Слава уселся на кровати, поднимая глаза на фигурку Мирона, стоящую перед ним. Совсем тонкий, словно спичка, ощущение, что его слишком просто убить. В принципе, как и любого другого смертного. Карелин знал, что внутри у него огонь, который очень больно жжется, но это не мешало бояться за жизнь и здоровье Фёдорова.

— Куда ты пойдёшь, если тебе хуже и хуже с ногой, — с мольбой в голосе говорит Слава. — А если они начнут шоу с убийства Дракона, а закончат тобой?

— Круг пытается убить меня слишком долго, чтобы я продолжал этого бояться, — отзывается Мирон, присаживаясь рядом со Славой.

Он так и не надел перчатки. Его ладонь уверенно устраивается на бедре Славы, немного сжимая. От нахлынувшего тепла, исходящего от руки мага, Карелину на душе становится немного спокойнее.

— Я не могу прямо сейчас отпустить тебя даже на тот свет, Мирон, — вздыхает Слава. — Я боюсь за тебя. Почему нельзя отсидеться в безопасности?

— Сегодня они решили казнить Дракона, а завтра? Завтра они явятся к кому-то другому, пока не перебьют всех неугодных. Слава, — тяжело вздыхает Мирон. — Круг и много лет назад не стремился дать людям желанной справедливости, они хотели лишь власти. Сейчас, нагрев под собой трон, они всё больше боятся потерять её, особенно, когда есть законные претенденты. Животное, загнанное в угол, всегда нападает первым. Круг — не исключение.

— Если ты начнёшь переполох, если ты не дашь им убить Дракона, то они не успокоятся, пока не получат твою голову, — от бессилия Слава почти плачет. Он ничего не может изменить: Мирон буквально идёт на верную смерть.

— Может, Дракон успеет раньше откусить их головы, — предполагает Мирон.

— А если нет? Ваня же говорил, — психует Слава. — Эта громадина может всё, но до сих пор ничего не сделала!

— В любом случае, — Карелин искренне поражён, как Мирон умудряется сохранять такой спокойный голос. — Так просто я им не дамся. И тебя им в обиду не дам. Никогда. Пока Круг творит беспредел, ни я, ни ты, ни Ваня не в безопасности.

— А если просто отсидеться? — не унимается Слава.

— Чтобы потом бояться дышать? — тихо спрашивает Мирон.

— А при Драконе никому не будет страшно дышать? От перемены мест слагаемых сумма не изменится.

— Как минимум, мы ещё не видели, что он может предложить, — пожимает плечами Мирон. — Да и.. он маг, значит, смертен. И раз даже ты, простой проклятый, собирался его убить, то, думаю, недовольные маги и нечисть справятся.

Слава тяжело вздыхает. Он кладёт голову магу на плечо, прикрывая глаза.

— И ты уверен, что он.. не сделает тебе или ещё кому-то дурного?

— Мне он дурного сделал уже слишком много, — вздыхает Мирон. — Но если власть над изнаночным миром будет у него, то я не стану волноваться ни за твою жизнь, ни за Ванину.

— Ты точно-точно «за» Дракона? — еще раз уточняет Слава. — Уверен?

— Я против Круга, Слав, — слабо улыбается Мирон. — А враг моего врага — мой друг.

Слава тяжело вздыхает. Он прижимается к Мирону, крепко-крепко обнимая мага. Страшно за него очень. Слава не сомневался, что если будет нужно, то он всех победит! Но Мирон ведь тоже не всесильный. А если что-то пойдёт не так?

— Ну что ты, — ласково тянет Мирон. — Не переживай, прошу тебя, — просит он. — Ты мне душу рвёшь.

Но Слава только сильнее прижимается. А Мирон руку в волосы ему запускает, поглаживая по голове. Так хорошо. Тепло. И очень уютно.

— А ты за кого, Слава? — тихо спрашивает Мирон.

— Плевать мне на этого Дракона. И на Круг плевать, — вздыхает проклятый. — Я за тебя. Всегда за тебя.

Мирон улыбается, крепче прижимая Славу к себе. Конечно, Карелин многое не понимает и, совершенно точно, о многом и не догадывается. Но зато он за него. Даже если его изначальный план — убить Дракона — терпит из-за этого фиаско.

Мирон тянется к чужим губам, осторожно утягивая Славу в поцелуй. Главное, не обжечь его. Только бы не обжечь.

Фёдоров присаживается на чужие колени лицом к Славе, сжимая своими коленями его бедра. И целовать продолжает, пока Карелин почти удивлённо отзывается на поцелуи: точно не может поверить. Мирон локти опускает на плечи Славы, чтобы ладонями его не обжечь, ведь золотистые искры вновь летят на постельное белье.

— Не больно? — спрашивает Мирон шёпотом, поглаживая носом за ушком. Вроде бы обжечь не мог: ладони-то Славы не касаются.

— Всё в порядке, — шепчет Карелин в ответ.

Ну как «всё». Если Мирон сейчас упорхнёт с колен, то будет очень даже не хорошо, а, наоборот, тоскливо. Но Фёдоров не собирается уходить, он наоборот вновь целует, пусть ладонями совсем и не касается Славы. Но Карелин знает, что с его пальцев слетают золотые искры.

Проклятый немного ведёт бёдрами, имитируя толчок, а Мирон сквозь тихий стон в отместку прикусывает его губу в поцелуе. Слава себя так хорошо давно не чувствовал. Ну, с того самого вечера, когда Фёдоров впервые уложил его на кровать и немного обжег.

Если всё оборвётся и сейчас, то у Карелина будет самая настоящая истерика. И ещё у них точно будет очередь в ванную. Или маги как-то иначе справляются с эрекцией?

Но Мирон ничего не обрывает. Напротив, он вполне однозначно ёрзает на чужих бёдрах, не успокаиваясь, пока Слава не сжимает в руках его ягодицы сквозь ткань джинсов.

— Свяжи меня, — шепчет Мирон на ухо Карелину, обдавая горячим дыханием шею. У Славы мурашек по телу ещё больше побежало!

— Какие у Вас интересные фантазии, — играючи шепчет он. Фёдоров улыбается: Славка забавный.

— Не в фантазиях дело, — улыбается тот, заглядывая в глаза Карелина. — Я не хочу случайно коснуться тебя и обжечь. Привяжи мои руки к изголовью, — командует он.

Слава внутри радуется: Мирон не собирается его останавливать! Но в голове сразу появились вопросы: Фёдоров ведь ясно дал понять, что ведущую роль он занимает себе. А как он, простите, растягивать его собирается, если будет с привязанными руками? Или магия решит этот вопрос? Не будет же Слава делать всё сам, пока Мирон просто смотрит!

Видно, вопрос был написан на лбу у Карелина заглавными буквами, ведь в ответ Мирон мило улыбается. Интересно, ему с его манерами далекого века в порядке вещей обсуждать подобное?

— У тебя эксклюзивный шанс быть сверху, — шепчет Мирон, и Слава готов поклясться, что на секунду щеки мага смущенно запылали!

— А где у тебя всё лежит?

Наученный ящиком Пандоры Карелин не собирается сломя голову искать всё по квартире. Он просто надеется, что Мирон скажет честно и без привычных шуточек.

Но Мирон не говорит. Мирон взмахивает рукой, и из ящиков по квартире на кровать слетается всё то необходимое, что взглядом искал Слава. Фёдоров явно чувствует себя получше: переполняющие эмоции наконец нашли выход хоть в каком-то заклинании.

И Карелин впервые, кажется, почувствовал себя настолько радостным. Внутри разливалась не только страсть, но и теплота из-за доверия. Он был уверен, что был единственным, кому Мирон позволил махнуться положениями в постели.

На утро Славе предстоит много чего вспомнить и не отпускать из своей памяти.

Чёрные атласные ленты, туго сжимающие запястья мага и буквально пригвоздившие его к кровати. Чёрные ленты, в итоге вспыхнувшие от искр, позволяя Мирону цепляться за его спину, оставляя многочисленные ожоги. Чёрные атласные ленты, которые так хорошо смотрелись, сжимая бледную кожу и синие дорожки вен.

Шёпот мага. То тихий, то громкий, но всё ещё шёпот. Голос, приглушенно просящий «ещё». Шёпот, срывающийся с губ вместе с его, Славиным, именем. Шёпот, наполненный тем, что Карелин никогда не сможет уместить в слова и мысли, только запомнить. И упоенные вздохи, слетающие с губ с каждым новым толчком.

Жар. Жар и огонь везде. От искр, сыплющихся с пальцев мага, поджигающих ленты. От ладоней Мирона, впивающихся в спину, оставляя царапины и тут же прижигая их. Огонь, разливающийся по венам мага, вспухшим нервной сеткой на грудной клетке. Жар, исходящий от Мирона. Жар внутри.

Не забыть приятную, всепоглощающую и сладкую боль. От горящих рук, вольно блуждающих по телу. От укусов, оставленных Мироном на теле в попытках сохранить шёпот. От сжимающейся на шее руки, перекрывающей доступ к кислороду и обдающей жаром. Славе было до одурманенного состояния хорошо, когда Мирон позволил вздохнуть. До дрожи, мать его, хорошо.

И Слава, по правде говоря, с наслаждением с утра рассматривал отметины, как ожившие воспоминания о прошедшей ночи. А вот Мирон смотрел на ожоги, выступающие из-под футболки Карелина, с ужасом. Его план провалился: он всё равно касался Славы, даже не замечая его боли.

— Какое же я чудовище, — тихо констатирует Мирон, касаясь губами ожога на шее Славы. Ровно отпечаток его руки. — Прости, — совсем грустно просит тот.

— Эй, — недовольно отзывается Слава, утягивая Мирона к себе на колени.

Он сидел на высоком барном стуле, пока Мирон нервно ходил по студии, прокручивая в голове и прошедшие события, и грядущие.

— Ты просто показал так, что я занят, — улыбается Слава, целуя Фёдорова в висок. — Всё было прекрасно. Я не чувствовал боли, — конечно, лукавит. Но как с Мироном иначе?

На удивление, Мирон никуда не рыпается с его колен. Хотя он явно немного смущён и возмущён своей новой локации. Но что-то его однозначно останавливает от того, чтобы встать.

— Ага, показал всем, что твой парень-маг не умеет держать свою магию при себе, — ворчит он. — Я... я вылечу это. Просто боюсь тратить лишние силы перед сегодняшним перформансом.

— Не надо это лечить! Мне всё нравится, — возмущается Слава. — Помажу обычными мазями, если что. Или шаманскими сборами. Но уж точно не стирать это за секунду с моего тела магией.

— Да на кой черт тебе сдалось это уродство? — нервно спрашивает Мирон.

— Никакое это не уродство! Ты в красоте ничего не смыслишь, — отзывается Слава, с очень серьёзным видом демонстрируя Мирону язык.

Фёдоров заливается. То ли это действительно выглядело умилительно, то ли у мага уже сдают его тысячелетние нервы.

— Какая-то уничтожающая красота, — замечает он. — Деструктивная.

— Красота требует жертв, — невозмутимо отзывается Карелин. — Не трожь мою красоту. Мне всё нравится.

— И ты не жалеешь, что влюбился в такое чудовище? — тихо спрашивает Мирон.

— Ты чудо, а не чудовище, — отмахивается Слава, быстро чмокая Мирона под скулой. — Ты просто маг, и я знал, на что шёл. А чудовища... это к тем, кто умеет в Драконов превращаться.

— Дракон всего один, — замечает Мирон, поднимаясь со Славиных колен.

— Ну, в других животных, — отмахивается Слава. — Я, если честно, думал, что ты можешь быть пуделем или змеей. Первое из-за трости, а второе из-за глаз. У тебя зрачки форму меняют, когда ты злишься.

Мирон ухмыляется, разглядывая с секунду пол. А затем подходит поближе к Славе, забирая его руки в свои. Снова холод дурацких перчаток! Фёдоров нежно прикасается губами к ребру ладони, а затем уже говорит, заглядывая в Славины глаза.

— Никто из магов не умеет превращаться в животных, Слав, — снисходительно улыбается он. — Круг лгал. Становиться кошками, волками, медведями и другими — это удел ликантропов. И только сильнейшие тёмные маги могли превращаться в Драконов, потому что один из их родителей — демон. Это один из самых успешных мифов, который распустил Белый Круг, чтобы дисквалифицировать Дракона из игры.

— Но как ему тогда доказать, что он потомок тех самых магов, которых Белый Круг убил? — непонимающе спрашивает Слава.

— Ты знаешь ответ, — улыбается Мирон. — Только не хочешь вспомнить.

— Напомнишь мне?

— Боюсь, что у нас нет на это времени.

***

На площади собралось очень много народа. Слава был рядом с Мироном, хотя Евстигнеев очень протестовал. Две цели Круга стоят рядом! Ваня настаивал, чтобы Карелин был либо под его приглядом, либо под опекой Светло. Всё-таки кто рискнёт бросить вызов гепарду? Но и Мирон, и Слава были категорически против, оставляя Вань наедине друг с другом поодаль.

Нечисть перешептывалась. Никто не знал, какого мага Круг обвинил! Никто не знал, кто Дракон. Никто не знал, кого сегодня казнят.

— Убейте Дракона, — разнеслось из толпы, и часть неминуемо стала поддерживать этот возглас.

«Дайте нам голову Дракона», — кричали в толпе. «Разорвите его на куски», — отзывались другие. «Трусы», — закричал кто-то ещё. Слава узнал этот голос. Голос вампира, давшего Мирону кровь Пифона, а взамен попросившего сердца ликантропов. В принципе, не удивительно, что вампиры были тоже здесь: погода была самая подходящая. Ни одного солнечного луча. Точно Дракон напоследок проглотил Солнце.

Слава немного напуган. Он крепче сжимает рукоять кинжала. Мирон вручил ему это серебряное орудие перед самым выходом из квартиры, чтобы Слава мог защитить себя сам. «Бей в сердце», — произнёс тогда маг, передавая его Карелину. Серебро — самый чистый металл. Металл, символизирующий очищение и безгрешность. Именно поэтому он словно яд для вампиров и оборотней. И агат, впаянный в рукоять. Мирон говорил, что нет более сильного оберега, чем такой камень.

И вот на небольшом подъеме вышли старейшины. И Карелин в сотый раз убедился в их трусости. Дракона не было на этой «сцене»: ни в обличие человека, ни в обличие могущественной ящерицы с крыльями. Только обезображенная голова того, кого Слава ещё недавно определил как настоящего Дракона.

Насколько сильно разозлится Мирон, узнав, что именно Слава сдал его, рассказав Светло? Почему Светло поведал Кругу, кто Дракон? Но лицо Фёдорова не выражало никаких эмоций.

Они явно пытали его. И сейчас они демонстрировали эту голову точно трофей, точно были самыми сильными в этом мире. Толпа замолчала.

— Враг Круга, свободы и мира повержен, — на всю толпу начал басить один из старейшин, наслаждаясь своим превосходством. Только Мирон не дал ему договорить.

— Подлые трусы, — произнёс маг в ответ, но не тихо: кажется, с помощью магии Мирон добился того, что его могла услышать вся толпа, а он даже не напрягал голос, в отличие от Круга.

Слава бы не боялся просто этой фразы. Им уже кричали, что они трусы. Но Мирон, крайне возмущённый происходящим, отправил пылающую сферу прямо в сцену, на которой стоял Круг. Она вспыхнула.

Дальше Слава не понимал ничего: толпа взбесилась. Им нужно было что-то из ряда вон выходящее, чтобы начать. И Мирон дал им это. Началась настоящая мясорубка. Иначе это было назвать нельзя. Кровь хлынула сразу же. Борьба началась в самом сердце двух воюющих лагерей.

Круг кричал что-то про изменников и предателей мира и свободы изнанки, требовал схватить и взять. Но тот самый изменник сам пробирался через людей к старейшинам. Мирон уверенно шёл вперёд, несмотря на людей, пытающихся задержать его. Приспешники Круга кидались на него, но загорались заживо, стоило ему коснуться их плеч.

Слава стал пробираться следом за ним, боясь потерять Мирона из своего поля зрения в толпе. И не зря! В Мирона, в его больную ногу, прилетела водяная сфера. Слава ведь, дурак такой, ни разу не додумался спросить, что сильнее: вода или огонь. И что делать Мирону, если его пламя вполне можно потушить?

Слава успел заметить, как руки Мирона, загорающиеся огненными сферами, берутся в кольцо воды. И как же красиво смотрится, когда огонь все равно загорается внутри них, а языки пламени пробираются через водную гладь сфер.

Только подивиться этому не выходит. На Славу налетает вампир. Холодный, с желто-зелёной кожей и точно сгнившими зубами. Карелин даже испугаться не успевает, в голове голосом Мирона всего одна фраза: «Бей в сердце». Слава и бьет. Только сначала просто руками. Когда вампир наваливается на него, сжимая в руках до дикой боли и темных пятен крови бедро, пригвождая к земле, уже вспоминает про кинжал. И снова старается попасть в сердце, не давая себя укусить.

А потом кровь. Темная и густая, гнилая на запах, полившаяся из рта вампира кровь. Она полилась прямо на Славино лицо, заставляя задержать дыхание. И в глаза, и в нос, и в уши. Карелин кое-как умудряется откинуть от себя тело. А когда он поднимается вновь, то уже потерял всех «своих» из вида.

Евстигнееву было несладко. Взглядом он старался контролировать и Мирона, и Славу, и Ванечку, чёрт бы его побрал. Как только началась заварушка, он просто превратился в гепарда, и в толпе его было уже не отличить.

Где-то несколько гепардов пытались завалить ликантропа-медведя, выступающего на стороне Круга. Ваня видел, как одного из них медведь откинул ровно в асфальт. Кажется, Евстигнеев слышал, как сломались его ребра. Но что- то внутри подсказывало (или это просто теплилась надежда?), что это не Ваня.

И не зря же пытался всё контролировать! Круг вывел вампиров с ядовитыми копьями. Не хотел бы Ваня оказаться с ними поблизости. Только вот Мирон, идиот такой, пробирался прямо к ним, пока его не отвлёк какой-то маг. Последнее, что Ваня видел — как Мирон меняет траекторию движения, пробираясь к магу, который уверенно целился в его больную ногу.

А потом Ваня ненавидел себя за то, что пытался ухватиться глазами за всех. Со спины его руки крепко держал один из кровососов, пока другой нёсся прямо на него. На секунду сердце охватил дикий страх — неужели прямо сейчас ему оторвут голову? Только второй вампир не успевает добежать до него. Гепард, появившийся словно из воздуха, в прыжке зубами схватился за голову вампира, когда мощные задние лапы оторвали шею от туловища одним движением. Ваня даже ничего разглядеть не успел, как гепард оттащил от него второго вампира, разделив его туловище напополам. Всё вокруг было в разорванных конечностях, а на Ваню пристально смотрели пустые глаза вампира, который ещё недавно собирался убить его.

— Если выживем, пойдёшь со мной на свидание?

Тихо спрашивает камбион, прекрасно понимая, что перед ним Светло. Кто бы ещё великодушно решил спасти его шкуру. Гепард задумчиво медлит, точно поражённый, но потом кивает и уносится прочь — разбираться с медведем.

Странно, у Вани появилось ощущение, что у него теперь есть новый стимул выжить. Он стал пробираться поближе к Славе, но, как назло, нигде его не находил. Точно тот испарился. А потом услышал удивлённые крики.

— Дракон жив!

Евстигнеев тоже поднимает глаза к небу. Тени сгустились ещё сильнее. Над площадью, залитой кровью, хлопал крыльями Дракон. Огромный.

— Это провокация, — завизжал кто-то из Круга. Они всё это время лишь презрительно смотрели на развернувшуюся бойню.

— Дракон пришёл по ваши головы, — крикнул в ответ Евстигнеев, что есть мочи.

И за секунду стало жарко. Точно демоны подняли преисподнюю прямо на землю. Дракон открыл пасть, опаляя жаром импровизированную сцену, на которой был Круг.

— Истинная власть, — закричал кто-то из толпы. — Первые Тёмные маги живы!

— Это всё фикция, — возразил кто-то, но судя по глухому концу фразы, незамедлительно был убит.

Теперь уже и светлые маги, старейшины, узурпировавшие власть, подсуетились. Дракон пришёл именно по их дурные головы.

Ужас захлестнул приспешников Круга. Некоторые маги, поддерживающие их, пытались скрыться, открывая порталы. Но пламя Дракона сжигало их до того, как они успевали приблизиться к ним.

И тут Дракон сделал то, что было совершенно непростительно. Он схватил самого древнего представителя Круга, того самого, который заставил первых Темных магов нанести метки проклятых. Он поднял его в воздух, разрывая когтистыми лапами на две части. Никто не успел и пикнуть, а его кровь уже окропила площадь. Начались визги и крики. Старейшины скрылись. Так же неожиданно, как и появились. Один из вампиров с ядовитым копьем целился. Целился прямо в сердце Дракона.

Евстигнеев поспешил к нему, но Ваня оказался быстрее. Камбион видел, как гепард набрасывается на вампира лоб в лоб, что точно нельзя делать с кровососами, но выбора у того явно не было. Перед тем, как вампир упал, Ваня всё равно слышал хруст. Рядом с мертвым вампиром с оторванной головой лежал гепард. Живой, но скулящий. Перед смертью кровосос успел сломать ему ребра. Один из вампиров тут же кинулся добить гепарда.

— Я ещё хочу с ним на свидание, придурок!

Ваня сам не понимает, почему у него вылетает именно эта фраза. Но зато он довольно улыбается, вырвав сердце вампира, покусившегося на жизнь Светло, из груди. Только под ногами нет копья.

Только по крику Дракона стало ясно, где оно. Крику, напоминающему крики стаи диких птиц. Вампир успел швырнуть своё копьё, попадая Дракону в лапу.

Огня стало намного больше. Точно Дракон старался сделать максимум перед тем, как яд начнёт действовать.

Ваня плохо соображает, когда именно всё закончилось. Приспешники Круга стали постепенно убегать. Те, кто поддерживал Дракона, растаскивали своих раненых. Дракон исчез. Светло уже превратился из гепарда в человека и лежал, не в силах пошевелиться. Всё вокруг было в крови и телах.

— Жив? — тихо спрашивает Евстигнеев, присаживаясь перед ликантропом на корточки.

— Выживу, — отзывается Светло. — Надо же успеть сходить хоть на одно свидание за жизнь, — он пытается глухо рассмеяться, но тут же скукоживается от боли.

— На первое? — удивлённо спрашивает Евстигнеев.

— Ты выбрал самое хреновое время обсудить мою личную жизнь, — вздыхает Светло, стараясь не закричать: организм уже начал восстанавливать его кости. — Слава, — только и выдаёт он перед тем, как потерять сознание от боли.

Евстигнеев спешит его найти. К Ване уже подошла его стая, значит, не пропадёт.

И он находит! Карелин лежит на земле, не подавая признаков жизни. Евстигнеев падает перед ним на колени, торопливо проверяя пульс на сонной артерии. Бьется. Прислушивается. И дыхание есть. Живой. Главное, что живой.

А там и Мирон. Ползет. На его теле слишком много ран и крови. Там и царапины от когтей, и ожоги, и распоренная кожа от клыков вампиров.

— Как ты? — тихо спрашивает Евстигнеев, вытирая пот с виска тыльной стороной ладони.

— Он жив? — хрипло и тихо спрашивает Мирон.

— Жив, — кивает Ваня.

И больше Мирон ничего не говорит. Он только из последних сил тянется, пытаясь схватиться за руку Славы. Только ничего не выходит. Так и падает без сил, точно замирая в вечном стремлении к Славе. Как Орфей вечно стремится к земле, к своей Эвридике.