Мирон устало тянется за виски. Потерять Славу он не то чтобы не мог, но и не особо-то хотел. И дело уже даже не в изначальном плане, который придумал Фёдоров, касательно личности Карелина и роли его в происходящем — дело в самом Славе.

За всю свою жизнь Мирон впервые встретил того, кто мог его потушить. Просто потушить, когда он загорелся в доме Светло, не давая натворить глупостей — совершить самый ужасный просчёт. А ведь Карелин даже не догадывается, какое чудо он сотворил тогда!

Мирон впервые встретил того, за кого был готов умереть. И дело не только в важности Славы для задуманного плана и миссии, но и в значении Карелина для него самого. Слава стал чем-то слишком важным. Неотъемлемым. Безумно нужным всему существу.

Маг впервые ревновал кого-то. Дело даже не в силе этой ревности, Мирон просто впервые кого-то ревновал. Он впервые боялся потерять кого-то.

Первую стопку он залпом осушает в одиночку, стакан для Вани достаёт уже после. Разглядывает стекло на предмет пыли, всё равно придирчиво споласкивает, несмотря на совершенную, идеальную чистоту. А затем уже ставит точно чистый стакан перед Ваней, наливая в него виски. И себе ещё.

— Не нервничай ты так, — тихо просит Евстигнеев. — Я понимаю, любовь и всё такое, но он ведь просто смертный.

Мирон поглядывает на Ваню, а затем на виски в стопке. Нутро почему-то тянется к алкоголю, хотя общество старого друга ему всегда казалось приятнее, чем содержимое бутылки. Фёдоров с готовностью осушает стакан, немного морщась, тут же наливая себе ещё. Евстигнеев к предложенному напитку не успел даже прикоснуться.

— Он не просто смертный, — начинает маг, но Ваня его перебивает.

— Да знаю я про его значение для плана, — отмахивается камбион. — То, что он и Дракон — это...

— Да не в этом дело, — нервно останавливает мысль Евстигнеева Мирон. — Он для меня важен, к чертям этот план, — вздыхает он, обходя стойку и плюхаясь на высокий стул рядом с Ваней. — Я понимаю, что Слава — это последняя надежда лишить Круг короны на голове, свергнуть их. Но дело совершенно не в этом! Я от всего этого плана готов отказаться, лишь бы он в порядке был. Стать тоже смертным, провести с ним остатки дней где-нибудь далеко....

— Попадая в этот мир, очень сложно от него отказаться, — напоминает Ваня.

— Ты же знаешь, — грустно напоминает Мирон, — для меня этот мир принёс больше напастей, чем сладости.

Мирон снова выпивает содержимое стакана до дна. Тепло и горечь, стремящиеся по пищеводу вниз, совершенно не способны растопить холод и льды внутри, которые так быстро плавились от объятий нужного человека. Слава ушёл, утягивая за собой прочь из квартиры всё тепло. Впрочем, наверное, справедливо: здесь оно оказалось только из-за присутствия в доме Карелина.

— Мирон, — вздыхает Ваня, всё-таки выпивая предложенный напиток. — Ну раз он стал тебе так дорог, то... то точно стоит рассказать ему всю правду. Он примет всё это, ты ведь ему тоже чертовски дорог. Ну, сомневаюсь, что по другой причине человек с работающей соображалкой выбежал бы из-за ревности в одиночку из единственного безопасного места на улицу, где каждая вторая тварь хочет прибить его. Кого ты там любишь-то, кстати?

— Он психанул из-за того, что я «люблю Дракона», — улыбается Фёдоров, вольно цитируя возмущения Славы после фразы голоса в хранилище.

Евстигнеев заливается смехом, цепляясь длинными пальцами за стойку, чтобы не свалиться с высокого стула.

— Видишь, — посмеивается он, — даже проблемы вашей личной жизни решатся сразу после того, как ты просто расскажешь ему правду. Всю. И перестанешь скрывать, оберегая своего ранимого птенчика.

— Не все, — грустно подмечает Мирон. — Он хочет близости.

— А тебя уже стала догонять стойкая импотенция? — всё так же невозмутимо улыбается камбион. Всё-таки Ваня был прав: у них одно на уме и лишь одно их радует.

— Да нет же, — отмахивается Фёдоров даже немного сконфуженно. — С этим всё в порядке. Я совсем не могу контролировать огонь, когда всё к этому идёт. Он весь в ожогах. Постельное, — Мирон кивает на кровать, — выкидывать надо. Всё прожег, до чего докасался.

— Можешь на радость пошляков Круга организовать вашу первую ночь в хранилище, — предлагает Ваня. — Там ты всё равно обычный человек.

— Нет, — категорично заявляет Фёдоров. — Не могу я так. Это же... интимное. Только наше.

— Ты слишком большое значение придаёшь перепихону, — покачивает головой Ваня.

— Это у тебя в голове одни эти пере... перепих... ну вот эти твои, — возмущённо заявляет маг. — Я хочу заниматься с ним любовью... немного извращённой, но все еще любовью. А не всунул-вынул и пошёл.

— Тогда... слушай, я тут недавно общался с симпатичной шаманкой. Дай мне сутки, и я расскажу тебе, что можно придумать для сдерживания огня.

— Балда ты, — вздыхает Мирон. — Ты ведь понравился юнцу. Ну, отпрыску четы Светло.

— Мне кажется, он ясно выразился, кто его заинтересовал.

— Ничего ты в любви не понимаешь, — улыбается Фёдоров. — Он хотел просто тебя позлить, чтобы ты приревновал. Посмотреть, что ты делать будешь. А в итоге добился того, что я приревновал Славу.

— Я и не хочу ничего понимать в любви, — заявляет Ваня. — Я самостоятельный монстр, а в этих твоих чувствах слишком уж много обременительных обязанностей.

— Не надо строить из себя достойного потомка суккуба, — фыркнул Мирон. — Ты частично человек. И ничто человеческое тебе не чуждо.

Квартирка на минуту погружается в тишину. Ваня задумчиво вертит в руках стакан, разглядывая, как переливаются янтарем капельки, оставшиеся на дне. А затем возвращает стакан на стойку. Мирон подливает и себе, и своему другу.

— Думаешь, я ему серьезно понравился? — тихо спрашивает он, всем своим видом демонстрируя, что шутить не намерен.

— Да, — уверенно кивает Мирон. — Только бери в расчёт, что ему сейчас очень тяжело. Он до сих пор переживает из-за родителей, не хочет мириться с тем, что они пропали. И если ты разобьешь ему сердце, он просто вырвет твоё из груди.

— Да я понимаю, — кивает Ваня. — Он однозначно сын своих родителей, один в один. Только зачем-то это скрывает.

— Боится тоже однажды пропасть.

Мирон за свою долгую, многовековую жизнь знал об истории многих семей и фамилий. И история семьи гепарда казалась ему на удивление грустной.

Его родители среди ликантропов активно продвигали идею о возвращении истинной власти, власти, принадлежащей Дракону. Они разрушали слухи Белого Круга, что многие из тёмных магов умеют мимикрировать в животных. А потом они исчезли. Просто не вернулись домой, оставляя тогда ещё малолетнего сына на попечительство той части стаи, которая разделяла их взгляды.

Конечно, подросший юноша возненавидел идею, которая украла у него родителей. И, кажется, долго на дух не переносил подобные темы, разрываясь между тем, что воспитали в нем его родители, и собственной ненавистью ко всему, что было связано с их исчезновением.

Но сегодня, по словам Евстигнеева, да и по взгляду самого Светло, было видно, что Славу обижать он не собирается. Напротив, понял его ценность в борьбе с Кругом, да и сам, кажется, оценил эту идею. Возможно, додумался, что его родители исчезли не по вине страшного и ужасного Дракона, а исключительно по велению Белого Круга.

Впрочем, труды его родителей были не напрасны. Многие действительно перестали верить в слухи, распущенные Кругом. Хотя определённый процент тех, кому нужны были доказательства в том, что Дракон — потомок тех самых Тёмных магов, оставался.

— Однажды это всё закончится, и мы заживем нормальной жизнью, — вздыхает устало Ваня.

— Ты сын суккуба, влюблённый в ликантропа, я маг, влюблённый в проклятого, — смеётся Мирон. — Разве это похоже на «нормальную жизнь»?

— А нам другой не предлагали, — отмахивается Евстигнеев. — В любом случае, когда изнаночный мир не будет на пороге гражданской войны, всем станет немного спокойнее. Ты займёшься своим постельным вопросом, а я наконец перестану бояться, что из-за тебя нас всех убьют. Да и за тебя самого тоже. С каждым днём ты всё безрассуднее.

— Мне порядком осточертели порядки Круга, — вздыхает Мирон. — Да и... если Слава будет видеть, что их система убогая, он перестанет бояться, что она исчезнет. Иначе... он в некотором роде может и себя возненавидеть, — вздыхает Фёдоров. — А этого я уж точно не хочу.

— Если ты расскажешь ему всю правду, от начала и до конца, то поводов ненавидеть себя у него почти не останется. Напротив, будет гордость, что он связан со смещением Круга самым, что ни на есть, прямым образом, — улыбается Ваня. — Но пока нужно дать ему остыть. Пока его защищает Ваня, а Светло его в одиночестве точно не оставит, раз догадался, насколько он важен, Слава в абсолютной безопасности. Это гепард, а не домашняя кошка.

— Ты одного не понял, Вань, — невесело улыбается Мирон, стараясь скрыть за изгибом губ свои внутренние переживания. — Если Светло понял, что Слава — ключ, то уж Круг тем более. А среди его приспешников... явно не только кучка светлых магов и вампиров, боящихся гепарда. Всё-таки, будучи рядом со Славой, мне было за него спокойнее.

— Часть твоих нервов вызвана не угрозой его жизни, а твоей привязанностью к нему, — мягко замечает Ваня. — Успокой себя тем, что всё может быть не так критично, как ты думаешь.

— Да я вообще некоторые аспекты этой ситуации нахожу до одури забавными, если честно. Как минимум, он всё ещё злится на меня за то, что я «влюблён в Дракона».

— Поэтому я и говорил тебе: как только ты расскажешь Славе правду, ему самому и тебе станет легче.

— Или он возненавидит себя, меня и всех вокруг, — напоминает Мирон. — Тут надо грамотнее, чем просто в лоб.

— Просто надейся, что Слава тебя поймёт и простит за столь долгое молчание и сокрытие правды о нем, — вздыхает Евстигнеев.

А Слава ничего понимать совсем не хотел. Слава просто плёлся по улице, понимая, что ему совсем некуда идти. На это очень сильно хотелось пожаловаться Мирону, падая в его объятия. Только вот... Мирон, кажется, до сих пор влюблён в дурацкого Дракона. Глупая летающая ящерица! Убить его захотелось ещё больше. Даже больше, чем в тот день, когда Круг соврал, что сможет снять метку за это дельце.

— О чем думаешь? — спрашивает его Светло, находу превращаясь обратно в человека.

— О Мироне, — честно признаётся Слава. — Совсем ничего не понимаю, — объясняет он. — А к нему очень хочется.

— Так иди, — отзывается Ваня. — Он тебя точно ждёт. Ты бы видел, каким испуганным он был, когда ты ушёл!

— Он испуганный, потому что понял, что я знаю, кто такой Дракон, — отмахивается Слава. — А он любит эту дурацкую ящерицу с крылышками.

— Ты знаешь, кто такой Дракон?!

Голос Светло звучит намного больше, чем просто «удивлённо». Он, как минимум, шокирован. Если Слава знает, кто такой Дракон, то тогда его сцена в доме Мирона кажется ему совершенно непонятной.

— Ага, — кивает Карелин. — Я догадался. Сам. Просто не захотел сразу всем рассказывать, хотел оставить «козырь» в своём рукаве.

Ваня еле сдерживается, чтобы не рассмеяться. Ну ничего Карелин не понял! Хотя, про «козырь» в рукаве Светло понимал. Сам такой хотел. Только вот оказалось, что они все — и он сам, и Евстигнеев, и Фёдоров, и сам Слава — козыри в рукаве Дракона.

— Так кто же Дракон, Слава? — тихо спрашивает Светло, стараясь сохранить завесу тайны, его глаза по-кошачьи сверкают во тьме коридора.

— Дима, — отзывается Карелин. — Мирон говорил, что знает, кто Дракон. А Диму он давно знает, очень хорошо знает. Да и... помешан Дима на чистоте крови и так далее... Дима — это тот маг, который...

— Да-да, — часто кивает Ваня. — Знаю я, кто такой Дима. Чуть хату мне не разнёс на пару с Фёдоровым, — вспоминает гепард.

Слава ожидал какой-то бури эмоций, но Ваня выглядит скорее каким-то задумчивым, чем удивленным, точно он срочно придумывает какой-то план. Но делиться явно не собирается. Светло, замечая, что пауза затянулась, начинает говорить.

— Если Дракон — это Дима, то не будет ли тебе безопаснее под крылом Мирона? — тихо спрашивает он.

Слава выглядит совсем грустным. Растерянным и потерянным. Ване совсем не хотелось провожать его до дома, где на страже жизни не будет гордо стоять Фёдоров. Да и, дела у Светло появились. Кажется, очень неотложные.

— Да какая разница, — отмахивается Слава. — Он всё равно любит эту ящерицу. Я там явно лишний.

— Мирон любит Диму? — смеётся Ваня. — Да с чего ты это взял? Я, конечно, уверен, что у магов вкусы весьма специфичны, но, камон, как можно любить человека, который обрёк тебя на хромоту?

— Что?!

Слава удивлённо на Ваню смотрит. На что Дима обрёк Мирона? Так его нужда постоянно ходить с тростью — это его рук дело?

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво уточняет Карелин, поглядывая на Ваню.

— Был я близко к Кругу в один не лучший период своей жизни, — пожимает плечами Светло. — Они это накладывали руками Димы, верность он им так свою доказывал. А чтобы заклинание не ослабевало, они его всем Кругом и подпитывают.

— Да чем им так Мирон не угодил? — нервно интересуется Карелин.

— Он их не признал, и они это знают, — заявляет Ваня. — Повод выставить его виноватым хоть в чем-то появился только сейчас, а до... своеобразная месть. Для неугодных, знаешь ли, не нужен особый повод стать хромым или, например, исчезнуть.

И как после этого Мирон может продолжать любить эту ящерицу? Слава грустно опускает взгляд. И даже после этого он не стал в жизни Фёдорова чем- то особенным!

— Это достаточное доказательство, что Фёдоров не испытывает тайной любви к Дракону?

— Но голос в пещере сказал: «проклятый из-за происхождения», — взрывается Слава, тыкая себя в метку. — И «влюбившийся в Дракона», — заявляет Карелин.

В его голове всё было максимально логично. Раз уж он проклятый, и метка на груди тому доказательство, то Мирон влюблён в Дракона. И это его раздражало куда больше, чем враньё Фёдорова о значении Грааля.

— А Мирон на это что тебе сказал? — спросил Ваня.

Гепарду было совершенно не важно, куда они идут. Да и, судя по потерянному виду Славы, он сам не особо понимал, куда держит путь. Просто скитался по улицам.

— Выдал длинную тираду о том, что это всё было давно и неправда. Что я ему дорог, — рассказал Слава. — Но какая разница? Он всё соврал.

— Глупенький ты, — смеётся Светло. — В Хранилище нельзя врать.

— Но он же соврал о Граале, когда я спросил о его значении.

Слава набирает в грудь побольше воздуха и начинает рассказывать о происходящем в Хранилище, стараясь передать Ване тот диалог слово в слово. Ну, конечно, опуская подробности их воспоминаний и признаний Мирона в любви.

— Всё-таки, — улыбается гепард. — Глупенький ты, Слава. Легенда была? Была. Избавляет от вируса ликантропии? Избавляет. Он ни в чем не соврал. Просто не договорил, а от этого боль, ну, не такая и серьёзная. Если бы он сказал неправду прямым текстом, то бился бы там в конвульсиях. Значит то, что ему не нужен никакой Дракон, но нужен ты — это чистая правда.

— Точно? — с недоверием спрашивает Слава.

— Ага, — кивает Светло. — Я бы с удовольствием тебе соврал, чтобы насолить Фёдорову, но разрушать чужую любовь во имя личной мести — такая себе идея. Так что, мне кажется, тебе можно смело возвращаться к нему и просто организовать какое-нибудь наказание. Как там маги любят развлекаться в постели? — смеётся гепард.

— Ты правда так думаешь? — ещё раз уточняет Слава.

— Совершенно точно в этом уверен, — кивает Светло. — Возвращайся к своей зазнобе, а то у него ещё инсульт случится. Я тебя провожу, а потом по своим делам сбегаю. Если что, скажи демоненку, что я готов обсудить с ним всё, что угодно, сегодня у себя, на рассвете.

— Так тебе Ваня понравился? — с улыбкой спрашивает Слава, поворачивая обратно.

— Ну, бесит он меня явно меньше, чем в первую нашу встречу, — кивает Светло.

До дома Мирона путь казался намного короче, чем от него. Хотя, возможно, Славе так казалось, потому что он очень уж спешил обратно.

Светло ушёл только после того, как Слава скрылся в парадной. Уж под самым носом Фёдорова ничего с его зазнобой не произойдёт! Карелин, кстати, решил не лезть к Ване с расспросами о его делах. Главное, что уяснил Слава об обитателях изнанки: они очень не любили, когда кто-то лез в их жизнь без разрешения.

В дверь пришлось звонить. Слава так спешил убежать от Фёдорова, что даже не вспомнил про ключи. Да и, если быть честными, Слава и не думал, что вернётся сюда.

Дверь отворилась быстро. Слава даже сказать ничего не успел, как Мирон уже обнимал его, ничего не стесняясь. Привычный холод Фёдорова исчез, будто его и не было. Евстигнеев, выглянувший проверить, почему Мирона так долго нет и голосов не слышно, быстро вновь скрылся в квартире, не желая портить момент.

Как бы он сам ни относился к любви, к её сомнительным проявлениям в виде нежности, у старого друга отнимать подобные моменты Ваня не хотел. Если задуматься, Мирон искал нежности и истинной любви почти половину тысячелетия. Кто он такой, чтобы отнимать это у него?

— Мне нужен только лишь ты, — заявляет Фёдоров, так и не отрываясь от Славиного плеча, куда положил голову в объятиях.

— Я тебя тоже, Мирон, — говорит в ответ Слава, понимая, что Фёдоров на самом- то деле имел в виду то страшное слово на букву «л».

***

А Светло шёл исправлять одну из главных своих ошибок. Будучи чертовски злым на идею, из-за которой он потерял родителей, Ваня сбился с пути, который избрал совсем давно. И сейчас он наконец это вспомнил. Это был самый подходящий момент, чтобы отомстить своему истинному врагу сполна.

— Я знаю, кто Дракон, — заявляет Ваня, окидывая взглядом высокие троны, на которых восседал легендарный Белый Круг.