***

Джозеф сидел в машине и нервно постукивал пальцами по рычагу переключения передач. Пробки в Нью-Йорке были делом вполне обычным, а лихачей на дороге хватало с избытком, чтобы удивляться авариям, и все же застрять в потоке машин, да еще и на праздник было неприятно.

Мужчина то и дело с раздражением поглядывал на часы, отстраненно думая о том, что с такими темпами он совершенно точно не успеет на праздничный обед, который его супруга планировала целых две недели. И все же Джозеф считал своим профессиональным долгом наведаться в клинику, чтобы справиться о состоянии своих пациентов, и, конечно же, порадовать затеявших пикник мальчишек своим присутствием.

Движение машин возобновилось. Лениво, словно измученные зноем мухи, автомобили продвигались вперед под громогласные сигналы клаксонов. Солнце словно взбесилось и палило так, что даже включенный в салоне кондиционер не спасал от жары. Пот стекал по вискам мужчины, и Джозеф утер капельки тыльной стороной ладони, при этом чувствуя несвойственное ему раздражение, причин для которого, по сути, и не было.

Эта пробка не первая и далеко не последняя в его жизни. Так с чего же тогда он так злится?

Ответ пришел к мужчине, когда он уже подъезжал к клинике. Трель телефонного звонка коснулась слуха и отозвалась в душе Джозефа неприятной волной какого-то странного переживания. А высветившийся на дисплее номер лишь усилил эти ощущения.

- Что случилось, Элис? - нервно передернув плечами, спросил доктор, сворачивая к больничной стоянке.

- Доктор Уэйн! Как хорошо, что я вам дозвонилась, - быстро затараторила женщина, в голосе которой отчетливо слышались слезы. - Ирман... в клинике произошел инцидент, и теперь мальчика повели на электрошоковую терапию. Доктор Уэйн, приезжайте скорее.

- Что?! - Джозеф резко ударил по тормозам, даже не заботясь о том, что не припарковал машину. - Какого черта?!

Он пулей выскочил из машины и побежал к клинике, на ходу слушая объяснения Элис. И с каждым словом женщины злость закипала в груди Джозефа только сильнее.

Он злился на пробку, в которой пробыл непростительно долго. На себя, за то, что не выехал из дома пораньше. На судьбу, которая вновь нанесла Ирману подлый удар. Но больше всего он злился на доктора Карпентера.

Этот молодой врач пришел в их клинику совсем недавно, но уже успел испортить отношения почти со всеми работниками, поскольку не до конца понимал принципы, на которых основывалась практика нанятых доктором Сеттоном специалистов. Джозеф предполагал, что рано или поздно это непонимание обернется какой-нибудь проблемой, но и представить себе не мог, что последствия недальновидности молодого специалиста обернутся трагедией.

Ворвавшись в клинику, мужчина взлетел по лестнице и, свернув в коридор, где находилась комната электрошоковой терапии, помчался вперед. И чуть не взвыл от отчаяния, услышав за дверью жуткие стоны.

- Вы с ума сошли! - закричал он, ворвавшись в кабинет.

И, оттолкнув в сторону молодого врача, собирающегося в очередной раз пропустить через Ирмана разряд тока, содрал со лба извивающегося в конвульсиях ребенка датчики и принялся расстегивать кожаные ремни, которыми мальчика привязали к столу.

- Доктор Уэйн, это было необходимо, - попытался оправдаться Карпентер, но в его голосе слышалась лишь несгибаемая вера в собственную правоту.

- Калечить ребенка было необходимостью?! - зарычал на него Джозеф, продолжая бороться с ремнями, но его руки так дрожали от переживаний и гнева, что расстегнуть чертовы крепления никак не получалось. - Проводить такую сложную и болезненную процедуру, да еще и без анестезии! Совсем ума лишился?!

- Но вы сами настояли на запрете медикаментов. Господин Гердер и вы подписали документ на этот счет. К тому же отец мальчика дал письменное согласие на проведение терапии.

- Но я этого согласия не давал! - прорычал Джозеф, наконец-то справившись с ремнями и вытаскивая кляп изо рта мальчика. - Молись всем богам, чтобы с ним ничего не случилось, иначе я затаскаю тебя по судам!

Джозеф поднял Ирмана на руки и, прижав к себе, прошептал:

- Очнись, малыш. Ну же, пожалуйста, очнись. Ирман, тебе нельзя спать. Нельзя.

Мальчик тяжело приподнял веки, открывая пронзительно синие глаза, наполненные слезами, и беззвучно зашевелил губами. Он хотел что-то сказать, но не произнес ни звука и снова прикрыл глаза.

Джозеф прижал ребенка к себе еще сильнее и стремительным шагом вышел из комнаты.

В коридоре к нему присоединилась Элис. Женщина вздыхала и еле сдерживала слезы, провожая мужчину до палаты Ирмана. А когда Джозеф уложил мальчика на кровать, сказала:

- Боже, разве можно так с ребенком?

- Где его отец?! - яростно сжимая и разжимая кулаки, спросил Джозеф.

- Господин Гердер в приемной. Ждет завершения терапии.

Джозеф кивнул и, попросив Элис присмотреть за Ирманом, вышел из палаты.

Ральф Гердер действительно был в приемной. Мужчина сидел на мягком диване и что-то рассматривал в своем телефоне. На его лице было ненормальное, совершенно неправильное для подобной ситуации спокойствие, и это окончательно вывело Джозефа из себя.

- Как вы могли, господин Гердер?! Как вы могли так поступить с собственным сыном? Вы хоть немного представляете, что такое электрошоковая терапия?

Ральф оторвал взгляд от телефона и перевел его на Джозефа.

- Это средство вылечить моего ребенка, - холодно проговорил он, явно недовольный тем, что его отчитывают. - Вы с этим не справились. Более того, вы не увидели элементарного. Мой сын начал превращаться в гея. Он целовался с тем мальчиком!

- Они дети! - возмутился Джозеф. - И, что значит, превращаться в гея?! Вы в каком веке живете?!

- Вы смеете меня поучать?! - ответил Ральф со злостью. - Конечно! Это же не ваш сын из-за неприятной случайности приобрел гомосексуальные наклонности. Не ваш сын убил человека. И не ваш сын грозится убить собственного отца!

- Неприятная случайность? - опешил Джозеф. - Вы называете изнасилование ребенка неприятной случайностью?

- Не придирайтесь к словам, - отмахнулся Ральф. - Лучше скажите, как прошла терапия. Она помогла?

Джозеф смотрел на мужчину, не веря собственным ушам. А потом обреченно покачал головой и сказал:

- Можете собой гордиться, господин Гердер. Вы вылечили вашего сына. Вылечили от самой страшной болезни, которая могла нанести Ирману непоправимый вред. Вы исцелили его от веры в людей. Сейчас он без сознания. Но молите всех богов, чтобы Ирман не возненавидел вас всеми фибрами своей души за то, что вы отдали его на растерзание очередному чудовищу. Заметьте, уже во второй раз. Я не вправе судить или обвинять вас, но, прежде чем отправить ребенка на электрошоковую терапию, вы должны были вспомнить о том, что подписали бумаги на запрет лекарственных препаратов. А теперь подумайте и хотя бы на несколько мгновений представьте, что испытал ваш сын, когда по его телу прошел первый разряд электричества, за которым последовал еще один, и еще. После всего, что вы натворили, я, как лечащий врач Ирмана, запрещаю вам видеться с сыном. По крайней мере, до тех пор, пока он не придет в себя.

И не дав мужчине сказать и слова, Джозеф быстро пошел прочь.

Сейчас самым главным для него было дождаться, когда Ирман очнется, и успокоить ребенка. Хотя как это сделать, мужчина не представлял.

***

Сон был тревожным и каким-то жутким, но Ирман, к счастью, не запомнил ничего из того, что ему снилось. Он заворочался и слабо застонал, чувствуя, как каждая клеточка его тела ноет от боли, а потом с трудом разлепил тяжелые веки.

Оглядевшись, мальчик сразу и не понял, где находится, но память тут же немилосердно начала воскрешать события прошлого одно за другим, давая ему возможность в полной мере ощутить весь ужас произошедшего до мельчайшей детали.

Двойка по математике. Репетитор. Многочасовая пытка. Убийство. Зверь. Клиника. Доктор Уэйн...

А потом... словно черная дыра в памяти, до того момента, как отец отдал его другому доктору, который издевался над ним, казалось, несколько часов подряд. Наверное, он мог даже умереть от боли, но в последний момент кто-то пришел и спас его.

Кто-то... Кажется, это был доктор Уэйн.

- Доктор Уэйн, - позвал мальчик тихо, чувствуя, что мужчина рядом и ждет, когда он проснется. - Доктор Уэйн, я проснулся, как вы и просили.

Голос мальчика был таким слабым и тихим, что Джозеф сразу и не поверил, что слышит его. После трех часов ожидания мужчина уже и не надеялся, что ребенок придет в себя до конца дня. Но молодой организм был крепок и полон сил, а потому оправился от потрясения намного быстрее, чем это получилось бы у взрослого.

- Я очень рад, - с нескрываемым облегчением проговорил Джозеф, приближаясь к кровати мальчика. - Как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит?

- Все болит, - ответил Ирман и слабо улыбнулся мужчине. - Доктор Карпентер сказал мне, что это ваша вина. Но я так не считаю. Вы добрый. Вы не такой, как все. Они... эти твари не заслуживают жизни, и он придет за ними. Рано или поздно он придет.

Улыбка Ирмана стала еще шире, а его рука непроизвольно заскользила по покрывалу, словно гладила кого-то.

У Джозефа защемило сердце. Мальчик улыбался, но в этой улыбке было столько боли, что красивое детское лицо стало похоже на злую маску. А появившийся в глаза Ирмана жуткий блеск по-настоящему испугал мужчину.

«Что же вы натворили?!» - мысленно посетовал доктор, всеми силами сдерживая так и норовящие проступить на глазах слезы. - «Теперь в этом ребенке не осталось ничего детского, ничего доброго и светлого».

- Ирман, мне принести лекарство от боли или ты потерпишь? Если честно, мне бы не хотелось давать тебе препараты. Они губительны. Но если боль слишком сильная, то я дам тебе таблетки или сделаю укол.

- Не надо лекарств, - как-то отстраненно проговорил мальчик, глядя в окно на пышную листву, которая мелко трепетала на слабом ветру.

Тогда тоже был слабый ветер. Он кружил редкие снежинки, которые налипали на одежду, и поэтому можно было хорошо разглядеть их рисунок. И Ирман очень долго рассматривал их, не решаясь переступить порог собственного дома. Пока отец не разозлился и не вышел за ним.

- Он отдал меня в школу... - сказал мальчик несколько минут спустя, продолжая смотреть в окно. - Знаете, где учится только элита. Очень этим гордился. Говорил, что не каждого ребенка туда возьмут. Говорил, что нужно было сдать много экзаменов. Все хвастался моим умом перед друзьями. А на самом деле просто заплатил кучу денег. Я вовсе не умный...

Ирман тяжело вздохнул, вспоминая, что именно в тот день все и началось.

- Я принес двойку по математике... не хотел идти домой... а он вышел за мной. И долго тряс передо мной этой двойкой. Бил по лицу дневником. Сказал, я позорю его. Сказал, что отправит меня в интернат, если я не исправлюсь...

Мальчик замолчал, продолжая смотреть на дерево за окном палаты, а Джозеф приталил дыхание. Он не ожидал, что Ирман решится рассказать о тех ужасных событиях. И что уж скрывать, Джозеф не хотел, чтобы Ирман рассказывал... Он надеялся, что ребенок забудет случившийся с ним кошмар. Верил, что Амис поможет ему забыть пережитый ужас. Он так хотел, чтобы Ирман забыл...

- Продолжай, малыш, - обреченно проговорил Джозеф, опуская веки и пряча выступившие на глазах слезы. - Тебе надо выговориться.

- Да, похоже на то... - согласился мальчик.

Кажется, в нем не осталось ни боли, ни страха, ни сожаления. Ничего. Только вселенская пустота. Его душу выжгли электрошоком, и теперь он мог говорить.

- Отец нанял для меня репетитора. Сказал, что это умный и образованный человек, и что его многие советуют. Он много чего говорил, нахваливал, требовал, чтобы я прилежно учился и во всем слушался своего нового преподавателя.

Ирман тяжело сглотнул.

Тот зимний день... он запомнил его на всю жизнь. Репетитор переступил порог их дома. Высокий, худой мужчина в очках. С зализанными назад темными редкими волосами. С большим носом и тяжелым взглядом. Изучающим... липким... страшным...

Ирман передернул плечами.

- Господин Ларсон. Так его представили. Но мне полагалось называть его «учитель». Он сам сказал мне об этом, чтобы я его так называл.

Родители отвели им для учебы самую дальнюю комнату в доме, чтобы посторонний шум не мешал. Поэтому господин Ларсон и делал все, что ему вздумается. Потому что знал - никто не войдет в комнату, пока не закончится их час.

- Он так смотрел на меня. Таким взглядом... Первые две недели он только смотрел... только первые две недели...

Горло Ирмана сдавило болезненным спазмом, и он замолчал.

- П-потом... - губы задрожали, и мальчик сморгнул выступившие слезы.

А ведь этот человек был его репетитором чуть больше пяти месяцев. Целых пять месяцев пытки и бесконечного ужаса.

Джозеф видел, насколько тяжело Ирману дается этот рассказ. Мальчик был прав, когда назвал сотворившего с ним такое человека тварью. Именно Тварь...

Мужчина хотел было сжать руку ребенка, чтобы поддержать его, чтобы хоть на мгновение облегчить его боль, но не осмелился этого сделать. Знал, что теперь, после проклятого вмешательства Гердера-старшего, прикасаться к Ирману опасно. Опасно для самого ребенка.

- Если не хочешь, можешь не говорить, Ирман, - тихо сказал Джозеф, стараясь подавить вздох. - Если тебе тяжело рассказывать...

- Все нормально, доктор Уэйн, - ответил мальчик. - Вы же хотели услышать эту историю от меня. Вот я и рассказываю вам... Он ходил к нам три раза в неделю. Врал родителям, что я плохо усваиваю предмет. Хотя я старался изо всех сил. Я хотел, чтобы он исчез из моей жизни.

Новый тяжелый вздох.

- Я говорил им, что он трогает меня... - Ирман поморщился, как будто ему сделалось больно, и скрутился калачиком на постели. - А мама просила, чтобы я перестал обманывать. Грозилась пожаловаться на меня отцу. Тогда я этого очень боялся. Я боялся своего отца больше, чем Тварь.

К горлу Джозефа подступил колючий ком. На языке почувствовалась горечь, а желание собственноручно набить спесивую рожу господина Гердера росло с каждым мигом. Руки мужчины мелко затряслись, и, чтобы спрятать эту дрожь, он крепко сжал кулаки.

Разве это родители? Как они могли не замечать такого? Как они могли не видеть, что их сын напуган до смерти? Неужели такое равнодушное отношение к собственному ребенку возможно? Господи, да что же они за люди такие?!

«Ирман, мне так жаль! Если бы ты только знал, как мне жаль, что я не могу помочь тебе забыть все это...»

- А потом они уехали... - продолжил мальчик, глядя в стену пустым безразличным взглядом. - После всего, что я рассказывал им про учителя... после того, как я плакал несколько часов, пытаясь объяснить им, что не вру. Отец так на меня орал! А мама просто смеялась. Говорила, что я придумал хорошую месть за то, что господин Ларсон жалуется на мою лень, и что она не купится на мой обман. После этого они оставили меня с ним и уехали. И как только за ними закрылась дверь, он накинулся на меня...

Едва родители вышли за порог, Ирман бросился к себе в комнату, намереваясь закрыться и вызвать полицию. Но учитель словно знал, что он попытается это сделать. Он с легкостью нагнал мальчика на лестнице и повалил на ступеньки.

- Он связал мои руки и ноги, стащил меня в гостиную и бросил на полу... а сам сидел в кресле, пил папино спиртное и рассказывал мне, как долго ждал этого дня... Я не знал, что он сделает дальше. Но в какой-то момент он отставил стакан со спиртным в сторону и лег рядом со мной.

Ирман перевел дыхание. Полежал немного с закрытыми глазами и продолжил:

- Это длилось очень долго... Иногда учитель засыпал, а я плакал от боли и смотрел на часы. Не спал... боялся, что больше не проснусь. А зверь просто сидел в стороне. Смотрел на все это. Его глаза... синие... они светились в темноте, как циферблат часов. Он рычал. Он так громко рычал. Но его, почему-то, никто не услышал.

Джозеф слушал Ирмана, закусив губу, чтобы не начать ругаться. А мальчик смотрел в одну точку перед собой и говорил, говорил, говорил... Тихо, совершенно спокойно, без каких либо эмоций. И лишь когда речь зашла о каком-то непонятном звере, в глазах мальчика что-то промелькнуло. Что-то нехорошее, злое, безудержно яростное.

- Что это был за зверь? - осторожно спросил Джозеф, чувствуя, что нашел в рассказе мальчика очень важную деталь. - Это была ваша собака?

- У нас никогда не было животных, потому что у мамы на них аллергия, - ответил мальчик, вспоминая, как гладил теплый лохматый мех, чувствуя сильные развитые мышцы под толстой шкурой Зверя. - Он пришел в наш дом вместе с Тварью еще прошлой зимой. По ночам все время сидел у моей кровати, оберегая меня. Но я видел только его горящие синие глаза, потому что Зверь всегда прятался во тьме. Но даже он оказался бессильным перед Тварью. Он не смог спасти меня. Никто так и не пришел ко мне на помощь.

«Зверь?..» - подумал Джозеф. - «С кем же он его ассоциирует?»

- Ирман, а ты видел этого Зверя полностью? - негромко спросил мужчина, и когда мальчик кивнул, попросил: - Как он выглядел, когда ты впервые его увидел? Что почувствовал к нему? Он тебя пугал?

- Нет, - проговорил мальчик. - Я знал, что Зверь хочет защитить меня. Но увидел я его только после того, как учитель ушел в душ. Господин Ларсон развязал меня... думал, что после побоев я не смогу подняться. Но я услышал зверя. Он громко рычал, стоя надо мной. В его огромной пасти могла бы поместиться моя голова. Такой большой. Такой сильный. Он заставил меня встать и подсказал, что нужно сделать.

Проводив Тварь затуманенным взглядом, Ирман медленно поднялся и, хромая и спотыкаясь при каждом шаге, поплелся к кабинету отца. Снял со стены охотничий нож, остротой лезвия которого папа очень гордился, и, встав за дверью ванной, дождался учителя.

Мужчина упал сразу же после первого удара, но Ирман еще долго вгонял нож в его горячую плоть.

- Двадцать семь раз... я ударил его двадцать семь раз. Столько, сколько часов он надо мной издевался. И по миллиметру за каждую минуту... медленно... правда, это было уже после его смерти. Тогда Зверь появился снова. Он сожрал учителя прямо у меня на глазах. А я гладил его, прятал лицо в его шерсти, и жалел только, что тварь не чувствует, как ее кусают острые зубы.

- Ирман, - хрипло проговорил Джозеф, но тут же прокашлялся и продолжил более уверенно, - после того, как Зверь сожрал Тварь, куда он делся? Ты видел его снова?

- Он... - губы Ирмана задрожали. - Доктор Карпентер убил его. Зверь развеялся как пепел. А птица стала туманом. Он убил всех! - с яростью в голосе проговорил мальчик и стиснул кулаки.

Но спустя мгновение он снова заговорил, прижимая ладонь к груди, и голос его звучал совсем по-другому.

- Но зверь не исчез, - сказал Ирман самодовольно. - Он здесь. Он еще придет, доктор Уэйн. И когда он вырвется наружу, он сожрет их всех живьем. Каждую тварь, которая причинила мне боль.

Голос мальчика звучал так решительно, что по спине мужчины пробежал неприятный холодок. Ирман водил рукой по груди, словно перебирал густой мех и улыбался жуткой, пугающей улыбкой.

«Но если Зверь теперь в сердце, то куда делся Амис?» - задался вопросом мужчина.

- А птица, Ирман? - спросил он мягко. - Где она сейчас? Если остался Зверь, то и Птица осталась?

- Нет... - совсем тихо ответил мальчик, и его губы внезапно задрожали, а глаза наполнились слезами. - Ее больше нет. Она стала туманом, потому что она не моя. Я держал ее... но ведь нельзя удержать туман, доктор Уэйн.

Ирман беззвучно расплакался и уткнулся лицом в подушку, чтобы спрятать слезы.

Джозефу безумно хотелось прижать несчастного ребенка к себе. Чтобы успокоить. Чтобы облегчить его страдания. Но, к сожалению, он не мог. Ирман не позволил бы ему сделать это.

- Не плачь, Ирман, не плач, - попросил Джозеф негромко. - Мы с тобой все исправим, и Птица вернется. Она обязательно вернется и будет с тобой. Ты только верь в это, малыш. Верь.

Ирман закусил губу и замотал головой.

Доктор не понимает. Ничего не понимает. Никто уже не поможет ему. Его птица исчезла, а Зверь остался. И этот зверь хотел крови своих обидчиков.

Мальчик уже хотел сказать психиатру об этом, но его остановил громкий стук в дверь палаты.

- Доктор Уэйн, впустите меня немедленно!!! - требовательно выкрикнул Ральф Гердер. - Я хочу увидеть своего сына!

Мужчина ломился в дверь, а Ирман повернул голову и с ненавистью посмотрел на дергающуюся ручку, медленно закипая от просыпающейся ярости.

Мальчик многое забыл во время электрошоковой терапии. Многое потерял. Но то, что во всем виноват его отец, он помнил слишком хорошо.

Доктор Уэйн попросил Ирмана не нервничать и подошел к двери, после чего распахнул ее и что-то сказал мужчине.

Что именно, мальчик не расслышал из-за шума крови в ушах. Да и не хотел он знать, о чем доктор Уэйн говорит с его отцом.

Превозмогая боль, Ирман медленно приподнялся на локтях и повернул голову на голос. Он смотрел, как отец отпихивает доктора Уэйна плечом, как вбегает в палату и бросается к нему, и его глаза наливались кровью.

Наблюдая за действиями мужчины, Ирман непроизвольно потянулся за стоящим перед кроватью стулом. Он и сам не мог понять, где нашел силы, чтобы с легкостью поднять стул и, выпрямившись на кровати в полный рост, с грохотом опустить его на голову отца, которую тот только чудом успел прикрыть руками.

- Убирайся!!! - заорал Ирман не своим голосом, замахиваясь для нового удара. - Убирайся, или я убью тебя!

Джозеф подскочил к Ральфу и, схватив его за руку, потащил к выходу, подальше от разбушевавшегося ребенка.

- Отпустите меня! - кричал Ральф. - Я хочу помочь своему сыну!

- Хватит, господин Гердер, вы уже достаточно «помогли». Уходите! Ваш сын теперь долгое время не захочет вас видеть. Молитесь богу или кому вы, политики, там молитесь, чтобы этот ребенок перестал вас ненавидеть. Вы теперь для него на одной ступени с той Тварью, которая покалечила ему жизнь.

Не обращая внимания на протесты мужчины, Джозеф вытолкал господина Гердера из палаты и захлопнул дверь, закрывая ее на ключ.

В коридоре все еще слышались громогласные возмущения политика, но мужчина больше не обращал на них никакого внимания. Он повернулся к Ирману, который все еще сжимал в руке стул, и мягко проговорил:

- Ирман, опусти стул. Он уже ушел и больше не войдет. С этого дня мы начнем наше лечение заново. И это, - доктор протянул к нему раскрытую ладонь, на которой лежал ключ от замка, - станет нашим первым шагом.

Выронив стул, который тут же с грохотом упал на пол, мальчик протянул руку и взял у мужчины ключ, после чего опустился на кровать и посмотрел на доктора ледяным взглядом:

- Пусть больше не подходит ко мне, или я убью его. Любого убью, кто подойдет. Кроме вас... вы не бойтесь. Я помню, что вы сделали для меня.

Теперь, когда ключ снова был у Ирмана, мальчик говорил холодно и спокойно. Того разъяренного дикого зверя, который, не раздумывая, бросился на собственного отца, больше не было. Он не исчез, нет. Он спрятался глубоко внутри ребенка, прочно обосновавшись в его сердце и разуме, но готовый в любой момент защитить своего человека. Спрятался там, где был все это время.

Теперь Джозеф понимал, что Зверь всегда был с Ирманом. Отсюда и резкие смены настроения. И неоднозначность поведения. И порой слишком «взрослые» для ребенка слова.

- Я знаю, что ты помнишь. - Кивнул Джозеф и печально улыбнулся. - Я помогу тебе, Ирман. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе. Я обещаю.

***

Дни тянулись бесконечно медленно. Они напоминали лениво стекающий с деревянной ложки мед, отравленный тоской и страхом, которые горчили на языке Амиса, превращая каждый прожитый мальчиком час в настоящую пытку.

Прошел почти месяц с того момента, как в больнице на него напал пациент, и мама строго-настрого запретила ему ездить с отцом на работу.

Амис и просил, и плакал, и даже торговался, обещая стать самым прилежным сыном и выбиться в тройку лучших учеников школы, но все было тщетно. Мама оставалась непреклонна, а отец отказывался рассказывать ему что-либо об Ирмане. Единственное, чего Амису удалось добиться от родителя, это обыденной фразы: «С ним все в порядке». Вот только судя по выражению лица мужчины в тот момент, мальчик понял, что Ирману приходится очень и очень нелегко.

Тоска по другу была столь сильна, что Амис начал «заболевать». Его больше не интересовали занятия, которые раньше приносили радость. Он перестал смотреть мультики и отказывался от сладостей. Всё больше погружаясь в себя, мальчик стал реже общаться с родителями и на все их расспросы и попытки узнать причины таких перемен, отвечал фразой отца: «Все в порядке».

Почти полностью замкнувшись, Амис из жизнерадостного и подвижного ребенка превратился в подобие тени самого себя.

Мама не понимала, что с ним происходит, и искренне верила в то, что причиной его угнетенного состояния стал произошедший в клинике инцидент. Она приходила в комнату сына по вечерам, гладила мальчика по голове и обещала, что все будет хорошо.

Но мама не понимала, что напавший на Амиса пациент, нисколечко не напугал его. Не понимала, что он просыпается в слезах совсем по иной причине. Да и не могла она знать, что почти каждую ночь Амис раз за разом переживал одну и ту же сцену: Ирмана забирают. Отнимают у него и тащат неизвестно куда. А он, обещавший всегда быть рядом и никогда не отпускать, не может ему помочь.

В этих снах Ирман истошно кричал, звал Амиса на помощь, вырывался из рук злых людей и бежал к нему, но чьи-то изуродованные руки с длинными скрюченными пальцами неизбежно ловили друга и утаскивали в непроглядную тьму.

Амис просыпался от собственного крика и, заливаясь слезами, не мог уснуть до самого утра. И так целый месяц. Бесконечный месяц кошмаров, слез, переживаний и страха перед тем, что они с Ирманом больше никогда не увидятся.

А мама с папой говорили, что он забудет. Что пройдет немного времени, и кошмары уйдут.

Почему взрослые такие глупые? Почему они никак не могут понять, что есть моменты, которые просто невозможно забыть? Которые он не сможет забыть, сколько бы времени ни прошло.

А потом что-то в поведении родителей изменилось. Мама после очередного разговора с отцом все-таки разрешила мальчику поехать в клинику.

Счастью Амиса не было предела. С самого утра он не находил себе места. Все смотрел на часы в ожидании, когда стрелки достигнут заветной отметки, и папа приедет за ним. А когда мама пришла и сказала, что отец ждет его на улице, Амис сорвался с места и чуть ли не скатился вниз по лестнице, игнорируя обеспокоенный возглас женщины о том, чтобы он был аккуратней и смотрел под ноги.

Когда они приехали в клинику, папа проводил Амиса в парк и сказал ждать его в беседке. И строго-настрого приказал: что бы ни случилось, кого бы он ни увидел, с места ни ногой.

Амис обещал слушаться.

Обещал...

Но какие могут быть обещания, когда всего в нескольких шагах от него по тропинке в сопровождении доктора Уэйна шел Ирман. Его Ирман.

Такой одинокий. Такой печальный и такой... равнодушный.

Так близко...

Только руку протяни и коснешься его...

«Птица, моя птица. Как же я скучал по тебе!»

Птица...

Ирман повернулся к доктору Уэйну, что-то отвечая на его вопрос, и Амис увидел глаза мальчика.

Птица с глазами Зверя.

- Что они с тобой сделали? - дрожащими губами прошептал Амис. - Что они с тобой сделали, Ирман?!

Амис не сдержался и пулей рванул из беседки. Перескочив через маленькую клумбу с цветами, он в считанные мгновения оказался рядом с мальчиком и бросился ему на шею, крепко обнимая его и, что есть сил, прижимая к себе.

- Ирман, я так соскучился! Я так сильно по тебе скучал!

***

От неожиданности Ирман вскрикнул, и чуть было не лишился чувств. Мальчику, вдруг, показалось, что через его тело пропустили мощный разряд электричества, из-за чего его сердце чуть не выскочило из груди. Противная дрожь прокатилась от макушки до кончиков пальцев, отзываясь нестерпимым зудом в конечностях. Голова закружилась, а в легких не осталось ни капли кислорода.

Ирман замер... застыл напряженно, хлопая ресницами и хватая губами воздух. Глаза его застилал белесый туман, а рассудок, кажется, и вовсе помутился.

Ярость вскипала в нем как поднимающаяся на поверхность земли лава! Бурлящий поток ненависти рвался наружу, наполняя тело ребёнка немыслимой для его комплекции силой! Черная злоба охватила его душу, рождая в мальчике одно единственное желание: Убить подонка, который посмел прикоснуться к нему!

- Отпусти меня!!! - заверещал Ирман, срывая голос и начиная отчаянно выкручиваться из обнимающих его, цепких рук.

Эти руки жгли его, словно раскаленные обручи, причиняя нестерпимые страдания. А чужое дыхание, опаляющее кожу, вызывало в нем приступ тошноты.

- Отпусти! - кричал он. - Отпусти!!!

Но чем сильнее он вырывался, тем крепче становились объятия. Тем тяжелее становилось дыхание наглеца, который осмелился напасть на него.

В глазах у Ирмана потемнело от страха. Поддавшись панике, он не разбирал слов, которые выкрикивал доктор Уэйн. И все же он больше не был маленьким испуганным мальчиком, которого можно было легко принудить к чему-то.

Внутри него жил монстр. Ненасытное чудовище, которое жаждало чужой крови. И это чудовище внезапно пробудилось от глубокого сна.

Глаза Ирмана, вдруг, прояснились. Полыхнули невероятной синевой, в которой зарождалось безумие. Зверь поднял свою злобную морду, оскалил пасть и нанес удар.

Пинком в колено мальчик оттолкнул от себя того, кто схватил его. А потом ударил кулаком в лицо, осознавая на краткий миг, что перед ним ребенок, такой же, как и он сам. Но остановиться уже не смог. Занёс руку для нового удара, желая разбить, изувечить маячившее перед глазами испуганное лицо. Но к счастью попал кулаком в спину доктора Уэйна, который закрыл мальчишку своим телом.

- Ирман! Ирман, остановись! - крик мужчины заполнил голову ребёнка, отдаваясь чудовищным звоном и болью. - Прошу тебя, возвращайся в палату и жди меня там. Иди!!!

Странно, но голос доктора Уэйна, повелительный и все же просящий, заставил Ирмана отступить, а потом со всех ног броситься к больнице.

Всё существо мальчика до сих пор было охвачено гневом, но где-то на задворках сознания он всё же понимал, что сделал что-то ужасное. Перед его мысленным взором все еще стоял образ мальчишки, который зачем-то напал на него. Его тёмные глаза были полны недоумения и ужаса, из разбитой губы сочилась кровь, а по щеке скатилась крупная слеза.

Ирман бежал в клинику со всех ног, спасаясь от этого образа, и вскоре он разбился вдребезги как хрупкое стекло, навсегда исчезая из памяти.

Переступив порог своей палаты, Ирман на миг застыл и оглянулся, но увидел позади лишь пустой коридор. Он поднес пальцы к вискам, отчаянно массируя их, а потом со злостью захлопнул дверь и осел на пол, стараясь справиться с внезапно вспыхнувшей головной болью.

***

Боль обожгла колено, а затем и лицо Амиса. Удары такие сильные, такие яростные, градом сыпались на мальчика, и под этим натиском Амис не выдержал и отступил назад. И тут же встретился с бешеным взглядом, словно подернутых пеленой синих глаз, в которых кроме ярости и ненависти ничего не было.

Рука Ирмана взлетела вверх для нового удара, но доктор Уэйн успел закрыть Амиса от кулаков друга и приказал Ирману уйти. Но Амис не хотел, чтобы мальчик уходил. Он не хотел снова расставаться с ним, и потому пытался вырваться из сильных рук доктора. Но хватка мужчины была очень крепкой, и все попытки Амиса высвободиться не увенчались успехом.

Ядовитая, разъедающая сердце обида волной прокатилась по душе, и слезами хлынула из глаз.

- Почему?! - закричал Амис истошно. - ПОЧЕМУ?! Что вы с ним сделали? Где настоящий Ирман? Верните... Верните мне его!

Джозеф тяжело сглотнул и, продолжая прижимать мальчика к себе, чтобы уберечь от необдуманных поступков, проговорил:

- Тише, Амис... успокойся.

- Я хочу к нему, - настаивал мальчик, заливаясь слезами. - Я хочу с ним поговорить! Почему он ударил меня? Доктор Уэйн, что произошло?

- Амис, пожалуйста, не плачь, - попросил психиатр. - Если успокоишься, я все тебе расскажу. Все, что смогу. Только пообещай, что не побежишь к Ирману, пока мы не поговорим. Ради твоего же блага.

- Он не обидит меня! - передернул плечами мальчик, но понял, что никто его не отпустит, пока он не успокоится. - Он просто испугался. Я выскочил слишком неожиданно. Он не сделает мне ничего плохого. Мы ведь друзья!

- Сначала выслушай меня.

Мужчина разжал руки, позволяя Амису отстраниться и утереть слезы, а потом продолжил:

- Ирману провели сеанс электрошоковой терапии без анестезии. Доктор Карпентер воспользовался моим отсутствием и уговорил господина Гердера на эту процедуру. Я приехал слишком поздно. Амис, мне очень жаль, но Ирман не помнит тебя. Он не помнит о тебе вообще ничего. Зато он отчетливо помнит, как над ним издевались. И эти воспоминания рождают в нем ярость и ненависть к окружающим. Сегодня он выплеснул эту ненависть на тебя, и, боюсь, что если ты попытаешься с ним сблизиться, он сделает это снова.

Услышав слова доктора Уэйна, Амис чуть снова не разревелся.

- Так нечестно, доктор Уэйн. Это совсем нечестно. Они не должны были так делать! - вцепившись в халат мужчины, всхлипнул мальчик. - Пустите меня к нему. Ирман ждет меня. Он просил, что бы я никогда-никогда не оставлял его. Он не мог меня забыть. Не мог!

- Но он забыл, - сказал доктор. - Хотя это и не его вина. Мне очень жаль.

Джозеф накрыл голову Амиса ладонью и погладил его по волосам, пытаясь таким образом оказать мальчику поддержку. Но тот снова расплакался, теперь уже от обиды, и долго не мог успокоиться.

Пару раз, между всхлипами, он спрашивал, можно ли ему попробовать поговорить с Ирманом или хотя бы пересечься с ним пару раз в парке или в комнате отдыха, но Джозеф был непреклонен.

- Не сейчас, - сказал он. - Я не говорю «никогда», Амис. Но сейчас это на самом деле не лучшая идея. Если Ирман так и не вспомнит тебя, он может обозлиться на то, что ты пристаешь к нему, и возненавидеть тебя. Дай ему время забыть случившееся. Тогда, возможно, он воспримет тебя более благосклонно. А я, в свою очередь, сделаю все возможное, чтобы память вернулась к нему как можно скорее.

- Я хочу, чтобы мне вернули мою птицу, - упрямо проговорил Амис. - Я хочу, чтобы мне вернули Ирмана. Как я теперь без него, доктор Уэйн? А он без меня? Он теперь так и будет бить всех, кто к нему подойдет?

- Я не знаю, - честно ответил мужчина. - Мне придется начинать терапию заново. А ведь Ирман был почти здоров. Он почти забыл то, что с ним случилось. Почти простил родителей. А теперь вот помнит так, как будто это произошло вчера, и ненавидит своего отца, а заодно и всех остальных людей. Но ты не плачь, Амис, - обратился он к мальчику. - Слезами тут не поможешь. Нужно верить, что когда-нибудь он вспомнит тебя. Какой бы страшный зверь ни пробудился в нем сейчас, однажды он примет тебя. Только тебя он и сможет принять.

Джозеф утешал Амиса, но сам с трудом верил в свои слова. И все же мальчик притих, с надеждой глядя на него, и, кажется, задумался.

Мужчина улыбнулся ему. Пусть лучше думает о том, что все поправимо. Такой жизнерадостный светлый ребенок не должен впадать в уныние.

У него впереди еще вся жизнь.

А Ирман... что ж, время всё расставит по своим местам, исцелит кровоточащие раны. Сотрет из памяти страшные события. И, возможно, когда-нибудь Зверь внутри него обретет, наконец-то, покой.

- Я обещал Ирману, что не брошу его. Я обещал. - Амис упрямо вздернул подбородок. - И я сдержу это обещание. Любого зверя можно приручить, так ведь? Я очень любил птицу в его сердце. Но раз ее больше нет, значит, мне надо полюбить занявшего ее место зверя. И тогда он меня вспомнит.

- А если нет, что тогда? - задал мужчина вполне резонный вопрос. - Откажешься от него? Возненавидишь? Пойми, Амис, чтобы сломать в Ирмане его ненависть, возможно, понадобятся многие годы терпения и кропотливого труда. Но может статься так, что этот труд окажется напрасным. Позже, когда ты начнешь взрослеть, ты можешь разочароваться и в себе, и в нем. Когда прямо на твоих глазах начнут рушиться все твои надежды... когда нужно будет переступить через себя и отдать всё... сможешь ли ты? Отдашь ли ты этому делу всего себя? Я знаю, сейчас ты скажешь мне, что да... отдашь. Но самое грустное то, что ты не можешь этого знать наверняка. Поэтому я прошу тебя, не торопись с выводами и суждениями, обдумай все как следует. Не ломай жизнь в первую очередь себе.

Амис не совсем понимал, о чем толкует ему доктор Уэйн. Его сердце разрывалось от тоски и боли, а в душе словно появилась дыра. Мальчик так сильно привязался к своему другу, что теперь не представлял своей жизни без Ирмана.

Кому нужно небо без птиц? Кому нужен день без солнца? Его птицу забрали. Его солнце погасили. Но, что бы ни говорил ему доктор Уэйн, Амис знал наверняка, он сможет вернуть в свое небо Птицу. Он сможет вернуть украденное у него солнце, даже если для этого ему придется залезть в пасть к самому Сколлю*.