Онни немножко, э-э, прямолинейный, но до Лалли ему, конечно, далеко. И Рейнир не обижается, когда, не видевшись с ним больше пары дней, Онни закатывает глаза и просит обойтись без «вы меня помните?». Что странного в том, чтобы сомневаться, помнят ли тебя? Сам Рейнир не очень хорошо запоминает людей и искренне удивился, когда узнал Онни в мире снов после всего одного взгляда на семейную фотографию Туури. Наверно, это знак особой связи между ними. И что у Онни черты лица такие же необычные, как акцент. В смысле, особенные, а не ужасные.

Но, похоже, это было просто везение. Если бы после знакомства с той фоткой Рейнир отправился искать Онни здесь, на задворках Саймы, где у каждого второго такие же высокие скулы, широкое лицо, белесо-льняные волосы и прозрачно-серые глаза, то непременно принял бы кого-нибудь другого за него. А может, и нет. Мало кто из остальных финнов выглядит таким грустным.

Но сейчас у Рейнира прорва времени, чтобы наглядеться на Онни, хорошенько запомнить и узнавать даже без обычного, набыченного выражения лица «нет, я не плакал, у меня насморк», потому что Рейнир хочет остаться тут, поступить на службу военным магом, приносить пользу людям вообще и одному финскому военному магу в частности, приободрить его, потому что быть таким печальным просто незаконно. И ура-ура, Рейнира взяли! Онни так смешно растерян, когда новичка прикрепляют к нему стажером-помощником, что ну никак нельзя не хихикнуть. Ну а к кому еще? Знающих исландский тыловых магов тут не так много.

Разумеется, Рейниру приходится учить финский. Это ужас! Как можно запомнить все эти слова и все их формы впридачу?! Нет, в исландском тоже есть падежи, но не дюжина же! А у Эмиля получается, хотя учитель из Лалли так себе, намного хуже, чем Онни. Рейнир предвкушает, как сможет поболтать с Эмилем наяву и расспросить о секретах приручения Хотакайненов, потому что обзавидовался смотреть, как Эмиль с Лалли целуются за сауной или едят друг у друга из рук. А общие сны с ребятами больше не случаются почему-то.

Скальды в сельсовете лучше умеют объяснять грамматику, и Рейнир заглядывает к ним, когда у него есть свободная минутка, а у Онни нет. Очень милые девушки, Рейниру неловко, что он никак не может запомнить и соотнести лица с именами. Вот у Онни такое милое, простое имя. А кто из блондинок Лиза-Мари, кто Айникки и кто Миеликки… Нет, погодь, одно из имен – местная богиня… чего-то-там. Забыл. Ну и ладно, еще один повод порасспрашивать Онни. Он недоволен, если его спросить о чем-то в двадцатый раз подряд, или увлекается рассказом и воодушевляется, если вопрос новенький, но и то, и другое лучше, чем если бы он в одиночку грустил где-нибудь на берегу. Вот Рейнир и засыпает его вопросами, дразнит, подсаживаясь поближе, чтобы уронить голову ему на плечо, как бы невзначай приглаживает торчащую светлую прядь на макушке. Онни тут же смущается и делает суровый вид, и велит кончать шутить. Рейнира так и подмывает объяснить, что ничего это не шутки – но вдруг Онни смутится еще больше и начнет избегать его? И кто тогда будет его встряхивать? Рейниру кажется, что финн немножко оттаивает, но все равно надо стараться сильнее.

Но вместо этого Онни все чаще нервничает. Или Рейнир привык к нему настолько, что лучше замечает, когда тот нервничает? Ответ: почти всегда. Но особенно во время вылазок за частокол городка или ворота акватории. Онни тут же напоминает ему правила поведения на территориях среднего уровня опасности, следит, чтобы Рейнир не отвлекался и не снимал респиратор.

Но как тут не отвлекаться! Всё ж такое интересное! Деревья, множество деревьев, целые моря, и так сильно меняются в течение года – ух ты, Рейнир впервые покинул дом целый год назад! Частоколы, деревянные дома и целые деревни, сауна вместо обычной ванны или горячих источников, смешной круглый хлеб с дыркой, который хранят на жерди под потолком – любимое лакомство Лалли… Все такое удивительное и суперское, и письма Рейнира домой пухлые, как суягные овцы. Даже манера пасти овец отличается. Пастбища на островках, овец не надо собирать в кучу, они и так далеко не забредут, важнее следить, чтобы хищники или монстры не забрались извне. И вообще вокруг столько всего кусачего! Дома-то блохи, реже клещи на овцах, ну летние мушки озера Миватн, а тут: комары, мошка, муравьи (кто знал и не сказал, что мягкий холмик из сухой хвои – это муравейник? Вредный Лалли!), пауки, клещи, осы, змеи, монстры и тролли… Рейнира покусали, кажется, все, кроме монстров, троллей и гадюк. Даже одна кошка цапнула (он решил, что она не станет возражать против почесона пузика, а она возражала). А еще пару раз умудрился простыть, потому что ну и дубак! Однажды Рейнир не мог поверить своим глазам и древнему термометру – двадцать семь градусов ниже нуля! Да, ночью, но все равно – бр-р. Кстати, ощущается это не так мерзко, как пронизывающий, влажно-ледяной ветер дома. И лето гораздо теплее – та его часть, когда они искали Онни в лесу. А еще нет собак, очень жаль, собаки дома никогда не возражали, когда им чешешь пузико или за ухом. Интендант (как его звать-то…) подмигивает Рейниру, мол, сейчас у них появился один пес для выпаса магов. Рейнир с радостью бы помахал хвостом в ответ, если б имел хвост.

Еще Финляндия довольно низкая и плоская, буквально чуть выше уровня моря и озер. А значит, и столб воздуха над головой на пару-тройку сотен метров выше, чем дома в Бруардалуре. Может, поэтому у Рейнира иногда зверски болит голова, а не только от финского языка. Или так на исландских магов действуют толпы троллей неподалеку? Ну, не совсем толпы и не совсем близко, но… нет, погодь, Рейнир ведь уже бывал там, где троллей действительно полно. Борнхольм? Нет, он собирался на Борнхольм, а попал в дикую часть Дании. А там он как себя чувствовал? Не в своей тарелке, это уж точно, но что насчет мигрени? Рейнир пробует переделать гальдрастав от овечьей чесотки на человечью головную боль, но ничего не получается. Волшебные песни-руны Онни действуют, и Рейнир ластится к нему, чтобы сказать спасибо за помощь и восхититься его крутизной и способностью помнить столько песен наизусть, чтобы поотвлекать и посмущать его. Но Онни только недоволен.

Онни хмурится, когда они вдвоем покидают поселение, чтобы починить сигнальную обвязку или обновить барьерные гальдраставы на сторожевых башнях. Ну да, Онни всегда настороже за заграждениями. Даже если их двоих сопровождают два иммунных охотника и один разведчик (Лалли, разумеется). Но сегодня Онни смотрит не вокруг, а на гальдрастав и спрашивает, почему знак выглядит не так, как предыдущий, хотя они выполняют одну и ту же функцию. Что, правда? В смысле, не похожи? Рейнир пожимает плечами. В Академии он не был отличником. Кто вообще способен запомнить сотни сложных символов? Он и выпускной экзамен-то еле сдал – но таки сдал, без подсказок и шпаргалок. Хотя не помнил и половины из гальдраставов, названных в экзаменационном билете, а просто заново придумал их из более простых элементов и логики. Преподавательница говорила, что у него аналитический склад ума. И дырявая память. На этот счет Рейнир не беспокоится. Тут не экзамен и не разгар боя, никто не мешает подсмотреть в конспект. Вот прямо сейчас и заглянет. А, нет, не заглянет, он оставил блокнот в казарме. Ну, на вид все части гальдрастава правильные, и расположены так, чтобы действовать как надо, а если этого «как надо» можно добиться разными способами, так в том и состоит искусство сейдр. Онни качает головой и делает замечание, что на выходе из поселка Рейнир надел респиратор только после напоминания, что очень плохо, потому что уже давно пора довести это действие до автоматизма. Рейнир удивлен. Он не помнит, чтобы он забывал про респиратор или чтобы ему напоминали о нем.

И когда Онни опять тяжело вздыхает, Рейнир улыбается и просит прощения. Обычно улыбки и извинения хватает, чтобы поднять настроение собеседнику, но Онни только хмурится сильнее. Рейнир пытается разгладить пальцем морщинку между белесыми бровями, но она никуда не девается, а Онни смотрит на него с недоумением. Вот ведь сыч. Но ничего, Рейнир не бросит попытки развеселить его.

Вечером, в безопасности, Онни спрашивает, были ли у кого в семье Рейнира проблемы с памятью. С чего бы это? И откуда Рейниру знать? Родственников-то куча, с материнской стороны, с отцовской, стада тетушек и дядюшек, отары двоюродных братьев и сестер, дай боги запомнить все имена, и у родни постарше совершенно точно есть букеты разных болячек. Вроде тети… Которая тетя со стороны отца была магом? Хильдур, точно. Рейнир обещает спросить в следующем письме домой, но, конечно, забывает. Ведь надо рассказать родным так много всего интересного про Финляндию, новых знакомых, магию, службу в армии, про деревья, в конце концов – целые моря деревьев, представляете? Письмо и так вышло толстеньким, как суягная овца. Онни вздыхает и переписывает себе домашний адрес, чтобы самому спросить. Рейнир хихикает: письмо родителям парня – это так романтично! Онни ошарашен, когда Рейнир чмокает его в щеку и называет лапушкой. Как будто Рейнир ему не говорил, что втрескался по уши. Или не говорил? Или во сне говорил? Воспоминание малость туманно. И даже не малость.

Ладно, наверно, у Рейнира действительно проблемы с памятью. Однажды он просыпается и не узнает потолок. А, нет, все в порядке, стоило повернуть голову – и оказалось, что он не в казарме, а в лазарете, так что потолок и должен быть чужим. А вот перепуганное лицо Онни совершенно знакомо. Рейнир хочет успокоить его, но язык еле ворочается, и не только язык. Наверно, опять грипп. Все-таки ранняя весна, прохладно пока. Кое-как он предлагает сегодня вместо водоочистной станции поработать в тепле, в тракторном депо. С гальдраставами для моторов. Онни смотрит вбок и говорит, что Рейнир больше не служит в армии. Вот так вот. Потому что с памятью у него что-то не так, с головой вообще, и ему нельзя доверять задания, от которых зависит жизнь людей. Хорошо еще, что сегодня он вырубился в штабе на разнарядке, а не рядом с прорубью на озере. Да, логично, но Рейниру все равно обидно. Может, если он отдохнет, поправится, его возьмут опять в военные маги? Онни мотает головой и говорит, что просто отдыха недостаточно, так что они (вдвоем!) отправятся на столичный остров Саймы, к врачу уровнем повыше. На это Рейнир согласен. Звучит, как романтичные каникулы.

Столица – городок очень симпатичный, там много крутых склонов и лестниц. Почти как дома – не в самом Бруардалуре, а в окружающих холмах. Голова все еще болит. Но недолго – Онни же рядом, шагает, ворчит, иногда поддерживает Рейнира за локоть. Очень мило. Еще бы поцеловал – было б вообще здорово, но нет так нет.

Тут больница куда больше медпункта в окраинной деревушке. Рейнира долго и нудно осматривают, милая дама говорит о чем-то с Онни, который брюзжит и грубит еще большее обычного. Даже голос поднимает. Но разговор идет на финском, и Рейнир ничегошеньки не понимает. А должен бы, он ведь учил язык, но слова проскальзывают мимо сознания, как уклейки из ладоней. Потом, по дороге к пирсу, Онни ворчит уже на исландском, мол, что это такое, почему точный диагноз врачи могут дать только по результатам вскрытия? Это звучит очень забавно, Рейнир смеется, а у Онни совершенно нет чувства юмора. Он говорит, что надо вернуться в Исландию, там уровень медицины куда выше. А еще там у Рейнира дом и семья. Конечно, жаль пропускать финскую весну – интересно же посмотреть, какая она здесь. Но вернуться вдвоем тоже здорово, можно познакомить Онни с родителями, да и долгий путь вместе на корабле...

А долгий путь на корабле – так себе развлечение. Во-первых, судно карантинное, неиммунные заперты по отдельным каютам, причем по алфавиту. И не поболтаешь с кем-то на другом конце палубы. А все лишь потому, что большие шишки в Исландии считают, что в Финляндии опасно. Во-вторых – разве раньше Рейнир страдал от морской болезни? Он же путешествовал по морю, на Борнхольм, например. Или ему тогда было так хреново, что он выбросил из головы плавание? Хорошо бы забыть эту бесконечную качку. Люди в забавных скафандрах приносят ему таблетки от укачивания, берут анализы, но ничего не говорят потом. Таблетки ненадолго помогают наяву, но сон от них становится душным, липким, туманным, и проснуться из него нелегко. Но все равно Рейнир спит при любой возможности. С каждой ночью (или с каждым днем? Без иллюминаторов и не поймешь) туман подходит все ближе к его пространству сна. За туманом же что-то было, целое море… чего? Или просто море? Нет, надо вспомнить! И он вспоминает. В любом нормальном море должны быть острова, а на одном острове с деревьями и скалами обитает очень печальный человек по имени… О нет. Нет-нет-нет, башка-дырявая, вспоминай! Да, точно, Онни. Рейнир уходит в туман, но неизменно оказывается снова в своей зеленой долине, и туман следует за ним, сжимает кольцо, густеет, пока в нем не скрывается вся земля. Миленькая пастушья собака скулит у его ног, и Рейнир садится рядом с ней на колени, обнимает и гладит ее, и говорит, что туман нестрашный, а песик – хороший мальчик, и все будет хорошо. Над ними мелькает тень, хлопают крылья, ветер рвет туман в клочья и отгоняет на дюжину шагов. Большая сова с перьями-ушками садится на камень рядом, смотрит на Рейнира круглыми, перепуганными глазищами и мужским голосом спрашивает, все ли в порядке. Все это так таинственно и восхитительно, что Рейнир тут же забывает свои страхи. И пес тоже отчаянно виляет хвостом. Разумеется, все в порядке! Сон просто волшебный. И сюжет знакомый тоже, про сову, которая отгоняет от героя какую-то нечисть. Наверно, сказка из детства. Сон тает, стоит протянуть руку, чтобы погладить птицу.

Но вот путешествие заканчивается, Рейнира выводят с другими пассажирами, и перед трапом его догоняет очень грустный светловолосый молодой человек, смотрит выжидательно, отчего по позвоночнику бегут мурашки, и спрашивает, как Рейнир себя чувствует.

- Вы меня помните? – отвечает вопросом на вопрос Рейнир и спохватывается, что хотел сказать «вы меня знаете?» Почему под язык подвернулось другое слово? Человек вздрагивает, словно от резкой боли. Рейнир тоже ежится и извиняется – он вообще не любит расстраивать людей, особенно если люди кажутся знакомыми – и очень симпатичными, как этот. Хорошо бы увидеть, как он улыбается. «Не нужно всегда извиняться», - отвечает незнакомец с сильным акцентом, и его голос тоже смутно знаком. Рейнир спотыкается на трапе, и мужчина хватает его за шиворот, удерживает на ногах. Точно, Рейнир видел его в снах, очень странных снах с хождением по воде, с островами, магией, совами, тортами…

- Ой, это же вы были во сне? – заявляет он, хватая незнакомца за руку. – Как здорово встретиться наяву! Вы останетесь ведь, правда?

Мужчина кривится, будто вот-вот расплачется, но кивает и ведет Рейнира в переулок, где их ждут еще двое человек. Рейнир ойкает от неожиданности, когда мама бросается ему на грудь. Она должна сердиться на непутевого беглого сына, но лишь плачет и ни словечком не упрекает его. Но и не радуется. От этого Рейнир нервничает еще больше. И отец тоже хмурится. С обеспокоенным видом он благодарит человека-из-снов за заботу об их сыне. Рейнир пытается успокоить маму. Ну вот же он, жив, цел и невредим, и доехал нормально, без происшествий, и на Борнхольме было столько пальм – целые моря пальмовых деревьев! Но мама все равно то и дело всхлипывает, пока под руку с ним идет из порта в центр. Рейнир оборачивается посмотреть, как там человек-из-снов? Нет, идет рядом с отцом, обсуждает с ним что-то вполголоса и теперь вроде как раздосадован и даже злится на неизвестных лиц, которые «разбрасываются жизнями магов». Рейнир озадачен. При чем тут «жизни»? Он же только что с карантина, медпомощь ему не требуется, все в порядке. Ну, почти. Муть от качки еще не совсем прошла, и голова раскалывается. Печальный человек начинает тихо напевать под нос на незнакомом языке, что-то красивое, успокаивающее. Рейниру становится полегче, даже аппетит возвращается. И все вместе они идут в кафе. Там к ним вскоре подходит какая-то полноватая, не первой молодости женщина в броском платье и бусах, здоровается с родителями Рейнира, те приветствуют ее тоже, как будто знакомы, но Рейнир ее совершенно точно не знает. Дальше она беседует, как со старым знакомым, с печальным человеком на непонятном языке, но «Онни» - явно его имя, и Рейнир повторяет его про себя несколько раз, чтобы запомнить. Очень милое имя, очень идет ему. А нахмуренный лоб не идет, но Онни явно не рад видеть эту даму и отвечает ей коротко и не очень вежливо. Но она не обижается, а начинает расспрашивать мать с отцом, что случилось и не может ли она помочь. Онни огрызается, мол, не пойти ли ей… а что такое «хийси»? Но отец отвечает даме, что Рейнир болен, а единственный целитель-нейро… чего-то там, и единственный томограф расписаны на месяцы вперед. Рейнир возражает, что он в полном порядке. Дама оживляется, сообщает, что у нее есть кое-какие связи, а потом обращается на другом языке к Онне, и тот ничего не отвечает, но мрачнеет еще больше. Рейниру дама перестает нравиться, несмотря на участливую улыбку. Человек-из-снов наконец кивает и пожимает ей руку, и дама совсем расцветает. Нет, хороший человек не может так радоваться при виде чужого расстройства.

Рейниру хочется поскорее вернуться домой, рассказать друзьям про удивительный Борнхольм, показать Олли все свои любимые водопады и горы, но вся семья остается в гостинице, а на следующий день (или через день?) они отправляются в клинику, и с ними идет какой-то очень печальный и нервный блондин. Целитель – старушка с добрыми глазами, в вязаном пестром платье, расшитом металлическими монетками, а комната вся исчерчена причудливыми, незнакомыми гальдраставами – хотя с чего бы Рейниру их вообще знать? Дома он видел только овечьи знаки на оградах пастбищ. А эти… Пестрая старушка объясняет, что эти знаки помогут ей понять, что не так с Рейниром. Знаки покрывают его кожу, руки целительницы, стены, стол, куда надо лечь, странную штуковину вроде трубы, смыкающуюся над ним. Рейнир лежит и смотрит на гальдраставы. Некоторые, кажется, светятся. Прикольно. И щекотно немного. И о-очень долго. Он уже начал засыпать, а еще надо дождаться объявления результатов. Мама ахает, услышав слово «опухоль». Так, а у тети… как там ее звали, у тети-сейдконы со стороны отца, у нее не было, в довесок ко всем болячкам, и опухоли тоже? Целительница полагает, опухоль у Рейнира была всегда, но слабо выраженная и почти не мешала, но пробуждение магического дара спровоцировало ее рост. Рейнир зевает. Сосредоточиться на умных, сложных терминах трудно. Когда его вдруг просят, что он выберет, он извиняется, что пропустил все мимо ушей. Целительница вкратце объясняет: согласен ли он на смешанную хирургическо-магическую операцию, шансов успеха четыре из пяти, но без нее ему останется жить пару месяцев, причем с каждым днем забывая все подряд. Звучит не очень весело, но Рейнир в упор не чувствует, что все это взаправду, особенно один из пяти шансов умереть на столе хирурга. И он соглашается. Мама сжимает его ладонь, а отец обнимает их обоих.

Потом к целительнице подходит печальный человек, они обсуждают что-то тихо, а Рейниру пора отдыхать. Легко сказать! Сон никак не идет, голова болит нещадно, да еще перед операцией нельзя ничего есть, так что ни ужина, ни завтрака на следующее утро. Родителей пускают к нему на минутку, обнять его крепко-крепко. Мама, кажется, проплакала всю ночь, а отец говорит, что все будет хорошо. Потом Рейнира ведут в комнату, под завязку расписанную причудливыми гальдраставами, с голым столом и кучей зловещего вида инструментов. Из людей там двое врачей в голубых халатах, целительница в пестром платье с нашитыми монетками, и еще один человек, очень грустный и симпатичный, и он поздоровался с Рейниром как со знакомым (а хорошо бы и вправду познакомиться…). По-исландски он говорит с сильным, но милым акцентом. Пестрая целительница велит Рейниру лечь на стол и смотреть в определенную нарисованную точку, и при этом считать до бесконечности или читать про себя любимые стихи, так что он прилежно считает овец и не обращает внимания на голоса вокруг и расползающееся по телу онемение. А потом становится совсем странно; он все еще в комнате, и перед глазами точка эта, и одновременно сидит на склоне горы, в буйной зеленой траве, а вокруг овцы с перепуганным блеянием несутся вниз, потому что земля дрожит. Рядом рыжая пастушья собака лает на гору и с виноватым видом оглядывается на Рейнира. Он хочет обнять, успокоить бедную псину, что совсем на нее не сердится, но не может выйти за пределы огромного светящегося гальдрастава на земле. И ему же сказали сидеть (лежать?) на месте. Но пес все понимает и сам спокойно заходит в круг. Хороший мальчик. Рейнир сгребает его в охапку, прижимает к себе теплое, напряженное тело. Надо считать овец дальше, это очень важно! Но успокоить напуганного пса тоже важно! Рейнир шепчет ему, что все будет хорошо. Еще один подземный толчок, и скала недалеко от них раскалывается, из трещины вырывается пар, в глубине просвечивает рыжая лава, как на картинках вулканов. От гальдрастава ветвятся новые отростки, обступают трещину, словно силясь сшить ее обратно, но постепенно из голубовато-белых становятся красными и отступают. Все это как во сне, хотя Рейнир никогда не видит снов. Или в сказке. Так может, в сказке будет чудесное спасение и счастливый конец? Рейнир объясняет псу законы построения сказок и следит, как разрастаются огненные трещины вокруг.

Он смотрит, поэтому замечает скользящую по земле тень, а потом и птицу – огромную птицу-сову, она кружит над ним, мужской голос напевает-читает что-то мелодичное на неизвестном языке – во сне или наяву, не разобрать, и линии знаков снова вспыхивают белым, когда их касается тень крыльев, и тогда земля трясется меньше. Кажется. Рейнир не уверен; слишком много пара вырывается из трещин. Надо смотреть в одну точку, но небо сияет все ярче, слишком ярко, и Рейнир прячет лицо в толстую шею пса и жмурится от света. И все тонет в белизне.