<center>1.</center>
Уходя в Безночный город, Вэй Усянь строго спросил меня:
– А-Чжи, ты все поняла?
Я вздрогнула от того, как он проговорил мое имя. Сейчас, здесь, когда нужно обсудить последние приготовления, заверять друг друга в решимости исполнять свой долг. Смотреть друг на друга как Старейшина Илина и его Правая Рука… Вэй Усянь захотел обратиться ко мне, как к своей сестре.
Я подняла взгляд от каменного пола нашей пещеры, лишь для того чтобы потеряться в его глазах. В этот самый миг, в этот момент, отправляясь на верную смерть, в его взгляде теплилась братская нежность и сострадание. Забыв о себе он… он сострадал мне!
Ему приготовили участь горше смерти, горше забвения и казни, но весь он – все его внимание было приковано ко мне.
Я вглядывалась в его родные черты, в отчаянии и надежде. Я желала, чтобы на проверку этот миг оказался страшным сном. Вот сейчас, сейчас! Сейчас он крутанет меж пвльцев Чэнцинь, звонко рассмеется и скажет:
– Пошли, А-Чжи, покажем им!
И я улыбнусь в ответ, скину со своих плеч этот ужасный груз и без лишних слов встану рядом с ним плечом к плечу.
Но минуты текли медленно, он не крутил в руке свою флейту, не призывал меня на бой.
Он выжидательно смотрел на меня, смотрел так, что сердце заходилось в груди от тоски.
Еще не сказаны слова прощания, но мы уже простились.
– А-Чжи? – снова позвал Вэй Усянь наклонив голову к плечу.
Я прикусила губу, подавляя волну чувств. Было бесполезно говорить о безумии затеи, уговаривать его остаться и уж тем более бежать. Когда невозможно что-то изменить, остается лишь склонить голову перед неминуемым. Но смирение всегда выходило у меня плохо – мне была по вкусу верность.
Вэй Усянь не сомневался, что я запомнила все что он говорил: выучила придуманную нами тремя легенду на зубок, и отыграю ее безупречно, как отыграет ее и глава Цзян. Вот только... Что будет с Лань Ванцзи? Правильно ли держать его в неведении? Ведь эти письма, что мой господин писал в уединении своей пещеры...
– Эта Правая Рука все поняла, господин! – громко воскликнула я, согнув спину в поклоне. Да так и застыла, не в силах поднять головы, блуждала потерянным взглядом по каменному полу. Я отчаянно пыталась уцепиться хоть за что-то, как тонущий в быстрой горной реке цепляется за мокрый валун.
Уцепиться, чтобы не потонуть в беспросветной тоске и боли.
Тьма вокруг уже начала свой траур – я чувствовала как черные волны растекающийся по миру приливом, то поднимались, то падали вниз.
Скорбел каждый камень на Луаньцзань, каждая жухлая травинка. Каждый мертвец, каждое чудовище, что заняло свое место на рубежах оборны.
Скорбели вместе с Тьмой и поникшие в своих искусственных прудиках лотосы. С тихим вздохом отзывалась на эту скорбь Луаньцзань.
– А-Чжи! Ну что это такое, ну почему "господин"? Твой брат уходит, а ты снова обзываешься по титулам! - вмиг он надулся, превращаясь в мальчишку. Я не смогла сдержать смешок – Вэй Ин оставался Вэй Ином, даже на пороге смерти.
– Сейчас не время для субординации, - он шагнул ко мне и крепко прижал к себе. Я прижалась в ответ, положила голову ему на плечо и тоненько всхлипнула.
– Так нужно, А-Чжи. Прости меня, за то, что втянул тебя в это. Прости за всё.
– Не надо, А-Сянь. Я сама выбрала свой путь.
– Вот! “А-Сянь”. Уже лучше. Вытри слезы, дорогая моя сестра, - он чуть отстранился, одаривая меня самой своей лучистой улыбкой, и утер мою слезинку.
На его улыбку было невозможно не ответить, хоть мое сердце сжигала боль и тоска.
– Во-о-от, - его голос не дрогнул. – Так-то лучше. А теперь давай-ка проговорим все ещё раз, сестричка, - он сжал мои плечи, мягко отстраняя от себя. Я кивнула, и стиснув кулаки, проговорила:
– После твоего ухода я жду три часа. Если ты не вернешься...
Сердце предательски дрогнуло, а его грустная улыбка стала подтверждением горестной песни души – он не вернется. Мы видимся в последний раз.
Воспоминания нахлынули на меня лавиной.
" В то утро я, в очередной раз подравшаяся с А-Чэном, насупившись сидела за завтраком. Мы ждали госпожу и господина Цзян. Их обоих задерживали свои дела, поэтому за накрытым столом на открытой погожему деньку веранде пока сидело только младшее поколение клана Цзян. А-Чэн сидел напротив и кидал на меня сердитые взгляды, то и дело потирая плечо. Я фыркнула – поделом, мол, тебе, и, улучив минутку, показала ему язык. Он в ответ скорчил злобную рожицу. Яньли, как самая старшая из нас, горестно вздыхала, то и дело пытаясь узнать причину нашей очередной размолвки.
Но все было зря: А-Чэн фырчал как дикий кабан, я шипела лесной кошкой.
– А-Чжи, – вздохнула она. – У нас за завтраком будет еще один член семьи. Вчера, пока ты спала...
– У нас гости? – удивилась я и тут же получила несильный удар по коленке. Чуть откинувшись назад и крепко держась за стол, А-Чэн двинул меня ногой.
– Побольше почтения, не забывай, в чьем доме ты!
– Обращался бы ты так со мной, будь моя семья жива? - воскликнула я, резко вскочив. Из глаз вот-вот готовы были брызнуть слёзы. Я в ярости сжала кулаки, а А-Чен в ответ злобно шикнул:
– У тебя был скромный клан, а скромности в тебе ни капли! - он тоже резко поднялся на ноги, шагнув ко мне.
– А-Чэн, А-Чжи! Скоро придут родители... - в отчаянии воскликнула наша шицзе, закрывая лицо руками. Обычно это был единственный способ нас утихомирить.
– Смотри, до чего ты довела мою шицзе!
– Нашу шицзе!
– Нет, ты, приблудная...
Дослушивать я не стала: слезы брызнули из глаз, я зарычала, резко отвернулась, дабы не дать обидчику порадоваться, и бросилась прочь.
Я пролетела мимо Цзян Фенмяня, едва заметив его и маленького мальчика, которого он держал за руку. Но я неслась так быстро, так стремительно, как успел научить меня отец. Эта практика называлась "Песнь ветра", позволяя молниеносно преодолевать большие расстояния. Мой бег был столь скор, что едва бы глава Цзян поймал меня без усилий.
Выскочив из дома, я дала волю слезам и, тяжело дыша от своей горести, понеслась со всех ног. Следить за дыханием, что лежит в основе этой практики, было сложно. Я усилием воли пыталась держать перед глазами облик отца, но он был смазан, так же, как и все вокруг. Глаза застилала пелена. Я пробежала по площадке, где занимались ученики клана Цзян, не обращая внимания на крики в спину, и выскочила на улицу, оставляя поместье позади.
Кажется, за мной кто-то побежал следом, раздавались восклицания, но я сделала глубокий вдох, яростным усилием воли выравнивая дыхание, и побежала дальше. Я держала свой путь к Озеру Лотосов – самому прекрасному месту во всем Ляньхуа. Там у меня был укромный уголок, только мой. Единственное место во всей Пристани, где я могла поговорить с собой.
Конечно же, господин Цзян и госпожа Юй не обижали меня – я являлась дочерью их давних друзей, и они принимали меня, даже, можно сказать, удочерили. Все было бы хорошо, если бы не А-Чэн...
Мне было больно и обидно от очередного напоминания А-Чэна, что я чужая, что родителей больше нет. Боль и обида сжигали мое сердце от того, что он снова был ко мне так жесток; от того, что, кажется, я снова обидела свою шицзе, а ещё, кажется, я пробежала мимо Цзян Фенмяня...
Найдя свое укромное местечко, я упала прямо на землю, мало заботясь о том, что испачкаю свое красивое ханьфу, и громко разрыдалась. В такие моменты я особенно остро чувствовала дыру в груди, еще не зная, что это чувство зовется "болью потери". Я лишь думала, что меня обижают из-за того, что родители мертвы, будто я была виновата в их гибели. Я, а не те люди со знамёнами Солнца. Будто бы, причиняя боль, А-Чэн наказывал меня, говорил, что я виновата в их смерти... Но я же, я же не виновата, это всё... Всё...
Не знаю, сколько я оглашала пространство вокруг своим плачем, сколько времени, сидя на бережке, я жаловалась лотосам, что безмятежно покрывали зеркало воды...
– Сестрица... - раздался совсем рядом звонкий голосок. Я вздрогнула. Рядом со мной стоял невысокий мальчик с красной лентой в волосах. В руках он держал поднос со вкусными лепешками.
– Ты... ты кто? Лесной дух? - насупилась я, пряча слезы.
– Нет, сестрица. Можно я сяду рядом?
Я хмуро кивнула, двигаясь:
– С этого места все озеро как на ладони.
– Вижу, сестрица. Угощайся, тебя не было за завтраком, ты наверное очень голодная. Если так много и долго плакать, можно очень тяжело заболеть.-
Он протянул мне лепешку и улыбнулся... Так радостно, открыто и тепло, что невозможно было не улыбнуться в ответ. Я взяла лепешку, поблагодарила кивком, и с жадностью на нее накинулась.
– Хорошо, кушай, сестрица. Меня зовут А-Сянь. Я теперь буду жить с вами.
– Я–А-Чжи...
– Знаю, шицзе уже сказала. Ты так быстро куда-то убежала, как ветер...
– Это называется "Песнью Ветра" – техника нашего клана... - я тяжело вздохнула.
– Ух ты, и правда как ветер! Просто раз – и нет! Не поймаешь! - он широко развел руками и снова улыбнулся. Эта улыбка, казалось, способна в облачный день очистить небосвод. – Вот бы мне так, раз – и все собаки позади.
– Ты не любишь собак? - я взяла другую лепешку, но, подумав, разделила ее на две части и протянула другую А-Сяню. Тот резко побледнел, закрыл уши руками и закачал головой из стороны в сторону. Изо рта его вырвался то ли стон, то ли тихий плач. Я испуганно посмотрела на него, потом кинула лепешку к себе на колени, и прижала его к себе.
– Прости, пожалуйста, прости, братец А-Сянь, я не хотела...
Он прижался ко мне, крепко обхватив за талию:
– Я просто... очень боюсь собак, очень. Я... я, когда жил на улице...
– Прости, больше не буду. Никаких собак, обещаю тебе! Вот, возьми, давай съедим эту лепешку вместе!
– Да.. давай... Все хорошо, не переживай, сестрица.
– Так вот почему А-Чэн был такой злой...
– Он на самом деле не злой. Так шицзе сказала. Он просто... сильно беспокоится. Вот.
– Мы постоянно деремся, А-Сянь. Он просто невыносим. Он постоянно задирает меня, потому что моя семья...
– Я тоже сирота, А-Чжи, – горестно вдохнул он в ответ. – Прости что напомнил, сестрица... Давай есть.
И лишь собираясь обратно, уже сытые и веселые, мы заметили Цзян Фенмяня, который с улыбкой наблюдал за нами. А из-за его спины робко выглядывал А-Чэн... В тот день он впервые за все это время извинился передо мной и протянул мне помятый лотос. Этот лотос я и по сей день храню у себя в тайнике. Но тогда мне хотелось верить, что однажды он станет символом чего-то..
Так мы и сроднились: две сиротские души, волей судеб растущие под одной крышей."