Голова нещадно трещит. Феликс с трудом открывает глаза и тут же закрывает их обратно. Слишком ярко, головная боль только усиливается. Тело ощущается деревянным, словно он уже много часов лежит в одном положении, не двигаясь.

Он снова открывает глаза. В этот раз уже легче, не так ярко, как ему казалось в начале. Окно справа от него закрыто плотной шторой. Он в своей комнате, в доме стаи.

С болезненным стоном удаётся подняться. Голова кружится, а перед глазами сразу же темнеет. Во рту неприятно сухо. Кажется, он сейчас готов за раз выпить пару литров воды.

Воспоминания приходят одно за другим. Стая. Бассейн. Они все веселились. Погружение. Люди вокруг. Огонь. Выстрелы. Дракон.

Дыхание перехватывает, а сердце в груди бьётся сильнее. Может, это всё было сном? Это лишь ночной кошмар, принявший новую форму, да? Очень хочется верить в это и забыть всё произошедшее. Сны же быстро забываются, какими бы яркими они ни были?

Слишком всё живое и ощутимое для сна. Крики, рычание, звуки выстрелов звучат в ушах. Тело снова сковывает страхом. Огонь подбирался прямо к ним… Те люди… Они хотели забрать сирену. Хёнджина?

Что с ним? Что с остальной стаей? Что с Сынмином?

Он должен убедиться, что всё в порядке. Он должен… Он даже не помнит, чем всё закончилось. Воспоминания обрываются на пронзительном крике. Дальше только темнота и пробуждение в комнате. Неужели он снова отключился? Как в ночь перевоплощения… Тогда тоже воспоминания оборвались. Он даже не знает, как попал в лабораторию.

Стоит головокружению утихнуть, как он предпринимает попытку встать. В глазах тут же снова темнеет, а он почти падает обратно на кровать, но успевает опереться о тумбу рядом. Ноги держат не слишком крепко. Ну точно несколько часов в одном положении без движения. Судя по всему, за окном уже день.

Он должен проверить, в порядке ли все остальные.

Медленными шагами он выходит из комнаты, опираясь о стену. Двери в другие комнаты закрыты, а коридор пуст, но он уверен, что слышит разговоры откуда-то с первого этажа. Голоса не разобрать, но их точно несколько. Перед спуском по лестнице, который кажется тем ещё испытанием, он всё же заворачивает в ванную комнату.

Становится немного легче, особенно после умывания прохладной водой. В зеркале Феликс видит своё бледное лицо, спутанные выцветшие волосы. Весь его вид оставляет желать лучшего, но он позаботится об этом позже. Сейчас надо вниз спуститься. Узнать, что со стаей, и добраться до воды.

Лестница ещё никогда не доставляла столько сложностей. Медленно, ступенька за ступенькой, крепко вцепившись в перила, он спускается вниз, ворча про себя на то, какая она длинная. Судя по различимым голосам, вся стая в гостинной. Что-то бурно обсуждают. Феликс слышит часть разговора, по которой не совсем может разобрать, о чём именно речь. Хотя, если происходящее не было сном, то о тех людях в масках.

— … Что значит «попробуют что-то сделать»? Разве это не их прямая обязанность? — слышит он разъярённого Чанбина, а затем усталый вздох Чана.

— Хонджун считает, что это могло быть самоуправство. Поэтому доказать что-то будет не просто…

— То есть они могут просто брать и нападать на нас, главное ничего по документам не заверять, тогда и безнаказанными останутся, да? — голос Минхо сопровождается рычанием. — А если бы они забрали его? Если бы кого-то убили?

— Я прекрасно понимаю, насколько абсурдно всё это звучит! — прикрикивает на него Чан. — Но у нас выключенные камеры видеонаблюдения и… Сынмин. Я не хочу оставлять всё так, но сейчас я буквально не знаю, что можно сделать…

— Феликс!

Хёнджин первый, кто замечает его, появившегося в дверном проёме. Его голос звучит слишком громко и режет по ушам. Феликс морщится, а Хёнджин уже подскакивает с кресла и подбегает к нему, чтобы крепко сжать в объятьях. Наверное, не держи Хёнджин его, Феликс бы свалился на пол от такой резкости. Но он находит в себе силы обнять в ответ. Хёнджин дома. Он в порядке.

— Ты как? — спрашивает Хёнджин на этот раз шёпотом.

— Не очень, воды бы пару литров выпил и голова болит. Вообще не понимаю, что происходит, — бормочет Феликс.

— Идём. — Хёнджин ведёт его к свободному креслу, где сам сидел до этого. — Сиди тут, сейчас принесу воды, не стоит пока перенапрягаться.

Феликс молча кивает. Он осматривается: Чан позади дивана меряет комнату шагами. Привалившись к спинке стоит Чанбин, сложив руки на груди. Оба выглядят хмурыми. Когда Чан оборачивается, Феликс видит, как из-под его майки выглядывают белые бинты. Выстрелы. Значит, они задели Чана. Сердце пропускает удар. Хоть бы рана была несерьёзная. Она же не может быть серьёзной, раз он уже на ногах, да?

На диване Минхо, к боку которого прижимается молчаливый Джисон. На другом конце Сынмин, даже не смотрящий ни на кого из них, и Чонин, которого он обнимает. Все они дома. Значит, всё закончилось хорошо? Возвращается Хёнджин. Феликс не видит на нём ни ран, ни ожогов. Тоже цел. И на Чонине ничего, и на себе не ощущает. Значит, огонь до них не добрался, а выстрелить всё же не успели. Или не попали.

— Держи, — Хёнджин протягивает полный стакан воды, помогает, придерживая его, чтобы Феликс не опрокинул на себя. — Не торопись.

Молчание затягивается. Словно Феликс своим появлением прервал какое-то важное обсуждение, которое они, почему-то, не планируют теперь продолжать. Он бы отмолчался, подождал, пока сами заговорят. Но сейчас ему необходимо узнать, что произошло. Кто эти люди? Зачем они напали на них? О каких преступлениях сирены шла речь? Нападут ли они снова?

— Что произошло ночью? — хрипло произносит он. — Кто эти люди? Я вообще ничего не понимаю.

Чан снова тяжело вздыхает. Обходит диван и садится во второе пустое кресло, прямо напротив. Хёнджин же устраивается на подлокотнике рядом с Феликсом, успокаивающе перебирает ему волосы. Мало помогает. Волнение, непонимание и страх всё равно мешаются внутри.

— Это было прошлой ночью, — говорит Чан. — Ты пробыл в отключке сутки.

Что?

Так долго? Поэтому он чувствует себя так плохо после пробуждения? Что вообще произошло тогда в бассейне? Почему он отключился?

— На нас напали охотники, хотя такие нападения на мирные группы не считаются законными. Мы… Я пока не могу сказать, что они понесут наказание, как бы мне ни хотелось успокоить всех вас. Сейчас я могу только подключить Хонджуна к делу и надеяться, что клан Ким нам поможет. То, что произошло… Этого не должно было случиться. И мне жаль, что я не смог это никак предотвратить и уберечь вас…

— Чан, — перебивает его Чанбин, подходя сзади и кладя ладонь на плечо. — Это чья угодно вина, но точно не твоя.

— Они нападут снова? — тихо спрашивает Феликс. Что, если их попытаются переловить на улице, поодиночке? Или подожгут дом? В голове разворачиваются самые страшные сценарии.

— Нет… Не должны… Я не знаю. Этого нападения не должно было быть, это противоречит их законам, поэтому Хонджун сейчас считает, что какая-то часть охотников самостоятельно всё это инициировала, в тайне от других.

— Вы не говорили, что охотники могут представлять такую угрозу…

— Никто из нас не предполагал, что они сотворят такое. Думаю, мы хорошо их потрепали, так что в ближайшее время точно не высунутся.

— А если они попытаются выставить всё так, словно это мы на них напали и сильно ранили? — тихо спрашивает Чонин.

— Не смогут, в этом я точно уверен, — успокаивает Чан. — Если они попытаются сделать так, то возникнут вопросы и к ним тоже, например, как так стая загнала их в ловушку, что способствовало нападению. Я немного разбираюсь в их системе, по крайней мере, в Австралии всё было именно так, Хонджун говорил, что в Корее всё по схожему принципу работает.

Часть вопросов закрывается, но других словно не собираются касаться. Будут ли они все увиливать, если он не спросит напрямую? Сколько ещё тайн есть у стаи от него?

— Есть что-то ещё, что вы от меня скрываете? То есть… Я понимаю, почему вы не рассказали про отношения, но почему не рассказали, что Сынмин дракон и… — Он снова забывает про все уважительные приставки, только в этой ситуации никого не волнуют такие мелочи. Минхо фыркает и перебивает:

— Никто из нас не знал, — отрезает он. Сынмин всё также смотрит вниз, не поднимая глаз, Чан отводит взгляд. Как это не знали? Неужели Сынмин обратился в ту ночь? Почему… Никто вообще не рассказывал про существование драконов. — Только Чан-хён и Сынмин знали.

— Не сваливай вину на хёна, — заговаривает Сынмин. — Я просил никому не говорить. Если уж винить, то меня.

— Да никто никого не винит, — взрывается Чанбин. — Просто толкового объяснения происходящего было бы достаточно. Сынмин, мы всё это время думали, что ты человек, пока не произошло… это. Дракон? Серьёзно? Кто-нибудь ещё слышал про драконов? Лично я — никогда.

— Драконы очень редко появляются, — заговаривает Чан. — Я раньше только слышал, на уровне слухов, Сынмин единственный, кого я знаю. Если предположить, что оборотней и вампиров примерно поровну, то русалок в сравнении будет мало. А драконов ещё меньше. Я… когда Сынмин пришёл в стаю с Чонином, я согласился держать это в тайне.

— Зачем?

— Я почти никому об этом не рассказывал, — бормочет Сынмин. — Это… С этой сущностью всё сложнее, не то чтобы я как-то сопротивлялся ей, нет, я давно смирился с тем, кто я есть, но… Мне намного проще, если меня считают простым человеком.

— Сынмин, расскажи всё по-порядку, мы пока вообще ничего не понимаем. Если ты с этим знаком уже какое-то время, то мы слышим об этой твоей части впервые, — мягко просит Хёнджин.

— Хён, почему ты это скрывал? — спрашивает Чонин.

— Ладно, я просто… Просто начну с начала, да? Я обратился очень давно, в семь лет. Если для обращения оборотня и вампира нужна только луна, а для русалок луна и вода, то драконы рождаются в огне. Это случилось во время пожара в доме семьи. Ребёнком я не мог это контролировать, так что родители были в курсе происходящего. И в ужасе. Нормальный ребёнок, когда касается горячего чайника, кричит от боли, а не обрастает чешуёй. Наверное, мне повезло, что они не распространялись об этом, хотя и пытались найти кого-то, кто объяснит происходящее. Страшно с подобным к врачам идти. Нам повезло найти именно дракона, практически на другом конце Кореи, она… сильно помогла мне в то время. И контролировать это, и понимать, как именно происходят перевоплощения. Сейчас вся эта сила под контролем, она не доставляет неудобств и не вырывается наружу. Поэтому мне было проще не показывать её. Дракону, чтобы перевоплотиться, нужен огонь, поэтому оно и произошло у бассейна, я, на самом деле, даже не планировал, думал просто поймаю тот маленький огонёк, а в итоге не успел. И каждое перевоплощение отнимает много сил, после могу сутки проспать, иногда и больше. Я просто… жил, как было удобно. Я не хотел, чтобы вы узнали таким образом, — заканчивает говорить Сынмин.

Тишина давит со всех сторон. Как и стая, Феликс пытается понять эту позицию. Они так яро убеждали его примириться с новой сущностью, дать ей волю, в то время как Сынмин сдерживает дракона внутри. Но… Феликс встряхивает головой. Наверное, несправедливое сравнение.

Если он каждый раз боялся случайного перевоплощения и держал себя в напряжении, то Сынмин говорит об этом всём так, словно это не причиняет ему никаких неудобств. Словно неудобства появляются, когда он выпускает эту сущность наружу.

— А ещё драконов считают опасными, — снова заговаривает Сынмин. — Сколько бы спокойным человеком ты ни был, если окружающие знают о драконах и знают, что именно ты дракон, то считают тебя бомбой замедленного действия. Особенно охотники. Словно я могу в любой момент обратиться и сжечь всё вокруг. У охотников я бы всегда был на прицеле, особенно пока один жил. Очень не хочется, чтобы за тобой была постоянная слежка, поэтому я никому не говорил.

— Да разве мы можем считать тебя таким опасным и бояться? — восклицает Хёнджин.

— Я очень надеюсь, что нет.

— Сынмин даже мне говорить не собирался, — вступает в разговор Чан. — Но ему пришлось. Потому что иначе… Это связано с тем, что он стал частью стаи и представлялся всем просто человеком.

— Типа ты лидер стаи, значит должен знать? — спрашивает его Минхо.

— Нет. Просто человек не может быть частью стаи, — отрезает Чан. — Это… Сложно объяснить. Люди не могут чувствовать связь стаи так, как мы. Поэтому я не соглашался полноценно принимать Джисона, пока он не стал оборотнем.

— Значит, если бы я не обратился, вы бы никогда меня не приняли? — с обидой в голосе спрашивает Джисон.

— К сожалению, — соглашается Чан. — Это связано с тем, что людей намного больше, чем нас, то есть… буквально большая часть общества — это обычные люди. А стаи нужны только для таких, как мы. Да, конечно, существуют и одиночки, не все сбиваются в группы… Люди не могут чувствовать связь стаи, она никогда не будет значить для обычного человека столько, сколько значит для нас. Грубо говоря, человек может разорвать отношения со стаей, если решит уйти, но для настоящего члена стаи всё не будет так просто. Хотя бы потому что в стаю не попасть так просто. Поэтому Сынмину пришлось признаться.

— Ты не оставил мне выбора, — хмыкает Сынмин. — Я мог или рассказать, или попытаться уйти, может, забрать с собой Чонина, но я никогда не рассматривал этот вариант, потому что понимал, что уже не смогу разорвать все отношения.

— Было очень странно сознавать, что я уже считаю частью своей стаи кого-то, кто является человеком. По сути, я заставил Сынмина признаться.

Феликс пытается представить всё это, но голова взрывается от количества новой информации. Сынмин всё это время не был человеком. Джисона не принимали в стаю именно из-за того, что он был обычным человеком. Связь стаи существует не просто на словах, хотя это он уже знает, кажется, даже чувствует на себе, но он не уверен она ли это или обычная привязанность.

Сынмин раскрыл себя только потому что пытался защитить их.

Он пытается представить стаю без Сынмина и Чонина, но не может. Словно из пазла убрать важные элементы, картинка сразу становится неразборчивой и неполной.

— Я… — Сынмин начинает говорить, но так же быстро замолкает. — Извините. Мне всё же не стоило скрывать это от вас так долго. Наверное, я должен был сказать.

— Сынмин, да ты!.. — Минхо отпускает Джисона и придвигается к Сынмину. Но только для того, чтобы обнять, крепко прижать к себе. — Как ты нас напугал, когда в огонь сунулся! Если бы мы хотя просто знали, что он тебе не страшен.

— Мне жаль, — шепчет Сынмин, всë ещё прижатый к его груди.

— Сейчас с тобой всё в порядке? Есть какие-то последствия у этих обращений? Просто, чтобы мы знали на будущее? — спокойно спрашивает Чанбин.

— Нет, просто они отнимают очень много сил, — вздыхает Сынмин. — В остальном… Я всё рассказал. что сам знаю. Не так много, на самом деле. Мне кажется, если что-то и есть, то я сам не знаю об этом.

— Просто… Чёрт, давайте больше без таких тайн? — просит Чанбин. Голос его звучит как-то жалобно и очень грустно.

— Мне больше нечего скрывать, — отвечает ему Сынмин.

— А что насчёт сирены? — спрашивает Феликс. Без тайн. Забавно. Но от него ещё есть тайны. Почему они сказали ему в самом начале, что Хёнджин не сирена. Неужели они об этом тоже не знали? — Те люди, они же говорили, что пришли за сиреной, но… Я точно помню, что вы говорили мне, что Хёнджин не сирена…

— Что? — удивлённо переспрашивает Хёнджин.

— Феликс, — серьёзно произносит Чан. Зовёт по имени. Без привычного и ласкового Солнце. Феликс встречается с ним взглядом и сглатывает. От того, как он смотрит, становится не по себе. — Хёнджин никогда не был сиреной.

— Но… значит, охотники ошиблись? Перепутали нас с кем-то?

— Феликс, — снова тем же пугающе-серьёзным тоном. — Сирена — это ты.

— Что… Нет! Нет, это не может быть! У меня нет никаких особых сил!

Хёнджин за плечи прижимает его к креслу, не особо сильно, но возвращая на место, не позволяя подскочить на ноги. Феликс чувствует, как его трясёт. Он не может быть сиреной. Нет, это просто невозможно! Он не может! И преступление, которое на него вешают… Это не может быть правдой.

— Но это так. Солнце… Ты не помнишь, да? — тон Чана смягчается.

— Что я не помню?

Он, к своему страху, много чего не помнит. Особенно день обращения. И ночь у бассейна обрывается. Неужели он забыл что-то действительно важное?

— То, что мы благодаря тебе целыми остались, — хмыкает Минхо. — Ты же всех вырубил. Именно что своей силой сирены. Загипнотизировал что ли.

— Нет… Я не мог… Я же не умею…

— Я думаю, ты сам не понимаешь, как это происходит, — пытается успокоить Хёнджин. Но звучит совсем не успокаивающе. — Из-за этого ты и сам отключился, слишком много сил потратил.

— Я не мог… — продолжает бормотать он про себя, до скрипа сжимая подлокотники кресла.

— Ликс-и, в этом же нет ничего плохого, ты нас, по сути, спас, — говорит Сынмин. Феликс его не слушает.

— Я не мог… Я ничего не делал, я не нарушал никаких законов…

— Солнце, мы верим тебе, — продолжает успокаивать Чан. — Я пока сам не знаю, о чём они говорят. Может, они действительно перепутали тебя с кем-то? — предполагает он. Феликс чувствует, что Чан ему лжёт. Что-то не сходится в его словах. — Солнце, ты ни в чём не виноват.

Феликс сбрасывает руки Хёнджина с себя и поднимается на некрепких ногах. Ему нужно побыть одному, подальше от них, от всех.

— Ликс-и, — зовёт Хёнджин.

— Голова разболелась, — сухо отрезает он. — Хочу побыть один.

Феликс радуется, что никто за ним не следует. Позволяют подняться к себе и запереться в комнате, вдали от стаи. Хотя, спустя время кто-то всё же пытается его проверить. Он не уверен, кто именно стоит в дверях. Притворяется спящим, лишь бы не говорить ни с кем.

Внутри пустота. Раздирающая боль и неверие. Он и есть сирена.

Феликс не хочет думать об этом. На самом деле, он очень хочет всё забыть. Головная боль действительно есть, усиливается с каждой минутой. А ещё есть чувство беспомощности.

Почему всё это продолжает происходить с ним? Только всё начинает налаживаться. Только он начинает чувствовать, что близок со стаей, чувствовать, что может стать для них кем-то большим, как из шкафа выпадают скелеты. Да, про Сынмина никто не знал. Но про сирену… Неужели они все знали? Чан звучал так, словно ему давно об этом известно, словно для него это не новость. И преступление… Может и про это он что-то знает? Но он же ничего не делал. Он правда ничего плохого не делал.

Беспокойные мысли уводят его в сон, наполненный новыми кошмарами. Картинки другие и при этом знакомые. Снова бассейн, но в этот раз другой. Снова люди, смотрящие на него с суши, но это другие люди. Он снова беспомощен. Рядом крики. Это крики стаи.

Он просыпается с бешено колотящимся сердцем. Хоть и понимает, что это просто сон, но ничего не может поделать с накатывающими слезами. Феликс утыкается лицом в подушку, пытается восстановить дыхание. Лишь бы снова не уснуть. Не оказаться снова там.

В комнате темно, но из-за шторы пробиваются светлые лучи. Телефон, лежащий на тумбе и кем-то заботливо поставленный заряжаться, показывает четыре часа утра. Он проспал так много…

Хоть какая-то польза: он правда чувствует себя лучше. Но только физически, не духовно.

Феликс садится, поджимает под себя ноги и всматривается в маленький кусочек улицы, видимый в просвете между шторой и окном. Там деревья, шевелятся под натиском ветра. Вся стая, должно быть, ещё спит. Феликс готов поклясться, что чувствует это.

Он сирена.

Если верить Чану. Не просто русалка, как думал в самом начале. В голове почему-то всплывают только страшные сказки о том, как сирены заманивали моряков своими чарующими песнями, чтобы убить в море. Он, вроде, привык понимать, что не всё в сказках — правда. Но ничего не может с собой поделать.

Только пытается вспомнить все разговоры с Чаном, со стаей, может, он где-то упустил? Может, когда-то они говорили ему об этом? Или намекали, а он, дурак, не понял?

Он сирена. И те люди, охотники, обвиняют его в каком-то преступлении. Но он точно уверен, что ни в чём не виноват. Он же, чёрт возьми, даже не знал о том, что является сиреной.

Но на них всё равно напали. Получается… Это он подверг всех опасности?

Из-за него Сынмину пришлось рассказать о том, кто он, хоть он и не хотел этого? Из-за него Чана ранили? Бинты на его теле всё ещё сводят с ума. Хоть и скрытые под одеждой, сама необходимость в них пугает. Насколько же всё серьёзно? Из-за него Джисон и Чонин были ужасно напуганы? Из-за него Хёнджин и Чонин чуть не попали под огонь?

Вся стая подверглась опасности из-за него? Из-за того, что он сирена? Что, если он просто не помнит о преступлении, которое совершил?

Это он виноват.

Он… Всё из-за него…

Если бы он не попал в эту стаю, они бы не знали проблем, им бы не пришлось иметь дело с его молчаливым недоверием, нянчиться в попытках научить силе.

Чан когда-то говорил, что считает, что совершил ошибку, не рассказывая Феликсу об отношениях внутри стаи. Но, может, он совершил ошибку, когда привёл Феликса в дом? Что, если сейчас они все так считают? Если бы его не было здесь, ничего бы не произошло. Они были бы в безопасности.

«…Сначала мы ждали, что обратится кто-то в городе, но до полной луны ещё было время, да и в целом, обращения не всегда в полнолуния случаются…» — звучат в голове слова Чана. А сразу за ними Хёнджина:

«Вся стая знала, что ты скоро присоединишься к нам. Кажется, это чувство всё ещё не прошло.»

Стая знала, что скоро будет пополнение. Они ждали, что это будет кто-то из их города, кто-то близкий к ним. Хёнджин говорил, что их ощущение ожидания никуда не делось с его появлением.

Почему Чан вообще решил, что это должен быть он? Какой-то там неблизкий и незнакомый им Ли Феликс из Сеула, если сами они живут так далеко от Сеула?

Чан… ошибся?

Чан просто не вовремя откликнулся на просьбу Хонджуна или кого-то там ещё о помощи.

Джисон обратился спустя несколько дней после него.

Его изначально не должно было тут быть.

Стая ждала не его, а Джисона в свои ряды.

Он для них чужой и должен был оставаться чужим.

Если бы Феликса не было здесь, ничего этого бы не случилось. Он бы не доставлял им хлопот и проблем. Таких проблем, как в ту ночь. Охотники же могут вернуться? Они наверняка вернутся, чтобы заполучить его, да? А Чан, не осознавая своей ошибки, будет защищать его, как члена своей стаи…

Но они не должны рисковать собой ради него. Этого всего не должно было быть. И если… Если его не будет рядом, то им ничего не будет угрожать.

Феликс снова берёт в руки телефон. Дрожащими пальцами не сразу удаётся верно вбить запрос, но он всё же находит нужное. На часах почти пять.

Феликс спешно поднимается с кровати. Он должен успеть сейчас. Сумка, вместе с некоторыми вещами на ней, валится на пол. Только самое нужное, с остальным… Потом разберётся.

Он так благодарен стае, за то что приютили его. Дали ему возможность понять, кто он такой, научили его. Он благодарен им за всю любовь и заботу, что они дали. Как жаль, что отплатить он смог только призвав к ним беду. Они столько хорошего сделали ему… Они не должны страдать из-за него.

Вещи быстро летят в сумку. Ноутбук, зарядное устройство, предметы гигиены, карта и наличка. Часть остаётся в шкафу. Он быстро приводит себя в порядок, чтобы у людей на улице не появлялись вопросы к его зомбиподобному виду.

Он не должен был быть частью этой стаи. Может, он и не является таковым. Может, всё это время он лишь занимался самообманом, думая, что ощущает связь. Они… Феликс очень надеется, что они быстро оправятся от этого. И он больше никогда не доставит им неприятности.

На часах десять минут шестого, когда он снова выходит из своей комнаты и как можно тише закрывает за собой дверь. В коридоре пусто.

Феликс спускается по ступеням, в прихожей снимает с вешалки джинсовку и спешно обувает кроссовки. Сумка в руке чувствуется несоизмеримо тяжёлой. Сердце рвёт на мелкие кусочки. Но он может только сильнее стиснуть челюсть и всё же сделать шаг за пределы дома.

Улица уже такая привычно тихая. Феликс чуть медлит, оборачиваясь и смотря на дом, вероятно, в последний раз.

— Спасибо за всё… и извините, — шепчет он, после чего срывается на бег.

Автобус в Сеул отбывает от остановки через двадцать минут.