Она хочет здесь всё уничтожить.

Зарыть в синтетическую почву — из неё выстроен Лофу Сяньчжоу — все их кости; стать цветком, использующим их плоть как подкормку для собственного роста, в общем, пустить корни с их помощью.

Цветение своевременно обнимает её, нашёптывая прелести массового смертоубийства.

Она этому цветению принадлежит всецело.

Жаждет отправить весь флагман на звёздное дно — там кладбище яликов, конец всего; там результаты кораблекрушений, они достаточно острые, чтобы перемолоть их всех в первичный бульон. Не жалеет никого, не жалеет ни о чём, ей эта буря в доспехах — Облачные рыцари, помним о них — совсем ни по чём.

Наивная девочка, думает генерал Лофу Сяньчжоу, я не позволю тебе совершить подобное. Это в нём говорит небесный гром, он — первооснова и планетарное ядро Цзин Юаня, всё в нём подчиняется этому голосу. Не может быть по-другому.

Цзин Юань смотрит на неё: она претит ему от и до. Отторгается инородным телом, вызывает симптомы отравления, из знакомого — только имя, которому столетия.

Имя, которое ему так хорошо известно: оно поцелуями ласкает губы и язык, поддразнивает лихо, щекоча грудную сокровищницу и то, что в ней лежит. Цзин Юань не ведётся, конечно же нет, не вспоминает о том, как произносил его.

Не вспоминает и о том, как было хорошо.

...в минуты слабости.

...в минуты палящей зенитным солнцем страсти.

...в минуты возведенной в абсолют тишины.

Просто это имя вышито на его сердечной мышце красными нитками, выгравировано на всём комплекте костей. С каждым прожитым днём оно завладевает им только сильнее, казалось бы, невозможно, ведь Цзин Юань — давно уже завоёванная территория. И всё ж.

Но довольно об этом, Цзин Юаню хорошо известно, что делают звери, которым терять совершенно нечего: они переходят в наступление.

Он заканчивает это представление:

— Яньцин, — тон генерала ровнее линии небораздела — никаких помех или чего-либо постороннего. Яньцин рядом с ним отзывчиво вскидывает голову; он такой смышлённый, этот юнец с солнцестоянием, пойманным в обруч радужек: тоже ведь чувствует — что-то не так. — Выведи госпожу Бай и других присяжных в безопасное место. Как можно скорее.

Воздух пропитывается кровяным нектаром; он становится влажным, как в оранжерее, и помещение заполняет что-то ещё. Оно жадничает и прибирает к рукам всё пространство. Тесно. Лёгкие будто бы перетягивает жгутами — трудновато дышать.

Растительные споры разлетаются поветрием, они стараются нащупать новую органическую систему, чтобы возвести в ней побеги. Чтобы поделиться чудесным шёпотом, звучащим изнутри, со всеми остальными.

Что ж, хвала инженерному делу — вентиляционные системы работают отменно. Это значит, что у них ещё есть время: избежать преждевременного цветения (оно плотояднее диких зверей), предотвратить масштабную катастрофу, способную поглотить большую часть Лофу Сяньчжоу. В общем, исключить вероятность наступления пренеприятных последствий.

— Генерал, что?.. — если, конечно, Яньцин будет действовать достаточно опрометчиво.

— Не время, — Цзин Юань вполне ясно выражается, чтобы враз перехотеть донимать его расспросами о происходящей ситуации. — Позаботься о том, чтобы никто не пострадал.

Цзин Юань понимает, что делает: перекладывает на Яньцина ответственность за дальнейшее существование как минимум двадцати пяти человек.

Этого количества многовато для одного мальчика, и как бы этого самого мальчика слишком рано не переломало при потере хотя бы одной важной единицы из заявленных двадцати пяти.

Но у мальчика нет этого права — ломаться. Ни у кого из них нет.

— Какие будут дальнейшие указания после этого, генерал? — Яньцин тоже это понимает, он не выражает своих возражений по этому поводу, но уподобляется Цзин Юаню — тот никогда бы не струсил, будь он в его ситуации, так?..

Поэтому Яньцин весь во внимание; он, конечно же, не хочет разочаровать своего генерала. Ведь он — не трус, Цзин Юань не учил его быть таковым; он не трус, просто волнение в его внутренностях закручивается быстрее, становится опасной силой. Ему приходится противостоять этой силе один на один, а мир вокруг них вот-вот потеряет свой привычный вид.

— Если я не справлюсь, не дай ей вырваться на свободу.

«Что значит «не справлюсь»? Это ведь невозможно!» — мысль громкая, она — рёв машинного двигателя, что таранит барабанные перепонки.

Яньцину быстро удаётся выцепить самого себя из зачатков паники, он тут же опровергает всё высказывание очень наивным: «нет-нет, это крайний случай. Генерал всегда справляется. Я не должен его подвести».

— Вы ведь не имеете в виду, что…

— Ты всё правильно понимаешь.

— Но я ведь могу вернуться и!..

Помочь вам.

Конечно.

Глупый мальчик.

Отважный мальчик.

Кажется, Яньцин не допускает того, что возвращаться будет некуда, но, что ж, стоит сказать следующее: Цзин Юань, тем не менее, доволен тем, каким Яньцин растёт под его наставлением.

Они — лицом к лицу с катастрофой, душно, трещит воздушная ткань и гроза наступает, но Цзин Юаню спокойнее — Яньцин справится. Не может быть иначе.

Он и впрямь отважный. Этот мальчик.

Наверное, Яньцин тоже так считает, поэтому не продолжает, не гнёт свою линию, вы представляете, он впервые на памяти генерала такой покорный перед ним:

— Слушаюсь. Положитесь на меня!

Яньцин приступает к исполнению приказов.

Это непросто: внешние обстоятельства в виде растревоженных людей — самая настоящая стихия, они — и огонь, и ветер, и наводнение в одном лице.

Разве можно их контролировать, гнать это вечно сопротивляющееся стадо по пути спасения? Только и слышно: «Госпожа Бай!»; «…но как же…», «…во имя Повелителя Небесной Дуги, слушайте меня…».

Это сложно: не оборачиваться назад, когда за оградой плеч разворачивается военный испытательный полигон. Уйма тренированных бойцов против одной красно-белой женщины в оковах, казалось бы, понятен исход?..

Но у Яньцина дрожь возникает под рёбрами, когда он слышит первое торжество смерти за его же спиной. И красно-белая женщина всё ещё с бьющимся сердцем. А пятеро Облачных рыцарей — нет; их собственные сердца вылетают прочь, ломая рёбра. Их сердца лежат у её ног.

Быть может, Яньцину и всем остальным колоссально везёт не стать следующими, быть может…

…двери закрываются, и всё резко теряет в своих значениях.

Мир ограничивается только этим местом. Только ими двумя.

Космическая система из двух объектов: есть Цзин Юань, у которого кровь журчит ручьями, выбираясь полозами из порезов; есть она, названная Сяжи Лимин, причастная к этому самому кровотечению — порой и трава может быть столь же разящей, что и лезвие меча.

Момент, когда грозовая туча из Облачных рыцарей окончательно проливается багряным дождём у её ног («она отпускает себя», помните?), изживает себя; они остаются в первозданном молчании.

Между ними возвышается органический рельеф из утопающих в крови тел; между ними совсем ничего нет, кроме имени, которое запятнано грехами.

И генералу Лофу Сяньчжоу, конечно, должно быть всё равно — он страж этого места, он должен изгонять любую скверну без особых размышлений. Цзин Юаню же ненавистен сей факт — у неё нет на это имя никакого права.

Женщина в красно-белом смотрит на него ожидающе.

Ни о какой пощаде не стоит даже заикаться.

Они оба это знают: Цзин Юань здесь до конца. Она же, как раз-таки, только этого и жаждет. Конца.

— Мы оба понимаем, каков будет исход, — Цзин Юань не утруждает себя церемониями, не выказывает уважение, но явно обозначает место этой женщины в иерархии из двух объектов: — Тебе не выйти отсюда живой.

Маска на лице красной женщины — она впитала в своё тело кровь бойцов, стала окончательно алой — не выражает эмоциональных реакций по этому поводу. Сама же женщина стоит в благоухающем кровью островке зелени, вся увитая всевозможными соцветиями, похожая, что ж, на температурный сон и на чудовище одновременно.

Воздух заполняется только этим — ароматом откормленной плотью зелени, — а потребность в дыхании возрастает в геометрической прогрессии. Этого становится мало — дышать в нормальном темпе, и даже сглотнув баллон кислорода есть возможность умереть от удушения.

В этом безвоздушье Цзин Юаню чудится неимоверное: запах фруктового сада, давно оставленного позади.

Она играет с ним.

Хочет сделать ему невыносимо.

Влияет на него проклятым цветением.

— Тогда генералу не стоит сдерживаться, — он бы очень хотел лишить её языка, но вот беда — язык говорит этим голосом, разве он может?..

Дурачит его.

Но глефа под командованием Цзин Юаня беспощадна. Ей плевать на сантименты и душевные терзания, разверзающие его внутренности.

И как молния знает своё дело, — бить на поражение — так и генерал Лофу Сяньчжоу знает его.

Это слишком давно в нём живёт.

Это и есть — он.

И сейчас уже сложно представить, что могло быть как-то иначе. Да и не тот момент, знаете ли.

Цзин Юань косит то древнейшее проклятие, что настигло его народ; он выдёргивает крепкие корни из объятий бетона.

Красная женщина, в свою очередь, ускользает, выставляя между ним и собой препятствия — ими служат начиненные бутонами тела. Отвратительные создания.

Они — не те, кем были раньше, а она делает это снова и снова, глумясь: заставляет Цзин Юаня изрубать тех, кто был под его командованием, словно животное мясо. Купает его в их крови — это равноценно, разве не так? Ведь когда-то и её искупали в крови тех, кем она дорожила. Это — месть и немного нравоучение.

И здесь так трудно уловить момент, когда движения глефы становятся небезразличными.

— Генерал, что это значит? Вы бьёте не в полную силу?.. — она насмехается, подбрасывая ему на растерзание то, что итак давно истерзано. Превращено в фарш, навешанный на кости извращённым украшением. — Я могу ведь так очень долго. Не

проще ли испепелить тут всё?..

!..

Вот оно что.

Просто смешно. Ей почти удалось. Вывести его из равновесия, разжечь в Цзин Юане гнев.

Наивная девочка.

Но, что ж, стоит признать — это вполне рабочая стратегия. Ведь что может быть лучше возмездия, свершённого руками твоего же врага? Когда он сам низводит себя в самый ад, разрушает всё, что для него хоть что-то значит?.. Потрясающе.

Она действительно этого жаждет: чтобы генерал Лофу Сяньчжоу замуровал себя и всех, кто не успел выбраться на воздух, под каменной плотью Дома Кандалов.

Это было бы потрясающе, но, кажется, всего, что она делает… недостаточно?

Цзин Юань сотворит это только в самую последнюю очередь, когда на кону будет стоять всё: расколет потолочное небо над головой. До этих же пор он не будет играть по её правилам.

Жаль.

Вот тогда она и подставляется.

Стремительная гибкая лоза, внезапно желающая отведать лезвия глефы Цзин Юаня. У него перед глазами раскалывается сначала её маска, а потом кости её черепа; всё, что в нём есть, схлопывается Вселенной.

Генерал Лофу Сяньчжоу отшатывается, как при очень сильном порыве ветра, но в зале суда — умиротворение и ни намёка на штормовое предупреждение.

Под сапогом хрустят органические конструкции, сапог тонет в кровавой тине — осознания происходящего хватает только на это.

— Какая досада, — говорит женщина в красном. Её прибило ударной волной к самым дальним частям зала, она — в сердце мрака, занятая восстановлением черепной коры. Цветение помогает ей в этом: оно сдвигает осколки костей, сшивает кожу и разравнивает бугры швов. — Эта замечательная маска сломалась. Теперь генералу придётся смотреть в это лицо, пока он будете истязать моё тело.

Она оборачивается, и реальность прекращает восприниматься таковой.

Атласные пряди волос. Они светлые, соперничают сиянием с луной; в ладонях мягкие и пахнут фруктовым садом.

Немного неуверенный рот — улыбка чуть вниз, будто провинившаяся. Этот рот Цзин Юаню хорошо известен; не в этой жизни, так в прошлой.

Кровавые капли радужек — сейчас это не назвать иначе: в них так много желания плоти, а раньше… раньше всё было по-другому.

— …

Нет.

Прекрати это.

Сейчас же.

Стань кем-то другим.

Не смей заставлять его делать это.

Это…

…

Конечно же, это его Сяжи Лимин. По крайней мере, она абсолютно идентична ей внешне. От кончиков перламутровых рогов до — Цзин Юань уверен — пят.

И в нём — молчание; это молчание вообще везде, оно берёт в плен всю обозримую Вселенную, и лишь она улыбается неуверенными губами, смотрит иронично кровавейшими из глаз, поправляет скользящие по красным одеждам пряди.

— Что я вижу. Вам больно, генерал? — он не сразу замечает, как очередная растительность перерезает ему сухожилия с лёгкостью самого острого ножа — у него больше нет возможности твёрдо стоять на ногах.

Она не права.

В нём нет боли.

Болеть — внезапно — нечему.

Ему кажется: в принципе ничего нет.

И Цзин Юань хочет сказать: не смей смотреть этими глазами.

Ему хочется сказать: не смей говорить этими губами.

Ему хочется, но это значит — проиграть.

Она ведь крючками зацепится за его слабости, оттянет живое мясо и, как пиранья, будь грызть, пока не обглодает до конца. Дойдёт до гравированных костей генерала.

Это не она, говорит себе Цзин Юань, не может быть ею.

Даже если…

Топлива в нём поубавилось заметно. Венозные русла рек пересыхают с ужасающей скоростью, кровяной ток наводнением стремится во внешний мир, чтобы объединиться с уже существующими красными водами. Что ж, у него не так много времени, а подкрепление, быть может, прибудет, а может и нет. Цзин Юань не рассчитывает на это.

Цзин Юаню необходимо закончить дело.

— Что? Нет! — он слышит её ужас, такой неподдельный и искренний; хочется даже улыбнуться на это. — Ты не можешь так просто… Нет-нет!

Но, увы, у него разорвано сухожилие и повреждены важные части тела. Ещё генерал Лофу Сяньчжоу доблестно сдерживал натиск бывших соратников, они возрождались снова и снова, каждый раз — с меньшим количеством самих себя, с большим количеством желания убивать.

В конце концов, он уже просто слишком стар для этого, а она — молода и сильна. Разве же он может тягаться с ней, пышущей жизнью и жаром?..

Тш-ш.

Пусть для неё всё выглядит именно так, когда он, такой могучий, такой опытный, склоняется перед ней, ища поддержку в собственной глефе, потому что не вечен, потому что тоже смертен.

Что же ты наделала, глупая девочка?..

Разве теперь ты сможешь получить свою сладкую месть, привести план в исполнение?

Она этому верит, конечно, потому что, как Цзин Юань и думал, наивна; ей страшно до исступления, до отчаянного желания кричать и топать ногами. А там трупы смотрят на её позор.

— Сейчас же встань, — с какой-то детской капризностью требует она, приближение её ступней сопровождается подкрадывающейся зеленью. — Ты не умрёшь, пока я не разрешу тебе; пока ты не сделаешь то, что я так хочу.

Какая самонадеянность.

Цзин Юань коленопреклонен, но всё равно внушительно больше — её тело кажется слишком тонким в контрасте с его; её переломить, как стекло, по ощущениям, совсем ничего не стоит.

Затрещат кости.

Обнажаться артерии.

Разойдётся под давлением кожа.

Жаль, что Цзин Юань неспособен воплотить такое количество насилия в реальность. Ни физически, ни морально.

И Цзин Юань невозмутим к её судорожным приказам, не смотрит в её колодца глаз, наполненные кровью до отказа, пока она не поднимает пальцами его взгляд.

…он так устал.

Он никогда и не думал, что можно любить и ненавидеть в одночасье.

— Чего же ты хочешь? — это звучит так... обычно и вкрадчиво, что хочется поинтересоваться: у них здесь война или как? Где гнев и жажда её смерти?; где ярость и желание видеть, как её тело искривляют физические дефекты?

— Чтобы ты уничтожил здесь всё. Также, как ты и тебе подобные уничтожили мой дом. Уничтожили тех, кто был мне дорог! — и вот интересно: это на нём всего лишь парочка живых мест, а выть от боли хочется ей. Просить, чтобы добили, хочется ей. Ей ведь больше… совсем не для чего жить, всё было подведено к этому моменту и?.. Позволить ему так легко отделаться? Так просто уйти? — Ты заслужил это.

— Вот оно что.

Но она сама подошла к нему слишком близко; протянула руку к его высокому напряжению под кожей; рискнула своим нежным телом, решив, что генерал Лофу Сяньчжоу (!) не сможет сделать то, что должен, то, ради чего он существует уже слишком давно. Вопреки собственным эмоциям. И вопреки всему.

Эта наивная девочка и не знает, что в своей жизни ему приходилось делать вещи в сто раз хуже для выполнения долга.

И Цзин Юань не использует глефу, нет. Он не сможет рассечь её тело с осознанием дела — это слишком разрушающее действие не только для красной женщины, но и для него самого. Просто хочет, чтобы её сердце разучилось стучать.

Чтобы не выдержало этого.

Чтобы просто разбилось под его рукой.

Она не успевает и охнуть.

— Тогда и мне есть что сказать, — электрический ток захватывает её в клетку диким зверем, пугает её враз сократившуюся сердечную мышцу, но слишком поздно. Золото молний входит иглами под кожу. — Многое было сделано, — если бы тон Цзин Юаня был строительным материалом, то можно было бы воздвигнуть самое прочное здание. Оно бы пережило любое ненастье. — И многое будет сделано.

Она в полном ужасе от происходящего: красное море радужек превращается в цунами. И даже не может ничего сказать, пока вспышка селится в грудной клетке — она чего коснётся, то и сожжёт; горючий материал её внутренностей слишком легко поддаётся. Слишком быстро превращается в ничто. Есть ли здесь боль? Она не чувствует. Мир вокруг неё становится слишком недвижимым, он не дышит, неживой.

Где же её богиня?..

Куда она ушла, почему оставила, почему…

Но перед глазами только статичный генерал Лофу Сяньчжоу. Он подходит этому миру — такой же неживой за исключением той поросли, что есть даже в нём. Она рвётся из него яростной силой, а он держит её твёрдой рукой, какой же…

Её не становится.

Пропасть, образовавшаяся в груди, знаменует об этом. Дымится так, словно испускает свой последний вздох.

Цветы прорастут, если срезать их лезвием; цветы гибнут от ударов молний и огненной стихии, что выжигает почву — на пепелище ничего не взойдёт, не даст сочный плод, не зашелестит урожаем по осени. Ничего. Ничего. Ничего.

Конец.

Цзин Юань остаётся один средь тел, прошедших мясорубку. Её тело дополняет этот чудовищный комплект.

Враг повержен.

Жертвы сведены к минимуму.

Но он не победил.

Нет.

А вот у неё всё получилось — Цзин Юань разрушил если не всё, то очень многое, если не снаружи, так внутри.

В нём — последствия войны и природных катаклизмов; в нём пересохшие водоёмы и безжизненные земли, раскуроченные орудиями боя.

Он не смотрит на неё — этого не надо, чтобы убедиться: всё встало на круги своя. Цзин Юаню бы выйти за двери, сделать пару кислородных глотков, пройти пару шагов, но…

Его сухожилия разорваны.

Было очень много боёв.

Тело критически повреждено.

А ещё он чувствует себя слишком старым для дальнейшего существования.

Ему хочется немного передохнуть.

Закрыть глаза, спасая их от света.

Войти в сонную лощину.

Остаться там до конца мира.