думать о Минсоке, возвращает свое внимание Бэкхёну.

— Самые вкусные позиции здесь забирают сразу, — шутливо возмущается он, мягко переставляя принесенное, чтобы было удобнее сидеть, — но всё всё равно вкусное.

— Думаю, как сильно это скажется на мне завтра.

— Завтра выходной, не думай, — отмахивается Чондэ, открывая вторую бутылку пива, — или ты про нарушение диеты?

— Ага, в последнее время так тяжело худеть, — делится Бэкхён, допивая свой бокал. Ему на самом деле всегда было тяжело худеть, особенно, если учитывать, что в нем в основном мышцы и тип фигуры, а тут у него нет особых сил на физическую активность и здоровое питание. Чондэ же, тростиночка, просто пожимает плечами, будто ему это не знакомо, — неужели ты не сидишь на диетах целыми месяцами?

— Я бухаю, — смеется Чондэ, как раз в этот момент наливая себе новую порции пива, а потом забирая бокал у Бэкхёна, чтобы развести. Его слова звучат как-то неправдоподобно, что заставляет Бэкхёна вопросительно посмотреть в ответ, — ну я...типа в завязке на одинокое распитие, но это хуйня.

— Ты кажешься таким...дышащим здоровьем.

— Только из-за этого и кажусь. Дома только и пополняется, что бар с алкоголем от сорока градусов, а не холодильник. Я раньше на каждый стресс просто приходил домой и в одиночестве напивался, чтобы уснуть. Сейчас же...что-то вроде лечения: пью таблетки каждый раз, когда ощущаю дикое желание накидаться. Но из-за них меня тошнит от всего, что попадает в рот, поэтому не ем. Такое, круг херни.

— То есть, ты их не пьешь лишь тогда, когда знаешь, что можно выпить?

— Еще в выходные или в тяжелые дни работы, когда я не останусь один, — перечисляет Чондэ, — ну и в моменты, когда я чувствую себя хорошо. Мне не плохо всё время, поэтому смысла в алкоголе не очень много, но из-за работы я только и делаю, что пью. Если бы за мной не следили, я был бы тем еще претендентом в нaркoту.

— Никогда бы не подумал, — шепчет Бэкхён, Чондэ же отдает ему наведенный напиток и предлагает чокнуться. Тот не отказывается. Соджу добавляет сладости и привкус пиву, но будто не делает его более алкогольным. Но Бэкхён уже ощущает себя пьяным. Смотрит на Чондэ, который немного морщится, а потом берет что-то закусить.

— Я не чувствую себя плохо всегда. Иногда случается, но такое у всех на работе бывает, — рассуждает он, а потом указывает на Бэкхёна, — у тебя-то и от магии ничего не сталось. Это разве не часть стресса?

— Откуда...

— Ты трепался о своей магии везде, где мог, разве нет? — Чондэ будто передразнивает удивление Бэкхёна своим собственным, — твои волосы освещали всё вокруг, а теперь даже отголосков нет. Насколько я знаю, ведьмы теряют свои силы, когда теряют краски жизни.

— Они немного светятся, когда я выступаю, но без особенностей.

Бэкхёну немного больно от осознания этого. Он безумно давно заметил это, ему было так тяжело это пережить по первости. Но теперь просто привык не думать об этом. Каждому, обладавшему силой ведьмы, было свойственно иметь некое сияние на кончиках волос. Чем ярче была жизненная цель человека, тем ярче было это сияние. Сияние в черных волосах Бэкхёна было невероятным, потому что сам он был полон ярких чувств, хотел показывать всем себя, свой свет, свою работу, которую он обожал. Тускнуть это стало около двух лет назад, постепенно, понемногу. На фанатских фотографиях это сияние долго было обработанным, чтобы быть ярче, но на видео всё становилось понятнее. Сейчас же нет ничего, он просто высветляет волосы, чтобы в глаза не бросалось, как он иссяк. А оно бросалось. Даже Чондэ это заметил.

— Я смотрел твои выступления и удивлялся, как легко тебе будет на сцене. Мне приходится строить из себя счастливого ребенка, даже если я испытываю трудности, а твоей страстью является сцена, ты же сияешь. Думал, как увлекательно наблюдать за ведьмой в индустрии.

— Я сам себя того, сияющего, любил, — соглашается Бэкхён, а потом нервно смеется, — моим фанатам так нравился тот мальчишка, удивительно, как агентство не монетизировало это сверх нормы.

— Карта в темноте — всё еще самая дорогая.

— У тебя и она есть?

— Ее случайно положили в физическом магазине при покупке альбома. А оказалось, такой куш. Буду бедным, продам ее за миллионы, — Бэкхён не может не улыбнуться на это: однажды он вернулся домой после выступления и, не включая свет, обнаружил, что освещает всё вокруг. Тогда было весело сделать пару фотографий, но в моменте создания поощрений за покупку они пригодились. Самая дорогая карта в его карьере — шутливая фотография в зеркало в темноте. Бэкхён, запечатленный на ней, был таким прекрасным и наполненным силами, что даже завидно самому себе, что знал его, — какая у тебя сила ведьмы?

— Могу передавать сообщения, — подбирает слова Бэкхён, то ли ощущая опьянение и легкую слабость на языке, то ли не помня, как оно объясняется, — люди могут вверять мне мои секреты, а я могу их рассказать только определенному получателю, но при этом сам не знать секрета. Как почтальон.

— Ты вызываешь ощущение того, кому можно доверить свои секреты.

— Только теперь я ничего не могу передать, — вздыхает Бэкхён, только сейчас замечая, что Чондэ открыл еще одну бутылку соджу. Они точно не уйдут без пошатываний сегодня, как глупо, два худых мальчишки собрались мешать алкоголь. Зато раки безумно вкусные, Бэкхён устает чистить, — у тебя же тоже что-то есть из магии...

— А, эта хрень, — Чондэ лениво вертит кистью руки в воздухе, создавая таким образом вокруг себя мелкие светлячки, которые, словно мыльные пузыри, лопаются, но появляются снова в другом месте, — я самый обычный компаньон. Ничего особенного.

— Разве это честно? — Бэкхён роняет это быстрее, чем думает. Компаньоны нравились людям. Это была их особенность — подходить любому человеку. Их магия буквально заключалась в том, что они пленяли взгляды. Бэкхён не встречал ведьм, кроме себя, пусть и разбирался в них, зато все те, кто был ему знаком и имел магию, были компаньонами. Однако ни одного компаньона в индустрии он не видел. А тут, смотри, сидит, улыбается немного виновато.

— Это не работает через экраны. Это тебе подвластно сиять и пленять всех вокруг даже сквозь камеру, мне же нужно смотреть живому человеку в живые глаза, чтобы провернуть такое.

— Ну, считай, ты провернул такое со мной, — немного нервничает Бэкхён, надеясь, что это не будет звучать, как признание в любви. Чондэ улыбается ему в ответ, так нежно и осторожно, как будто всё прекрасно понимает. Понимает. Компаньоны чуть-чуть лучше всех вокруг понимали чувства людей. И чем проще был человек, тем проще понимание достигало их, а Бэкхён, потерявший всякую силу, был той еще открытой книгой. Желтым журналом.

— Где-то я слышал, что ведьмам дается свой личный компаньон, когда те находятся в забвение, чтобы ожить заново, — вдруг говорит Чондэ, — может быть наша сегодняшняя ночь предначертана судьбой?

— Едва ли она меня вытащит, — вздыхает Бэкхён, отводя взгляд. На улице снег, самое подходящее для второй недели декабря. Столько работы предстоит впереди, но прямо сейчас Бэкхён ощущает себя уставшим, как никогда до этого. Чондэ поддается вперед, ловит руку Бэкхёна своей, забирает себе, чтобы сжать обеими и заставить на себя посмотреть.

— Пак Хысын издевается над тобой? — Бэкхён часто думал о том, что это очевидно, но никогда не представлял, что кто-то задаст этот вопрос вот так. Чондэ кажется очень серьезным в эту секунду, встревоженным и одновременно мягким. Ему правда можно это доверить? Бэкхён ощущает, как чешется в носу от желания заплакать, как болит где-то под грудью, словно от голода и страха. Спасет ли его Чондэ?

— Он не издевается надо мной.

— Но ты же...синяки на твоем теле явно не просто так появляются. Да и нос ты бы себе не разбил, — перечисляет Чондэ, говоря это быстро, чтобы растерянный Бэкхён не вздумал спорить. На плотной коже синяки не задерживались, хотя всё еще остался след на лице, не говоря уже про закрытое одеждой тело, но нос всё еще был слегка заложен, немного отечный, будто он простыл. Это не беспокоило. Бэкхёна давно ничего из этого не беспокоило. Но прямо сейчас всё горело с какой-то невыносимой силой, — я никому не скаж...

— Он не издевается надо мной, — шепчет Бэкхён, не тем тоном, каким сказал это впервые. Дело просто не в этом. Чондэ будто хочет возмутиться, но то ли считывает интонацию, то ли понимает это по лицу Бэкхёна, наполняемому слезами. Чондэ всё понимает и без слов, будто бы даже подрывается с места, желая как-то успокоить, но Бэкхён качает головой, прося не делать этого. Растерянное лицо парня напротив кажется таким умилительным, но нисколько не помогающим, поэтому Бэкхён просто опускает голову, жмурясь.

— Почему ты никому не сказал?

— А как я скажу? — огрызается Бэкхён, стараясь не плакать, но льющиеся по щекам слезы этому явно не способствуют, — каждый раз, когда руководство беспокоится обо мне, он потом срывается на мне за это. Я будто каждый раз играю в блядскую лотерею: явится ли он сегодня, чтобы насиловать меня. Я сопротивляюсь, но оказываюсь бит. Я не сопротивляюсь, но оказываюсь бит. Иногда ему достаточно просто заставить меня рыдать и раздеть, а иногда это длится часами. Как я скажу?

— Так и скажи, — Чондэ сжимает его руку, пытаясь привести в чувства, но так больно, что даже слушать не хочется, — явись к руководству и скажи прямо, да как мне сейчас. Даже при нем, какая разница, разве они не встанут на твою сторону? Его единственная задача — обеспечение твоей безопасности, а он ее сам и нарушает.

— Я не могу, — шепчет Бэкхён, поднимает взгляд на Чондэ, прекрасно осознавая, как жалко он выглядит сейчас, свободной рукой хватает себя за шею, пытаясь хоть как-то вдохнуть, — у меня не получается и слово произнести. Это уничтожит меня.

— А терпеть это? Не уничтожит тебя то, что он делает? — Бэкхён не знает. Смотрит на него, пытаясь найти правильный ответ, но Чондэ это будто бы злит, — ты всё это время...думал, что другие переживают похожее?

— Меня будто бы только эта мысль и успокаивала...

— Идиот? — фыркает Чондэ, а потом будто скидывает с себя эмоцию, которая сама это подтверждала, смотрит строго, — ты вообще можешь себе представить вариант, чтобы мое агентство могло позволить кому-то из своих работников ко мне прикоснуться? Это же их работа — обеспечивать безопасность артиста. И ты думаешь, что твоя конторка позволит ему что-то выдать против тебя, если ты им всё расскажешь?

— Он...меня шантажировал, он обязательно всем расскажет про роман с другим артистом, он обязательно всё вывернет иначе, выставит меня виноватым. Даже если директора ему не поверят, остальные-то не будут разбираться. Я не хочу быть в глазах людей жертвой.

— Но ты жертва, — злится Чондэ, — группы, у которых были преступники, у которых кто-то умер в составе, прекрасно продвигаются, всё у них хорошо. Да, в части восприятия они "группа, в которой...", но это не мешает им жить. Бэкхён, никто не заметит, если пропадет один артист, но если мы просто будем делать вид, что всё в порядке, то к чему то приведет? Солнце не светит, если идет снег. А ты плачешь, о каком солнце в твоей жизни может идти речь?

Легче от этого не станет, не становится. Но Бэкхёну будто бы разрешают здесь плакать, чем он и пользуется. Плачет, пока Чондэ просто ждет его спокойствия. Как странно. Между делом Чондэ говорит о том, что работает с уймой сомнительных личностей, но никто из них не пытается что-то сделать против него. Еще шутит о том, что обычно некоторые боятся, что он просто начнет драку, если с ним спорить. Бэкхёну даже смешно от представленной в голове картине, но он прекрасно осознает, что сам-то никогда не подерется. Чондэ дает ему накидаться алкоголем, что Бэкхён понимает лишь тогда, когда лениво голову роняет на руки, сложенные на столе. Рядом со столиком стоят пять бутылочек соджу, приконченных очень быстро, а в голове - опьянение такое мягкое и легкое. Чондэ гов сорит о разных вещах, совсем уводя от темы, но его мягкий голос прерывается стуком по стеклу. Кто-то пытается попасть внутрь, но Чондэ же закрывал дверь.

— Мин, — негромко зовет Чондэ, — кто-то пытается к тебе попасть.

— Закрыто же, — смеется Минсок, выходя к ним. Смотрит на них, словно проверяя, насколько те пьяны, приглядывается ко входу, а потом отмахивается, — даже смотреть не буду.

К этому моменту будто бы даже становится тихо, если учитывать, что в моменте становилось очень шумно, будто это кто-то, кто пытается не просто попасть, а ворваться с конфликтом. Минсок такой спокойный, в пьяной дымке в глазах он кажется кем-то невероятным, сильным и безопасным. Он смотрит на них так нежно по-родительски, собирается подойти ближе, но в этот момент стекло двери звенит от удара, разбиваясь. Оно не разлетается в стороны, просто дырой, по размеру влетевшего в нее кирпича. Минсок разворачивается в сторону произошедшего, напрягаясь как-то немного испуганно, словно проверяя, не влетит ли снова. Не влетает. Он отправляется разбираться, открывает дверь и негромко разговаривает. Но возвращается достаточно быстро, хватая за руку спешащего вперед него Хысына.

— Ну нет, — выдыхает Чондэ, подскакивает с места и перехватывает его на полпути. Бэкхён поднимается, пятясь назад, но не зная, куда себя деть. Он уже совсем успокоился, но вот этого совсем не ожидал. Хысын смотрит на Чондэ достаточно озлобленно, — что вы тут устроили?

— Это вы что тут устроили? — он зыркает на Бэкхёна, заставляя чувствовать себя отвратительно, — собирайся, мы уходим.

— Да с чего вы вообще взяли, что кто-то так легко вас после такого отпустит? — повышает голос Чондэ, стоит Бэкхёну пойти в сторону менеджера, хватает его за руку и не позволяет уйти дальше, прячет за собой. Хысын раздраженно закатывает глаза и подходит к нему ближе.

— Не выделывайся.

— А то что? — усмехается Чондэ, — ударить меня хочется? Тут четыре камеры в помещение, я вас уничтожу.

— Чондэ, — шепчет Бэкхён, мягко вытягивая руку из захвата, чтобы уйти, — не надо...

— Ты...

— Всё в порядке, — уверяет он, уходя к мужчине, смотрит на Чондэ и мягко улыбается, — спасибо.

_______

Если бы ощущение уверенности в завтрашнем дне можно было бы сравнить с песком, то этот песок слишком стремительно стал утекать сквозь пальцы Бэкхёна после той ночи. Хысын искренне собирался подвергнуть его наказанию, но Минсок оказался быстрее, потому руководство отчитывало уже Хысына. Не Бэкхёна. Их совсем не интересовало то, что айдол ушел тусоваться с другим айдолом и написался. Их интересовало, как его менеджер умудрился принести вред чужому имуществу, так еще и выставить своего подопечного виноватым. Взыскание компенсации было тихим, но требовательным, а потому и получал Хысын по самое, однако радости от этого Бэкхён не испытывал. Не испытывал он ее и в моменте, когда директор спросил про его самочувствие, а он, как и обычно, ничего ему не рассказал.

Ночью Чондэ писал в своем чате с фанатами сообщения, где рассказывал им разные варианты вселенной, которые могли бы быть с ним, спрашивая, как бы они себя чувствовали. И в одном из них писал о том, что делали бы фанаты, если бы он был жертвой насилия, а Бэкхён утром, читая это, думал, что этот вариант отработки подписки ему совсем не нравится. Но в своем фанатском чате сам он писал позитивные сообщения, обсуждал свои новые песни, увлеченно расспрашивал их, что бы они хотели увидеть от него на разных премиях. Он так пытается отвлечься, что вроде даже помогает. А еще пытается отвлечь всех от себя. Разбитого и напуганного, самого себя не узнающего.

Среди работы Бэкхён всё же теряется, забывая о многих своих переживаниях. Спустя две недели продвижения и двух премий он находит себя на мысли, что не видел Чондэ с той ночи. В фанатском чате того не было с той даты, как и во всех соцсетях. Ничего. Бэкхён пишет в своем твиттере о том, что хотел бы сходить на концерт Чондэ, если бы был свободнее, но там он узнает, что даты покупки билетов передвигаются сайтами с продажами, а агентство молчит. Странно. У самого Бэкхёна нет никакой связи с Чондэ, да и не до этого ему. Столько дел сваливается на него, уйма репетиций и разных шоу. Среди всего этого Бэкхён просто видит новость, какую-то слишком скромную, что артист заболел и все мероприятия переносятся на неопределенный срок. Подписка за чат не списывается, потому что ближайший месяц им никто не будет пользоваться. Странно.

Но не так странно, как полицейский в директорском кабинете и вопрос: "Когда ты в последний раз общался с Ким Чондэ?". Бэкхён не уверен, что может ответить честно, но просто говорит, что они выпивали вместе. Ничего особенного. Это было три недели назад. Сегодня двадцать седьмое декабря, вчера Бэкхён забрал на премии награду, предназначенную Чондэ, но отданную ему за присутствие. Куда делся огромный артист? На вопрос Бэкхёна полицейский отвечает, что артист просто не выходит на связь из-за конфликта с агентством, вот агентство и решает проблему, чтобы помириться. Он не врет, но Чондэ не вернется, когда конфликт будет решен. Он пропал, а они не могут его найти никакими путями. С этой мыслью Бэкхёну приходится прожить еще какое-то время.

— Как ты умудрился забыть? — спрашивает Хысын, отдавая Бэкхёну паспорт, потерянный где-то на студии. На самом деле забыл, выронил, доставая из сумки кофту, но это мелочи. Уже ночное время, надо бы лечь спать, завтра столько съемок. Бэкхён забирает документ и отходит немного.

— Случайно, — бросает он, — можете идти, я собирался спать.

— Разве прилично вот так выгонять гостей?

— А я не звал гостей, вы и не гость, — ворчит Бэкхён, убирает рукой волосы с лица, только сейчас понимая, как его трусит. Он устал. Это будто даже не совсем про усталость, скорее изнеможение, будь там отсутствие качественного сна, питания или нервов. Но Хысын хватает его за плечо, не отпуская от себя, раздражает безумно, — у меня завтра много работы. Не надо меня трогать.

— Как будто ты хоть что-то делаешь сам, — усмехается мужчина, мягко толкает Бэкхёна дальше в дом. Приходится пятиться, надеясь хоть чего-то избежать. Почему это происходит всегда, когда Бэкхён так уязвим физически? — твоя поникшая рожа вызывает много вопросов.

— Может быть ее просто не нужно в лишний раз бить? — предлагает Бэкхён, немного тише, чем хотел бы. Он упирается в спинку дивана, не имея возможности идти дальше. Отчасти рад, что его хотя бы уронить на него нельзя. Мужчина гладит его по щеке, от чего будто бы даже не сбежишь.

— Не выдумывай, тебе досталось только один раз по носу, да и то случайность, — это было правдой, обычно лицо тот старался беречь, но кому от этого легче. Бэкхён ощущает, как его тошнит. Всегда тошнит в такие моменты. Он пытается извернуться, но Хысын ловит его за пояс, придерживая рукой, — не юли.

— Меня тошнит, — хрипит Бэкхён, ощущая прилив слишком сильно, прикрывает рот рукой, не зная, куда себя деть. Хысын выпускает его, этого достаточно, чтобы убежать в ванную, где его действительно рвет. Как же отвратительно это всё. Обычно просто чувство и не больше. Бэкхён стирает одной стороной ладони пот со лба, а обратной потом вытирает рот и пытается отдышаться. Плохо. Плохо, как никогда. Тянется к смыву, а потом замирает: вода розовато-красная, будто его кровью полоскало. Последняя еда (да и единственная), которую Бэкхён сегодня ел, была с красителем. Ничего необычного.

— Ты в порядке? — зовет Хысын, не заходя к нему. Бэкхён думает ровно секунду, а потом без сомнений выходит, хватая с раковины невидимку и пряча ее в руке, делает максимально испуганное лицо, которое может быть, — ты чего?

— Там...кровь.., — он растерян, но его растерянность считывается иначе, как ему нужно, потому что мужчина удивленно (может даже взволнованно) проходит в ванную. Этого хватает, чтобы Бэкхён с силой закрыл дверь, притягивая на себя, уперся ногой в стену, не давая открыть. Хысын дергает дверь, ругается, но Бэкхён не слышит, потому что шумом гремит в ушах собственное сердцебиение, сходящее с ума. Что дальше? Что дальше, Бэкхён?

Сил не особо-то много, руки, белеющие от напряжения, начинают уставать, Бэкхён откидывает голову назад. И именно сейчас вспоминает, что не закрывал входную дверь, а ключи лежат как раз на полочке у входа. Если у него будет хотя бы пять секунд форы, он может выбежать из дома и даже закрыть внутри противника. Бэкхён собирается с силами, отпуская одну руку, вытягивает из рукава шпильку и вставляет ее в ручку двери, что будет мешать ей повернуться. Недолго, но будет. Он ждет, пока Хысын сделает еще одну попытку открыть дверь, ведь после этого он делает крошечную передышку. Происходит, а потому, стоит тому отпустить ручку, Бэкхён почти отпрыгивает, чтобы побежать на выход. По пути пытается обтереть мокрые от пота руки о кофту, хватает ключи и выскакивает в подъезд. Не думая, разворачивается и вставляет ключ в замок, сразу же проворачивая. Вот он и один.

Стук с обратной стороны отрезвляет, Бэкхён вытягивает ключи и срывается вниз по лестнице, даже не думая прятаться, только бежать. Изнутри этот замок можно было открыть ключом, который в доме днем с огнем в спешке не сыщешь. Бэкхён выбегает на улицу, рвется вперед, чтобы через самые темные дворы, узкие и странные, потеряться и не находиться. Но сердце стучит так сильно, что начинает кружиться голова. Бэкхён сбавляет ход, опирается руками в колени и плачет, не зная, что вообще только что произошло. Где он? Мысль бьет в грудь, заставляет задохнуться и осмотреться. Недалеко, но так легко не найдешь. Он бы даже подался дальше, если бы не звук колокольчика: заведение, работающее на этой улице, выпустило посетителя. Бэкхён стоит посреди узкой дороге, его так просто увидеть, но сил убегать нет никаких.

Судя по всему, вовсе не посетителя, раз он останавливается, закрывая заведение. Бэкхён пытается уйти, но человек поворачивается в его сторону, долго смотрит, а потом начинает идти к нему. В ушах всё еще шум своего сердца, вроде ему даже что-то говорят, но он не слышит. Пятится назад, но будто опьянело в сторону, ноги путаются. Бэкхён даже ощущает себя падающим, пытается извернуться, но его ловят за локоть, что не помогает. Он немного приседает и пытается вырваться, а потом понимает, что знает это лицо. Смотрит испуганно, а потом выныривает из шума в голове, понимая, что не просто знает. Минсок? Бэкхён смотрит вокруг, осознавая, как далеко он убежал от дома. Мужчина мягко его дергает, привлекая к себе внимание, что-то говорит и ведет за собой. Он стягивает с себя куртку и накидывает на Бэкхёна. Как же его трясет сейчас.

Минсок закрывает ресторанчик, выключает освещение внутри, оставляя только маленький фонарь у входа, словно скрывая их в полумраке. Бэкхён сжимает пальцами ключи в руках, только сейчас о них вспоминая, когда зубчики впиваются в пальцы так больно-больно, до раздражения. Минсок хватает его за руку, тянет за собой, чтобы увести куда-то на маленькую парковку с другой стороны, усадить на заднее сидение своей машины. Бэкхён смотрит на нее взволнованно, когда закрывается дверь, сквозь стекло видит, как мужчина нервно хватается за голову, делает пару кругов рядом с машиной, словно собираясь с мыслями. Ну да. Что ему, обычному человеку, сейчас делать с айдолом? Он вздыхает, встряхивает руками и садится на водительское место, заводит машину, добавляя температуру и оборачивается к Бэкхёну.

— Ты меня слышишь? — Бэкхён кивает, теперь понимая его слова в полной мере. Минсок устало втягивает воздух носом и медленно выдыхает, — за тобой гонятся?

— Не знаю.

— Откуда ты?

— Из дома?

— На тебя напали? — Бэкхён пожимает плечами, но не от незнания, а именно из-за ощущения, что это не в полной мере так. Минсок понимает его прекрасно, отворачивается от Бэхёна, окидывается на спинку сидения как-то резко, будто пытаясь удариться, закрывает лицо руками и трет как-то излишен болезненно, — ты так невовремя...

— Я могу уйти, — Бэкхён бы сказал еще и о том, что помогать себе не просил. Но Минсок убирает руки от лица, смотрит куда-то прямо, совершенно смущая Бэкхёна этим.

— Ты босиком и в пижаме, — он говорит это так спокойно, будто это не проблема. На улице минус, какой босиком? Бэкхён смотрит на ноги, понимая, что так оно и есть. Кровь на правой ноге немного смущает, но Бэкхёну пока что не до этого, потому что кровь есть и на пальцах рук, — у тебя есть кто-то, кто мог бы тебе помочь?

— Не думаю...

— Я увезу тебя в полицию, — выдыхает Минсок, тянется включить фары, чтобы начать ехать, но Бэкхён подрывается с места и испуганно хватает его за плечо, выбрасывая "не надо" как-то спутанно, будто бы даже не понятное вовсе, но Минсок строго смотрит на него, — ты как хочешь закончить? Нет способа выжить, если терпеть.

— Чондэ рассказал?

— Помимо того, что Чондэ не идиот, не идиот еще и я, это слишком очевидная вещь. Особенно, если у тебя уж есть опыт какого-то айдола, — он злится, потому что ему правда не нужны эти проблемы. Но Бэкхён так напуган прямо сейчас. Минсок всё же отъезжает, совершенно спокойно. Бэкхён мнется, смотрит на него и не знает, куда себя деть, что Минсок прекрасно видит, — я не поеду в участок, успокойся.

— Спасибо, — Бэкхён садится назад, нервно чешет щеку, ближе ко рту, старается отвлечься от тряски во всем теле, но его будто дергает судорогами. Сложно. Больно. Ему и холодно, и жарко, и страшно, и плохо. Минсок едет куда-то в совсем другой район, места совершенно незнакомые, особенно, когда начинаются жилые застройки. Мужчина сворачивает в какой-то комплекс, чтобы заехать на подземную парковку. У него тут и место свое есть.

— Пока я хожу, у тебя есть время взять себя в руки и перестать реветь. Если мне не понравятся твои ответы, ты всё равно будешь сидеть среди полицейских, — угрожает Минсок, оборачиваясь к нему. Бэкхён только сейчас понимает, что всё это время, пока они молчали, он просто лил слезы, тихо шмыгая носом. Он кивает, мужчина оставляет ключи в машине, но двигатель всё же выключает, уходя наверх.

Бэкхён осторожно поглядывает в зеркало, чтобы разглядеть себя. Такое себе: помимо того, что произошло сейчас, он еще и похудел в последнее время, вместе выглядит это ужасно. Усталость, диета, слезы и всё еще паника в глазах — всё это не способствует хорошему личику. Завтра огроменная запись для шоу, рано утром нужно быть в другом городе, а он сидит в чужой машине, совершенно не зная, что с этим всем делать. Минсок открывает дверь с его стороны как-то слишком неожиданно, закидывает куртку и кроссовки так, словно тут никто не сидит. Он возвращается на свое место, переводит дыхание и даже не смотрит на Бэкхёна.

— Нужно что-то сделать с твоими ногами, сейчас уедем, где нет камер, я помогу обработать, — бросает он, — оденься, может легче станет.

— Спасибо, — шепчет Бэкхён, натягивает на себя куртку, отмечая, что пахнет от нее как-то слишком знакомо, но от этого очень хорошо. Спокойнее даже. Бэкхён пьет воду, оставленную на заднем сидении, стараясь успокоиться. Лучше незначительно, но лучше. Бэкхён решается на смелость, которая ему вообще сейчас не нужна, — куда пропал Чондэ?

— А разве новостей не было?

— Сказали, что заболел, — Минсок пожимает плечами, мол, так оно и есть. Только вот, Бэкхён знает, что не так, — меня следователь допрашивал, говоря, что не выходит на связь.

— А, они всё же двигаются, — усмехается Минсок, совершенно смущая Бэкхёна, — считается пропавшим без вести. Ночью переписывался со всеми, а утром пропал. Оставил телефон, карты, планы, сел на поезд, но нигде не вышел из него. Ничего. Никаких новостей, никаких попаданий на камеры.

— Есть шанс, что он жив? — Минсок кивает, — думаете, его похитили?

— Уже бы попросили выкуп. Он либо спрятался, либо сиганул с какого-нибудь обрыва. Его настроения в общение с фанатами было слегка грустным, будто суицидальным, так что не удивлюсь.

— Но...неужели он и дома был таким?

— Откуда мне знать?

— Вы же встречались, — фыркает Бэкхён, как будто ему вообще кто-то сказал это. Никто не говорил, он просто сам всё понял. Минсок смеется, немного раздраженно, но скорее растерянно.

— Я тебя кто-то бьет на досуге, но ты выходишь и сияешь на сцене, — напоминает Минсок, — дома Чондэ сиял и вел себя так, словно счастлив. Был ли он несчастен на работе, я не могу точно знать. Я не его родитель или голова, а он взрослый мальчик. Он мог сказать одно, а сделать другое. Разве не лжецу лучше знать, как думают другие лжецы?

— Не нужно заставлять меня ощущать себя виноватым.

— Дело не в вине, — говорит Минсок, а Бэкхён понимает, что ему просто повезло. Он не виноват ни в чем, что с ним произошло, но его собственное молчание ни к чему не приведет. Они едут в напряженном молчании какое-то время, а потом останавливаются. Минсок выходит из машины, что-то ищет в багажнике, а Бэкхён отмечает, что они съехали под какой-то мост, видимо, самое безопасное для них место сейчас.

— Давай посмотрю, — бросает Минсок, открывая дверь Бэкхёна, всучивает ему свой телефон с включенным фонариком. Спорить не приходится, поэтому Бэкхён спускает ноги из машины, а Минсок достает аптечку. Бэкхёну остается просто подсвечивать.

С левой ногой он разбирается быстро, просто стирая пыль и приклеивая пластырь на косточку, сбитую до этого. Он даже предлагает обуться, что Бэкхён и пытается сделать, но успевает только носок натянуть и удивленно пискнуть от боли. Правая нога, зацепившая стекло, заставляет вспомнить, как вообще боль ощущается. Остро. Когда Бэкхён вообще успел наступить в стекло? Минсок вытягивает осколок, обрабатывает рану и забинтовывает. Получается немного объемно, а еще как-то дико больно. Как вообще ходить с этой болью? Минсок поднимается, смотрит на него достаточно серьезно и просит хотя бы носки натянуть. Бэкхён завязывает шнурки кроссовок на левой ноге, размер оказывается достаточно большим, не самым подходящим.

— Давай руки, — зовет Минсок, забирает руки Бэкхёна, протирает раствором, на пару пальцев приклеивает пластырь, чтобы прикрыть оторванную кожу, — это ты сам?

— Думаю, да, — выдыхает он, хотя думает, что это была и часть его спешки, чтобы себя спасти. Но он и разодрал руки, пока сидел в машине, никуда от этого не денешься. Теперь всё тело болит, если честно, — утром нужно быть утром в Холле.

— Эй? — Минсок недовольно смотрит на него, — ты серьезно?

— Я не могу подставить людей. Они не виноваты.

— Бэкхён, никто не спасет тебя, кроме тебя.

— Я справлюсь.

_______

Спустя какие-то странные уговоры Минсок соглашается увести его в Холл. Это радует, потому что Бэкхён искренне не хотел подставлять других людей, там огромная команда их ждала, чтобы проводить трансляцию, да и фанаты разных артистов купили билеты, будет не очень красиво это всё. Минсок не отвечает на вопросы про Чондэ, потому что его это беспокоит, просто советует Бэкхёну поспать. Того долго уговаривать не нужно, потому что он и правда засыпает, сворачиваясь в этой большой куртке, трясясь от переживаний. Голова плохо воспринимает утро, в чужой машине, в неудобной позе. Минсок с кем-то переписывается, едва-едва улыбается, а потом смотрит на Бэкхёна, видимо, иногда проверяя. Уже не спит, поэтому слегка наклоняется вперед, приглядываясь на своего пассажира.

— Не буду желать доброго утра, — предупреждает он, — от Холла недалеко, я вызову такси, доедешь до места. Советую зайти в кофейню и взять кофе, чтобы не пересаживаться из машины в машину.

— Пару минут, — просит Бэкхён, стараясь проснуться из оцепенения. В глазах какой-то невероятный песок, а в кармане куртки маска для лица, чтобы хоть как-то прикрыться. Бэкхён поправляет волосы, получается плохо, но хоть что-то. Минсок обменивается с ним парой фраз, а потом всё же вызывает такси, говорит номер и прочие вещи, дает наличку на кофе. Бэкхён собирается выбраться из машины, не зашнуровывая кроссовок на правой ноге, — спасибо за помощь.

— Я надеюсь, ты разберешься с этим.

— Не уверен, что у меня получится так легко и просто.

— Бэкхён, — зовет Минсок, когда Бэкхён открывает дверь, — твой ангел-хранитель не я. Будь осторожней.

— Я постараюсь.

Не хромать получается плохо, но хотя бы ходить быстро оказывается возможно. Он заказывает кофе, не снимая маски, что заставляет девушку, готовившую его напиток, поглядывать как-то излишне заинтересованно. Бэкхён и не против, но выглядит он точно не лучшим образом. Всё кажется таким неудобным, даже собственная пижама, надетая под объемной курткой, будто какая-та не своя. Кофе готов, а потому Бэкхён тянется его забраться, но девушку не отпускает стаканчик из рук, словно ей что-то нужно еще добавить. Не нужно. Бэкхён смотрит на нее внимательно, что заставляет ее смутиться.

— Вы же...Бэкхён? — он кивает, не совсем дружелюбно, но и не так, чтобы оттолкнуть, — а можно...

— Могу расписаться, — бросает Бэкхён, улыбается, надеясь, что это хоть как-то видно по глазам, — не очень хорошо выгляжу утром, так что придется без фото.

Девушка кивает, отдает Бэкхёну какую-то плакатик, на котором он ей пишет пожелание и расписывается. Забирает свой кофе и убегает, потому что машина уже подъехала. Водитель даже не оглядывается, видимо, Минсок вызвал не самый худший вариант такси. К кофе ему положили и печенье, Бэкхён немного воодушевляется, просыпаясь окончательно. Выглядит он ужасно, но не так, как его пальцы на руках, подранные до ужаса. Безобразно. Напиток в стакане не кончается, но и не кончится, Бэкхёна искренне начинает тошнить от вкуса, когда они подъезжают к Холлу. Там уже собираются фанаты в очередь, это вроде как пугает. Они подъезжают с обратной стороны, можно сразу выбежать и не быть пойманным фанатами. Бэкхён выбирается из машины, даже собирается так сделать, но потом задается вопросом: "А как бы он точно не поступил?".

Он бы точно не пошел мимо людей, постарался бы скрыть свое состояние. Но Бэкхён будто нарочно приподнимает штанину, слегка оголяя перевязанную ногу, словно это случайность. Он уверенно идет в сторону основного входа, слышит, как его кричат разные женские голоса, нарочито удивленно смотрит на них, а потом машет, снимает маску и делает поклон. Улыбается, как будто не чувствует ужасную боль от этого. Если он сделает не так, как не хотел бы делать, то что из этого выйдет? Бэкхёну любопытно посмотреть. Но он забегает в здание, здоровается с каждым, кого видит, пока не добирается до нужного помещения. Стафф смотрит на него удивленно и будто бы не совсем радостно.

— Хысын искал вас, — бросает девушка из стилистов, Бэкхён отдает ей куртку и улыбается, — что с вами случилось?

— Забыл телефон дома, а ночевал у друга. Сообщите ему, что я уже на месте, — он старается быть бодрее, — пойду руки помою.

Он не врет, но на самом деле чистит зубы пальцами, потому что тут есть зубная паста, но не личная щетка. Отмывает лицо, охлаждается, но особо это не помогает. На щеке царапины, словно у него какая-та болезнь, а не нервный тик. Позже визажисты пытаются его сначала выдержать в увлажнении, а потом уже немного подкрашивают. Немного, потому что приходится убежать репетировать, объяснять танцорам, что где-то поранился, не сможет танцевать в полной мере. Те на бодром тоне придумывают, как снизить нагрузку, а потом шутливо предлагают завтра петь баллады. Бэкхён и не против. На репетиции даже выкидывает весь кошмар из головы. Правда, совсем ненадолго.

Пришедший Хысын будто пытается пару раз его оттянуть, но Бэкхён ловко прячется то за стаффом, отвлекая их на макияж и переодевание, то за другими айдолами, болтая со всеми без остановки. Обычно ему дается это немного неловко, но сейчас он просто хочет спасти себя. Во время записи игриво общается с залом, как будто это ему поможет. Наверное, некоторые его фанаты совсем не в восторге от того, что видели утром. Бэкхён не отличается от себя утрешнего, только макияж скрыл все проблемы. Другой костюм, особенный, концептуальный, но всё еще болящая нога и пластырь на руках. Кто-то из стилистов умудрился найти ему перчатку на одну руку, которая бы не выбивалась из образа, на другой же просто использовали красочный пластырь, будто так и задумано. Прекрасно.

Только вот, длится это не долго, до вечера, пока запись не кончается. Нужно возвращаться домой, но у Бэкхёна ни денег, ни телефона. Завтра с утра здесь их ждет запись, всё равно возвращаться. Увы, остаться тут ночевать не получится. А еще не получится всё время бегать от Хысына, тем более, что он бегает за ним. У него телефон Бэкхёна, а потому и выбраться от него не получится просто так. Тем более, когда мужчина всем улыбается, хватает айдола за руку и уводит за собой. Сопротивляться не получается, то ли из-за усталости, то ли просто не срабатывает ни одной мысли для этого. Хысын жил тут недалеко, можно и пешком дойти, но он на машине, Бэкхён даже позволяет себе подумать, что, если его не убьют, можно даже потерпеть и остаться у него на ночь. Идиот. Они перепираются на каждом шагу, где Бэкхёна чаще просят просто заткнуться, чем говорят что-то взвешенное. Силы спорить кончаются, потому он решает молчать.

Правда, это решение само себя съедает. Они заходят в подъезд, поднимаясь по лестнице, а не на лифте, но в какой-то момент кто-то выходит со второго этажа, что заставляет Хысына напряженно остановиться. Он будто надеялся, что человек будет спускаться с помощью лифта, но тот тоже идет по лестнице. Мужчины здороваются друг с другом, а Бэкхён смотрит на незнакомого человека с немой просьбой, даже оборачивается, когда тот проходит мимо. То ли его черты лица, то ли документы, похожие на полицейские, которые он убирает в карман, но что-то в нем вызывает доверие. Он вопросительно оборачивается тоже, уже пройдя их, как раз тогда, когда Хысын снова тянет Бэкхёна наверх. Бэкхён беззвучно говорит: "Спасите меня", ни на что не надеясь.

— Хысын-ши? — зовет мужчина, заставляя вышеупомянутого обернуться, но почти силком завести Бэкхёна за себя, — у вас всё хорошо?

— А не должно быть?

— Ваш спутник...

— Господин Исин, вы же знаете, что я работаю с айдолами, но не стоит лезть в это всё в рамках дома.

— У вас всё хорошо? — он меняет интонацию так, чтобы было понятно, что вопрос должен получить точный ответ. А еще смотрит на Бэкхёна в этот момент, как бы спрашивая его. Бэкхён качает головой, отрицая это. Хысын недовольно закатывает глаза и пытается возмутиться, но, — отпустите руку.

— Что?

— Вы прекрасно слышали, — настаивает мужчина, — отпустите его руку. Если всё хорошо, я отстану.

Хысын думает, будто у него вообще есть сейчас выбор. Бэкхён точно убежит от него, как только его отпустят. Обязательно. Но, видимо, Хысын думает иначе, отпускает руку Бэкхёна, как-то слишком уверенно. А Бэкхён еще более уверенно проскакивает мимо него, прячась за незнакомым ему человеком. Никакой гарантии, никакого доверят, но ему точно нужна его помощь. Хотя бы сейчас, в этот раз. Хысын вроде порывается его поймать, но мужчина прикрывает собой, не давая пройти. Лишь бы не подрались. Не дерутся, будто Хысын не рискует противостоять этому человеку. Наверное, Бэкхён бы тоже не пытался противостоять полицейскому.

— Вы идете со мной а там разберемся, — говорит он Бэкхёну, показывает взглядом вниз, как бы прося идти первым. Бэкхёну и говорить не надо, срывается с места, чтобы скорее выйти из подъезда. Боже, как он напуган прямо сейчас. То чувство смирения будто бы куда-то испарилось, от него осталась только холодная дрожь, сжирающая и прихрамывающий шаг, и какие-то рациональные мысли. Мужчина ловит его на улице и жестом просит посмотреть на себя, — меня зовут Исин. Вам нужна помощь?

— Я не хочу идти в полицию, — признается Бэкхён, ощущая ужасно себя прямо сейчас. Он не планировал делать это сейчас, но вроде как нужно. Мужчина смотрит на него немного растерянно, а потом понятливо кивает, что Бэкхёна не может не удивлять.

— Давайте уедем в другое место, развеемся немного, а там решим, что с этим делать?

— Разве вам не нужно на работу? — Исин качает головой, — это не будет накладно? Я не увер...

— Всё хорошо. Я же сам вызвался помочь.

Соглашаться с этим кажется как-то странно, будто бы опасно, но Бэкхён всё же выбирает этот вариант. Вариант, в котором у него и выбора-то не было. Исин отводит его до стоянку, садит в свою машину, а потом они уезжают в другой район, спокойный и скрытый от лишних глаз, но не самый закрытый. Мужчина покупает Бэкхёну кофе и корндог, словно сам к этому приходит, а не видит чужой голодный взгляд. Себе же он просто берет колу, будто на улице не холодина несусветная. Они остаются на улице, в небольшом парке устраиваясь на лавочке. Бэкхён не уверен, что его заставят что-то рассказывать, но будто бы он должен это сделать.

— Вы работаете в полиции?

— С чего вдруг такие выводы?

— Вы убирали документы, я заметил, — признается Бэкхён, что Исина удивляет, — я бы к первому встречному не обратился за помощью.

— А вдруг я в сговоре? Или это не настоящее? — предлагает он, но Бэкхён без сожаления кусает корнгдог, жует и пожимает плечами, — кажусь добрым?

— Кажитесь не самой моей большой ошибкой.

— Что произошло? — спрашивает мужчина, что заставляет Бэкхёна замереть. Как бы он не представлял это, всё же впал в какую-то панику, не зная, куда себя деть. Как он может сказать? Что из всего он может сказать? Исин это прекрасно видит, смягчает взгляд и слегка улыбается, — я не поведу вас в полицию, если вы не хотите, какой бы кошмар вы мне не рассказали. Вы кажетесь разбитым, это же не просто так.

— Я вчера ночью убежал из дома, а теперь не могу ни телефон получить, ни документы, — признается Бэкхён, думая, что украденные из образа на сцене джинсы вместо пижамных штанов создают ему менее трагичный вид. Оно и радует, — у меня и ключи от дома есть, но он сказал, что забрал себе. А я не пойду к нему.

— Потому что?

— Потому что...он меня бьет.

— Вы кажетесь изможденным, — Бэкхён кивает, — давно это происходит?

— Да. У меня просто не осталось никаких сил сопротивляться. Ощущение, что, если я останусь, то просто умру.

— Вам холодно?

— Что? — удивляется Бэкхён, находя вопрос совершенно неподходящим разговору. Это могло бы даже разозлить, но у Бэкхёна будто бы не хватает на это никаких сил. Исин указывает на его руки, трясущиеся, скорее от плеча, чем пальцами. Не холодно. Этот "холод" будто изнутри, скорее к тому измождению, про которое сам же Исин и сказал. Бэкхён пожимает плечами и шмыгает носом, просто так, глупая привычка, — это со вчера. Ни разу за сутки не прошло.

— Так, — Исин вдруг резко встает с места и жестами поднимает Бэкхёна, перехватывая под локоть, когда тот тоже встает, — это всё не имеет смысла, вы идете со мной.

— Но вы же обещали...

— Мы не едем в полицию. Пока что, — уверяет он, ведя за собой Бэкхёна обратно к машине, — пока идем, расскажите мне все скороговорки, какие знаете.

Бэкхён нервно смеется, но скороговорки рассказывает: их он знает много, помогают размять язык перед сценой. В голове легкое ощущение опьянения, которого быть не должно, но это скорее расслабленность. В машине тепло, хотя он совершенно не замерз. Зато кофе остыл, словно его в снег ставили. Снег. Как давно был новый год? Новый знакомый кажется взволнованным, объяснять он ничего не берется, но Бэкхёну и всё равно прямо сейчас. Бэкхён искренне ненавидит такие черты лица, как у него. У него у самого нет таких, он будто бы даже не завидовал, но при этом и наполнялся каким-то таким чувством. Бэкхён даже не удивится, если там под курткой крепчайшие мышцы и жилистые руки и ноги. Как же раздражает. Такой красивый.

Пара вопросов от Исина всё же звучат, но будто бы совсем отвлеченных, чуть ли не про погоду. В какой-то момент он советует Бэкхёну попытаться уснуть, что тот пробует, засыпая в эту же секунду. В практике айдола был один странный и прекрасный плюс: засыпать на любой поверхности в любом месте. Поэтому он даже не задумывается о последствиях, отправляясь в сон без снов. Обычно в такие даже сил можно набраться, но Бэкхён просыпается с еще большим ощущение опьянения. Исин будит его легким потряхиванием за плечо, а Бэкхён находит стаканчик от кофе, который сжимал в руке, засыпая, в подставке для стаканов. Видимо, его спутник забрал, когда заметил чужой сон. Теперь же они в каком-то странном месте, чудо, если не за городом. Огромный двор с не менее огромным домом, опоясанным гирляндой. Они выбираются из машины на улицу, Бэкхён кутается в куртке, пока идет за Исином к дому, возле которого их встречает другой человек.

— Что у тебя могло случиться? — мужчина идет к ним навстречу, а потом приглядывается к Бэкхёну и меняется в лице, резко останавливаясь, — так, нет, убирайтесь отсюда.

— Чанёль, мне нужна твоя помощь.

— Я не работаю с айдолами, — защищается тот, что Бэкхёна в принципе не особо удивляет в этой ситуации, — да еще бы ладно, кто-то позорный, а ты мне Бён Бэкхёна привел.

— Да боже мой, послушай, — Исин подходит к хозяину ближе, что-то усиленно, но совсем тихо, объясняет ему, что заставляет того смотреть на Бэкхёна удивленно. Что? Чанёль как-то обессиленно вздыхает и смотрит с каким-то невероятным сожалением на Исина, будто собирается отказать. Но тот что-то еще говорит, на что мужчина просто разводит руками, чтобы потом махнуть Бэкхёну, подзывая к себе.

— Я вдруг перестал быть Бён Бэкхёном?

— Будь добр им выжить для начала, — огрызается Чанёль, зовет за собой гостей, проводя в дом. Внутри Бэкхён понимает, что это какое-то заведение, похожее на гостиницу. Высокие потолки, простеленный пол, на котором даже разуваться не приходится до какого-то момента. Много разных мест, где можно собираться в несколько человек, но сейчас тут никого. То ли времени уже много, то ли посетителей не имеется. Они оказываются в какой-то отдельной зоне, похожей на кабинет в кабинете, но приходится разуться, как будто тут свои правила. Видимо. Чанёль усаживает Бэкхёна на стуле, включает лампу на столе, такую яркую, заставляет жмуриться, но не сопротивляться.

— Когда ты в последний раз спал в кровати? — вопрос звучит так глупо, что Бэкхён пьяно улыбается, но Чанёль мягко, однако отрезвляюще, похлопывает его по щеке. Бэкхён промаргивается, смотрит на него испуганно, — когда ты в посл...

— Я услышал, — сипит Бэкхён, прикрываясь руками, словно прячется, — давно.

— В цифрах не будет?

— Чуть раньше, чем пропал Ким Чондэ, — Бэкхён говорит это немного озлобленно, потому что считать он сейчас не собирался. Только вот, мужчин это смущает, они переглядываются, словно взглядами разговаривают. Что они знают? Исин смотрит на Бэкхёна, достаточно строго, будто не потерпит лжи в данной ситуации.

— Что вы знает про его пропажу?

— Ничего? Я напился с ним, чтобы меня потом чуть не задушили в собственной постели, а через неделю я сидел на допросе из-за его пропажи.

— Ты знал? — спрашивает Чанёль у Исина, но тот качает головой. Что они знают про Чондэ? Как они с ним связаны? Может быть Исин, раз он полицейский, наслышан об этом? У Бэкхёна так много вопросов, но Исин смотрит на него, будто впервые видит лицо.

— Он не сказал ничего связного.

— Он и сейч...чего? — Чанёль снова возвращается к нему, мягко приподнимает голову, но Бэкхён не может удержаться и откидывается назад, благо, у стула высокая спинка. Но Чанёлю это не мешает, он перебирает волосы Бэкхёна обеими руками. Как же это усыпляет, Бэкхён не может сопротивляться, — как давно у тебя нет сил?

— Около года.

— Насилуют тебя дольше, да?

— Да.

— Это один человек? — Бэкхён сонно кивает, даже не понимая, что сейчас рассказывает, — это всегда одинаково проходит?

— Иногда словесно, иногда телесно.

— Что сейчас болит? — Бэкхён вообще не понимает, что Чанёль от него хочет, но его руки в волосах Бэкхёна просто делают свое дело, волшебство какое-то. От этого будто бы ничего не болит. Но Бэкхён старательно открывает глаза, смотрит на человека через полуприщур, подбирая свои мысли.

— Я наступил на стекло, нога болит, — делится он, — спина, но так всегда после этой хореографии.

— И ничего больше? — уточняет Чанёль, Бэкхён кивает, — ни голова, ни грудь?

— Мне сейчас так хорошо.

— Что ты делаешь обычно перед сном?

— Ищу новости про себя, — Чанёль убирает руки, слегка отходя. Бэкхён бы возмутился, что его времяпровождения осуждают, но мужчина достает телефон из кармана, снимает блокировку и отдает Бэкхёну, — зачем?

— Хочу понять, насколько тебе плохо.

— Ужасно, — улыбается Бэкхён, но Чанёль указывает на телефон, прося действовать, — правда могу?

— Всё, что делаешь обычно.

Много предлагать не нужно, мысли будто отключаются: Бэкхён сразу же заходит с чужого профиля на свои страницы в разных социальных сетях, желая посмотреть и упоминания, и что-то с сегодняшнего мероприятия. Его новые знакомые тихо о чем-то разговаривают, Бэкхён решает их не слушать, ему не очень интересно это в моменте селф-серчинга. Его фанаты переговариваются о том, как плохо он выглядел утром, что его бедные щечки совсем исхудали, так и расчесаны в кровь. А еще о том, как он был хорош на сцене, как сияли пряди его волос. И правда сияли. На всех фотографиях он будто не тот человек, которого в последнее время видит в отражение. Лжец тот еще, но такой красивый и полный сил. Кто это? Он даже на фанкамах, снятых вне выступления, сияет, пока машет и улыбается фанатам. Как так? Что случилось?

Проверяет новостные сводки, но никто ничего не пишет о нем, кроме хейтерского поста на сайте с хейтерскими постами, но его он не читает. Не нужно. Всегда игнорирует, просто смотрит на заголовок с простым "айдолы без макияжа такие жалкие". Не поспоришь. В тегах его имени не находится, но случайно замечается фансайт Чондэ. Бэкхён со своей страницы его читает, но тут чужая, просто появляется в рекомендациях из-за поиска одного айдола. Бэкхён заглядывает, понимая, что человек злится на него самого из-за вещей. Сначала говорит, что он подражает, а потом даже нешутливо обвиняет в воровстве. Куртка Чондэ. Она вроде как из лимитированных шмоток, но цветки на рукавах - фанатский кастом именно для Чондэ. Вот бы с Минсоком подраться, зачем он вообще дал именно эти вещи.

В основном комментарии спокойные, никто не говорит никаких гадостей ни в сторону Бэкхёна, ни в сторону Чондэ. Кто-то даже пишет, что артисты в последнее время часто общались, возможно, Чондэ сам дал ему куртку, а потом не смог забрать из-за болезни. Кто-то говорит про то, что людям, так или иначе работающим с дорамой, ост к которой они пели, теперь очень не везет. Бэкхён слышал новости про судебные издержки некоторых актеров, слышал про смерть одного из исполнителей песен к этой дороме. Тут и Чондэ пропал, теперь Бэкхён в списке побитых. Как глупо. Бэкхён правда собирается с этим закончить, но видит лаконичное: "Бён Бэкхён тот еще проблематик, надеюсь, его разбитая рожа - его карма". Бэкхён нервно трет щеку ногтями, но Чанёль мягко ловит его руку заставляя посмотреть на себя.

— Ты не закончил?

— Обычно я могу начать переписываться с фанатами, но это не мой профиль, не получится.

— Давай я посмотрю? — просит он, протягивая руку, получая свой телефон обратно. Чанёль пролистывает просмотры Бэкхёна, особо в них не вдаваясь, — почему ты заглянул на страницу другого айдола?

— Потому что.., — Бэкхён не имел никакой причины, хотел рассказать, как оно было, но в горле появляется какой-то странный ком, который не дает дышать. Так больно, что Бэкхён просто сквозь слезы смотрит на этого человека, — почему Чондэ говорил, что я не виноват ни в чем, но при этом все вокруг меня в чем-то обвиняют.

— И в чем же тебя обвиняют? — Чанёль мягко его обнимает, гладит по спине, позволяет положить подбородок на плечо. Он такой большой, создает ощущение защищенности, — ты же ничего не сделал?

— Может быть в этом? — хрипит Бэкхён, — он говорил, что я не виноват, но при этом вел себя так, словно я виновен в своей беде, не делая ничего. Теперь я сижу в его куртке, потому что его парень мне ее дал, а его фанатки обвиняют меня в его пропаже. Надо мной издевается человек, который должен меня защищать, говоря, что это я виноват в том, что это со мной происходит.

— Ты не виноват, — шепчет Чанёль, уверяя одной этой фразой как-то излишне убедительно. Бэкхён пробивает на еще большие слезы, громкие всхлипы, но при этом его так усыпляет этот процесс. Он смотрит на Исина, стоящего чуть подальше от них, ощущая себя как-то спокойнее, он в безопасности прямо сейчас. Он не виноват.

_______

В жизни айдолов какой-то странной отвратительной чертой была привередливость. Она появлялась с появлением денег, когда разные части унизительной жизни заменяются какой-то роскошью. Не факт, конечно, что менее унизительной, но хотя бы красивой и удобной. Сжимая пальцами края огроменной мягкой подушки, Бэкхён думает, что не мог купить такие ублюдские наволочки. Откуда у него вообще наволочки, он не спит на подушке? Эта мысль заставляет подорваться с места, сесть, но резкое движение заставляет зажмуриться и вжать голову в плечи. Тяжеловато. Бэкхён промаргивается и смотрит на постельное белье, отмечая, что это не его кровать, а потому и комната не его. В голове нет ни единого объяснения, где он, как он тут оказался, но всё кажется каким-то излишне безопасным, что даже не тревожит. Бэкхён садится ровно, разглядывает комнату, светлую, маленькую, но такую безопасную. Мужчина сидит в небольшом кресле в углу комнаты, рядом маленький столик. Бэкхёну приходится приложить усилия:

— Исин?

— Как самочувствие? — спрашивает мужчина, кивая перед этим. Бэкхён кивает ему в ответ, будто здоровается, но больше отчитывается в том, что вопрос вообще слышит. Приходится задуматься, чтобы хоть как-то понять свое самочувствие. Только вот, ничего не ощущается.

— Пусто.

— Такое бывает, когда спишь пятнадцать часов, — улыбается Исин, удивляя Бэкхёна, — вам пришлось отоспаться в полной мере, всё в порядке.

— У меня сегодня...вчера? Запись на фестивале должна была быть.

— Чанёль связался с вашим директором, сказал, что у вас нервный срыв, вам нужен отдых. Они уже отчитались о вашем отсутствие на этом мероприятие.

— Нервным срывом? — Бэкхён не может не звучать тут скептически: он не считает, что случившееся с ним является нервным срывом. А тем более, он искренне не хочет, чтобы фанаты или средства массовой информации считали его отсутствие именно таковым. Очень не хочет. Исин усмехается как-то печально, что Бэкхёну совсем не нравится.

— Написали о плохом самочувствии. Вам не нравится формулировка нервного срыва?

— Разве это не просто...

— Не просто "что"? — Бэкхён не знает, как отвечать на это, потому что у него нет никакого ответа. Исин разводит руками, — вот о том и разговор. Это нервный срыв, который вы пытались перетерпеть и погасить. Чанёль способен сделать так, чтобы это ушло в сон.

— Так, его я помню, — усмехается Бэкхён, — где мы?

— Это кризисный центр. Чанёль не занимается знаменитостями, но помощь вам явно нужна больше, чем его принципы, — рассказывает Исин, — обычно помощь нужна женщинам, оказавшимся в насильственных отношениях. Мужчины за такой помощью обращаются редко, но такое случается. Насколько я знаю, сейчас тут не больше трех жильцов, но вам придется проводить побольше времени в комнате, чтобы никто не заметил.

— Тут нет интернета и связи?

— Всё есть, даже телефоны никто не забирает, что вы, — он отмахивается, стараясь разрядить чужие переживания, — но жильцам обычно не до этого. Ребята проводят очень много работы, чтобы разгрузить психику, а потом разрешить настоящую проблему.

— Мне нужно это? — Исин кивает, — и кто это решает?

— Тут есть несколько специалистов, но обычно Чанёль сразу это видит. Вам же, скорее, нужна моя помощь, нежели психолога, но я не смогу вам ее оказать, пока вы не проработаете это с врачом.

— Кто вы?

— Давайте будем называть меня частным детективом, хотя здесь я обычно выполняю функцию того, кто помогает довести вопрос до судебных разбирательств и подобрать специалистов в этой сфере, — Бэкхён прищуривается, смотря на него, но не может вглядеться в его лицо. Есть легкое желание поспорить с ним, если не подраться, но голова кружится, Бэкхёну остается только обессиленно упасть на подушку, не успевая поймать самого себя хоть как-то. Он жмурится, надеясь сбить это ощущение, — стало хуже?

— Голодные обмороки обычно происходят с высоты всего роста и на самые твердые поверхности, так что не жалуюсь.

— Сколько же у вас сил на болтливость, — смеется Исин, мягко трогает Бэкхёна рукой за лоб, словно температуру проверяя, убирает волосы с лица и бросает тихое: "я позову врача". Как будто это нужно. На самом деле, очень нужно, ведь Бэкхён вовсе не может вспомнить, когда в последний раз ел, а когда чувствовал себя не ужасно.

Лицо девушки, приведенной Исином, Бэкхён не разглядывает, но она ставит ему капельницу и просит не засыпать, обещает принести попозже еду, когда лекарство закончится. Исин берется помогать не уснуть, чему Бэкхён искренне рад. Они говорят про мелочи: обсуждают сезонный вкус в кофейнях, приходя к общему выводу, что еда с пометкой "вкус Рождества" отвратительна и должна гореть в аду. Они обсуждают и любимую музыку, где Бэкхён выясняет, что Исин слышал его голос, но в общем-то айдолы его не интересовали. Зато в них отлично разбирался Чанёль, то ли сам по себе, то ли из-за того, что работает с девушками часто, а с ними искать общий язык ему было необходимо. Бэкхён не уверен, что может задавать вопросы про это место, его работу и работников, но Исин разрешает это обсуждать.

В таком ленивом разговоре выясняется, что Чанёль тоже обладает магией, но совсем другой: кинетикой, благодаря которой он и может успокаивать людей, которые находятся с ним. Кинетики буквально могли влиять на состояние и здоровье людей, их часто привлекали работать в медицине, что помогало спасать человечески жизни. Видимо, это и привело Чанёля сюда. В индустрии таких и не встретишь просто так, а в обычной жизни - более чем. Бэкхён между делом рассказывает, что из него совсем некудышная ведьма, но Исин напоминает про светящиеся вчера волосы. Сегодня они уже не светятся, то ли общий стресс спал и они успокоились, то ли у него просто не осталось сил. А сил не осталось и правда. После капельницы становится легче, но не значительно. Зато значительно лучше после небольшого обеда, пусть и состоящего из супчика и риса с рыбой, Бэкхён не находит у себя ни места, ни желания съедать всё. Пусть Исин шутливо и делает замечание про айдолов и их диеты, Бэкхён ощущает отсутствие голода больше стрессовой проблемой, чем диетической.

Не нужно быть каким-то гениальным, чтобы понять, что Исин на самом деле найдет способы, чтобы Бэкхён сам захотел написать заявление на Хысына. Он не говорит про это больше, но то, как мягко он вливается в доверие, как не менее мягко отдает Бэкхёна медику, буквально расслабляет так сильно, что от этого и пугает. Нужно найти способ не убить себя своим желанием избежать этого, пока спорит со своим желанием остаться. В своем уютном врачебном кабинете девушка очень осторожно просит раздеться, скорее сама смущается, когда Бэкхён равнодушно кивает и стягивает с себя кофту с таким же равнодушным: "полностью или до трусов?". В моменте Бэкхён понимает, что это даже не его одежда, а совсем чистая домашняя пижама, немного узковатая в бедрах. А еще неловко улыбается, когда объясняет, что часто раздевается перед другими людьми из-за быстрых смен костюмов. Сознание научило само себя отключать в такие моменты: Бэкхён ненавидел свое голое тело всегда, когда был перед людьми или перед самим собой. Проще было просто не думать.

— Ваше колено связано с травмой на ступне? — спрашивает девушка, отмечая, что синяки на коленях разные, как раз с той же стороны, что и порез, он более сильный. Бэкхён даже смотрит на ноги удивленно, а потом качает головой, — откуда тогда он?

— В танце много движений, которые требуют приземления на колено, это рабочая сторона. Все мои синяки с такой же историей.

— И сломанное ребро? — она звучит как-то слишком остро, когда спрашивает это. У Бэкхёна нет никакой легенды для этой травмы, потому что ее никто не видел. Болело сильнее боли, но уже стало таким привычным. Наверное, оно уже даже подживало, но Бэкхён не разбирался.

— Ударился о железное ограждение, — Бэкхён почти не врет, но ему почти и не верят. Его ударили о это ограждение, что привело к такой травме, но почему-то не остановило вообще никого, — это было больше месяца назад?

— И к врачу вы не обращались? — Бэкхён качает головой, — пили таблетки и много двигались?

— Да. Никто не задавал вопросов, решил, что так пройдет. Уже почти не болит, я выступал вч...вчера? Но таблетки не пил, просто тянуло немного.

— Шрам на спине...

— Это детский, я с велика упал неудачно.

— Почему кажется воспаленным?

— Возможно, я расчесал его? — предполагает Бэкхён, указывает на спину, где есть этот шрам, потом показывает шею под волосами, где тоже недавно обнаружил содранную кожу. Девушка внимательно осматривает эти места, судя по всему, все же веря его замечанию про давний срок шрама, смотрит на внутреннюю сторону плеча, где тоже содрана кожа. Вместе они приходят к выводу, что новым местом для стресса стали пальцы на руках и щека, которая теперь выглядит ну совсем непрезентабельно.

Девушка задает очень много неудобных вопросов, на которые принимает в ответ даже ложь, чем Бэкхён старается не пользоваться, но пару раз всё же врет. Он прекрасно осознает, что, чем проще будет его признание, тем проще будет Исину заставить его встать на свою сторону. Не сейчас. Она составляет описание, которое Бэкхёну не дает даже посмотреть, перевязывает ногу и даже дает какие-то таблетки, обещая, что это поможет быстрее восстановиться. Не утоляют боль, но и не болит ничего конкретного и невыносимого. Болит другое, когда совсем другая дама, говорившая и свое имя, и направление в психологии, но совсем не давшая Бэкхёну это запомнить, задает ему совсем другие вопросы. Она смотрит на описание травм, на самого Бэкхёна, его смущение и задает совершенно странный вопросы.

Понимает, почему таким занимаются женщины, вроде бы присутствуют: если чаще среди гостей тут женщины, им проще будет довериться другим женщинам, будь то тело или голова. Да и Бэкхёну искренне проще было раздеваться перед девушками, потому что среди стилистов были в основном они, да и разговаривать с мужчиной про насилие не было никакого желания. Однако, оказавшись таким никчемным и слабым, он ощущал какой-то несоразмерный с самым собой стыд. Он оказался таким слабым, что привело его сюда. Отвратительно. На вопросы он особо не отвечает, с каждым новым замыкаясь всё сильнее. Говорить как будто трудозатратно, болезненно, словно рот открыть невозможно. Но девушку всё устраивает, она даже благодарит его за хорошую работу и отпускает.

— Разве это не слишком давит? — спрашивает Бэкхён, когда Чанёль, сначала выловив его по пути в комнату, усаживает у себя в кабинете в кресло. Мужчина смеется на этот вопрос, а потом ставит перед Бэкхёном небольшую чашечку чая. Вроде и не хочется, а вроде так располагает, — вы же будете задавать мне такие же вопросы, как и психолог?

— Тебе не понравились ее вопросы? — Бэкхён качает головой, — а какие хочешь?

— Не хочу.

— А что хочешь?

— Домой, — признается Бэкхён, как-то неловко опуская взгляд на кружку. Чанёль садится в кресло напротив, кажется таким красивым. Такие мужчины не во вкусе Бэкхёна, но пытаться игнорировать его плюсы было бы глупо.

— Что ты делаешь, когда приходишь домой?

— Сплю? — предлагает Бэкхён, — если есть силы, то ем. Если нет, то просто иду мыться. В любом случае потом либо оказываюсь в кровати, либо иду что-то посмотреть и засыпаю перед теликом. Купил себе семь подписок, а ни один сериал не посмотрел.

— Как часто ты спишь?

— Всегда: в машине, в зале ожидания, в барах, на премиях. Везде, где можно хоть как-то присесть.

— Ты чувствуешь себя...уставшим всё время?

— Иногда я вообще не чувствую себя уставшим. Я в порядке, это просто способ отвлечься. У меня нет никаких увлечений, играть в игры на телефоне я не могу, а потому и получается, что, стоит остаться в свободной минутке, я сразу же засыпаю. Со мной на самом деле даже поговорить толком не о чем, кроме музыки.

— Чем ты увлекался в школе? — Бэкхён нервно смеется, потому что вопрос звучит как-то по-идиотски, ведь ответ на него уже был озвучен. Чанёль смотрит на него как-то аккуратно, нежно что ли, что и не хочется ему грубить. Его увлечения легко описываются одним словом, но будто тот совсем не это хочет услышать, когда бросает достаточно неуверенное на первый взгляд, — неужели музыкой?

— Я ходил в хор в средней школе, в старшей выступал в любом музыкальном коллективе, который получал концертные номера внутришкольного уровня, с другом записывал рэп на старый телефон. После школы я поступил на эстрадное, но в это же время попал в группу, поэтому и разновидностей увлечений не получил, потом группа распалась, я получил диплом, а в армию пошел в оркестр. Всё это описывается музыкой, если, вернувшись, я получил приглашение на прослушивание и прошел его, получив новый дебют через два месяца?

— Ты разбираешься во многих вещах, связанных с музыкой?

— Кроме продюсирования и лирики, наверное, — Бэкхён нервно трет щеку, ощущает под ногтями липкость мази, убирает руку, стараясь не возвращаться к этому действию, — петь легко, я получаю от этого удовольствие и деньги.

— Петь — безопасно?

— Да, — Чанёль не собирается пояснять вопрос, у него будто именно такая идея, где Бэкхён сам поймет вопрос для себя. Решает, что нужно понять именно так. Петь было безопасно, потому что так ему дышалось легче.

— А дома безопасно? — Бэкхён качает головой, — там есть что-то опасное?

— Нет.

— Может прийти кто-то опасный? — Бэкхён кивает, не зная, как еще на это ответить, — у этого человека есть свободный доступ?

— У него есть власть. А теперь и ключи от моей квартиры.

— У тебя тоже есть с собой ключи. Думаешь, он будет поджидать там?

— Он не станет, — Чанёль вопросительно вскидывает бровь, — это всё же превышение полномочий - врываться в мой дом, когда меня там нет. Консьерж его и не пропустит, если я не дома.

— У тебя появились проблемы со сном, когда у него появились ключи?

— Нет, ключи он взял только...позавчера?

— Ты сам ему дал?

— Я запер его в своей квартире, когда убегал. Замок был сменен пару месяцев назад, я еще не убрал вторую связку ключей подальше, раз он вышел, то нашел их.

— Я попрошу завтра Исина сходить с тобой домой, — вдруг предлагает Чанёль, что искренне удивляет Бэкхёна, — ты думаешь, твои вещи не там?

— Телефон точно у него.

— Я решу этот вопрос, — он говорит это так легко, будто это вовсе не является проблемой. Является. Чтобы сделать это самостоятельно, Бэкхёну придется явиться к нему, а этого вовсе не хотелось делать. Судя по всему, было даже нельзя. В руках у Чанёля точно была какая-та власть, которую Бэкхён не мог бы ни с чем сопоставить. Ему теперь просто нужно довериться новому человеку.

И довериться приходится, разговаривать о мелочах. Чанёль спрашивает про родителей, про любимую еду, заведения. Они говорят про школьных друзей, а еще про разные релизы женских групп. Чанёль даже шутливо обсуждает с ним и последний альбом Чондэ, как будто тот не пропал недавно. Это отрезвляет, Бэкхён вспоминает про украденную у лучшего вокалиста страны куртку, но Чанёль запрещает искать что-то в интернете. Возникает ощущение, что ему просто всё это время пускали пыль в глаза. Оно становится реальным осознанием, когда Бэкхён ложится спать. В нем неплохо так копаются, но как-то не хочется сопротивляться.