Мирон ведёт Славу к другому концу зала. Он подарил проклятому бал, как и обещал, и теперь с чистой совестью идёт делать то, что должен. Конечно, он заметно усложнил себе задачу, зато Карелин не будет переживать, сколько крови на его руках. Славе ещё ко многому предстоит привыкнуть, а пока он этого не сделал, магу приходится подстраиваться под него.

— В месте, куда мы идём, нельзя лгать, — предупреждает Мирон. — Ты можешь попытаться, конечно, но будет очень больно. Лучше не стоит, — объясняет Фёдоров. — И придётся заплатить за вход.

— Ты же знаешь, что у меня нет денег, — немного огорчённо вздыхает Слава, понимая, что магу вновь нужно будет платить за него.

— Здесь никому не нужны деньги, — отмахивается маг. — Оно вытащит у тебя из головы самое болезненное воспоминание. И заставит прожить его вновь. Вот цена входа.

Слава нервно глотает слюну. Снова пережить самое болезненное воспоминание? Он даже сейчас прекрасно знает, что это будет за момент, и крупные мурашки бегут по коже, заставляя вздрогнуть. Мирон идёт дальше, а Карелин тормозит. Он не готов проживать это вновь.

— Эй, — зовёт Мирон, останавливаясь, когда понял, что Слава остался позади, за его спиной. — Я буду рядом, — говорит он. — Обещаю, я проживу это вместе с тобой, — тихо говорит маг, подавая Славе руку. — Я не оставлю тебя наедине с твоей болью.

Карелин за руку чужую хватается, точно за соломинку, крепко её сжимает.

— А ты не можешь что-нибудь наколдовать? Как тогда, с турникетами? Мы ведь прошли бесплатно.

— К сожалению, там не работает моя магия, — вздыхает Мирон. — Там нельзя никого убить. Там нельзя колдовать. Там вся нечисть лишается своих особенностей. Наш шанс побыть простыми людьми, — объясняет маг. — Но даже будучи без всех своих способностей, я не позволю тебе бороться в одиночку. Я обещаю тебе.

Слава кивает и снова следует за Мироном по бальному залу. Тот теперь не отпускает его руки, наверное, боится, что Карелин сбежит. На самом деле, Фёдоров хотел выразить свою поддержку: просто словами он совсем не умел это делать.

Потом Мирон резко останавливается. Он сильнее сжимает руку Славы. И снова становится очень холодно. Карелин зажмуривается, боясь того, что он может увидеть. Маг снова осторожно ведёт его вперёд, а потом останавливается.

— Можешь открыть глаза, — шепчет он на ухо Славе, обжигая дыханием шею, а затем отстраняется, отпуская его ладонь. — Добро пожаловать в Хранилище.

Слава потерянно оглядывается. Всё белое. Настолько белоснежное и светлое, что болят глаза. Ощущение, будто всё сделано из замершего кристально чистого снега. Карелин такого никогда не видел!

Он оглядывается, и его взгляд вновь застывает на Мироне. У него идеальная осанка, несмотря на то, что тот вечно ходит с тростью и несильно хромает. А костюм! Как хорошо на нем сейчас смотрелся этот чёрный костюм с серебряной витиеватой вышивкой, как хорошо сочеталась с этим трость, и насколько же подходил к образу крест! Слава очень завидовал вкусу Мирона.

Маг умудрялся даже ему подбирать такие наряды, что он смотрелся, как минимум, хорошо. Слава с детства во всем смотрелся так, будто натянул на себя мешок из-под картошки. Но стоило Мирону приложить руку к его образу, как Карелин стал выглядеть ему подстать.

«У него такой хороший вкус, а он организовал себе свидание со мной», — задумался Слава. Это очень грело его самооценку, возможно, он и не такой никчёмный, как моментами приходилось думать. Когда ты простой человек, но тебя запихнули в мир особенных существ, и не такое подумаешь, если уж быть честным.

— Здесь ты тоже обычный человек?

Мирон улыбнулся и кивнул. Он стянул перчатки, перекладывая трость из руки в руку. Слава думал, что сейчас он взмахнёт рукой и покажет, что никакого огня не появляется над ладонью. Но он этого не делает. Мирон аккуратно кладёт перчатки и трость рядом с ногами, а сам берет в свои ладони Славины. И просто держит.

— Видишь? — улыбается он.

— Никаких золотых искр, — кивает Слава, внимательно разглядывая, как смотрятся его руки в руках Мирона. Ему казалось, что это очень и очень красиво.

Мирон тоже на них смотрит. Улыбается.

— Здесь я могу касаться тебя и не бояться обжечь, — очень тепло улыбается он.

— Если из-за крови Пифона я не сгорел тогда, среди нечисти, почему дома меня обожгло?

— Тебя жгло и тогда, когда я загорелся. Она не даёт убить тебя, ранить тебя, оставить последствия от огня. Боль никуда не денется. Боль вообще никогда никуда не девается. Она хочет, чтобы её чувствовали.

Мирон тяжело вздыхает. Он крепче сжимает чужие руки, а затем отпускает их. Точно пытается запечатлеть чужие касания на своей коже. Или чтобы Слава лучше запомнил тепло его собственной. Он поднимает кожаные перчатки с пола, вновь возвращая их на свои руки, а затем тянется и за тростью.

— Пора, — тихо говорит маг.

Они идут по ледяным коридорам вперёд, пока не доходят до круглого зала. Голос, непонятно откуда исходящий, громко приветствует их.

— Кто это пожаловал в мою скромную обитель? — интересуется тяжёлый мужской голос. Совсем неприятный тембр. Славе кажется, что невидимый взгляд оценивающе скользит по ним. — Влюбившийся в дракона и тот, кто проклят из-за происхождения, — надменно говорит голос.

Что-то взрывается в Славе. Здесь ведь нельзя врать! Значит, голос говорит правду. Один из них проклят из-за происхождения, другой влюблён в Дракона. И как же горько становится! И в глазах щиплет. Проклятый здесь он, Слава, всю жизнь с меткой маялся. А значит... значит, Мирон влюблён в Дракона!

И так обидно становится! То есть Фёдоров хранит в секрете личность Дракона, потому что он влюблён в него? Не из-за того, что за Славу переживает! Просто он влюблён в эту огромную летающую ящерицу!

— Так ты любишь его? — потухшим голосом спрашивает Слава. — Ты любишь Дракона, и поэтому не рассказываешь, кто он и как найти его!

Голос Карелина звучит почти истерично. Он чувствует себя почти оскорбленным. Притащил его на свидание, а сам! Сам влюблён в летающую ящерицу! Ну Слава же точно лучше всяких рептилий!

Карелин психует. Да как так можно! Сразу на всех стульях не усидишь! Он старается гордо развернуться, но выходит плохо — поскальзывается. Но вот шагает прочь он очень и очень самовлюбленно! Жаль только, что Слава совершенно не знает, как отсюда уйти.

— Слава, — кричит Мирон ему вслед. — Слава!

Но тот не оборачивается. Пусть Дракона своего зовёт! У него ж крылья ого- го какие! У Славы таких нет. Слава же просто человек. Обычный, блин, человек!

— Слава!

Мирон снова точно забыл про свою хромоту. Через боль в ноге он все равно старался успеть за Карелиным. Пусть ради этого и пришлось перейти почти на бег.

— Слава, — произносит он, хватая Карелина за локоть и разворачивая к себе. — Влюбившийся... это может быть однажды, два года назад, три, вечность... — перечисляет он. — Я не люблю Дракона, — пытается объяснить Мирон, хватая Славу и за вторую руку. — Он может отнять тебя у меня. Я не люблю его. Нет, нет и нет.

Взгляд Фёдорова полон отчаяния. Неужели он серьезно боится потерять его? Побежал за ним! Сейчас оправдывается. Крепко держит за плечи, пытаясь вразумить.

— Здесь нельзя врать, — довольно холодно пытается напомнить Слава, но выходит снова потухше и грустно.

— Если бы я врал, я бы уже валялся в конвульсиях! — восклицает Мирон. — Но я не вру. Они просто любят провоцировать. Это шаманские штучки, Око и Хранилище — их рук дела. Мне нужен ты. И всё, — Фёдоров не совсем идиот: понимает, что Карелина задело ещё и сомнение в его исключительности в этот период жизни Мирона, его верности, серьёзности намерений. — Слав, почти за пятьсот лет, ты единственный, кто нужен мне. Единственный, кто нужен мне больше, чем магия. И я бы отдал её за тебя. Только бы не потерять тебя, — стоило бы заткнуться раньше. Всё нутро мага просило заткнуться раньше. Но не выходит. Он начал говорить, а место обязывает не врать, не юлить, не затыкаться. Как же сложно обнажать гребанную душу!

И как же он сейчас смешно выглядит! Они знакомы пару недель, а он Славе уже выкладывает, что мог бы и магию за него отдать. Конечно, магия ценна для него. Но после встречи с Карелиным её значимость заметно упала в глазах Фёдорова. Но сегодня он чуть не сжёг человека, который ему очень и очень нравится. И в этот момент магия заслужила даже дозу антипатии в глазах Мирона.

Раньше он мог спокойно взаимодействовать с партнером, это всё была нечисть, ей не было больно от его рук. А Слава человек. Его болевой порог в разы ниже. Его можно обжечь, ранить. Но ещё ни одна живая и не очень душа не заставляла золотые искры струиться из его пальцев! Слава был исключительным. И раз уж ляпнул Мирон это, значит, такова судьба.

— А почему до сих пор не рассказал, кто он? Я умею хранить секреты, — тихо напоминает Слава.

— Я жду подходящего момента, только и всего, — вздыхает Мирон, чувствуя, как боль постепенно заполняет каждую клеточку. Он справится. Это будет недолго. — Пошли обратно. Мы с тобой ещё натерпимся сегодня. Нас ждёт оплата.

— Погоди, — немного тормозит Слава, но за руку чужую хватается. — На будущее... нормальные люди говорят не «шаманские штучки», а «цыганские фокусы», — даже как-то с улыбкой получается сказать.

Мирон смотрит непонимающе, задумывается, хватаясь ладонью левой руки за свою шею.

— А при чём здесь цыгане вообще? — все-таки спрашивает Фёдоров. — Ну, — тянет Слава, — шутка же.

Мирон кивает, хотя совсем не понимает юмора. Конечно, шутки шутками. Но цыгане-то тут при чём? И какие ещё фокусы...

Голос их явно ждал. Слава был в этом уверен на каком-то интуитивном уровне. Возможно, эта штука была умнее, чем ему казалось изначально. Всемогущий голос среди белых стен — звучит до одури сюрреалистически. Но оно было так, пусть Карелин и совсем не мог представить подобного.

— Ты знаешь правила, — грозно произносит голос, обращаясь, скорее всего, именно к Мирону.

— Он вернёт нас в самые страшные для нас воспоминания, в самые болезненные, — рассказывает вновь Мирон, поворачиваясь к Славе. — Если ты поймёшь, что не можешь это вынести, нужно просто сказать: «Стоп».

— И если я всё-таки не смогу? — тихо спрашивает Карелин.

— Подождёшь меня здесь, — улыбается Мирон. — А я схожу один.

Слава нервно кивает. Он не успевает ничего сообразить, как Мирон уверенно хватает его за руку. Все вокруг начинает менять свои очертания, приобретать цвета и оттенки, теряя исключительную белизну. В один момент голос снова озвучивает страшную дату.

Карелин видит мать. И видит себя. Со стороны. Тогда он ощущал себя очень взрослым. Сейчас же понимает, что он был ребёнком. Ребёнком, которого несправедливо выкинуло во взрослый и страшный мир. Как она кривится от боли, хватаясь за метку.

— Славушка, — ласково зовёт она. — Это будет очень странный мир, — рассказывает мама. — Но ты справишься, ты обязательно справишься.

И её слабый голос рассказывает о шаманах. О травушках. «Qui quaerit, semper inveniet». Тогда он даже не понимал, зачем ему эта фраза! На каком она языке, почему мама вспомнила именно её. Он даже не запомнил её. Потом напомнили. Уже существа изнаночной стороны их мира, пожалевшие проклятого.

Она говорит, кого надо бояться. Что серебро несёт чистоту, поэтому помогает от вечно холодных и тех, кто боится Луны. Мама не пугала его знакомыми названиями — вампиры, оборотни. Не говорила про фей, ведьм и прочих. Она только держала его за руку. И время от времени страшно кричала от боли.

— Сейчас, — тихо произносит Карелин, отвлекая Мирона от этой картины. Это случится сейчас.

Мама не успела поцеловать его в лоб в последний раз. Её рука перестала сжимать его ладонь. И уже взрослый Карелин бессильно падает на колени. Перед глазами сейчас только её лицо. Ещё недавно она кричала от боли, а сейчас оно было почти умиротворенным. Чужая рука (рука, принадлежащая Славе из воспоминания) прикрывает её глаза.

Карелин чувствует комок в горле, и как жгучие слёзы уже снова текут по щекам. Он не был готов пережить её смерть во второй раз. Он не был, мать его, готов. Мирон опускается на колени рядом, крепко обнимая его.

— Она сейчас в лучшем мире.

Но Слава всё чётче видит её бездыханное тело, умиротворённое лицо и буквально кричит от боли в груди. Но он не просит прекратить. Он зовет её, крепко зажмурившись.

Мирон касается губами его лба. Слава чувствует поцелуй, который был так сильно необходим ему ещё так давно! Поцелуй, способный принести последнюю мамину нежность.

— Она снова умерла, — тихо произносит он.

— Это воспоминание, Слав, — напоминает Мирон. — Это картинка из твоей головы. Она не умирала во второй раз. Тебя просто поместили в первый.

Слава ничего не успевает ответить. Совсем ничего. Всё снова круто меняется. И они уже на улице. Он стоит коленями в луже. И мелкий дождь продолжает накрапывать. По улицам бегут прохожие. Проносятся колесницы. Голос говорит: «13 мая 1712 года».

— Где мы? — тихо спрашивает Слава.

— В моей голове, — холодно произносит Мирон, выпрямляясь и напрягаясь.

Слава наконец видит Мирона маленького. Совсем юный. С густыми кудрями! И он чистит чьи-то ботинки. Мирон, его брезгливый Мирон, чистил чьи-то ботинки! Весь измазанный в грязи, хрюкая носом. Наверное, простыл. Он вытирает лицо от бегущих сопелей безумно грязной рукой!

Мирон тянет ладонь за монеткой, оплата за труд, но вместо этого мужик просто харкает ему в руку. И смеётся. Уходит прочь. А Мирон.. Мирон всхлипывает и моет руку в луже.

Антураж снова немного меняется. Мирон стучится грязной рукой в пекарню. Одет он совсем не по погоде. Никакого красивого пальто. Точно настоящий оборванец!

— Кушать хочется, — слышит он чужие всхлипы. — Можно, пожалуйста, буханку? У меня... у меня не вся сумма, — он все равно тянет монетки на ладони. Там не хватает третьей. — Пожалуйста, я завтра же занесу!

Тучный мужик забирает у Мирона монеты. Он несёт ему обгорелую буханку хлеба. Черт, она явно стоит меньше, чем Мирон дал ему! Но он не даёт её ему в руки. Он кидает её на землю, в лужу.

— Остальное можешь не заносить, — говорит пекарь. — И держись отсюда подальше, отпугиваешь посетителей, нищенка!

Мирон совсем без гордости берет буханку хлеба из лужи. И, громко всхлипывая, бежит прочь. Он прячется среди низеньких деревянный домиков, садясь на мокрую траву. И, сквозь слёзы, морщась, жует испачканный и горелый хлеб. Никакой брезгливости. Никакой гордости.

— Ты снова здесь ошиваешься? Пошёл отсюда, — гонит его какой-то мужик. — Иди-иди отсюда, потеряшка, нам своих кормить нечем!

Мирон игнорирует. Он только громче всхлипывает, подтягивая коленки к груди. Все в царапинах, все испачканы. Да он ещё и босой! Славе хотелось броситься и обнять его. Он даже наконец поднимается с колен, но Мирон из настоящего лишь хватает его за руку, отрицательно покачивая головой.

— Ты ещё здесь? — мужик подходит ближе, хватая Мирона за кофточку. А потом вспышка. Яркая вспышка. Слава ничего не понимает. Только слышит громкое: «Нет». А потом: «Стоп, пожалуйста, стоп!».

И всё исчезает. Абсолютно всё исчезает. Только снова это белое помещение. И Мирон, упавший на колени.

Слава сразу понимает, что это обозначает только одно — туда он пойдёт без Фёдорова.